— Сам вижу. Но зачем ты его строишь?— Для Ма Ли.— А-а, — протянул Чиун, нынешний Мастер Синанджу, боевого искусства, и правитель одноименной деревни. — Значит, готовишь свадебный подарок?— Вот именно. Дай-ка мне вон ту доску.— Что-что?— Дай мне доску.— Дай мне доску что?— Что?— Когда Мастера Синанджу просят об одолжении, обычно принято говорить “пожалуйста”, — сладким голосом протянул Чиун.— Ладно, — нетерпеливо проговорил Римо, — я и сам возьму.Пол практически был готов, далее следовали стены, но самым трудным будет, пожалуй, крыша. В юности Римо плохо давалось плотницкое дело, но тут он хоть усвоил азы. Однако, насколько ему было известно, ни одна средняя школа в Америке не могла похвастаться курсом, как класть кровлю. Хорошо бы Чиун смог помочь.— У Ма Ли уже есть дом, — после недолгого молчания заметил Чиун.— Он слишком далеко от деревни. Она больше не будет изгоем. Она — будущая жена следующего Мастера Синанджу.— Не будем забегать вперед. Сейчас я Мастер Синанджу. И пока я буду им оставаться, ни о каком другом Мастере не может быть и речи. Почему бы тебе не построить дом Ма Ли поближе к моему дому?— Право на личную жизнь, — ответил Римо, осматривая полый стебель бамбука. Поставив несколько таких стеблей в ряд, он быстрым движением руки снес им верхушки, выровняв таким образом по длине.— А не будет ли это жестоко по отношению к ней, Римо?— В каком смысле? — поинтересовался Римо и одним ударом расколол первый стебель на две равные половины.— Ей придется слишком далеко ходить, чтобы разбудить тебя утром.Рука Римо замерла в воздухе.— О чем ты говоришь?— Ты еще не женат, а уже недостойно обращаешься с будущей женой.— Разве строительство дома для нее можно считать недостойным обращением?— Дело не в доме, а в месте, где он стоит.— Где же он должен стоять?— Рядом с домом моих предков.Только тут до Римо дошел смысл его слов.— Ясно, — произнес он. — Папочка, давай присядем.— Хорошая мысль, — согласился Чиун, устраиваясь на валуне.Римо примостился в ногах единственного отца, которого он знал, и сложил руки на коленях.— Так ты расстроился, что я строю дом слишком далеко от тебя? — спросил Римо.— С восточной стороны там достаточно места.— Если называть простором двенадцать квадратных футов.— В Синанджу не принято сидеть дома целыми днями, как у вас в Америке.Римо посмотрел поверх скалистой гряды, носившей название “Рог Гостеприимства”, окидывая взором серую гладь Западно-Корейского залива. Где-то за линией горизонта лежала Америка. Там осталась жизнь, к которой он привык. Она была еще свежа в его памяти, но он отогнал от себя воспоминания. Теперь его дом здесь, в Синанджу.— Но если я построю дом с восточной стороны, то закрою тебе солнце. Я ведь знаю, как ты любишь, чтобы утром солнце заглядывало в твое окно. Я ни за что не соглашусь ради собственного удовольствия лишить тебя этой радости.Чиун кивнул, и белые волоски бороды подлетели вверх. В его ореховых глазах мелькнул огонек, свидетельствующий, что он доволен рассуждениями ученика.— Римо, это очень благородно с твоей стороны.— Спасибо.— Но ты должен подумать о своей невесте. Холодным утром ей придется каждый раз проделывать такой долгий путь до твоей постели.— Папочка... — начал Римо, пытаясь подобрать слова, чтобы наилучшим образом выразить то, что хотел сказать.— Да?— Ее постель будет и моей постелью. Мы же будем муж и жена, разве ты забыл?— Все верно, — подтвердил Чиун, поднимая вверх палец с длинным ногтем. — Именно это я и хочу сказать: она всегда должна быть рядом с тобой.— Слава Богу, — с облегчением произнес Римо.— Конечно, — согласился Чиун, полагая, что Римо наконец понял, что он имеет в виду.Иногда Римо так медленно соображает! Что поделаешь, белый человек есть белый человек. Его так и не удастся перевоспитать до конца, но лет через двадцать-тридцать он станет в большей степени корейцем, чем сейчас. Особенно если будет чаще бывать на солнце.— Так в чем же дело? — спросил Римо.— В доме. Он тебе совсем ни к чему. Римо нахмурился.Это насторожило Чиуна: возможно, парень не понял, о чем идет речь.— Я сейчас все объясню, — сказал Мастер Синанджу. — Место Ма Ли — возле тебя. Так?— Так.