Столько денег туда не лезло, а кассирша все пыталась запихнуть их.
— Быстрее!
Новая порция денег перекочевала в сумку налетчикам.
— Все? — Туман выпучил безумные глаза.
— Да! — ответила кассирша.
Шварц ждал их на угнанной развалюхе. Когда они отчаливали, видели, как к обменнику со всех сторон съезжаются милицейские машины. И по телу прошлая ледяная волна. Сейчас они вполне могли попасться.
Москва — огромный город. Они ушли благополучно, бросили машину и добрались до съемной хаты на метро.
— Отпад! — крикнул Тюрьма.
— Сколько взяли? — Шварца интересовали в их делах только деньги.
— Хватит всем.
Денег оказалось восемь тысяч долларов и полно пятисот — и тысячерублевок, которые лень было пересчитывать. Вид баксов пьянил.
— Надо отметить! — сказал Тюрьма.
— Вон, водяры и вискаря — залейся, — кивнул Туман.
— Ты чего? Этого мало, — Тюрьма почесал затылок. — Шлюх бы. Кикиморы нет. Хоть попользуемся.
— Я мимо пролетаю, — проинформировал Шварц и отчалил домой с деньгами.
Туман взял засаленный «Московский комсомолец», зачитанный до дыр, где говорилось об убийстве «известного подмосковного авторитета». На пятой странице были объявления, добрая половина которых касалась девочек для досуга. От избытка чувств некоторые объявления давали в стихах.
— Кого? — спросил Туман.
Тюрьма зажмурился и ткнул пальцем в первое попавшееся объявление.
Привезли девчонок через полчаса. Такса была стандартная — тысяча рублей в час за одно эксплуатируемое тело. Мускулистый подтянутый сутенер подозрительно обвел заказчиков взглядом, получил деньги и предупредил:
— Только над девчатами не издевайтесь.
— Ты че, за козлов нас держишь? — с угрозой произнес Тюрьма.
— Через час заеду. Если больше надо — готовьте лавэ.
— Приготовим, — пообещал Тюрьма.
В квартиру вошли двое девчонок — совсем юная, кажется, только со школьной скамьи, крашеная, с припудренными прыщами на лице блондинка и потасканная рыжая толстушка. Они дежурно улыбались.
— Привет, мальчики, — махнула рыжая рукой, как фотомодель толпе поклонников.
— Привет, бляди, — отозвался угрюмо Туман. Улыбки у проституток чуть поблекли. Девчонки отработанным чутьем уловили, что этот вечер дастся им недешево.
— Раздевайсь! — приказал Туман.
— Что, сразу? — удивилась рыжая.
И получила от Тумана чувствительный пинок.
— Блядям рот раскрывать, только когда скажем… И пошло-поехало… Голую блондинку заставляли ползать на четвереньках и изображать «лошадку». При этом Туман исправно награждал ее пинками. Тюрьма, которому стало скучно, уволок рыжую на кухню и предался любви.
На Тумана же нашло веселое озлобление, когда море по колено и люди кажутся букашками, которым хочется оборвать крылышки.
— Как тебя звать, блядина? — спросил Туман, хлопая ладонью по дивану.
— Оксана, — сдерживая слезы, произнесла деваха.
— Хохлушка?
— С Харькова.
— Давай, сука, работай!
Час пролетел быстро. Раздался требовательный звонок в дверь. Открыл Туман, из-за него выглядывал Тюрьма с косячком в зубах.
— Ну что, братаны, пора, — сказал сутенер.
— Они останутся, — сообщил Туман. Злобное веселье, подпитанное стаканом водки, гнало его вперед.
— Бабки плати.
— Чего? — возмутился Туман. Подумай он здраво, то понял бы, что делает что-то не то. Но он не привык над чем-то задумываться. — Вали, козел!
— Вы хорошо подумали? — спокойно спросил сутенер, — Вали! Он отвалил.
— На хрена нам лишний геморрой? — озадаченно спросил Тюрьма. — Чего, две штуки было жалко?
— А чего он пальцует, падла?
И веселье пошло дальше. Становилось все веселее и веселее. Рыжей попытались засунуть бутылку в интимное место, она начала отчаянно визжать, но Туман продемонстрировал ей нож. Потом Оксану ошпарили кипятком из чайника, она завопила и тут же получила несколько ударов кулаками и ногами.
Музыка гремела Алкоголь туманил мозги.
«Скорая помощь» приехала через час. Заколотили в дверь тяжелые башмаки.
— Твои? — спросил трясующуюся Оксану Туман.
— Я же говорила, они приедут, — всхлипнула она с вызовом и надеждой.
— И чего?
— Теперь не обижайтесь.
— Мы не обижаемся. Мы сами обижаем.
