Судя по этому кольцу, или у него таких дуплетов черпаками хлебай, или же это самая пустяковая вещь из его золотых запасов…— А почему тебе надо трясти именно Толстяка, потряси лучше свою Монтану с Королем. У них, я думаю, чулок ничуть не меньше.— Сравнил хрен с пальцем! У Монтаны, разумеется, деньжура из ноздрей прет, но она же еще не дошла до того, чтобы расплачиваться бриллиантами. А твой дядя Рощинский очень похож на подпольного миллионера. Копыта этот Корейко отбросит — привет родне, все добро останется потомкам…— Не знаю, — раздраженно сказал Пуглов, — я не местный…Но, если серьезно, я сам видел, как он в сквере собирает бутылки…— Это для маскировки. А может, бздык на фоне синдрома Плюшкина?— Не знаю, — повторил Альфонс и стал рассматривать костяшки руки, которой он сбил с ног Короля.По дороге домой, они заехали к Поэту — бывшему журналисту, находящемуся в очень тесных отношениях с алкоголем.— Сколько он тебе должен? — поинтересовался Пуглов.— Дело не в количестве долга, а в сроках его невозвращения. Я понимаю, безработица, вечный запой, но при чем тут мои бабки? Три года и все — завтра. Завтра…Ройтс имел неосторожность дать Поэту пятьсот долларов на поездку за радиоаппаратурой в Арабские Эмираты. Тот один раз съездил, привез партию видеомагнитофонов и вырученные деньги в течение Великого поста прогулял.— Под какой процент ты дал ему взаймы?Ройтс курил и делал вид, что вопрос мимо ушей пролетел.— Небось, кабальный процент? — желая поддеть дружка, настаивал Пуглов.— Тут другое…Просто Поэт меня однажды крупно выручил, достал косячок, когда я уже Богу душу отдавал.— Ну, тогда это меняет дело. Вы почти с ним родственные души…— Перестань, Алик, сейчас увидишь эту родственную душу…Поэт жил в аварийном домике — без крыльца и забитыми окнами. В темном коридоре они едва не влетели в открытый сухой туалет, из которого несло тошнотворной вонью.Дверь не была заперта и в полумраке двадцатипятиваттовой лампочки, в дымном чаду, они с трудом обнаружили диван, на котором спало дурно пахнущее волосатое существо.Поэт, услышав шаги, вскочил, словно его за мошонку укусила гадюка, и тут же схватился за недокуренную сигарету. Однако нигде не мог найти спички.Ройтс, теряющий наркоградус, почувствовал как к горлу подступает тошнота. И тоже закурил, но не дал огня Поэту. Тот, не глядя на гостей, бестолково моргал и чесался.— Ты, я вижу, опять не готов со мной рассчитаться? Или я ошибаюсь? — Ройтс дотронулся до того места, где еще недавно сидел зуб. Поэт идиотски улыбнулся и одной рукой сделал широкой жест — мол, сам видишь, готов или не готов…Пуглова тоже поташнивало и он механически взял в рот батончик жевательной резинки.— Валим из этой помойки, — сказал он и направился на выход.Но Ройтса, только что потерявшего вместе с зубом и порядочную дозу самолюбия, ничья не устраивала. Он взял Поэта за его роскошную, но порядком всклоченную бороду, и потянул на себя.— Если бы ты был немного почище, я бы тебя сейчас заставил стать шалашиком, понял? Даю еще две недели, со следующей среды включаю счетчик.— А что ты с меня возьмешь? — резонно заметил контуженный вино-водочными изделиями Поэт и ощерил свой беззубый рот.А вот этого Ройтс стерпеть уже не мог. Тем более, ему срочно нужна была компенсация за недавно потерянное лицо. Не напрягаясь, он ударил несчастного в лицо и тот, как тряпочная кукла упал на диван-берлогу. Поэт захрипел, изо рта у него потекла слюна вместе с сукровицей.— Идем, Таракаша! — Пуглов схватил Ройтса за руку. — Неужели тебе мало на свою задницу приключений?— А мне бабки достаются, сам знаешь как…А этот шнурок, как видишь, не инвалид и вполне может подхалтурить на той же товарной станции. А не хочет работать, пусть немного поворует…Кругом полно богатых дач…— Пошли! — Пуглов нерасчетливо подтолкнул Ройтса в спину и тот, не удержав равновесия, упал на заплеванный пол.— Этого, Алик, тебе не следовало делать, — и Альфонс расслышал в голосе своего закадычного кореша угрожающие нотки.— Не психуй, Игореха! Он с пьяни отбросит копыта, а ты опять сядешь…— А может, я хочу немного посидеть, отдохнуть в тюряге от всей этой мрази. Я сейчас приду домой, а там Лелька мочится от страха. Куда мне прикажешь деваться?