Но президент так и не произнес этого слова, что больно ранило его жаждущую справедливости душу. Хуже того, в этот день ему предстояло узнать, что он может потерять своих нелегальных помощников.
Глава вторая
Его звали Римо. И вдруг кругом погасли огни. Для большинства жителей Нью-Йорка переход от яркого электрического освещения к полной темноте произошел этим поздним летним вечером совершенно неожиданно. Остановились кондиционеры, погасли фонари на улицах, и люди заметили темное небо над головами.
— Что там еще? — спросил встревоженный голос из глубины подъезда.
— Что-то с электричеством.
Раздались испуганные возгласы. Кто-то нервно рассмеялся.
Смеялся не Римо. Темнота не обрушилась на него внезапно, как на других, не наступила мгновенно.
Глядя на фонарь, освещавший угол Бродвея и 99-й улицы, он видел, что лампа, перед тем как окончательно потухнуть, какое-то время мерцала. Свет уходил из нее постепенно, и, если ваши ум и тело чутко отзывались на ритмы окружающего мира, вы не могли не видеть этого. Резкий переход к темноте был обычной иллюзией. Люди сами ее создавали — Римо знал, как это происходит.
Может быть, они были увлечены беседой, полностью сосредоточившись на словах и не замечая окружающего, пока не оказались в полной темноте. Или поглощали алкоголь. Или набивали желудки мясом, и вся их нервная энергия уходила на его переваривание и усвоение, так как эти желудки изначально были предназначены для переваривания фруктов, злаков и орехов, а кровеносная система еще хранила память о жизни в море и потому довольно легко принимала питательные вещества, которые содержались в рыбе, но не в мясе.
Итак, наступила темнота, и Римо видел, как она надвигалась. Рядом закричала от страха женщина. А другая взвизгнула от удовольствия.
Подъехавшая машина осветила фарами квартал, и люди на улицах зашумели, пытаясь сориентироваться в мире, который вдруг так резко изменился.
И только один человек во всем городе понимал, что происходит, ведь только он один прислушивался к своим ощущениям.
Римо знал, что за ним крадутся двое. Для него не составляло труда понять это по отдельным звукам. Знал он и то, что у одного из них в руке — обрезок свинцовой трубы, которой он собирается свалить Римо с ног, а у другого — нож. Все это Римо определял по тому, как двигались их тела.
Можно в течение нескольких часов, привлекая в помощь киносъемку, объяснять, каким образом особенности движения людей подсказывают, что они имеют при себе оружие и какое. Даже глядя на одни только ноги, можно все выяснить. Но еще лучше просто это чувствовать.
Откуда Римо узнавал все это? Знал — и все. Точно так же он знал, что на плечах у него — голова, а под ногами — земля. Знал и то, что может не спеша перехватить свинцовую трубу и, используя инерцию нападающего, отправить того вниз, на асфальт так, чтобы он переломал себе ребра.
С ножом было еще проще. Тут Римо решил применить силу.
— Ты убьешь себя собственным ножом, — спокойно сказал он парню. — Вот так.
Сжав железной хваткой руку, в которой парень держал нож, Римо направил лезвие тому прямо в живот и, почувствовав, что оно вошло в плоть, медленно повел его вверх, пока не ощутил биение живого человеческого сердца.
— Боже мой! — только и сказал молодой парень, который понял теперь, что на этот раз ему не выкрутиться и что он умирает.
А ведь до этого случая он ножом прикончил сотни людей в Нью-Йорке, и никогда не возникало проблем, особенно если он работал в паре с кем-то, кто хорошо владел кастетом или свинчаткой.
Конечно, у него бывали неприятности. Его уже дважды арестовывали. Один раз — за то, что жестоко порезал девчонку, которая не уступила ему. Впрочем, тогда он всего лишь провел ночь в камере для несовершеннолетних преступников. На следующий день его выпустили, и тут уж он отыгрался, как следует.
Он подкараулил девушку в переулке и прямо-таки искромсал ее. Несчастную пришлось хоронить в закрытом гробу. Ее мать, заливаясь слезами, молила о справедливости и показывала на него пальцем как на убийцу, но больше ничего не могла сделать.
А что было делать? Пойти в полицию? Он и с ней бы разделался точно так же. А те, в полиции? Ну, прочитали бы ему нотацию. Упрятали бы на одну ночь в каталажку.
