С другой стороны комнаты, в подполе, был пакет с героином. Там его было граммов пятьдесят — не слишком много для оптового торговца. Правда, сразу видно, что «герыч» чистый, розовый, еще не разбадяженный.
— Отпад, — покачал головой Туман. — От такого улетишь — можно и не приземлиться.
Кавказец, которому опять натянули на лицо полотенце, молчал, но в глазах его было страдание. Он только тихо постанывал, когда на его глазах извлекали героин.
Тюрьма, воодушевленный находками своего друга, начал дальше выковыривать паркетины. Сунул руку под пол. Нащупал что-то большое и гладкое.
— Есть что-то, — он отодрал еще две паркетины и извлек на свет потертый толстый «дипломат» с кодовыми замками.
— Оставь! — испугался азербайджанец. — Это не мое!
— Ага, — загоготал Тюрьма. — Это мое.
— Чего там, «герыч»? — подался вперед возбужденный Туман.
— Не. Что-то тяжеленькое.
— Золото, да? — заволновался Туман.
— Поглядим. — Тюрьма потянулся за долотом, но потом попробовал просто нажать на замок, и тот с щелчком открылся. Еще щелчок. Крышка приподнялась сама, изнутри дипломат распирало что-то мягкое.
Внутри были какие-то разноцветные тряпки. Туман сдернул их.
Тюрьма присвистнул.
В тряпки были завернуты пять пистолетов. Потертых, явно старых, но в густой смазке, по виду вполне годных к работе.
Тюрьма взял один из них. Рукоятка была не очень удобная. Но ощущение смерти, которую держишь в руке, наполнило душу сосущей и радостной тревогой.
— Падай! — хохотнул Тюрьма, направляя ствол на Тумана, который испуганно отпрянул. — Зассал?
— Да пшел ты! — выпятил по-шпански подбородок Туман и растопырил пальцы.
— Пацаны, это вещь дорогая, — воскликнул азербайджанец, которому опять развязали полотенце. — За нее точно найдут.
Туман почесал короткостриженный череп и кивнул:
— Хачик по делу базарит. Найдут.
— И чего? — посмотрел на него Тюрьма.
Туман подскочил к азербайджанцу и ударил его ногой по почкам. Несчастный взвыл. Туман нагнулся и снова засунул ему в рот носок, обернул полотенцем.
— Мочить падлу, — злобно скривился Туман. — И все дела.
— А кто мочить будет? — насупился Шварц.
— Все будут. — Туман взял мясорезный нож. Азербайджанец завращал глазами и заорал. Голос едва пробивался сквозь тряпку, но звучал все равно достаточно громко.
— Шварц! — завизжал Туман.
Шварц понял все правильно, и кастет треснул о череп азербайджанца. Тот затих. Туман уселся ему на грудь, зажмурился, обхватил рукоять ножа двумя руками, набрал в легкие побольше воздуха, задержал дыхание и вонзил лезвие в грудь. Нож угодил в кость и пропорол кожу, ушел в сторону.. Туман нанес еще один удар. Еще… Он улетел, как от хорошего «герыча», куда-то в другое пространство. И вернулся из него на восьмом ударе.
— Сука черножопая! — тонко крикнул он. Поднялся. Он был весь в крови. И поймал на себе взгляды своих подельников. Тюрьма смотрел на него сосредоточенно и как-то жадно. Шварц — ошарашенно и испуганно, было видно, что он перетрусил и ему уже ничего не надо — ни денег, ни мотоцикла. В Кикиморе испуг мешался с восхищением.
— Ну чего зенки вылупили, мелкота? — Туман протянул нож Тюрьме. — Давай!
Тот, не говоря ни слова, взял нож и ударил им в уже мертвое тело.
Шварц отступил к стенке и потряс головой:
— Нет!
— Тогда рядом с ним ляжешь!
Шварц взял нож и наугад ударил куда-то, отвернувшись.
— Обгадился, да? Сынок, — презрительно кинул Туман. Голова у него сладостно кружилась. Он вдруг ощутил себя властелином всего подлунного мира. Он убил человека! Убил легко! И теперь этот мир у его ног!
Кикимора взяла нож. Держала его неуверенно. Судорожно сглотнула. Глаза стали чумные.
— Чего, соска, сдрейфила? — Туман подтолкнул ее к трупу.
Она вздохнула поглубже и двумя руками слабо ударила.
— Хватит. Пошли, — кивнул Туман.
— Ты весь в крови, — сказал Тюрьма. — До первого мусора дойдешь.
Только сейчас Туман увидел, что весь перепачкан в крови азербайджанца.
— А правда…
Его взгляд упал на выброшенный из шкафа белый костюм, лежащий на полу в ворохе одежды.
