Прекращение войны в Чечне стало бы для них полнейшим жизненным крушением.
Таковыми были и тридцатипятилетний Ирез Кациев, или Длинный, и шестнадцатилетний Геримхан Гирмаев, прозванный Мухой.
Ирез — плотный, громоздкий, заросший черной шерстью от глаз до горла. На голове — зеленая повязка с изречением из Корана, вышиты мастерицами из Саудовской Аравии.
Ирез никогда не скрывал, что ненавидит всех, кто хотел бы мира, — будь то чеченец или русский.
К Салаху он относился скептически и часто выказывал это: подумаешь — начальник! Служил в российской армии и теперь думает, что умеет воевать и командовать. Да бил уже он, Ирез, и без Салаха Мадуева эту самую российскую армию с ее недоносками командирами, бьет сейчас и будет бить всегда, пока жив.
Салах знал, что Ирез хорошо научился стрелять, умеет скрытно перебегать среди городских развалин Грозного и вообще чего-то стоит в бою.
У шестнадцатилетнего же Геримхана, не имевшего ни опыта, ни образования, в избытке было лишь самонадеянности. Сверстникам он любил рассказывать, как застрелил русскую бабу-врачиху в Серноводске. Жаль, что одну: пусть знают эти русские, что в Чечне они — не люди.
Прежние попытки Салаха привнести в действия отряда элементарную дисциплину и слаженность боевики откровенно саботировали. Привыкшие действовать в руинах зданий и горных ущельях, где успех решает смелость одиночек, они не желали понимать, что в предстоявшей им операции главное — умение точно выполнять распоряжения командира.
И тем не менее, надо быть предпринимать жесткие и решительные шаги, иначе гибель грозила всем.
— Длинный! Ты рванешь вправо к той куче, где убили Дошлуку. Муха — влево к телеграфному столбу. Пять шагов пробежал — упал. И сразу перекатился. Прижался к земле — стреляй. Пока вы бежите, мы вас прикроем. Когда заляжете, где сказано за вами побегут другие. Нужно зайти к русским с боков. — Сказать с «флангов» Салах не рискнул, поскольку знал: могут и не понять. — Ясно?
Он посылал боевиков на верную гибель. Но это был единственный шанс заставить их принять открытый бой. Они не были морально подготовлены к атакам, потому что знали: началась стрельба — пора отходить.
Первым рванулся влево маленький верткий Муха. Он выскочил из-за трейлера, быстро промчался по дороге. Упал.
С блокпоста не раздалось ни единого выстрела. Рывок пацана оказался для его защитников неожиданным.
Муха упал, перекатился, спрятал голову за конус земли, нарытой трудолюбивым сусликом. Впереди, шагах в пятидесяти, он видел черный прямоугольник амбразуры, выложенный бетонными плитами. Выдвинул ствол автомата, дал длинную очередь. В амбразуру не попал, но пули простучали по бетону, выбив мелкую крошку.
Длинный тоже успешно добежал до кучи грунта. Со стороны блокпоста прогремела короткая очередь. Длинный слышал, пули как с мокрым чавканьем попали в тело убитого Дошлуки, за которым он успел уже укрыться.
Салах говорил остальным боевикам спокойно, не повышая голоса:
— Вот так работают в атаке. Все видели? Если мы через десять минут не возьмем пост в кольцо и не покончим с милицией, все останемся здесь.
Боевики молчали. Они понимали правоту Салаха.
Муха не услышал выстрела. Он лишь почувствовал его.
Пуля попала в бугор, срикошетила и раздробила Мухе правую ключицу.
Вмиг улетучилось все — уверенность в своей смелости, ловкости, безнаказанности, в своем везении. Боль разрывала тело, ширяла шилом от ключицы к лопатке. Зажать рану пальцами и остановить кровотечение не удавалось. На руки, перемазанные собственной теплой, ярко-красной кровью, было страшно смотреть. Смерть была рядом.
Муха закричал, и тут же вторая пуля, смачно чавкнув, вошла в его бок.
В ушах зазвенела, оборвавшись, звонкая струна: ти-и-и-н! Звук ее слабел, пока не ушел, не умолк совсем.
Муха так и не закрыл глаз. Но они уже не видели ни гор, ни неба над ними, ни солнца над ледяными вершинами. И сам он навеки остался шестнадцатилетним. Почему? Во имя чего?