— Поедем ко мне. Выпьем, посидим, посмотрим «Секретные материалы». Кстати, ты, кажется, еще не смотрел двадцать третью серию.— В другой раз посмотрим, сегодня мне надо выспаться. Я не знаю, что делать с Лелькой. Может, ее того…расчленить и отвезти к Вани Ножичку?Пуглов аж остолбенел. Они уже были у машины и Альфонс не верил своим ушам.— У тебя, случайно, не супергрипп? Или я ослышался?— Да ни хрена ты не ослышался. Сдаст по слабости нас обоих и пойдем по статье — грабеж средь бела дня с преднамеренным убийством. Может, вспомнишь, какое за это следует наказание?— По прежним временам — вышка, по нынешним, когда мы рвемся в Европу, от силы пятнашка. Правда, тебе легче, ты сам торопишься на нары, так что бери свою «Дружбу» и разделай Лельку, а потом отвези в дюны…Но я не думаю, что ты это сказал всерьез.— Правильно и делаешь. Лелька слишком хорошо трахается, чтобы ее потерять. Трудно найти замену… — Ройтс пытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Рот, словно стальной намордник сковал, а в горле заледенела слюна.Однако в глазах Пуглова осталась настороженность. «Сегодня, Игорек, мечтаешь избавиться от Лельки, а завтра захочешь отделаться от меня, как от главного и единственного свидетеля», — подумал он невеселую думу.Остаток дороги они ехали молча. И только перед самым домом Пуглова Ройтс сказал:— Ты, Алик, не думай ничего такого, я иногда говорю не то, что надо.Альфонс не ответил.Он вышел из машины и за ним, словно змея, поползло отчуждение, порожденное двусмысленностью сказанных Ройтсом слов. Он долго смотрел вслед удаляющемуся «опелю», пока тот не завернул за угол кинотеатра. Глава одиннадцатая Дома Татьяну ждали мать и Рощинский. Несмотря на солнечный свет, льющийся в окна, на столе были зажжены три витые разноцветные свечи. В центре стола, с двадцатью небольшими свечечками, стоял огромный круглый торт, который Анна Александровна заказала и на котором были написаны имя и количество лет виновницы торжества.В комнате пахло воском и старостью, которая исходила от плаща Рощинского, который он оставил в прихожей. Сам он сидел на диване и смотрел на экран телевизора. Он не испытывал ни малейших эмоций, пребывая во власти апатии, которая смирительной рубашкой обездвижила его душу. Однако он нашел в себе небогатый резерв ощущений, чтобы изобразить на лице улыбку и поздравить Татьяну. Он сказал ей самые банальные слова и, достав из кармана кулончик, стал совать его ей в руку. Татьяна засмущалась. Покраснела и спрятала руку за спину.— Садитесь, пожалуйста, — пригласила она и отодвинула от стола простенький венский стул. — Прошу вас, садитесь, а то мне неловко, когда вы стоите…Он опустился на стул, не зная, куда деть руки. Кулончик он положил на край стола, цепочка от него свесилась и отливала золотистой змейкой на фоне белоснежной скатерти.Рощинский оловянно смотрел на желтые язычки свечей, находясь в полной неопределенности.— Владимир Ефимович, тебе подать большую чашку или обычную, кофейную? — спросила Анна Александровна.— Самую обыкновенную. Мне и так у вас хорошо.Авдеева старшая вышла в другую комнату и возвратилась со свертком. Шорохнула бумага и на свет появилась довольно элегантная сумочка с ремешком через плечо. Авдеева обняла дочь и поцеловала.Из отвисших, невыбритых щек Рощинского взирали усталые, слезящиеся глаза. Татьяна перехватила этот взгляд и ужаснулась одиночеству, которое они источали.— Замечательный кулончик, — сказала Татьяна и взяла подарок в руки. — Это, наверное, очень дорогая вещь?— Не дороже нас, Танюша, — Рощинский на мгновение почувствовал удовлетворение.Татьяна вышла, но вскоре вернулась с кулончиком на шее. Искорки от язычков свечей играли в его золотисто-янтарных гранях. Взглянув на кулончик, Рощинский отвернулся — не кстати вспомнив бывшего владельца этой вещицы, который умер как раз во время ареста.После кофе и вялого, отнюдь не праздничного разговора, Татьяна извинилась и, перекинув через плечо новую сумочку, пошла на свидание. Ее ждал Пуглов.Когда дочь ушла, Авдеева сказала:— Не пойму, что ее к этому оболтусу тянет.