Вдруг чего вспомнишь. — Воткнув в губы пленника сигарету, Седой кивнул своим: — Мы пойдем катер посмотрим, а ты пока кури, думай. На природе всегда хорошо думается.
На катере все сияло чистотой. Склонившись над приборной доской, Седой удивленно присвистнул.
— Дорогая игрушка, не на одну тысячу баксов. Не думаю я, что это беспредельщики. У такой цапки должны быть солидные владельцы, посерьезнее. Ну да ничего, скоро наш друг разговорится. Циркач, ты у нас ученый, ну-ка глянь, чего тут наворочено.
Циркач протиснулся в небольшую рубку на носу судна. Приборная доска пестрела от обилия панелей и циферблатов. Быстрее всего инженер разобрался с управлением двигателей. Большой зеленый индикатор — похоже, радар. Рация. Какие-то навигационные приборы. Восхищенно покачал головой:
— Не техника — мечта. А радиоэлектроника, как на военном корабле.
— Управлять сможешь? — практичного Седого интересовали более прозаические вопросы.
— Двигатели запустить смогу, а насчет остального… — Циркач пожал плечами. — Разбираться надо.
— По пути разберешься. Главное, заставить этот кораблик плыть, карта у нас есть. Где находимся, знаем. Это, слава Богу, не море, не заблудимся. Хватило бы горючки дойти куда надо, а потом с этой электроникой пусть рыбы разбираются.
— Ты что, шеф, это все потом бросить собираешься? — завопил Шнорхель.
— Ты что же, думаешь, тебе всем этим дадут спокойно пользоваться? Ты кто? Вор. Не депутат, не мэр, не новый русский. И жить должен, как вор. А на таких штуках наш брат только в Америке кайфует. Выкинь из головы!
— Жа-алко, — протянул Шнорхель.
— Жалко у пчелки, а у нас на хвосте менты, а теперь, возможно, еще и хозяева этой лодочки. Ну-ка, давай пошарим тут везде. Посмотрим, чего у них тут.
Пока Циркач изучал управление, Седой и Шнорхель рылись в рундуках и нишах. Седой нашел запас продовольствия.
— С питанием у них все о'кей. — Вожак удовлетворенно щелкнул ногтем по этикетке найденной бутылки виски. — Не туфта какая-нибудь. С комфортом ребята путешествуют.
Шнорхель вытащил из ящика штурманского столика пачку документации.
— Циркач, на-ка! Может, что нужное найдешь.
Седой потянулся к картам и судовым документам.
— Шеф, ты что, во всем этом петришь? Учился где, что ли?
— Мореходку когда-то закончил, — усмехнулся Седой. — По штурманской части.
— А как же на зоне оказался? У мореходов житуха вроде ничего.
— Много будешь знать, скоро зажмуришься, — огрызнулся вожак.
Шнорхель заржал и продолжил поиски. Он открывал все загашники подряд и вываливал их содержимое на палубу. Вскоре между креслами выросла приличная куча имущества. Под спасательными поясами нашел продолговатый металлический ящик. Водрузил его поверх всего барахла и отщелкнул замки. Внутри на черном поролоне матово поблескивала снайперская винтовка. Вытащив трофей на свет, Шнорхель восхищенно прищелкнул языком. Потянул на себя затвор, посмотрел на казенник, взвесил оружие на вытянутой руке и заглянул в окуляр прицела.
— Шеф, глянь, что нашел.
Седой оглянулся и протянул руку.
— Дай-ка сюда, пока ты никого не подстрелил.
Шнорхель с сожалением протянул винтовку вожаку прикладом вперед.
— Жалко, что патрон всего один, магазина нет. А так хорошая игрушка.
— Игрушка? — переспросил Седой, загадочно улыбаясь. — Этими игрушками профессионалы работают, поэтому и магазина нет. Им второй выстрел обычно не нужен.
Седой ласково провел рукой по ложу.
— Зато есть регулируемые противовесы установки баланса. Прицел — не просто оптика, вот разъем для провода. С электроникой!
Шнорхель заглянул в еще не проверенную нишу:
— Тут еще такой же ящик и «дипломат».
