— Но каждый, — возразил Балунта, — хочет захватить все.
— Каждый, кто желает захватить себе все, всегда получает билет только в одну сторону — в райские сады на том свете, — сказал Джонни Черт. — Вот увидите. Это сработает, если мы объединимся. Вместе мы будем сильнее всех.
— Mi Dio, — сказал Балунта, и Деуссио понял, что это означало «да».
После этого в течение десяти дней пачками всплывали тела ниже по течению Миссури. Ружья палили из окон автомобилей. Пробитые пулями мозги летели в тарелки с сицилийским «linguine». Деуссио нападал так стремительно и точно, что только после окончания этой, как ее потом назвали, войны гангстеров в Сент-Луисе те, кому следовало, узнали, кто ее развязал. Но к этому времени Гулиелмо Балунта уже стал доном Сент-Луиса.
Таланты Джонни Черта и его сто раз доказанная преданность дону установили новый порядок в рядах мафиози от Сент-Луиса до Омахи. Гулиелмо настолько доверял своему молодому гению, что когда в последнее время ему стали рассказывать о несуразностях, творимых Джонни, дон всегда отвечал:
— Мой Джонни сегодня делает несуразности, которые назавтра обернутся самыми ловкими делами.
Когда Джонни нанял экспертов по электронике, некоторые стали намекать, что он, похоже, тронулся. Когда он нанял себе в охрану потешных азиатов, о его ненормальности уже шептались многие. Когда же он пригласил на работу компьютерщиков-программистов, все стали говорить в открытую, что окончательно рехнулся. Однако каждый раз дон Гулиелмо Балунта повторял, что завтрашний день докажет правоту его Джонни. Даже когда пошел слух о его странном сне, о том, как он заставляет молодых силачей карабкаться к нему в окно по голой стене, и тогда дон Гулиелмо продолжал твердить, что завтра его Джонни окажется умнее всех.
Но теперь Джонни приказал своим людям переходить спать на матрацы, в то время как никаких врагов кругом не наблюдалось. Дону Гулиелмо мгновенно донесли об этом, и он всерьез забеспокоился. Но ему не пришлось посылать за Джонни Чертом. Тот явился к нему сам, без охранников, только с плотно набитым портфелем.
Джонни стал потолще, чем в те времена, когда они с Балунта брали в свои руки контроль над Сент-Луисом. Его молодая шевелюра отступила перед натиском блестящей лысины. Ее окружали поредевшие, все еще продолжавшие сопротивляться волосы. Слой жира сгладил жесткие линии его лица. Но в черных глазах по-прежнему сверкал неистовый, яростный огонь.
Дон Гулиелмо в ярко-красной домашней куртке сидел в огромной комнате с мраморным полом, развалившись на обитой зеленым плюшем кушетке. Джонни Черт опустился на краешек стула, аккуратно поставив перед собой ноги с сомкнутыми коленями. Он отказался от бокала вина и фруктов и, не поговорив о погоде и здоровье родственников, сразу же начал с того, что сильно встревожен.
В течение многих лет дон Гулиелмо слушал своего Джонни очень внимательно. Но на этот раз он, вскинув руки, сказал, что и слушать его не хочет.
— В этот раз, — сказал Балунта, — ты будешь слушать меня. Я больше встревожен, чем ты. Говорить буду я, а ты слушай. Ты едешь в Майами Бич. Греешься на солнце. Отдыхаешь. Берешь девушку с торчащими сиськами. Пьешь вино. Ешь что-нибудь вкусное. Греешься, как следует. Тогда и поговорим.
— Патрон, — сказал Деуссио, — мы стоим перед смертельным врагом. Более опасным, чем все, с кем мы когда-либо встречались.
— Где он? — спросил Балунта, воздев руки к небесам. — Покажи мне этого врага. Где он?
— Он уже на горизонте. Я много думал. В стране происходит нечто непонятное, и рано или поздно это приведет нас к гибели. Всех. Всю организацию. Вообще все. Не только в Сент-Луисе, но повсюду. Это связано не только с той ужасной ночью, которую я пережил. То была лишь верхушка надвигающегося на нас айсберга. Он раздавит нас.
Дон Гулиелмо вскочил с софы и охватил руками голову Джонни. Прижав ладонями его уши, он поднял голову Деуссио так, чтобы встретиться с ним глазами.
— Тебе надо отдохнуть. Прямо сейчас. Никаких разговоров. Послушайся своего дона. Ты едешь отдыхать. После того, как отдохнешь, мы поговорим. Идет? Хорошо?