Оксана взвизгнула, когда Туман ударил ее локтем под дых, а потом коленом в лицо.
Он нашарил за книжными полками пистолет и резко распахнул дверь.
Там стояло трое бугаев. Тюрьма тоже передернул затвор и встал за спиной Тумана.
— Орелики, не по чину забираете! — сказал главный из пришедших, с видом доктора разглядывая двух отморозков.
— И че? На пулю полезете? — захохотал Туман, водя перед собой стволом.
— Это просто так вам не пройдет, — сказал главный.
— Все, мочить начинаю, козлы! — завизжал Туман. Бугаев как ветром сдуло.
— Ну что, сучки, где ваши защитнички? — засмеялся Туман, возвращаясь к проституткам.
Тюрьма его приподнятого настроения не разделял, он был угрюмым.
— Чего киснешь? Хлебни, — протянул Туман ему бутылку…
— Не, не надо… Надо ноги делать.
— Ты чего, их испугался? Да они обгадились. Мышцой думали задавить. Вот им! — Туман сделал выразительный жест и захохотал еще сильнее.
Но праздник был испорчен. По инерции кореша попихали ногами проституток. Однако удовольствия уже никакого не получали.
— Все, — сказал резко Тюрьма. — Уходим.
— Ты чего? — изумленно уставился на него Туман, не понимая, чего это корешу вожжа попала под хвост.
— Уходим. Вещи собирай! — Тюрьма поднялся с дивана и начал кидать вещи в просторную сумку.
— Не понял, братан, — поморщился Туман.
— Засыпемся здесь.
Туман встряхнул головой. Уверенность приятеля подействовала на него, и он тоже стал собирать вещички.
— Сидеть тут и не вякать, — сказал напоследок избитым проституткам Туман, выходя из квартиры.
Тюрьма помедлил, задумчиво посмотрел на проституток, потом вытащил из кармана пачку сторублевок и кинул на пол.
— Без обид, — сказал он. Они вышли на улицу.
— И куда мы идем? — спросил Туман. Было три часа ночи.
— Сейчас тачку поймаем. И домой.
— На хрена?
— Спалились мы.
Когда они ловили машину, то увидели мигалки. К подъезду дома подкатили две милицейские машины. В подъезд прошли менты с автоматами.
— Это чего? — прохрипел севшим голосом Туман.
— Это за нами.
— Блин. Хорошая хата была.
— Не хер было со шлюхами воевать! — раздраженно выпалил Тюрьма.
— Не хер меня учить! — выпятил губу Туман. Тюрьма лишь махнул рукой.
Шайку повязал ночной патруль. Четверо парней шли, согнувшись под грузом, и не отреагировали вовремя на звук мотора.
— Стоять! — выкрикнул прапорщик — старший экипажа, выпрыгивая из желтого «уазика» с надписью «ПМГ».
Тут участники шайки быстро поняли, что к чему, и дунули врассыпную, побросав честно наворованную добычу.
Прапорщик выпрыгнул из машины и резко рванул вперед, настиг одного, повалил наземь. Второй ударил мента ногой, заработал в ответ увесистым короткоствольным автоматом по зубам и упал, заскулив и сплевывая кровь.
Второй патрульный крикнул:
— Стреляю! Стой!
И выпалил в воздух из пистолета. Третий беглец застыл как вкопанный. Последний, не обращая внимания, только наддал ходу и ринулся к тянущимся складам фарфорового завода.
Наручников была одна пара, ими сковали двоих приятелей. Третьего связали веревками В районный отдел их доставили в полвторого ночи. Задержанных поставили лицами к стенке в коридоре перед дежуркой. В просторном помещении дежурной части выгрузили в присутствии понятых — двух задержанных без прописки молдаван — содержимое мешков. Добыча была богатая — два автомобильных колеса, магнитола, автомобильные зеркала.
По лестнице спустился Аркаша, который дежурил в эту темную безлунную ночь, и развел руками, увидев стоящих у стеночки задержанных.
— Хорь. Какая встреча!
Предводитель банды индейцев Хорек мрачно глядел в стену.
— Сбылась моя мечта. Увижу тебя в тюремной робе. Не все тебе условные сроки огребать, — Аркаша положил тяжелую лапу на спину Хорю и повернул его лицом к себе.
— Не увидишь, — буркнул Хорь.
— Почему?
— Потому…
— Что кончается на "у"? — договорил Аркаша. — Только ты не угадал.
Аркаша посмотрел на остальных задержанных — лица все знакомые, из компашки Хоря. Вся компашка — это мелкая шпана, по большей части несовершеннолетние, рано набравшиеся ума воришки, половина плотно сидит на игле, колет в вену черняшку, вторая половина так же железно — не столкнешь — засела на стакан Несовершеннолетняя мразь, большинству из которых прямая дорога в казенный дом, а потом в бомжи, если до того времени не посадят на перо в уличной драке или не удавят за крысятничество свои же кореша.