На такие вопросы жизнь не дает ответа мертвым. Никогда. Ответ должны искать живые…
У Салаха больше не осталось сомнений: бой проигран вчистую и спастись нет возможностей. Обороной блокпоста руководила твердая, грамотная рука. Обороняющиеся не открыли огня сразу же, едва Казбек послал боевиков в атаку. Долго молчал блокпост, подпуская отдельных атакующих. Ничто не выбивало русских из состояния равновесия. И только в тот момент, когда атаковавшие приблизились на расстояние кинжального броска, ударили «калаши» оборонявшихся. И теперь боевики были прижаты к земле, их выбивали меткими выстрелами люди, умеющие отлично стрелять…
21
С юго-западной стороны, мимо Могилы несся по тракту оставляя слева блокпост, лихой самосвал.
— Ой-ей-ей! — Полуян в отчаянье ударил кулаком по стенке траншеи.
Водитель гнал «КамАЗ», не обращая никакого внимания на то, что происходило впереди. Гнал, к верной смерти.
Схватив сигнальный пистолет, Полуян пустил настильно красную ракету навстречу машине.
Водитель увидел, как мимо него прочертила след рассыпающая искры комета. Но скорости не сбавил и не притормозил, а только выругался:
— Во менты нажрались! Давно такого не бывало!
«КамАЗ» подлетел к трейлеру «Холодтранса» почти вплотную. Так же лихо тормознул. Облако пыли, обогнав машину, поплыло в сторону блокпоста, закрыв на короткое время обзор.
Юнус Кахиров, припадая на раненую ногу, подбежал к машине. Наставил автомат на водителя.
— Вылезай!
Выстрел сразил испуганного шофера-лихача, который так ничего и не успел понять.
— Сюда!
Юнус замахал руками, в железный кузов самосвала.
Оставшиеся в живых боевики со всем сторон кинулись к машине. Последним, демонстрируя полное безразличие к опасности, к кабине «КамАЗа» двинулся Салах Мадуев…
В оптический прицел Полуян увидел лицо человека, которого взял на мушку. Дрогнуло сердце. Что-то в облике боевика напомнило ему старого товарища Салаха Мадуева. Но было и совершенно чужое: ввалившиеся глаза, густые нависающие брови, седина на висках и в короткой бороде… Похож и не похож… Непохож и похож.
«Мы никогда не станем стрелять друг в друга» — сказал однажды Полуян Салаху.
Нет, не был другом тот, у машины. Он только походил на Салаха, которого знал Полуян, да и то походил не очень. И как бы он мог оказаться на той стороне?
«Мы никогда не станем стрелять…»
Тот, на другой стороне, держа в руке автомат, спокойно подошел к «КамАЗу».
Марка прицела удобно расположилась на левой стороне груди, там, где билось чужое сердце.
«Мы никогда не станем…»
Полуян сдвинул прицел в сторону, взял на мушку левый подфарник машины. Плавно нажал крючок спуска. Видел в прицел, как брызнуло в стороны разбитое стекло.
«Мы никогда…»
Боевик даже не оглянулся туда, где зазвенели осколки. Скорее всего посчитал, что стрелок промахнулся. Мазила!
Он потянул дверцу кабины на себя и легко, пружинисто вскочил внутрь. «КамАЗ» взревел, рванул с места и поднял густую пылевую завесу.
22
На командном пункте вертолетного полка солдат-радист поймал призывы о помощи, доносившиеся с блокпоста.
— Товарищ полковник! Нападение!
— Где?!
Радист врубил рацию на полную мощность.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган»!
— Кто это — «Степь»! — Полковник с недоумением посмотрел на радиста.
— Райотдел милиции. А «Курган» — южный блокпост.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган». Нападение. Атакован боевиками. Нужна помощь. Банда большая. У нас потери. «Степь»! Нужна помощь. «Три! Три! Три!» Всем, всем, кто слышит!
— Разберутся сами. — Командир полка держался и отдавал команды спокойно, без эмоций и нервов. — Майор Иванчук! Поднимите караул в ружье! Усильте посты по периметру аэродрома и городка.
Чигирик, вошедший на командный пункт, услыхал этот приказ и, не говоря ни слова, выскочил наружу. Убыстряя шаг, пошел через поле к стоянке машин. Уже издали облюбовал борт 08 — вертолет капитана Рубанова. Тот стоял, готовый к боевому вылету. Из-под крылышек хищно торчали серебристые острозаточенные карандаши ракет.
Неподалеку с автоматом в руках топтался часовой.
Увидев Чигирика, солдат заступил ему дорогу.
— Нельзя, товарищ капитан. Не имею права…
— Сынок, — Чигирик сделал безразличное лицо. — Это конечно твое дело, но на борту забыли выключить тумблер клиренса. Случится пожар — отвечать тебе.