Костюм ему явно был великоват. Пришлось подтянуть брюки повыше. И пиджак был широкий.
— Ну чего? — спросил Туман.
— Хоть сейчас клоуном! — хрипло хохотнул Тюрьма, не переставая облизывать пересохшие губы. — Все, делаем ноги! — он подхватил «дипломат» с пистолетами.
Туман смотрел одним глазом на мушку, пистолет дрожал в руке, и бутылка, поставленная на опрокинутую деревянную полутораметровую катушку из-под кабеля, все не желала попадать в прорезь прицела. Выпучив глаз, будто боясь, что тот сам закроется, он резко дернул спусковой крючок.
Он ждал большей отдачи, но пистолет мягко вдавило в руку, и ствол ушел вверх.
— Бля! — воскликнул Туман, видя, что пуля ушла куда-то в сторону, наотрез отказываясь разбивать злосчастную бутылку.
На песчаный карьер они решили выбраться через пять дней после истории с барыгой. После убийства Туман просидел три дня дома, доедая консервы и сухари, которые притащила мамаша, с трудом вынырнувшая из очередного загула. Все эти дни Туман отчаянно трусил. Он вздрагивал, в желудке становилось пусто, к горлу подкатывала тошнота, когда внизу останавливалась машина. И когда хлопала дверь лифта, он весь сжимался. Он ждал, что за ним придут — или друзья азера, чье оружие они увели, или менты. И при мысли о расплате становилось дурно. Но он забывался, вгоняя в вену героин. «Герыч» был отличный, не разбадяженный зубным порошком и толченым мелом. Это были крылья, на которых Туман взмывал ввысь, чтобы на следующий день вернуться на землю и снова вздрагивать от гула автомобильного мотора.
Несколько дней так и прошли — в чередовании периодов панического страха с полузабытьем от наркоты. Он вовремя сообразил, что погрузился уже достаточно глубоко и пора выбираться на поверхность, как бы это не было в лом.
Похоже, вся компания испытывала схожие ощущения. В подвале с того дня, когда они пошли брать хачика, так никто и не бывал, кроме самого Тумана, спрятавшего «дипломат» с пистолетами в самом отдаленном углу под старым хламом, листами фанеры и кирпичами.
Туман нутром почуял, что пора скликать команду. И отправился к Тюрьме… Через час собрал всех в подвале и сообщил:
— Идем пробовать ствол.
Был извлечен из потайного места «дипломат». Туман засунул один из пистолетов себе за пояс, рассовал по карманам две картонные коробочки с патронами. И все отправились на заброшенный карьер. Это место было печально известным в Московской области, время от времени братва свозила туда трупы с нескольких районов, там же забивались стрелки и происходили разборы по понятиям, и приличный народ туда боялся соваться даже днем. Там можно было стрелять хоть из пистолета, хоть из автомата — звуки не долетят до чужих ушей.
Бутылки они подобрали на месте и установили их на деревянную катушку Туман долго искал на пистолете предохранитель, потом оказалось, что предохранителя у него вообще нет. Наконец разобрались, как стрелять. Но самый первый выстрел так и не достиг цели. Бутылка не шелохнулась Туман выстрелил еще три раза — с тем же успехом.
— Дай! — сказал Тюрьма.
Туман нехотя протянул ему пистолет.
Тюрьма обхватил рукоятку двумя руками, чуть присел, как герой боевиков. Тщательно прицелился. Нажал на спусковой крючок Бутылка, выставленная в двадцати метрах, разлетелась вдребезги. Оставались нетронутыми еще четыре бутылки.
— Вот так!
— Откуда умеешь? — подозрительно осведомился Туман.
— Я много чего умею. — Тюрьма прицелился небрежно во вторую бутылку… И, конечно, промазал.
— Блин.
Выстрелил еще раз — от бедра. С таким же успехом он мог палить и с закрытыми глазами.
— Дешевка, — махнул рукой Туман.
Шварц, взяв пистолет, с обычной для него нудной аккуратностью прицелился. Он тоже промазал, и Туман воспрянул духом. Дело оказалось вовсе не такое простое. В боевиках с двух рук небрежно кладут по двадцать человек десятью выстрелами. Но так бывает лишь в кино.
— А я? — заныла Кикимора.
— А ты хрен соси, — бросил Туман пренебрежительно. Кикимора насупилась обиженно. Шварц сжалился и протянул ей пистолет, советуя:
— Целься лучше. Вон прорезь. Вон мушка. Кикимора прицелилась. Потянула спусковой крючок. Грохнул выстрел. Бутылка разлетелась.
— Во, бля, — с уважением протянул Тюрьма.