Разве может с тобой что-нибудь случиться из-за того, что ты пырнешь человека ножом в Нью-Йорке? Нет, конечно. Парень был страшно поражен, что на этот раз ему оказали столь решительное сопротивление.
Было непохоже, чтобы этот человек принадлежал к какой-нибудь банде, одежда на нем была вполне обычная, и оружия не было видно. Он выглядел как рядовой житель Нью-Йорка и казался легкой добычей. Почему же страшная боль пронзила его собственное тело? Может, этот тип — полицейский? Нападение на полицейского каралось сурово, но человек не был похож на полицейского.
Они с дружком приметили его еще до того, как вырубилось электричество. Они видели, как он купил один-единственный цветок у старой торговки на Бродвее, дав ей десять долларов и не взяв сдачу.
Ясно, что у прохожего доллары водились. Мужчина понюхал цветок, оборвал два лепестка и сжевал их, черт бы его побрал.
Худощавый человек около шести футов росту с широкими скулами, как если бы в нем была примесь китайской или еще какой-то восточной крови. Это отметил один из них. У прохожего были широкие запястья и необычная походка — казалось, он скользил по земле. Да, он казался легкой добычей. И доллары у него явно водились.
А когда этот тип свернул на плохо освещенную 99-ю улицу, где ему никто не пришел бы на помощь, то, как говорится, напасть на него сам Бог велел. А тут еще и электричество вырубили. Красота!
Он не собирался выжидать, зная, что рядом крадется со свинцовой трубой его дружок, который не замедлит обрушить ее на голову бедолаге.
Они подступили к мужчине в одно и то же время. Все шло прекрасно, просто прекрасно. Бам! После такого удара тот должен был рухнуть. Но не рухнул.
И даже не пошатнулся. Это точно. А вот его дружок полетел на тротуар с такой силой, будто его сбросили с крыши. Мужчина тихо заговорил, крепко сжимая его руку, и он не мог выпустить нож. Лезвие вонзилось ему в живот и, как он ни старался отдернуть руку, погружалось все глубже и глубже. Казалось, к животу прижали электрическую плитку, внутренности пекло адским огнем, и никуда от этого не деться.
Если бы он мог, то отгрыз бы себе кисть — только бы выпал нож.
Боже, как больно!
Когда же острие коснулось сердца и пронзило его, хлынувшая кровь мгновенно залила все вокруг, и нож, наконец, выпал из безвольной руки. Мужчина отпустил его и пошел дальше. Слабеющее сознание семнадцатилетнего парня вдруг ярко озарила последняя мысль: а ведь этот таинственный человек отнял у него жизнь, даже не замедлив шага...
Вся его жизнь не стоила того, чтобы этот тип, который ел цветы, задержался хоть ненадолго...
Римо шел по темному городу. На большом пальце осталось несколько капелек крови, и он небрежно стер их.
Римо знал, что для жителей города воцарившийся мрак создавал неразрешимую проблему: они ведь целиком зависели от освещения. Вместо того, чтобы создавать искусственное освещение, человечеству надо было учиться пользоваться своими органами чувств в темноте! Теперь люди, которые и дышать-то толком не умели, оказались в ситуации, когда им надо положиться на самих себя, но их органы чувств — те, которые отвечали за слух, зрение и осязание, — почти атрофировались.
Самого Римо с большим старанием и великой мудростью учили, как воскресить забытые человеком умения, те его способности, благодаря которым он в свое время мог соперничать в силе и ловкости с дикими зверями, а, утратив их, превратился в ходячий труп. Начиная с появления копья, человек все больше полагался не на свои мышцы, а на предметы окружающего мира, и так продолжалось до тех пор, пока в рыбацкой деревушке на западном побережье Кореи не научились возвращать человеку былью ловкость и сноровку.
Это умение, это искусство получило название Синанджу по деревушке, где оно возникло.
Только Мастера Синанджу знали эту технику.
Только один белый человек удостоился чести овладеть ею.
Этим человеком был Римо, и сейчас он шел по одному из величайших городов своей, белой, цивилизации, в котором отключилось электричество, и сердце его переполняла тревога.
Не потому, что люди остались такими, какими они были до Вавилонского столпотворения, а потому, что он стал другим.
Что сделал он со своей жизнью? Согласившись пройти длительный курс тренировок, чтобы служить организации, которая поможет его стране сохранить существующий строй, он думал, что делает это ради торжества справедливости.