Клиренс — это дорожный просвет или расстояние между наинизшей точкой машины до грунта. У клиренса нет тумблеров, которые включают или выключают. Но солдат первого года службы Башмачников этого еще не знал, а вот слово «пожар», произнесенное капитаном, испугало не на шутку.
— Только недолго, товарищ капитан.
— Да уж постараюсь как-нибудь!
Чигирик заскочил в вертолет. Огляделся. Занял место пилота.
Привычно подготовил машину к взлету. Растормозил несущий винт. Нажал кнопку запуска. Двигатель взревел, стремительно набирая обороты.
— Эй, товарищ капитан! — истошно заорал часовой, но крик его утонул в грохоте винтов.
В «вертушке» ожила рация.
— «Ястреб»!"Ястреб"! Вылет запрещаю! Ты меня понял, хер собачий?! — Комполка не выдержал уставной формы и орал в микрофон свирепо: — Мать, твою!… Ты понял?! Запрещаю!
Последнее, что Чигирик услыхал перед тем, как выключить рацию, было грозное слово «трибунал».
Отчаянно выругавшись, капитан поднял машину «по-вертолетному».
Привычная вибрация вернула спокойствие.
По степи, по нетронутой целине, по серой, выцветшей от летнего солнца траве, тянулся до неба хвост пыли. Это мчался «КамАЗ».
Чигирик крепко сжал зубы. Он уже успел увидеть горящий домик пикета ГАИ на южной развилке дорог. Видел чадно дымивший остов трейлера, который так и не прорвался к станице, остановленный на блокпосту. Он понимал, что именно оттуда, снизу, в эфир летели сейчас призывы о помощи, на которые никто не отвечал.
Это только Василий Иванович Чапаев, вскочив на коня, подавал команду: «За мной!» Сейчас командиры умные, с дипломами и высоким чувством ответственности. Они не кричат «За мной!», они подают команду: «Вперед, ребята!», оставляя во всех случаях за собой право объявлять, что их подчиненные готовы умирать с улыбками на устах…
Приспустив нос, вертолет летел над шлейфом пыли.
В кузове самосвала мотались из стороны в сторону с десяток человек в камуфляже, увидев вертолет над собой, они схватились за оружие, и Чигирик услышал, как по борту «Мишки» ударило дробью.
И тогда, отбросив от себя белопенный хвост, словно перечеркнув наискосок голубое небо, сорвалась с направляющих и понеслась вперед, обгоняя стремительный винтокрыл, ракета. Сразу за ней пошла вторая.
В том месте, где был «КамАЗ», полыхнуло оранжевое пламя и вспухло огромным клубом черного дыма…
23
Полуян вынул из автомата пустой рожок. Швырнул в сторону. Металл звякнул, ударившись о камни.
Хотелось пить. Казалось, язык распух.
Полуян прошел в укрытие, выдержавшее два прямых попадания из гранатомета. Взял первую попавшуюся на глаза фляжку, отвинтил пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло: во фляжке был спирт. Он зло сплюнул и вернулся в траншею. Выпрыгнул из нее, сел на камень.
Солнце Дня джихада перевалило зенит и покатилось к закату. В ушах все еще отдавались давно смолкшие выстрелы и взрывы. Полуян принюхался, горячий степной ветер нес с собой сладковатый запах смерти.
Транзистор, который перед началом боя забыли не выключить, бормотал из-под обломков бетонной плиты, под которой он оказался после взрыва гранаты. Полуян прислушался.
«Президент лично занят разработкой урегулирования положения в Чечне…»
Полуян, бросил автомат на землю и, не оглядываясь, пошел в степь. Медленным, почти стариковским шагом поднялся на вершину Могилы. В синеватой дымке на юге едва уловимыми тенями маячили силуэты далеких Кавказских гор. На севере в жарком мареве плавилась великая степь. А синева, неподалеку поднималось в небо дымное черное облако. Это догорало то, чему и надлежало сгореть в войне…
Часть третья. Чеченский след, 2000
Молодой человек в черной шапочке-бейсболке с большими желтыми буквами USA на тулье, в джинсах и белой рубашке, с небольшим чемоданчиком-дипломатом в руке, быстрым шагом поднялся из подземного перехода, и вышел на шумный проспект в одном из спальных московских районов. На мгновение остановился и огляделся. Небо затягивали серые угрюмые тучи. Моросил мелкий нудный дождь.
Мужчина поднял над головой сложенный зонтик, нажал на кнопку, и над ним распахнулся черный купол.