— Тащи все на свет Божий.
В ящике оказалась еще одна винтовка, а «дипломат» был заперт. Недолго думая, Шнорхель сломал замок заточкой. В «дипломате» лежали деньги и документы. Седой отложил винтовку. Шнорхель, глупо улыбаясь, пересчитывал пачки купюр, схваченные упаковочной лентой с банковскими штампами. Вожак взял чемоданчик, вырвал из рук подельника пачку и положил ее на место. Кроме денег в «дипломате» было два удостоверения, одно — старшего лейтенанта ФСБ Рыкова Сергея Павловича, второе — лейтенанта Останова Александра Николаевича. По фотографиям можно было легко узнать гостей: высокого и еще живого. К удостоверениям прилагались разрешения на ношение оружия, тут же лежал вскрытый пакет, на котором синел гриф «секретно». Шнорхель уставился на пакет как зачарованный. Седой хмыкнул и вытряхнул содержимое. Из пакета выпали стопка фотографий и несколько листков бумаги. На фотографиях были изображены одни и те же люди, но только в разных местах. На бумаге что-то вроде распорядка дня. Дни недели, время, и место проведения мероприятия. Больше ничего.
Циркач был восхищен — техника что надо, и управление довольно простое. С помощью инструкций он довольно быстро разобрался в рычагах и кнопках. Документация была на английском, а он когда-то занимался техническим переводом. Щелкнув тумблером бортсети, инженер нажал кнопку переносного телевизора, прикрепленного перед пассажирскими сиденьями. Экран засветился, и на нем появилась заставка карельского телевидения. Повернувшись к приятелям, Циркач провозгласил:
— Вашему вниманию предлагается программа новостей для жителей острова Мумбо-Юмбо.
Шнорхель бросил свои археологические раскопки и уставился на экран. Седой перебирал фотографии. После приветствия молодая дикторша прочувствованным голосом рассказала об основных новостях дня. Истосковавшиеся по цивилизации Циркач и Шнорхель прилипли к телевизору. Сначала было про очередной скандал в Госдуме — депутаты смешивали друг друга с грязью, потом про наводнение в Краснодарском крае, затем перешли к событиям республиканского масштаба. В Беломорске прошел слет туристов-байдарочников, в Пяозере открылась районная больница с новейшим медицинским оборудованием. Во время шторма в Белом море сел на камни и получил серьезные повреждения сухогруз, шедший курсом на Архангельск. Карелия жила своей жизнью, до событий на острове в Онежском озере ей, казалось, не было никакого дела.
— А нас, похоже, уже никто не ищет, — радовался Циркач. — А то были бы наши рожи во весь экран и особые приметы.
Шнорхель осклабился:
— Про нас уже забыли. Можно кончать игры в бедного-бедного Робинзона Крузо. — Он изобразил голос попугая. — Пиастры, пиастры, — косясь на пачки денег в открытом «дипломате», заверещал он, подражая птице уже из другого фильма.
Циркач и Шнорхель, оставив телевизор с его новостями, достижениями и успехами, принялись объяснять друг другу, как истратить найденные деньги. В «дипломате» было тысяч сто пятьдесят, и не рублей, а самых настоящих зеленых. Седой молчал, рассматривая вываленное на пол снаряжение, но вдруг очередная новость привлекла его внимание. Он велел всем замолкнуть и ткнул пальцем в экран. В столице республики очередное заказное убийство. На этот раз на глазах охраны был убит генеральный директор и фактический владелец банка Валериан Карлович Горевич. Почерк преступников тот же, что и у пяти убийств, совершенных в течение прошедшего месяца. Снайперский выстрел с большого расстояния. Все погибшие — на экране появились фотографии солидных мужчин — составляли группу, которая вела борьбу за контрольный пакет акций Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината. Их главным соперником был финский полиграфический концерн «Суоранда». По мнению дикторши, после гибели Горевича у иностранцев практически не осталось конкурентов. Крупнейшее предприятие республики неминуемо попадет в руки заграничных предпринимателей. Скорее всего, комбинату грозит такое же будущее, что и петрозаводскому полиграфическому объединению «Онега», контрольный пакет акций которого уже приобрел тот же финский концерн. Год назад производство было остановлено, «Онега» закрылась на реконструкцию, а потом оборудование демонтировали, а помещения предприятия отдали под оптовые склады финским производителям и поставщикам в Россию продовольственных товаров. «Суоранда» является крупнейшим поставщиком полиграфических услуг в Скандинавии и теперь ведет активную борьбу за обладание рынком на Северо-Западе России, активно устраняя конкурентов. Седой поднялся и приложил фотографии из пакета рядом с экраном. С экрана и карточек на Циркача и Шнорхеля смотрели одни и те же лица. Ошеломленные подельники молча переглянулись.