— Этого не может понять никто, кроме нее самой, — рассудительно заметил Толстяк. — В жизни случаются совершенно необъяснимые вещи. Но Алик парень видный, всегда может защитить…— Подальше бы от такой защиты.— Сами разберутся. Хотя мне Пуглов нравится больше, чем его дружок. Тот, по-моему, циничный и способен на подлость. Может, я ошибаюсь и, дай Бог, чтобы ошибался.— А мне кажется, что он увлекается наркотиками…Авдеева убрала со стола.— Может, сходим пройдемся, — предложила она.Я не против. Только сначала зайдем в наше кафе, посидим, на людей посмотрим.— Я тоже это имела в виду, а ты меня опередил. Мы как будто с тобой на одной волне.Рощинский обнял Авдееву за плечи и осторожно прижался головой к ее голове, стараясь не испортить ее праздничную прическу.Это были абсолютно разные люди. Даже внешне они смотрелись, как стог сена и лилия. Они шли по тротуару и женщина старалась подладиться под его шаг — неспешный, раскачивающийся, что, впрочем, ее ничуть не смущало… * * * Пуглов ждал Татьяну возле кинотеатра. В кафе «Лира», куда они зашли выпить в ее честь шампанского, Пуглов увидел кулон. Без единого слова Альфонс подсунул указательный палец под цепочку и потянул на себя. Авдеева широко раскрытыми глазами умоляла его не поднимать скандала.— Прошу тебя, не надо, — тихо попросила Татьяна и взяла его руку.— Сувенирчики! — губы его шевельнулись змейкой. — Налим одаривает?— Перестань, при чем здесь он?— Считаю до трех, — Пуглов стал медленно наматывать цепочку на палец.— Умоляю тебя, кругом люди…— Тогда ответь — кто это дерьмо тебе повесил на шею? — у Альфонса от злости побелели глаза.— Это подарок Владимира Ефимовича… маминого знакомого…Пуглов разжал пальцы. Его лицо стало принимать нормальный цвет. Он налил себе фужер вина и когда это делал, было видно, как мелко вибрирует его рука.— Если это действительно так…Прости, Танюша…Я бы этого Налима… — Пуглов скрежетнул зубами.Сначала мне твои выходки нравились, а сейчас меня от них тошнит. Ты, наверное, не очень в себе уверен, если ведешь себя, как жлоб.— Ты же знаешь, что это не так, зачем дразнишь?— А чем тогда объяснить твои выкидоны? Ты же в такие моменты похож на монстра…— Не знаю, но это выше моих сил. Поверь, в такие минуты я себя ненавижу. Извини. Пойдем ко мне послушаем музыку. Пойдем, — Альфонс нежно взял ее за руку.— Кто у тебя еще будет?— Возможно, зайдет Игорь с Лелькой.— Я бы сегодня с ним не хотела встречаться. Нет я ничего против него не имею, просто он Козерог, а я Водолей.— Ладно тебе заноситься! Игорь к тебе расположен в общем неплохо, хотя считает отпетой ментовкой.— В каком же смысле?— А леший его знает, спросишь об этом у него сама.Однако побыть им вдвоем не суждено было. Когда они поднимались по лестнице, снизу их окликнул Ройтс. У него в руках был большой целлофановый пакет с вином и фруктами. Лелька несла торт. Шла понуро, без былого энтузиазма.Когда зашли в квартиру и Пуглов взглянул на Волкогонову, у него от удивления отвисла челюсть. Это была вовсе не Лелька. От всегда улыбающейся красавицы не осталось и следа. Перед ним находился изможденный, с синими кругами под глазами человек.— Почему ты сегодня без макияжа? — спросил у нее Альфонс.— Какое это имеет значение?— Да перестань, Леля, отчаиваться, — он положил руку на ее плечо. — Сейчас попьем вина, немного разтормозимся и гори оно все синим пламенем.— Алик, ответь — я очень похожа на ту, которую показывали по телевизору?— Сначала ответь: а я похож на Алена Делона?— Не надо меня утешать, я сама знаю, что фоторобот, как две капли воды, похож на меня.Ройтс что-то говорил с Татьяной, которая тоже была удивлена разительными переменами, произошедшими с Волкогоновой.Когда они уже сидели за столом, позвонила Пуглова: к ней пришел Плинер и хочет видеть Альфонса.Пуглов отозвал в прихожую Ройтса и передал ему разговор с матерью.— Развлекай тут девчат, — сказал он, — а я сбегаю к маман, может, ювелир принес деньги.И за пятьдесят минут, которые ему понадобились, чтобы сходить к матери и возвратиться обратно, в его квартире и в жизни Татьяны произошли разительные перемены.Из-за какого-то пустяка Игорь схамил Лельке и та, психанув, хлопнула дверью. И пока Татьяна готовила на кухне салат, он бросил в ее фужер таблетку севредола и отнес шампанское на кухню. Как змей-искуситель стоял у нее над душой, пока она не выпила вино до дна.