В нескольких метрах от перехода у обочины стоял серебристый «мерседес». Со стороны универсама «Перекресток» к машине спешил ее владелец — крупный мужчина в сером под цвет своего авто, костюме. На ходу он вынул из кармана темный брелок — электронный ключ противоугонной системы — и нажал кнопку. Защита пискнула, сообщив, что открывает владельцу доступ в машину.
В тот же миг без малейшего интервала рядом с машиной ухнул тяжелый взрыв.
Мужчина в сером костюме вскинул голову, не поняв, в чем дело. И увидел, как растерзанный в клочья зонт взлетел высоко вверх, а человек, державший его, просто исчез.
Испарился в полном смысле слова — был и вдруг его не стало.
Там, где он только что находился, вспух большой огненный шар. Вспух и с грохотом лопнул, рассыпавшись ошметками плоти, закидав все вокруг кровавыми брызгами.
Хозяин «Мерседеса» инстинктивно отшатнулся, закрылся руками, но все же опоздал. В лицо ему ударили брызги еще горячей, но уже мертвой крови. Серый костюм вмиг покрылся бурыми пятнами.
— А-а-а!!! — дико завопила женщина, белое платье которой вдруг стало красным от забрызгавшей ее крови.
Кто-то истошно закричал:
— Милиция! Где милиция?!
А молоденький милиционер в серой форме и бронежилете, что-то взволнованно докладывал в микрофон портативной рации.
1
Оперативно-следственные группы Федеральной службы безопасности и Главного Управления внутренних дел появились на месте происшествия почти одновременно. Участок асфальта, залитый кровью и опаленный огнем, а также серебристый «мерседес», запятнанный бурыми кляксами и с помятой взрывом дверцей, с лежавшей на капоте частью окровавленной ноги человека, были окружены белой пластиковой лентой с широкими красными полосами.
Как всегда в подобных случаях, напирая на хлипкое ограждение, топталась плотная толпа зевак, Привычные к сценам насилия в кино и на телевидении, люди словно торопились обогатиться живыми впечатлениями, чтобы потом делиться ими с друзьями и знакомыми.
Дождик продолжал сеять — мелкий, промозглый, противный и это заставляло оперативников и следователей спешить. Морось быстро смывала с предметов следы страшного происшествия, которые требовалось закрепить, занести в протоколы, пока они не исчезли совсем.
Оперуполномоченный капитан Василий Карпенко работал в паре с заместителем начальника отдела Управления криминальной милиции подполковником Алексеем Ярощуком.
Первым делом они опросили сержанта патрульно-постовой службы Пряхина, который стал свидетелем случившегося и сообщил об этом в собственное отделение.
Впрочем, рассказать что-либо полезное Пряхин сразу не смог. Взрыв — это взрыв: бух! — и что было, того не стало. Сообразить не успеваешь, а все уже окончено, где уж там успеть разглядеть. Поэтому следователи буквально терзали сержанта вопросами.
— Вспомните, — давил на Пряхина Ярощук, — подозрительные лица, подозрительные машины… Ну, так и ничего?
Свидетель, если это даже работник милиции, инструмент следствия ненадежный, но без него в работе не обойтись.
Пряхин, в который уже раз за время их разговора, попытался изобразить мысленную деятельность.
— Что я видел? Поначалу вон та серая машина… ну, пискнула у нее система сигнализации… Громко так вякнула… А потом взрыв. Я уже туда не смотрел. Взялся за рацию. Да, точно. Нет, еще видел, как сразу от универсама отъехала машина…
— Какая машина?
— Черный «ниссан».
— Номер заметили?
— Ну, это два-два-два ху, — Пряхин запнулся и продублировал буквенный индекс словами. — Харитон, Ульяна… Первую букву не запомнил.
— Хорошо, — похвалил Ярощук. — А эти почему запомнили? Было что-то подозрительное?
— Нет, но как-то уж так… просто обратил внимание. Все сразу сюда бросились, а машина вдруг отъехала.
— И куда она отъехала? Заметили?
— Пошла сразу направо, потом на разворот и встала на той стороне бульвара.
— И долго там стояла?
— Не обратил внимания. Во всяком случае, когда вы приехали, она еще там была.
— Кто-то из машины выходил? Приближался к месту взрыва?
— Нет, не было.
— Хорошо, какой номер у машины? Повторите.
— Два-два-два, Харитон, Ульяна.
— Ну, «ху» запомнить несложно. А как с цифрами?
— Это еще проще. Двадцать два в «Блэк Джек» — проигрыш по чистой.
— Играете в казино?