— Кикимора — верный глаз, — зло усмехнулся Туман. Она прицелилась еще раз. И вторая бутылка разлетелась на осколки. Девчонка засмеялась и подняла пистолет, чтобы раздолбать последнюю бутылку, но Туман грубо вырвал ствол и оттолкнул ее:
— Позабавилась — и будя.
— Я попала, — с обидой произнесла она.
— Твое дело ртом работать, тварь мелкая, — бросил он, обдавая ее ненавидящим взглядом. — Все, пошли…
И, больше не говоря ни слова, начал карабкаться вверх по склону карьера. Ноги скользили по песку и скатывались назад, но он упорно лез вверх. Компания нехотя потянулась вслед за ним.
Мать осенила Тюрьму крестным знамением и прошептала какую-то оберегающую молитву.
— Да ладно тебе нашептывать! — отмахнулся он.
— Береги себя, сынок, — еще раз перекрестила. Каждый день повторялся этот ритуал.
Тюрьма чертыхнулся под нос и потянулся к ручке двери.
Однокомнатная квартирка в хрущобе была тесная, бедная и чистенькая. Мебели было мало. В красном углу висели три иконки, и потолок был закопчен. Мать молилась иконам истово и часто. Сам Тюрьма считал это делом совершенно пустым, но матери обычно об этом не говорил.
Она вздохнула, глядя вслед сыну, за которым захлопнулась дверь, и еще раз осенила его крестным знамением. На руке ее была затейливая, виртуозно исполненная татуировка.
Сердце за сына у нее было не на месте. Хотя, по большому счету, она знала, что путь его определен раз и навсегда, но боялась признаться себе в этом. Не в ее силах было разомкнуть заколдованный круг. Родился он у нее в тюрьме и, скорее всего, в мир иной уйдет оттуда же. Папаша — интересно, кто он был? У нее были разные предположения на сей счет, но наверняка она утверждать ничего не могла. Однако одно знала точно — это был человек не с одной судимостью, других она по молодости не признавала.
Она еще раз перекрестилась. И стала собираться. Ей нужно в церковь, поставить свечки, помолиться перед ее заступником Николаем Угодником, потом переговорить с батюшкой и идти торговать иконками в лавке Софринского предприятия, производящего церковные предметы. Это занятие приносило какой-никакой доход и наполняло ее благостностью.
А Тюрьма шел легкой походкой по городу. Светило солнце. Настроение, обычно невеселое в последние дни — никак не мог забыть мольбу в глазах того хачика, — сейчас отступило. Этот день вроде не должен преподнести никаких подлостей.
Компашка уже собралась в подвале. Туман успел вогнать себе в вену героин и сейчас отходил Глаза его были мутноватые, но способность ориентироваться в окружающем мире уже к нему вернулась.
У Кикиморы сиял свежий фингал под глазом.
— Кто тебя? — спросил Тюрьма.
Она не ответила. Ясно — Туман постарался. Он дулся на нее второй день. Причина для тех, кто знал его хоть немного, лежала на поверхности — он не мог простить ей тех двух разбитых меткими выстрелами бутылок и своей неуклюжей стрельбы. Поэтому фингал под ее глазом был закономерен.
— Будешь? — кивнул на шприц Туман.
Тюрьма отрицательно покачал головой. Героином он не увлекался. Пробовал раза два-три, не понравилось, так что предпочитал стакан водяры или хороший косячок. Садиться глубже на иглу не хотелось. Он, родившийся в тюрьме, отлично знал, от чего можно забалдеть — и от гуталина, и от бензина, но знал, и что делается с людьми после этого.
— Дурак, — загундосил Туман. — Это же «герыч», чистяк!
— Не, не хочу.
— Чмошники. И ты, и Шварц. Кайф им не в кайф, — злобился Туман, который становился раздражительным после дозы героина. — Одна Кикимора — человек.
Он притянул ее и поцеловал. Она посмотрела на него с признательностью и любовью.
Шварц, нацепив наушники, слушал музыку и тягал гантелю методично, как механизм. Эта методичность бесила Тумана, и он зло зыркал на своего приятеля.
Шварц отбросил гантелю и сорвал наушник. И, поймав на себе злой взгляд, спросил:
— Че?
— А ниче! Че делать будем? — уставился на него немного косыми оловянными глазами Туман.
— А че надо делать? — не понял Шварц.
— У нас стволов целый чемодан. А ты железо тягаешь, придурок! — воскликнул Туман.
Шварц засопел обиженно, но промолчал. Разговор опять вышел все на ту же главную тему, вокруг которой велся в последнее время, — что делать с оружием.
Все разговоры сводились к незатейливым и по большей части отчаянно глупым прожектам.
— Давай соседа моего охерачим, — предложил Тюрьма. — У него бабок немерено. «Форд» есть.