— Отлично. Ты сам это только что признал. А твое место — рядом со мной, верно?— Ты Мастер Синанджу, я твой ученик. Чиун встал и радостно захлопал в ладоши.— Отлично! Значит, мы обо всем договорились.— О чем договорились? — спросил Римо, тоже вставая.— После свадьбы Ма Ли переедет к нам. А теперь давай я помогу тебе разобрать это никчемное сооружение.— Нет уж, папочка, так не пойдет. От удивления на пергаментном лице корейца появились глубокие морщины.— Что?! Ты не хочешь Ма Ли? Прекраснейшей и добрейшей Ма Ли, благородно закрывшей глаза на твою безобразно белую кожу и безродное происхождение, Ма Ли, согласившейся стать твоей женой? Ты не желаешь, чтобы она жила с тобой после свадьбы? Это что, какой-то американский обычай, о котором ты мне прежде не рассказывал?— Вовсе нет, папочка.— Нет?— В мои планы не входило, чтобы Ма Ли переехала к нам.— А как же?— Я сам собирался переехать к ней.— К ней?! — возопил Чиун. — То есть ты хотел съехать? Уйти из дома моих предков?!От пережитого потрясения морщины на лице корейца разгладились.— Честно говоря, мне и в голову не приходило, что можно поступить как-то иначе, — признался Римо.— А я не думал, что тебе придет в голову действовать иначе, чем по законам Синанджу! — перебил его Чиун.— Мне казалось, что тебе самому нужно право на личную жизнь. Думал, ты поймешь...— В Корее семьи держатся вместе, — оборвал Чиун, — а не разъезжаются, как у вас в Америке. В Америке молодых женят или выдают замуж, а потом живут в сотнях милей от них. В результате члены семьи охладевают друг к другу и их семейные связи рушатся. Поэтому нет ничего удивительного, что в Америке семьи дерутся за наследство и даже убивают друг друга. Белых в Америке с детства воспитывают так, чтобы они росли чужими друг другу. Стыд и позор!— Извини, папочка, но мы с Ма Ли обо всем договорились и решили именно так.— Нет, так могут решать только в бесстыдной стране, где ты бесславно появился на свет! Я смотрел ваш телевизор, видел “Перед закатом” и “Пока земля вращается” и знаю, как это бывает. Сначала вы построите собственный дом, а потом станете оспаривать мою власть. Я этого не потерплю!Мастер Синанджу повернулся на каблуках, взмахнув полами кимоно, и с сердитым видом двинулся берегом моря назад в Синанджу, унося в своем большом сердце глубокую обиду.Римо выругался про себя и пошел назад к дому. Ему пришлось еще немало потрудиться, разрезая ногтями стебли бамбука, пока их не набралось достаточно, чтобы сделать внешние стены дома.Римо даже представить себе не мог, что будет чувствовать себя таким несчастным, когда у него наконец появится собственный дом. * * * Уже почти стемнело, когда Римо закончил стены. Из деревни потянуло дымком: там начали готовить ужин. Его нос почуял запах риса: за долгие годы тренировок его обоняние настолько обострилось, что этот аромат был для него так же явственен, как ощущение карри на языке. Он почувствовал, что страшно проголодался.И решил, что крыша подождет.Пройдя высокие скалы, защищавшие деревню Синанджу от морских ветров, Римо заметил внизу Ма Ли, свою будущую жену. Спрятавшись за большим валуном, от принялся наблюдать.Девушку со всех сторон обступили женщины, собравшиеся на деревенской площади. Она была еще совсем юной, намного моложе Римо, но солидные матроны деревни оказывали ей такие почести, словно она была женой старейшины.Римо почувствовал острую радость: ведь еще несколько недель назад Ма Ли была парией и жила в бедной лачуге, далеко отстоявшей от деревни.А еще раньше, когда Чиун находился на смертном одре, Римо чувствовал недоброжелательное, презрительное отношение к себе сельчан из-за того, что он не кореец. Это породило такое чувство одиночества, какого ему еще никогда не доводилось испытывать.Тогда-то он и познакомился с Ма Ли. Она была сиротой, деревенские жители сторонились ее и называли “Безобразная Ма Ли”. Когда Римо впервые встретил ее, она ютилась в крохотной хижине и носила вуаль. Он решил, что у нее обезображено лицо, и посочувствовал ей. В результате ее приятное обхождение растопило лед в его сердце, и он полюбил ее.