— Нет, дежурил там, было дело, вот и вник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Таковыми были и тридцатипятилетний Ирез Кациев, или Длинный, и шестнадцатилетний Геримхан Гирмаев, прозванный Мухой.
Ирез — плотный, громоздкий, заросший черной шерстью от глаз до горла. На голове — зеленая повязка с изречением из Корана, вышиты мастерицами из Саудовской Аравии.
Ирез никогда не скрывал, что ненавидит всех, кто хотел бы мира, — будь то чеченец или русский.
К Салаху он относился скептически и часто выказывал это: подумаешь — начальник! Служил в российской армии и теперь думает, что умеет воевать и командовать. Да бил уже он, Ирез, и без Салаха Мадуева эту самую российскую армию с ее недоносками командирами, бьет сейчас и будет бить всегда, пока жив.
Салах знал, что Ирез хорошо научился стрелять, умеет скрытно перебегать среди городских развалин Грозного и вообще чего-то стоит в бою.
У шестнадцатилетнего же Геримхана, не имевшего ни опыта, ни образования, в избытке было лишь самонадеянности. Сверстникам он любил рассказывать, как застрелил русскую бабу-врачиху в Серноводске. Жаль, что одну: пусть знают эти русские, что в Чечне они — не люди.
Прежние попытки Салаха привнести в действия отряда элементарную дисциплину и слаженность боевики откровенно саботировали. Привыкшие действовать в руинах зданий и горных ущельях, где успех решает смелость одиночек, они не желали понимать, что в предстоявшей им операции главное — умение точно выполнять распоряжения командира.
И тем не менее, надо быть предпринимать жесткие и решительные шаги, иначе гибель грозила всем.
— Длинный! Ты рванешь вправо к той куче, где убили Дошлуку. Муха — влево к телеграфному столбу. Пять шагов пробежал — упал. И сразу перекатился. Прижался к земле — стреляй. Пока вы бежите, мы вас прикроем. Когда заляжете, где сказано за вами побегут другие. Нужно зайти к русским с боков. — Сказать с «флангов» Салах не рискнул, поскольку знал: могут и не понять. — Ясно?
Он посылал боевиков на верную гибель. Но это был единственный шанс заставить их принять открытый бой. Они не были морально подготовлены к атакам, потому что знали: началась стрельба — пора отходить.
Первым рванулся влево маленький верткий Муха. Он выскочил из-за трейлера, быстро промчался по дороге. Упал.
С блокпоста не раздалось ни единого выстрела. Рывок пацана оказался для его защитников неожиданным.
Муха упал, перекатился, спрятал голову за конус земли, нарытой трудолюбивым сусликом. Впереди, шагах в пятидесяти, он видел черный прямоугольник амбразуры, выложенный бетонными плитами. Выдвинул ствол автомата, дал длинную очередь. В амбразуру не попал, но пули простучали по бетону, выбив мелкую крошку.
Длинный тоже успешно добежал до кучи грунта. Со стороны блокпоста прогремела короткая очередь. Длинный слышал, пули как с мокрым чавканьем попали в тело убитого Дошлуки, за которым он успел уже укрыться.
Салах говорил остальным боевикам спокойно, не повышая голоса:
— Вот так работают в атаке. Все видели? Если мы через десять минут не возьмем пост в кольцо и не покончим с милицией, все останемся здесь.
Боевики молчали. Они понимали правоту Салаха.
Муха не услышал выстрела. Он лишь почувствовал его.
Пуля попала в бугор, срикошетила и раздробила Мухе правую ключицу.
Вмиг улетучилось все — уверенность в своей смелости, ловкости, безнаказанности, в своем везении. Боль разрывала тело, ширяла шилом от ключицы к лопатке. Зажать рану пальцами и остановить кровотечение не удавалось. На руки, перемазанные собственной теплой, ярко-красной кровью, было страшно смотреть. Смерть была рядом.
Муха закричал, и тут же вторая пуля, смачно чавкнув, вошла в его бок.
В ушах зазвенела, оборвавшись, звонкая струна: ти-и-и-н! Звук ее слабел, пока не ушел, не умолк совсем.
Муха так и не закрыл глаз. Но они уже не видели ни гор, ни неба над ними, ни солнца над ледяными вершинами. И сам он навеки остался шестнадцатилетним. Почему? Во имя чего?