— Как скажете, дон, — сказал Джонни.
— Вот и хорошо. А то я стал беспокоиться за тебя, — скачал Балунта.
Тут Джонни Черт сказал дону, что теперь, пожалуй, выпьет вина, но только не покупной дряни. Хорошего красного вина, сделанного специально для дона. Принесли вино в большом зеленом кувшине и поставили на серо-голубую поверхность стола. Деуссио накрыл свой бокал ладонью и не стал поднимать его.
— Ты не хочешь выпить со своим доном?
Джонни Деуссио отнял руку от граненого хрустального бокала.
— Беда поселилась в твоей голове. Ты думаешь, твой дон хочет отравить тебя. Свою правую руку? — сказал Балунта. — Неужели я могу отравить свое сердце? Свой мозг? Ты же — ножки моего трона. Никогда.
И чтобы показать доверие к другу, Балунта взял бокал, стоявший перед Джонни Чертом, и выпил его до дна. После этого он бросил бокал в стену, но тот не долетел и упал, разбившись на мраморном полу.
— Я знал, что вы не отравите меня, дон Гулиелмо, — сказал Деуссио.
— Тогда почему же ты не выпил со своим доном? — Гулиелмо Балунта хотел было как всегда подкрепить свои слова жестом. Широко развести руки, чтобы выразить недоумение. Но руки его почему-то не послушались. Они стали холодеть и покрылись мурашками, будто он опустил их в свежую минеральную воду. Он почувствовал головокружение и необыкновенную легкость. Он отступил назад к софе, но ноги его тоже уже не слушались. Все же он попытался идти, но повалился навзничь, чуть не достав головой софы. Падение своего тела он ощутил как что-то очень далекое и совсем не такое болезненное, как обычное падение на мраморный пол. Падение показалось ему мягким. Теперь он мог спокойно лежать и смотреть на прекрасный потолок своей комнаты. Его Джонни что-то говорил ему. Он говорил о чем-то неизбежном. Он даже вытащил из своего портфеля какую-то смешную, скатанную в длинный рулон бумагу с дырочками. Но Гулиелмо Балунта было уже все безразлично. Он вспомнил очень белый камешек, который у него был когда-то в местечке под Мессиной, где он родился. Однажды он бросил этот камешек в воды узкого пролива, отделяющего Сицилию от Италии, и сказал своим друзьям: «Я буду жить, пока море не вернет мне этот камешек». Он вспомнил свою юность. Затем перед его глазами появилась картина Мессинского пролива. По волнам к нему плыло что-то белое. Какое-то пятнышко? Нет. Его камешек.
Джонни точно не знал, слышал ли его еще дон Гулиелмо. Сэлли и его парни уже входили в ворота поместья Балунта. Люди из охраны дона вряд ли станут сопротивляться: ведь дон мертв и защищать больше некого. Их можно будет потом отослать в Детройт и влить в небольшое отделение организации. Но все же, застав Джонни одного над трупом их дона, они могли сорвать на нем злобу за гибель патрона, которого не уберегли. Поэтому следовало спешить. И если Балунта все еще слышит, Джонни Черт должен успеть объяснить, почему он был вынужден убить его.
— На рулоне с дырочками собраны и проанализированы данные за много лет. В этой стране стали происходить — беспричинно — вещи, которые не должны были произойти. Я заметил это несколько лет назад, когда у Скубиси на востоке без причины возникли крупные неприятности. Тогда мы назвали эту беспричинность «Икс-фактором», и мы посчитали эту беспричинность некой причиной.
С тех пор случилось много странного. Города, находившиеся под нашим полным контролем, почему-то внезапно стали уходить из рук. Политиканы и полицейские вдруг отправлялись в тюрьму, потому что в руках у прокуроров оказывались улики, которых они не должны были получить. На судей, бывших в течение многих лет на нашем содержании, неожиданно оказывала давление неизвестная сила. Эта неизвестная сила и была тем самым «Икс-фактором». Если вы взглянете на все эти факты непредвзято, вы поймете, что нам приходит конец. Через десять — пятнадцать лет мы будем лишены всякой возможности продолжать бизнес.
Сэлли со своими парнями уже прошел в дом с оружием в руках. В прихожей, за дверями громадной гостиной с мраморным полом, послышался тихий ропот. Джонни Черт пригласил всех войти.
— У дона случился сердечный приступ, — сказал он вошедшим, пряча за спиной компьютерную распечатку, хотя знал, что охранники дона поняли бы в ней не больше, чем сам Балунта.