Аркаша безошибочно выбрал из компании здоровяка с испуганно бегающими глазами. Его кличка была Фанера.
— Пошли, родной, поговорим.
В кабинете он приложил пару раз Фанере медвежьей лапой по черепу — не так чтобы очень больно, но звезды в глазах вспыхивают. И парнишка, не сомневаясь, тут же раскололся по полной программе.
Потом Аркаша так же успешно поколол второго члена шайки — теперь уже в общей сложности было тридцать эпизодов краж и пара грабежей — шайка подрабатывала, дергая сумки на вокзалах Москвы.
Настала очередь Хоря.
— Права не имеете. — Предводитель шайки уже три месяца не заглядывал в отдел милиции, поэтому немножко подзабыл о простоте нравов, царящих в этом учреждении.
— Да? — удивился искренне оперативник, беря молодчика за ухо и приподнимая.
— Больно, бля! Уй-я!
— Ты, уродец клонированный… Люди всю жизнь на дачу копили. А ты ее ограбил, сжег. Давай, говори, пока яйца тебе в дверной косяк не зажали.
— Не знаю ничего.
Ухо уже начало потрескивать.
— Не ты, так твои кореша все выложат. Сейчас они уже соревнуются в чистописании. Кто первым напишет, тот меньше по харе получит. И меньше срок Ну, шарики с роликами вошли в контакт, да? Извилины заработали? Пиши, сученыш.
Хорь, понукаемый Аркашей, прикусив язык, аккуратно выводя буквы, с бесчисленным количеством самых позорных грамматических ошибок, от которых даже третьекласснику стало бы стыдно, написал признанку, и количество эпизодов сразу выросло до девяносто восьми, поскольку писал он за всю шоблу, которая в общей сложности насчитывала пятнадцать человек. В основном крали из дач — по причине тяжелого материального положения — наркота и выпивка дороги, из ненависти к столичным штучкам, а еще из глубокого внутреннего убеждения, что москвичи должны делиться своим добром за то, что Хорь с компанией народился на белый свет и живет в этой местности.
На все это окололитературное творчество ушло часа три, при этом Аркаша гонял Хоря по каждому эпизоду, как двоечника на экзамене, заставляя припоминать все и писать, писать, писать шариковой ручкой по серым, тонким листам.
— Ту кражу, из «Форда», когда залепили? — осведомился Аркаша.
— После того, как на озере с Туманом и его шестерками побуцкались, — Хорь поддался на игру в воспоминания, и теперь его не надо было понукать и пинать.
— С Туманом? Леней Тумановым?
— Ну да.
— И кто кого? — усмехнулся Аркаша.
— Мы должны были. Но он как шмальнет.
— Чего?
— Из ствола.
Аркаша призадумался. Потом спросил:
— Из какого ствола?
— Из пистолета.
— Марка?
— А я что, разбираюсь? Длинный такой ствол.
— Куда попал?
— В шину попал…
Хоря и его шайку рассовали по камерам. Весь следующий день угрозыск работал на вылавливание по домам и подворотням остававшихся на свободе членов шайки. Наконец, кроме двоих, все устроились в камерах. Трое упорствовали, ничего не желая признавать. Остальные пели, как соловьи, и теперь остановить их было трудно. Ввиду воцарившегося гуманизма долго в камере они не просидят. Большинство выйдет под подписку о невыезде, а для оплаты дорогостоящих услуг адвокатов снова пойдут воровать и рвать сумки.
Вечером Павлов и Аркаша сидели, уставшие, но довольные, в кабинете.
— Я все думаю насчет того случая, когда Хорь на Тумана налетел, — Аркаша отщелкнул металлическим зубом пробку с бутылки «Балтики» и припал к горлышку. Перевел дух. — Туман выстрелил.
— Может, хлопушка, — сказал Павлов.
— Может.
— Что на этого Тумана у нас есть?
— Да отморозок из молодых. Компашка — он. Тюрьма, Кикимора и Шварц, — знавший все про всех на свете, отчеканил Аркаша.
— Поехали, посмотрим, где эта стрельба была.
— Десять часов.
— Тебя любовница ждет?
— Жена.
— Тогда ничего. Светка подождет…
Они взяли одного из шайки, который присутствовал при той злополучной драке.
Солнце зашло. В темноте у озера мелькали какие-то тени. Слышался женский писк и смех. Аркаша чуть не споткнулся о мирно лежащего бомжа и отвесил ему пинок:
— Под ногами путаешься!