На такие вопросы жизнь не дает ответа мертвым. Никогда. Ответ должны искать живые…
У Салаха больше не осталось сомнений: бой проигран вчистую и спастись нет возможностей. Обороной блокпоста руководила твердая, грамотная рука. Обороняющиеся не открыли огня сразу же, едва Казбек послал боевиков в атаку. Долго молчал блокпост, подпуская отдельных атакующих. Ничто не выбивало русских из состояния равновесия. И только в тот момент, когда атаковавшие приблизились на расстояние кинжального броска, ударили «калаши» оборонявшихся. И теперь боевики были прижаты к земле, их выбивали меткими выстрелами люди, умеющие отлично стрелять…
21
С юго-западной стороны, мимо Могилы несся по тракту оставляя слева блокпост, лихой самосвал.
— Ой-ей-ей! — Полуян в отчаянье ударил кулаком по стенке траншеи.
Водитель гнал «КамАЗ», не обращая никакого внимания на то, что происходило впереди. Гнал, к верной смерти.
Схватив сигнальный пистолет, Полуян пустил настильно красную ракету навстречу машине.
Водитель увидел, как мимо него прочертила след рассыпающая искры комета. Но скорости не сбавил и не притормозил, а только выругался:
— Во менты нажрались! Давно такого не бывало!
«КамАЗ» подлетел к трейлеру «Холодтранса» почти вплотную. Так же лихо тормознул. Облако пыли, обогнав машину, поплыло в сторону блокпоста, закрыв на короткое время обзор.
Юнус Кахиров, припадая на раненую ногу, подбежал к машине. Наставил автомат на водителя.
— Вылезай!
Выстрел сразил испуганного шофера-лихача, который так ничего и не успел понять.
— Сюда!
Юнус замахал руками, в железный кузов самосвала.
Оставшиеся в живых боевики со всем сторон кинулись к машине. Последним, демонстрируя полное безразличие к опасности, к кабине «КамАЗа» двинулся Салах Мадуев…
В оптический прицел Полуян увидел лицо человека, которого взял на мушку. Дрогнуло сердце. Что-то в облике боевика напомнило ему старого товарища Салаха Мадуева. Но было и совершенно чужое: ввалившиеся глаза, густые нависающие брови, седина на висках и в короткой бороде… Похож и не похож… Непохож и похож.
«Мы никогда не станем стрелять друг в друга» — сказал однажды Полуян Салаху.
Нет, не был другом тот, у машины. Он только походил на Салаха, которого знал Полуян, да и то походил не очень. И как бы он мог оказаться на той стороне?
«Мы никогда не станем стрелять…»
Тот, на другой стороне, держа в руке автомат, спокойно подошел к «КамАЗу».
Марка прицела удобно расположилась на левой стороне груди, там, где билось чужое сердце.
«Мы никогда не станем…»
Полуян сдвинул прицел в сторону, взял на мушку левый подфарник машины. Плавно нажал крючок спуска. Видел в прицел, как брызнуло в стороны разбитое стекло.
«Мы никогда…»
Боевик даже не оглянулся туда, где зазвенели осколки. Скорее всего посчитал, что стрелок промахнулся. Мазила!
Он потянул дверцу кабины на себя и легко, пружинисто вскочил внутрь. «КамАЗ» взревел, рванул с места и поднял густую пылевую завесу.
22
На командном пункте вертолетного полка солдат-радист поймал призывы о помощи, доносившиеся с блокпоста.
— Товарищ полковник! Нападение!
— Где?!
Радист врубил рацию на полную мощность.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган»!
— Кто это — «Степь»! — Полковник с недоумением посмотрел на радиста.
— Райотдел милиции. А «Курган» — южный блокпост.
— «Степь»!"Степь"! Я «Курган». Нападение. Атакован боевиками. Нужна помощь. Банда большая. У нас потери. «Степь»! Нужна помощь. «Три! Три! Три!» Всем, всем, кто слышит!
— Разберутся сами. — Командир полка держался и отдавал команды спокойно, без эмоций и нервов. — Майор Иванчук! Поднимите караул в ружье! Усильте посты по периметру аэродрома и городка.
Чигирик, вошедший на командный пункт, услыхал этот приказ и, не говоря ни слова, выскочил наружу. Убыстряя шаг, пошел через поле к стоянке машин. Уже издали облюбовал борт 08 — вертолет капитана Рубанова. Тот стоял, готовый к боевому вылету. Из-под крылышек хищно торчали серебристые острозаточенные карандаши ракет.
Неподалеку с автоматом в руках топтался часовой.
Увидев Чигирика, солдат заступил ему дорогу.
— Нельзя, товарищ капитан. Не имею права…
— Сынок, — Чигирик сделал безразличное лицо. — Это конечно твое дело, но на борту забыли выключить тумблер клиренса. Случится пожар — отвечать тебе.