Но все изменилось, когда он приблизился в мастерстве к Мастеру Синанджу, который тренировал его. Принадлежность к Дому Синанджу — клану величайших убийц-ассасинов в истории человечества — это уже верх совершенства. Больше не к чему стремиться. Делать то, что ты делаешь, — это и есть единственная цель. Но однажды утром он проснулся и почувствовал, что совершенно не верит в это.
В жизни было добро и было зло, но творил ли Римо добро?
Все это пустяки, сказал он себе. Он медленно приближался к Гарлему, не переставая размышлять. Уличные шайки уже занялись грабежами и поджогами. Возле здания с железными решетками на окнах буйствовала толпа.
К одному из окон была прикреплена бумажка: «Чернозадые, убирайтесь отсюда!» Здесь размещалось предприятие, которым владела негритянская семья. Очень небольшое предприятие.
— Хватай его! Хватай! — вопила какая-то женщина.
Ее вопль относился к кому-то, кого Римо не видел. Но кто-то сопротивлялся толпе, стараясь не дать ей вломиться внутрь.
— Хватай наглого ниггера! Хватай выскочку! Хватай черномазого! — вновь заорала женщина. В одной руке у нее была бутылка джина, а в другой — бейсбольная бита.
Если бы толпа не состояла из негров, Римо поклялся бы, что здесь не обошлось без Ку-Клукс-Клана. Этой же ненависти он не понимал. Однако, видя, что кто-то защищает дело своих рук, решил, что ему стоит помочь.
Легко, как угорь, Римо проскользнул сквозь толпу, прошел через этот плотный заслон, как нож сквозь масло, — движения его больше всего напоминали неторопливый, непрерывный бег. И тут в живот ему уперся дробовик. Негр, стоящий спиной к железным воротам, держал палец на курке, но Римо легко ударил по ружью, и выстрел прогремел над его головой.
Толпа притихла. Кто-то из передних рядов попытался сбежать. Но, увидев, что никто не пострадал и что, скорее всего, хозяин не собирается никого убивать, толпа стала напирать снова.
Тут негр, перехватив ружье и держа его теперь за дуло, стал размахивать им как дубинкой, стараясь остановить Римо и толпу.
Уклоняясь от ударов приклада, Римо попытался встать рядом с мужчиной, и тот наконец понял, что незнакомец на его стороне. Тогда Римо принял на себя толпу. Уже через несколько секунд вокруг них образовался барьер из стонущих людей.
Толпа перестала напирать. Люди взывали к прохожим, чтобы им помогли справиться с бельм, который находится у них в ловушке. Но на улицах и так хватало развлечений, ведь здесь единственной необходимой вам кредитной карточкой служил молоток потяжелее, да были бы только рядом надежные друзья. Кроме того, этот белый умел калечить людей, что никому не прибавляло энтузиазма. И прохожие спешили дальше по своим делам.
Римо провел ночь у ворот, рядом с хозяином. Тот был родом из Джексона, штат Миссисипи, а сюда приехал с отцом, еще будучи мальчишкой. Отец работал привратником в крупной фирме. Став взрослым, сын устроился на почту, его жена и два сына тоже работали, и все деньги они откладывали, чтобы купить этот небольшой мясоперерабатывающий заводик. Стоя перед воротами, Римо и негр могли видеть, что творится в других местах.
— Разве мог я не встать здесь с ружьем? — говорил хозяин. — Сыновья поехали за мясом, а что я сказал бы им потом? Что все наши труды пошли псу под хвост? Да лучше умереть. В этом заводике — вся наша жизнь. Вот я и остался. А вы-то почему ввязались в это дело?
— Потому что мне везет, — ответил Римо.
— Не понимаю.
— Это хорошее дело. Сегодня ночью я сделал хорошее дело. Давно такого со мной не было. От этого на душе хорошо. Мне повезло.
— Но это «хорошее дело» было довольно опасным, — сказал мужчина. — Сначала я чуть не пристрелил вас, а потом мог запросто снести прикладом башку. А если не я, то эти подонки могли вас прикончить. Это опасные люди.
— Да совсем они не опасны, — возразил Римо. — Обыкновенный сброд. — И он небрежно махнул рукой в сторону снующих людей — те, визжа и смеясь, тащили все, что плохо лежит, теряя на ходу украденные шмотки.
— И подонок может убить... А вы двигаетесь очень плавно. Никогда не видел, чтобы люди так дрались.