— Да. Сердечный приступ, — сказал один из охранников.
Джонни Черт кивнул Сэлли, чтобы тот вывел всех из помещения. Идя к двери, один из охранников шепнул Сэлли:
— С кем это он говорил, с покойником, что ли?
Сэлли ударил его кулачищем по затылку, сняв тем самым вопросы.
Один в пустой комнате, Деуссио продолжил объяснение с мертвым доном. Он сказал, что «Икс-фактор» — та сила, которая заставляет чиновников работать не на тех, кто дает им деньги, а на тех, кто отдает им свои голоса. «Икс-фактор» становится все сильнее. Поэтому каждый день промедления уменьшает шансы его уничтожить. К тому времени, когда люди с образом мыслей Балунта поймут, что необходимо действовать, будет уже поздно.
В Сент-Луисе уже побывал исполнительный агент «Икс-фактора» — самая верхушка скрытого под водой айсберга. Это было после того, как он, Джонни помог другу устранить некоторых нежелательных лиц.
— У нас есть пока одно небольшое преимущество, и я намерен им воспользоваться, — сказал Деуссио. — «Икс-фактор» еще не знает, что я его вычислил. Взгляните сюда...
Он развернул перед мертвым доном длинную компьютерную распечатку. Даже если бы дон Гулиелмо был жив; он вряд ли разобрался бы в этой бумаге лучше, чем сейчас. Именно поэтому он должен был умереть. Как опытный стратег, Джон Винсент Деуссио чувствовал, что следует действовать немедленно, даже если все остальные этого не понимают. Именно это качество сделало его тем, кем он был. Сделало очень опасным. В отличие от других, он знал, что находится в состоянии войны не на жизнь, а на смерть, и чувствовал за собой право устранить любого, кто не хочет помочь ему в этой борьбе.
Джонни Деуссио выпил вино, налитое Балунта для себя, вино, в которое Джонни не бросал шарика с ядом. Затем откинулся на софу, чтобы еще раз обдумать свой план атаки.
Глава 7
Впервые в жизни Римо увидел набросок своего лица на бумаге на демонстрации «Чудесного зерна» в Огайо. Кругом на полях зеленели всходы. Филдинг объяснил собравшимся, что должен продемонстрировать результаты использования своего метода не только в плохих условиях, но и на хороших почвах, в умеренном климате. Этот участок также был расположен на небольшом холме и окружен забором с пропущенной поверху колючей проволокой.
Мария Гонзалес, прибывшая сюда с советским паспортом, поскольку Куба не имела дипломатических отношений с Соединенными Штатами, беседовала с французским агрономом, который заметил, что в его стране очень многие крестьяне ведут хозяйство точно на таких же почвах и в таком же климате, как в Огайо.
Чиун терзал нескольких телевизионщиков с камерами, добиваясь от них ответа, почему в дневных телесериалах стало так много сцен насилия и разврата. Видимо, кто-то из них ответил Чиуну недостаточно почтительно, потому что Римо вскоре заметил, как санитары машины скорой помощи укладывают на носилки мужчину, предварительно сняв с него портативную телекамеру.
Корреспонденты работали в рубашках без пиджаков. Всюду ходили полицейские округа Майами, в рубашках с открытым воротником и короткими рукавами, с крупнокалиберными пистолетами у пояса. Шериф округа поклялся, что здесь, в Пикуа, штат Огайо, он не допустит ничего подобного тому, что произошло в Моджаве.
— Мы не такие лопухи, как там, — сказал шериф.
— Где там? — спросил один из репортеров.
— Да везде, — ответил шериф.
Пот стекал с его лица, как глицериновые капли с пакета свиного сала. Римо зорко оглядывал толпу, высматривая, не собирается ли кто покуситься на жизнь Филдинга. Он встретился глазами с Марией. Она улыбнулась. Он улыбнулся в ответ. Тут же между ними встал Чиун.
Легкий ветерок пошевелил кукурузу на соседнем поле и разбавил тепло летнего дня ароматом, прекрасным, как сама жизнь. Римо тем временем заметил взгляды, которыми обменялись двое мужчин: один — в шляпе фасона Пальм Бич, другой — в сером летнем костюме. Они находились друг против друга по разные стороны делянки. Потом оба они посмотрели на третьего — довольно полного мужчину в белом костюме с широкими плечами, который опустил глаза на что-то у себя в руках, а затем взглянул на Римо. Когда Римо перехватил его взгляд, мужчина сунул то, что держал в руках, в карман брюк и с внезапным интересом стал наблюдать за происходящим на поле. Эти трое мужчин держали под обзором весь участок, находясь как бы в вершинах треугольника. Римо сбоку приблизился к полному человеку в белом костюме.