Клиренс — это дорожный просвет или расстояние между наинизшей точкой машины до грунта. У клиренса нет тумблеров, которые включают или выключают. Но солдат первого года службы Башмачников этого еще не знал, а вот слово «пожар», произнесенное капитаном, испугало не на шутку.
— Только недолго, товарищ капитан.
— Да уж постараюсь как-нибудь!
Чигирик заскочил в вертолет. Огляделся. Занял место пилота.
Привычно подготовил машину к взлету. Растормозил несущий винт. Нажал кнопку запуска. Двигатель взревел, стремительно набирая обороты.
— Эй, товарищ капитан! — истошно заорал часовой, но крик его утонул в грохоте винтов.
В «вертушке» ожила рация.
— «Ястреб»!"Ястреб"! Вылет запрещаю! Ты меня понял, хер собачий?! — Комполка не выдержал уставной формы и орал в микрофон свирепо: — Мать, твою!… Ты понял?! Запрещаю!
Последнее, что Чигирик услыхал перед тем, как выключить рацию, было грозное слово «трибунал».
Отчаянно выругавшись, капитан поднял машину «по-вертолетному».
Привычная вибрация вернула спокойствие.
По степи, по нетронутой целине, по серой, выцветшей от летнего солнца траве, тянулся до неба хвост пыли. Это мчался «КамАЗ».
Чигирик крепко сжал зубы. Он уже успел увидеть горящий домик пикета ГАИ на южной развилке дорог. Видел чадно дымивший остов трейлера, который так и не прорвался к станице, остановленный на блокпосту. Он понимал, что именно оттуда, снизу, в эфир летели сейчас призывы о помощи, на которые никто не отвечал.
Это только Василий Иванович Чапаев, вскочив на коня, подавал команду: «За мной!» Сейчас командиры умные, с дипломами и высоким чувством ответственности. Они не кричат «За мной!», они подают команду: «Вперед, ребята!», оставляя во всех случаях за собой право объявлять, что их подчиненные готовы умирать с улыбками на устах…
Приспустив нос, вертолет летел над шлейфом пыли.
В кузове самосвала мотались из стороны в сторону с десяток человек в камуфляже, увидев вертолет над собой, они схватились за оружие, и Чигирик услышал, как по борту «Мишки» ударило дробью.
И тогда, отбросив от себя белопенный хвост, словно перечеркнув наискосок голубое небо, сорвалась с направляющих и понеслась вперед, обгоняя стремительный винтокрыл, ракета. Сразу за ней пошла вторая.
В том месте, где был «КамАЗ», полыхнуло оранжевое пламя и вспухло огромным клубом черного дыма…
23
Полуян вынул из автомата пустой рожок. Швырнул в сторону. Металл звякнул, ударившись о камни.
Хотелось пить. Казалось, язык распух.
Полуян прошел в укрытие, выдержавшее два прямых попадания из гранатомета. Взял первую попавшуюся на глаза фляжку, отвинтил пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло: во фляжке был спирт. Он зло сплюнул и вернулся в траншею. Выпрыгнул из нее, сел на камень.
Солнце Дня джихада перевалило зенит и покатилось к закату. В ушах все еще отдавались давно смолкшие выстрелы и взрывы. Полуян принюхался, горячий степной ветер нес с собой сладковатый запах смерти.
Транзистор, который перед началом боя забыли не выключить, бормотал из-под обломков бетонной плиты, под которой он оказался после взрыва гранаты. Полуян прислушался.
«Президент лично занят разработкой урегулирования положения в Чечне…»
Полуян, бросил автомат на землю и, не оглядываясь, пошел в степь. Медленным, почти стариковским шагом поднялся на вершину Могилы. В синеватой дымке на юге едва уловимыми тенями маячили силуэты далеких Кавказских гор. На севере в жарком мареве плавилась великая степь. А синева, неподалеку поднималось в небо дымное черное облако. Это догорало то, чему и надлежало сгореть в войне…
Часть третья. Чеченский след, 2000
Молодой человек в черной шапочке-бейсболке с большими желтыми буквами USA на тулье, в джинсах и белой рубашке, с небольшим чемоданчиком-дипломатом в руке, быстрым шагом поднялся из подземного перехода, и вышел на шумный проспект в одном из спальных московских районов. На мгновение остановился и огляделся. Небо затягивали серые угрюмые тучи. Моросил мелкий нудный дождь.
Мужчина поднял над головой сложенный зонтик, нажал на кнопку, и над ним распахнулся черный купол.