Бомж заворчал недовольно, но тут же рассмотрел обидчика, вскочил и бросился прочь с криком:
— Менты!!!
— Узнают, — самодовольно хмыкнул Аркаша. По всем кустам зашелестело, и в разные стороны заскользили тени, будто крысы на продовольственном складе, завидев санинспектора, забиваются в щели, чтобы не нашли и не обработали ядом.
— Ну, где это было? — водя трехбатареечным тяжелым фонарем защитного цвета, спросил Павлов, луч выдирал из темноты какие-то сваи, катушки.
— Вон, в ту шину он стрельнул, — показал шпаненок на шину, лежащую у склона.
— Ну-ка, — Павлов присел рядом со старой шиной. Вытащил нож. Приподнял шину Поковырял в ней. И извлек сплющенную пулю.
На следующий день он взял бутылку водки и отправился в экспертно-криминалистический отдел. Леха — эксперт-очкарик, прибившийся в отдел после института химического машиностроения, в бутылке отнесся благосклонно. Взял пулю, положил ее под микроскоп. Сравнил с фотографиями, имевшимися после прошлого исследования.
— Поздравляю. Бомжа того, у теплоцентрали, из этого же пистолета загасили.
— Ничего себе, — присвистнул Павлов.
После бегства с той хаты, на которой, кстати, забыли Кикиморин плейер и несколько нужных вещей, пришлось снимать новую квартиру.
Денег пока хватало, но, естественно, хотелось больше. Шварц предложил грабануть еще пару обменников, у него уже был подготовлен длинный список. Но для этого надо было морально созреть.
Кикимора сбежала из дома, прожила на новой съемной квартире неделю, потом рассорилась с Туманом, которому отказалась чистить заляпанные грязью и неизвестно чем ботинки, он ее отхлестал по щекам, дал кулаком по ребрам — бил он ее злобно, хорошо еще бог силой обделил. Обиженная, она вернулась домой, решив, что любовь умерла навсегда.
Там ее ждал теплый прием. Папанька вытащил ремень и засучил рукава.
— Только тронь! — истерично заорала Кикимора. Мать, что-то воркуя, увела отца, и тот вроде оттаял. В общем-то, он был рад, что дочь нашлась целая и невредимая и что вернулась в дом, поэтому сумел обуздать свой буйный нрав. Так что три дня Кикимора прожила спокойно.
На четвертый, естественно, она вновь поехала к Туману на съемную хату. Услышала стандартное:
— Где тебя, соска, носило?
Потом он овладел ею, как-то лениво, без интереса, но ей понравилось, и она окончательно оттаяла.
Новый плейер и очки ей купили. Она также купила себе на общаковые средства кожаные облегающие брюки, бижутерию, которой обвесилась, как елка, да еще накрасилась, как ведьма с Лысой горы. И на следующий день отправилась домой.
Это была суббота. Папаня был дома, мрачнее тучи. И, естественно, начался шторм.
— Тебя где опять носило? Ты где это шмотье накупила? На какие шиши? Сколько эти брюки стоят?
— Да ерунда. Каких-то двести баксов, — скривила пренебрежительно Кикимора.
— Двести баксов?!
— А че, деньги, что ли?
— Мы с твоей матерью за такие деньги месяц на заводе корячимся! А ей не деньги! Сумочки эти! Это барахло, — он вытряхнул сумку, на пол посыпались безделушки, косметика, очки, плейер. — Это что?
— Подарили.
— Кто?
— Заработала!
— Где?! — заорал отец, снова встряхивая сумочку — из нее все сыпался какой-то мусор, потом вылетело несколько стодолларовых купюр — достались ей после налета на тот обменник.
Папашка взял купюры.
— Ты где это взяла?
— Там больше нет, — огрызнулась Кикимора.
— Ты… Ты шлюха. На панели стоишь, да? Шалава трассовая!.. Ох, — он схватился за голову. — Я матери говорил. А она — нет, нет… Шлюха. Хрен у негров сосешь за эти баксы, да?!
Он налетел, несколько раз ударил по щекам, начал трясти за плечи.
— Я всю жизнь корячился, вас поднимал. Чтобы дочь в шлюхи пошла!
От него разило перегаром и чесноком. Руки у него были мозолистые, сильные, железные, и стискивал он ими, как тисками, было очень больно.
— Отпусти! — заорала Кикимора. Он толкнул ее.
— Моя дочь — шлюха! Вон!
— Козел, — бросила она.
— Что? На отца?
— Да пшел ты, козел!
Она выбежала из дома. Мир был черный. И в этом мире было две фигуры — она, неприкаянная, обиженная, и он, грубый, дышащий перегаром, ненавистный. Как же хотелось, чтобы вообще его не было…
«Убить бы козла!
1 2 3 4 5 6 7 8