Однажды, поддавшись порыву, Римо приподнял вуаль. Он ожидал увидеть нечто ужасное, но вместо этого был поражен ее красотой. Ма Ли была хороша, как куколка. Оказывается, ее называли безобразной потому, что она не соответствовала корейским представлениям о красоте. По западным же стандартам она могла бы затмить любую телезвезду.Римо не раздумывая сделал ей предложение. И Ма Ли тут же согласилась. Римо, который никогда не был полностью предоставлен самому себе, обрел наконец полное счастье.С площади донесся счастливый смех Ма Ли, и Римо улыбнулся.Ее теперь уважали как невесту будущего Мастера. Конечно, это было сплошное притворство. Пока Римо не согласился взять на себя ответственность за деревню, ее жители только что не плевали ему вслед. Что поделаешь, таковы были традиции деревни: вот уже несколько тысячелетий они были не более чем мотыльки, порхающие вокруг пламени свечи. Им не надо было ни работать, ни думать — за них все решал Мастер Синанджу, продававший свое искусство наемного убийцы — ассасина сильным мира сего.Первые Мастера Синанджу были вынуждены взять на себя обеспечение деревни потому, что в голодные годы сельчане просто топили младенцев, которых не могли прокормить. Возможно, думал Римо, в те далекие времена это было оправдано, но теперь стало для жителей Синанджу хорошей уловкой.Впрочем, за это их вряд ли можно было винить.Ма Ли подняла глаза, и Римо почувствовал, как у него ёкнуло сердце. Такое случалось с ним всякий раз, когда он видел ее влажный взгляд. Она была необыкновенно хороша, просто верх совершенства.Римо начал спускаться вниз со скалы, и Ма Ли встрепенулась, побежала ему навстречу, подхватив хрупкими ручками длинные юбки национального платья.Он поцеловал ее — всего только раз, потому что они были не одни. Через плечо Ма Ли он видел лица женщин: те глядели на влюбленных с восторгом и нежностью, смягчавшими их грубые черты.— Где ты был, Римо? — нежно спросила Ма Ли.— Секрет.— Неужели ты мне не скажешь? — надула губки Ма Ли.— Только после свадьбы.— Но свадьбы еще так долго ждать...— Я хочу поговорить на этот счет с Чиуном. Не понимаю, почему мы не можем пожениться сейчас. Прямо сегодня.— Раз Мастер Синанджу установил срок помолвки, значит, мы должны его слушаться.— Да, но девять месяцев!— Мастеру Синанджу лучше знать. Он хочет, чтобы ты получше узнал наши обычаи. Ведь это не так уж и трудно.— Для меня трудно. Я люблю тебя, Ма Ли.— Я тоже тебя люблю, Римо.— Подумать только — девять месяцев! Иногда мне кажется, что он просто выпендривается.— Что значит — выпендривается? — Ма Ли уже неплохо знала английский и вполне могла объясняться с Римо, но так и не научилась понимать сленг.— Неважно. Ты видела Чиуна?— Да, совсем недавно. Он выглядел расстроенным.— Боюсь, это из-за меня. Опять я его огорчил. Лицо Ма Ли посуровело: Мастер Синанджу был для нее все равно что Бог.— Как ты мог!— Боюсь, ему будет трудно привыкнуть к тому, что мы с тобой поженимся.— Жители деревни никогда не спорят с Мастером. Это не принято.— Мы с Чиуном спорим все время, пока мы вместе. Вечно спорили, разъезжая по Америке, спорили в Европе, в Пекине. Места, где мы побывали, ассоциируются у меня не с людьми, которых мы там встречали, и не с видами местности, а с нашими спорами. Взять хотя бы наш спор из-за того, стоит ли мне отращивать ногти. Кажется, это было в Балтиморе.— Странно, но, кажется, в Америке принято выражать любовь в спорах. Ты бы хотел, чтобы я после свадьбы спорила с тобой в знак моей любви?Римо рассмеялся. Ма Ли была явно озадачена, на ее лице застыло недоуменное выражение, словно она столкнулась с какой-то большой и сложной проблемой.— Нет, я надеюсь, что мы совсем никогда не будем спорить.Римо снова поцеловал ее, взял за руку, и они пошли по деревенской площади. Местные жители, широко улыбаясь, расступались перед ними. Деревня жила радостной, оживленной жизнью. Так и должно быть, подумал Римо.Радость царила везде, кроме Дома Мастеров, что находился в самом центре Синанджу. Дом походил на резную лаковую шкатулку, помещенную на небольшую подставку. Он был построен еще фараоном Тутанхамоном для Мастера Ви. Это было самое высокое здание в деревне. В Америке такой дом считался бы вполне обычным, хотя и неплохим началом для молодоженов. Вообще-то дом служил скорее складом, нежели жилищем: в его стенах были сложены дары, полученные Мастерами Синанджу за всю историю одноименного Дома. Здесь-то и жил Чиун. Но сейчас дверь была закрыта, окна занавешены.