В нескольких метрах от перехода у обочины стоял серебристый «мерседес». Со стороны универсама «Перекресток» к машине спешил ее владелец — крупный мужчина в сером под цвет своего авто, костюме. На ходу он вынул из кармана темный брелок — электронный ключ противоугонной системы — и нажал кнопку. Защита пискнула, сообщив, что открывает владельцу доступ в машину.
В тот же миг без малейшего интервала рядом с машиной ухнул тяжелый взрыв.
Мужчина в сером костюме вскинул голову, не поняв, в чем дело. И увидел, как растерзанный в клочья зонт взлетел высоко вверх, а человек, державший его, просто исчез.
Испарился в полном смысле слова — был и вдруг его не стало.
Там, где он только что находился, вспух большой огненный шар. Вспух и с грохотом лопнул, рассыпавшись ошметками плоти, закидав все вокруг кровавыми брызгами.
Хозяин «Мерседеса» инстинктивно отшатнулся, закрылся руками, но все же опоздал. В лицо ему ударили брызги еще горячей, но уже мертвой крови. Серый костюм вмиг покрылся бурыми пятнами.
— А-а-а!!! — дико завопила женщина, белое платье которой вдруг стало красным от забрызгавшей ее крови.
Кто-то истошно закричал:
— Милиция! Где милиция?!
А молоденький милиционер в серой форме и бронежилете, что-то взволнованно докладывал в микрофон портативной рации.
1
Оперативно-следственные группы Федеральной службы безопасности и Главного Управления внутренних дел появились на месте происшествия почти одновременно. Участок асфальта, залитый кровью и опаленный огнем, а также серебристый «мерседес», запятнанный бурыми кляксами и с помятой взрывом дверцей, с лежавшей на капоте частью окровавленной ноги человека, были окружены белой пластиковой лентой с широкими красными полосами.
Как всегда в подобных случаях, напирая на хлипкое ограждение, топталась плотная толпа зевак, Привычные к сценам насилия в кино и на телевидении, люди словно торопились обогатиться живыми впечатлениями, чтобы потом делиться ими с друзьями и знакомыми.
Дождик продолжал сеять — мелкий, промозглый, противный и это заставляло оперативников и следователей спешить. Морось быстро смывала с предметов следы страшного происшествия, которые требовалось закрепить, занести в протоколы, пока они не исчезли совсем.
Оперуполномоченный капитан Василий Карпенко работал в паре с заместителем начальника отдела Управления криминальной милиции подполковником Алексеем Ярощуком.
Первым делом они опросили сержанта патрульно-постовой службы Пряхина, который стал свидетелем случившегося и сообщил об этом в собственное отделение.
Впрочем, рассказать что-либо полезное Пряхин сразу не смог. Взрыв — это взрыв: бух! — и что было, того не стало. Сообразить не успеваешь, а все уже окончено, где уж там успеть разглядеть. Поэтому следователи буквально терзали сержанта вопросами.
— Вспомните, — давил на Пряхина Ярощук, — подозрительные лица, подозрительные машины… Ну, так и ничего?
Свидетель, если это даже работник милиции, инструмент следствия ненадежный, но без него в работе не обойтись.
Пряхин, в который уже раз за время их разговора, попытался изобразить мысленную деятельность.
— Что я видел? Поначалу вон та серая машина… ну, пискнула у нее система сигнализации… Громко так вякнула… А потом взрыв. Я уже туда не смотрел. Взялся за рацию. Да, точно. Нет, еще видел, как сразу от универсама отъехала машина…
— Какая машина?
— Черный «ниссан».
— Номер заметили?
— Ну, это два-два-два ху, — Пряхин запнулся и продублировал буквенный индекс словами. — Харитон, Ульяна… Первую букву не запомнил.
— Хорошо, — похвалил Ярощук. — А эти почему запомнили? Было что-то подозрительное?
— Нет, но как-то уж так… просто обратил внимание. Все сразу сюда бросились, а машина вдруг отъехала.
— И куда она отъехала? Заметили?
— Пошла сразу направо, потом на разворот и встала на той стороне бульвара.
— И долго там стояла?
— Не обратил внимания. Во всяком случае, когда вы приехали, она еще там была.
— Кто-то из машины выходил? Приближался к месту взрыва?
— Нет, не было.
— Хорошо, какой номер у машины? Повторите.
— Два-два-два, Харитон, Ульяна.
— Ну, «ху» запомнить несложно. А как с цифрами?
— Это еще проще. Двадцать два в «Блэк Джек» — проигрыш по чистой.
— Играете в казино?
— Нет, дежурил там, было дело, вот и вник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38