— Нет, — возразила Кикимора. — Лучше дядьку моего, мамашиного брата. У него свой хозяйственный магазин. И деньги он дома хранит.
Обсуждать это было забавно, но до осуществления планов было ох как далеко.
— А давай мента завалим — предложил Тюрьма, который с молоком матери впитал ненависть к людям в серой форме.
— Давай, — не слишком уверенно кивнул Туман. — А на хрена?
— Чтобы их, сук, меньше стало.
В общем, в очередной раз ни ясности, ни консенсуса по этому вопросу достигнуто не было Разговор зашел в тупик, всем стало как-то скучно, и Шварц сказал:
— Как крысы тут сидим, в подвале. Давай на озеро. Искупнемся.
Предложение было заманчивое. Нагрянули теплые деньки, и озеро уже прогрелось.
— Пошли, — решил Туман, поднимаясь. — Шевелись, Кикимора. Что, жопой приросла? — он подтолкнул ее.
До озера было идти с полчаса. Тюрьма по дороге купил всем мороженое и бутылку «чернил» — какой-то бормотухи, качество которой вполне соответствовало цене.
— Бля-я, — потянулся Туман, прижмуриваясь на ярко-синее высокое небо. Ласковое весеннее солнце немного улучшило его самочувствие и настроение.
Путь лежал через квартал пятиэтажек овощеводческого совхоза, замороженные стройки и обширный холмистый пустырь. Вот и озеро. Место это не пользовалось популярностью у нормальных людей. Там в основном собиралась бомжующая пьянь, которой вполне годилась эта грязная лужа и которая отлично себя чувствовала в густом кустарнике.
Туман скинул ветровку, стянул рубашку и джинсы. Шварц снял майку и с удовольствием поиграл накачанными мышцами. В последние месяцы он активно жрал протеиновые таблетки и мышечная масса его заметно росла, к неудовольствию и зависти хилого Тумана.
— Кикимора, а слабо без ничего искупаться? — крикнул Туман.
— Не слабо! — с вызовом ответила она.
— Ну так давай.
Она скинула платье. С утра она сама рассчитывала уговорить всех сходить на озеро, поэтому на ней был синий с желтыми полосами купальник. Она потянулась к застежке купальника на спине и расстегнула ее. Бомжи, пьющие на берегу отраву, покосились на нее с интересом. Но Туман воскликнул:
— Во шлюшенция! Я хренею!
— Дурак!
— Сама дура.
— Он улегся на землю, оперевшись затылком о старую, дырявую шину, почесал пузо и прикрыл глаза.
Шварц разбежался и с низкого обрыва бултыхнулся в озеро. Туша его шлепнулась так, будто тюлень вошел в грязную воду. С этого места они постоянно прыгали в воду, тут было глубоко и ныряльщики не боялись расшибиться.
Тюрьма разделся, он был татуирован, как дикарь из сельвы, с ног до головы. Почесался под мышками. Разбежался. И тоже сиганул с обрыва.
Так бы день и прошел спокойно, если бы не появление конкурирующей фирмы.
Они шли неторопливо, как стадо животных, метящих свою территорию. Разлилась бутылка и послышались крики — это стадо набрело на бомжей и походя их затоптало Послышался звук удара, звон — бутылку разбили о голову одного бомжа, а другого повалили и отпинали — быстро, жестоко. Еле передвигая ноги, отхаркиваясь кровью, всхлипывая, бомжи рванулись наутек.
— У, бля, — воскликнул Тюрьма, выпрыгивая из воды на берег. — Хорь со своей шоблой. Ноги делаем!
— А хи-хи им не хо-хо, — хмыкнул Туман.
— Двигаем! — Тюрьма схватил шмотки.
— Да пошли они.
Между тем время было упущено, и смываться было уже поздно.
— Бляха, Туман, — развел руками Рома Хорьков по кличке Хорь. Ему стукнуло девятнадцать годков. Здоровенный, с длинными руками и дефективным лицом, в жизни он, кажется, не собирался заниматься больше ничем, как до старости шататься со своими корешами по улице, нещадно колотить бомжей, случайных прохожих, подворовывать из дач. Со своей свитой численностью человек в десять он твердо решил сегодняшний день ознаменовать приятными приключениями, а для этого старые враги в лице Тумана и его компании подходили как нельзя лучше. С криком команчей на тропе войны шобла устремилась вперед и взяла «тумановцев» в кольцо.
— Тебе чего. Хорь? — спросил Туман, поднимаясь. Послышался визг — это Кикимора попыталась вцепиться ногтями в лицо одного из хоревских подручных, но получила кулаком по ребрам.
1 2 3 4 5 6 7 8