Римо не знал, стоит ли пойти к Чиуну и еще раз попытаться все ему объяснить, но потом вспомнил, что в аналогичных случаях в прошлом Чиун всегда поступал по-своему. Даже если был не прав. Особенно если был не прав.— Перебьется, — пробормотал Римо, думая о том, как запах кипящего риса возбуждает аппетит.— Кто с кем перебьется? — не поняла Ма Ли.Но Римо только улыбнулся в ответ. Когда Ма Ли была рядом, Вселенная переставала существовать. Глава третья Никогда доктор Харолд В. Смит не чувствовал себя счастливее.Какое удовольствие — прийти утром на работу, войти в свой спартанский кабинет. Сквозь большое окно проникали солнечные лучи, наполняя комнату светом. Смит бросил потрепанный портфель на стол и, не обращая внимания на кипы бумаг, подошел к окну.Смиту было за шестьдесят. Это был худой человек с тонким лицом, на котором сегодня теплилась слабая улыбка. Заметив свое отражение в панорамном окне, он даже слегка раздвинул губы. Отлично, подумал он. Белоснежные зубы придавали улыбке теплоту. Надо бы потренироваться обнажать зубы в улыбке, чтобы это вошло в привычку. Он вставил красную гвоздику в петлицу своего безупречного костюма: ему нравилось, как цветок оттеняет его обычно бледное лицо. Может, когда-нибудь он заменит свой серый костюм на костюм иного цвета. Когда-нибудь, но только не сейчас. Слишком много изменений в короткий срок — это опасно. Смит исповедовал умеренность во всем.Доктор Харолд Смит работал в этом кабинете с 1960 года. Все считали его директором санатория “Фолкрофт”. На самом же деле Смит, во время войны состоявший на службе в Бюро стратегических служб, а затем ставший агентом ЦРУ, возглавлял организацию по борьбе с преступностью под названием КЮРЕ. Основанная президентом, позже погибшим от рук убийцы, КЮРЕ являлась сверхсекретной организацией, действующей вне рамок конституции в целях защиты Америки от нарастающей волны беззакония.Единственный агент КЮРЕ Римо Уильямс и его наставник Чиун теперь благополучно пребывали в Синанджу. Смит надеялся, что ему больше не придется с ними встречаться. Ему очень хотелось в это верить. Нынешний президент считал, что Римо погиб, был убит во время конфликта с Советами, а Чиун погрузился в траур.Это практически означало конец КЮРЕ, но президент распорядился продолжать работу, хотя теперь без оперативной деятельности. Лишь Смит и его верные компьютеры — как в старые добрые времена. Только на этот раз Америка возвращалась на путь истинный. Конечно, проблем хватало и сейчас, но в большинстве крупных городов мафии окончательно перебили хребет, общественное мнение было настроено против наркотиков, шли на убыль должностные преступления — взяточничество, финансовые махинации — после того, как была раскрыта группа мошенников с Уолл-Стрита. Надо ли говорить, что Смит сыграл важную роль в их разоблачении.Но самое главное, что отныне не будет ни Римо, ни Чиуна. Со временем Смит проникся уважением к этим людям, даже по-своему их полюбил, но они были слишком своенравными, неуправляемыми. Без них жизнь была намного проще.Размышления Харолда Смита прервал осторожный стук в дверь. Директор КЮРЕ отвернулся от окна и поправил галстук.— Войдите, — произнес он нараспев.— Доктор Смит!В двери показалось обеспокоенное лицо миссис Микулки, добропорядочной матроны, долгие годы служившей у Смита секретаршей.— В чем дело, миссис Микулка?— Именно этот вопрос я хотела задать вам, доктор Смит. Мне послышались какие-то странные звуки.— Звуки?— Да, словно кто-то свистел.Смит решил испытать свою новую улыбку на секретарше.— Полагаю, это был я, — весело произнес он.— Вы?!— Кажется, я насвистывал “Дип-а-ди-ду-да”.— Надеюсь, вы мне простите мои слова, но это скорее напоминало свист пара, выходящего из неисправного клапана парового отопления.Смит прочистил горло.— Я размышлял над тем, как хороша жизнь. А в хорошем настроении я всегда насвистываю.— Но я уже более пяти лет работаю у вас и никогда прежде не слышала, чтобы вы насвистывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25