— А почему ты должен был это видеть? — сказал Римо.
— Как называется эта борьба?
— Это трудно сказать, — уклончиво отозвался Римо.
— На каратэ не похоже. И на таэ-квон-до тоже. Сыновья показали мне кое-какие приемы, чтобы я мог в случае чего постоять за себя, если останусь один на заводе. Немного похоже, но все-таки не совсем то.
— Понимаю, — сказал Римо. — То, что я делаю, кажется медленным, но на самом деле все происходит очень быстро.
— Похоже на танец в замедленной съемке.
— Хорошее описание. В своем роде это действительно танец. Твой партнер — твоя мишень. Все задумано так: делай все, что тебе нужно, считая, что твой партнер мертв с самого начала. Он как бы просит убить его и помогает тебе в этом. Такая вот связь вещей.
Римо понравилось его объяснение, но мужчина казался озадаченным, и Римо догадался: никогда тому не понять, что такое Синанджу.
Как объяснить людям, что с самого рождения они неправильно дышат и неправильно живут? Как объяснить, что есть другая жизнь? Как объяснить, что ты жил этой другой жизнью более десяти лет и вот теперь вдруг понял, что этого недостаточно? Правильно дышать и двигаться — это еще не все в жизни.
Когда взошло солнце, окрасив розовым светом усыпанные битым стеклом улицы, и полиция, решив, что опасность погромов миновала, вернулась к своим обычным обязанностям, Римо расстался с негром, так и не назвав своего имени.
Лишенный электричества, Нью-Йорк превратился в мертвый город. Не работали кинотеатры, а подземка — главная артерия города — с ее замершими поездами в ожидании возвращения жизни являла собой горестное зрелище окоченевшего трупа.
Солнце немилосердно палило, а на улицах по-прежнему было мало народу — казалось, все жители его покинули. Даже в Центральном парке — ни души. Римо бесцельно побродил у пруда, а когда вернулся к гостинице «Плаза», был уже полдень. Но в гостиницу он не вошел — его остановил знакомый голос.
— Где ты был? — проговорил этот высокий писклявый голос.
— Да в общем нигде, — ответил Римо.
— Ты опоздал.
— Как я мог опоздать? Я ведь не говорил, когда вернусь.
— Горе тому глупцу, что полагается на тебя, — торжественно произнес Чиун, Мастер Синанджу, презрительно пряча свои длинные ногти в складках золотистого утреннего кимоно. — Горе тому глупцу, что делится с тобой мудростью Синанджу, а в награду за этот бесценный дар получает насмешки. Спасибо. Да уж, спасибо за все!
— Я должен был побыть наедине с собой и подумать, папочка, — сказал Римо.
— Зачем затрачивать усилия и объяснять что-либо глупцу? — обиженно сказал Чиун.
У него была сухая, как пергамент, кожа желтого цвета; клочки седой бороды и белый пух на голове дрожали от негодования. Лицо было изрезано глубокими морщинами. Он поджал губы и старался не смотреть в сторону Римо. Кто-нибудь мог принять его за немощного старика, но, если бы этот кто-то попытался проверить, так ли это на самом деле, он вряд ли смог бы проверить еще что-нибудь на этом свете.
— Ладно, если тебя мои объяснения не интересуют...
— Интересуют. Меня также интересует, как это некоторые глупцы тратят жизнь на неблагодарных, которые им не рассказывают, ни куда они ходят, ни что делают, ни зачем делают. И еще меня интересует, как это почтенный, дисциплинированный, мудрый и добрый руководитель своей общины растрачивает перлы мудрости Синанджу на пустого человека, которого носит по городу как сухой лист.
— Ладно, слушай. Вчера вечером я ушел из отеля, потому что хотел подумать...
— Замолчи! У нас мало времени. Мы должны лететь в Вашингтон. У нас нет больше никаких обязательств, и мы можем работать на настоящего императора. Ты ничего об этом не знаешь. Но это лучше, чем работать на Смита, которого я никогда не понимал. Безумный хозяин — несчастье для ассасина. У нас эти «несчастья» кончились, Римо. Теперь все будет по-другому.
Чиун небрежно махнул рукой ожидающим его знака коридорным. Четырнадцать богато изукрашенных лакированных сундуков стояли на белых ступенях «Плазы», мешая проходу. Римо было интересно, как сумел Чиун заставить коридорных снести сюда с четырнадцатого этажа тяжелые сундуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16