— Эй, — сказал он, — я собираюсь почистить вам карманы.
Человек продолжал смотреть прямо перед собой.
— Я сказал «хэлло», — сказал Римо.
Ноги мужчины в ботинках из крокодиловой кожи вдавливались в только что вспаханную землю Огайо под тяжестью 120 килограммов мяса, а также двухдневной щетиной. На его лице виднелись отметины от ударов кулаком и дубинкой и еще неровная белесая линия — давно зарубцевавшийся шрам от ножевой раны. Он был чуть выше Римо, его мощные плечи и кулаки явно свидетельствовали о том, что он и сам частенько наносил удары. От мужчины исходил запах вчерашней выпивки и сегодняшнего бифштекса.
— Я сказал «хэлло», — повторил Римо.
— О, хэлло, — сказал мужчина.
— Я собираюсь очистить ваши карманы, — сказал Римо.
Волосатая мощная рука мужчины дернулась к правому карману брюк.
— Благодарю, вы показали, какой именно карман мне следует очистить, — сказал Римо.
— Что такое? — спросил мужчина в тот самый момент, когда Римо, сунув два пальца между его толстой ладонью и могучим бедром, аккуратно разрезал его брюки и выдрал из них кусок с правым карманом.
— Что это? — ошеломленно промычал мужчина, внезапно почувствовавший под своими пальцами вместо брюк трусы. Он попытался задержать худощавого парня. Но когда его огромные руки протянулись, чтобы ухватить парня за плечи, их не оказалось на прежнем месте.
А парень спокойно отходил в сторону, роясь в содержимом вырванного кармана. Делал он это с таким видом, будто гуляет по парку, на ходу проглядывая интересную книгу.
— Эй, ты! Отдай мой карман! Это мой карман! — крикнул мужчина и замахнулся, чтобы дать парню в затылок, но затылка тоже не оказалось на месте.
Парень не увернулся и не наклонял головы, просто его уже не было там, куда пришелся удар. Двое других мужчин треугольника стали пробираться к месту происшествия Сюда же подошел и шериф округа со своими людьми.
— Что-нибудь случилось? — спросил шериф, окруженный помощниками, уже державшими руки на кобурах.
— Ничего, — поспешно ответил мужчина с разрезом на брюках. — Ничего не случилось. Абсолютно ничего. — Он соврал машинально, просто потому, что вряд ли за всю свою жизнь сказал полицейскому хоть слово правды.
— А у вас? — осведомился шериф у Римо.
— Нет, — ответил Римо, исследуя содержимое вырванного кармана.
— Тогда все в порядке, — сказал шериф. — Расходитесь.
Заметив, что все его люди стоят вокруг него, шериф велел им отправляться обратно на свои посты. У него в округе не будет инцидентов, подобных тому, что произошел в пустыне Моджав.
Римо выбросил вытащенные из кармана ключи от машины и несколько денежных купюр. У него в руках осталась небольшая квадратная бумажка с воспроизведенным на ней печатным способом рисунком. Два мужских лица, лишенные всякого выражения, походили на композиционные портреты, которые составляют в полиции по словесному описанию. Старый азиат с реденькими волосами и довольно молодой белый с резкими чертами лица и высокими скулами. Волосы у белого были такие же, как у Римо. Глаза азиата были более глубоко посажены, чем у Чиуна. И тут Римо понял, что это композиционные изображения его и Чиуна. Слишком глубоко посаженные глаза Чиуна подсказали Римо, кто стоял за плечом художника, говоря ему «да» или «нет», когда на бумаге появлялись разные глаза и рты. Глазные впадины всегда кажутся более глубокими при прямом освещении сверху, какое бывает над биллиардным столом.
Биллиардное заведение «У Пита» в Ист-Сент-Луисе. Глаза у белого оказались не столь глубоко посаженными, потому что Римо не играл на биллиарде. Он жестом подозвал Чиуна.
Чиун подошел вслед за двумя мужчинами из треугольника.
— Погляди-ка, — сказал Римо, подавая Чиуну бумажку. — Теперь я точно знаю, что деньги ты выиграл на биллиарде. Ты стоял за биллиардным столом. Взгляни на свои глаза.
Человек в шляпе Пальм Бич шепнул что-то вроде «попались, голубчики». Здоровяк в штанах без кармана затрусил к белому «Эльдорадо», стоявшему в стороне от толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18