Менее чем через пять минут у нее начались в мозгах какие-то жуткие завихрения. Первое впечатление, будто она парит над землей. Кругом, насколько хватает взгляда, зеленые перекаты, бескрайние зеленые поля, по которым вразброс расходятся желтого цвета дороги. Светло, просторно, радостно. И она вдруг почувствовала себя гигантской стрекозой. Затем ее сознание претерпело удивительно приятный скачок в теплый бассейн, где полно обнаженных мужчин, один к одному похожих на Ройтса. Все они возбуждены и каждый из них стремится что-то вложить ей в рот. Ей хорошо, страшно, стыдно. Она переживает неведомое ранее состояние — ей хочется быть бесстыдной и она начинает делать судорожные движения губами, словно ребенок, прильнувший к материнской груди. И по мере того, как она делала такие движения, к горлу подступал удушающий комок. Она рефлекторно, сглотнув, мертвой хваткой сцепила зубы и в этот момент услышала душераздирающий крик. Это кричала стая обезьян, которые вдруг предстали перед ней на огромном зеленом дереве. Открыв корытообразные рты, они визжали и визг этот ломился в ее ушные перепонки и, кажется, доставал до самых заветных глубин мозга.Ее начало рвать и опять же примерещилось в гипертрофированном виде, как будто из нее извергаются водопады и нет сил их остановить.Татьяна открыла глаза и сквозь мутную пелену разглядела Ройтса, который носовым платком промокал окровавленный пенис. Когда пелена немного спала и в ушах затих бурильный звук, она услышала его надсадный голос: «Если будет заражение, я тебя, гадина, убью…»Она приподнялась с ковра и пошла, вернее, поползла на четвереньках в ванную. И там, свесившись через край ванны, начала разгружаться. Из нее нескончаемым потоком вырывалась одна желчь. И по мере того как возвращалось к ней сознание, до нее стал доходить смысл недавних галлюцинаций.Она взяла с полки тюбик зубной пасты и выдавила себе в рот половину его содержимого. Никак не могла очиститься. Она силилась не допустить какую-то нежелательную мысль, но та назойливо, агрессивно к ней пробивалась.К приходу Пуглова травмированный Ройтс сбежал, а Татьяна, подавленная происшедшим, сидела на полу ванной и плакала. Она не сопротивлялась, когда Альфонс поднял ее на руки и отнес на диван. И не слышала, как он говорил:— Дуреха, не умеешь пить, не пей, — он гладил ее по лицу, по груди и, просунув руку под блузку, начал массировать сосок. Делал он это ненавязчиво, у него были теплые пальцы, а в ее еще неокрепшем сознании, эти движения напоминали прикосновения материнских рук. И она заснула. Когда проснулась, первой мыслью было броситься на балкон и сигануть с девятого этажа вниз.Она увидела у щеки кулончик, он был желтоватого цвета и прозрачный, словно березовый сок. Она прижала его к губам и снова погрузилась в видения.Теперь она себя увидела в каком-то старом, до предела захламленном доме и до предела одиноком. Космическая тоска обуяла ее сознание и, хотя она как будто бы знала, что находится во сне, однако освободиться от него она никак не могла.Альфонс, глядя на нее и на лежащий на подушке кулончик, думал о Рощинском. Мысли были отрывочные, холостые, ни к чему не обязывающие, но каким-то образом тонко соприкасающиеся с тем, что говорил о Рощинском Ройтс. «Неужели он и впрямь золотой теленок?» — думал Пуглов, тут же переключившись на другое. Ему показалось, что губы у Татьяны слишком сухие — он встал и пошел на кухню за минералкой… Глава двенадцатая Рощинский ни на минуту не забывал о четверге, до которого оставалось чуть больше двух суток. После обеда, когда спала дневная духота, он отправился на вокзал, чтобы купить газету. Он миновал железнодорожные пути, и навстречу ему, приятно освежая лицо и грудь, неслись прохладные смерчики.Спустившись к самой реке, он уселся на большой горячий валун и стать наблюдать за мальками. Рыбки суетились возле самого галечного берега, тыркались рыльцами в золотистые песчинки и, удовлетворив любопытство, торпедами уплывали в глубь реки. На смену одним приплывали другие…Он вытащил из кармана монету и, подбросив ее, загадал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21