— Дело серьезное. Пошли навестим нашего друга, пока от него одни кости не остались.
Глава 18.
ШТОРМ.
Сидение у воды не пошло летчику на пользу. Вечером у него снова поднялась температура, и опять он слег. Все заботы легли на плечи Давыдова. Лебедева приходилось кормить чуть ли не с ложечки. Они уже начали терять надежду, что их вообще когда-нибудь кто-нибудь найдет. Аккумуляторы садились, и станцию теперь включали всего на несколько минут, в полдень. Ни кораблей, ни лодок на горизонте не наблюдалось. Давыдов, предположив, что их самолет, должно быть, плохо заметен с воды на фоне берега, натаскал на ближайший утес кучу хвороста, чтобы быстро развести большой огонь. Теперь все свое свободное время он проводил на утесе, осматривая горизонт при помощи объектива прибора управления ракетами. Медведь их не беспокоил. То ли испугался выстрела, то ли решил заняться более безопасным промыслом. Во избежание внезапного нападения каждый раз перед выходом на берег Давыдов осматривал окрестности в инфракрасном режиме при помощи все того же прибора. Так в объективе были видны все живые существа, от чаек и синиц до зайцев и осторожных лис. Силуэты живности ярко выделялись на любом фоне. От инфракрасного глаза не спасали ни кусты, ни редкие елки.
Через несколько дней состояние Лебедева стало стабильным, ему не становилось лучше, но и не делалось хуже. Пилот уже мог понемногу дежурить у радио. Давыдов позволял себе небольшие экскурсии в окрестностях, но далеко не уходил, опасался за раненого. Обычно, отойдя на несколько километров, он забирался на какую-нибудь возвышенность и разглядывал все вокруг. Результаты рекогносцировок не радовали, места были дикие. Болотистая лесотундра, никаких следов пребывания человека. Везде скалы, песчаные дюны, на горизонте какие-то сопки. Ходьба по лесу и лазание по окрестным скалам изматывали. От всего этого впору было впасть в отчаяние. «Уныние — тяжкий грех», — упрямо твердил себе Давыдов, когда от усталости валился с ног. Вечерами капитан обычно запасал дрова и готовил еду впрок. Продукты были на исходе: последние три банки консервов и чуть больше половины бутылки спирта Давыдов берег как НЗ. Питаться приходилось рыбой. Давыдов терпеть ее не мог еще с училищных времен. Жареная или вареная, она составляла основную часть курсантского рациона, а теперь капитан просто возненавидел ее. Но голод не тетка. Все его попытки разнообразить меню обычно сводились лишь к новому способу приготовления очередного улова. Или варить, или печь. Со временем он наловчился готовить что-то вроде шашлыка, но все равно и это блюдо было из рыбы. Капитану начали сниться всякие ужасы. Например, он приходил в шикарный ресторан, его провожали к столику и подавали меню. Он делал заказ, терпеливо ждал, пока будет готово, наконец ему приносили накрытое крышкой блюдо. Давыдов снимал крышку, из-под нее нахально ухмылялась рыбья голова. Всякий раз рыба была разная, но объявляла она всегда одно и то же: «У нас сегодня рыбный день, товарищ». И начинала мерзко хихикать. Капитан запускал в рыбу чем придется и просыпался в поту.
Второй составляющей их рациона стали ягоды: уже потемневшая, осыпающаяся при малейшем прикосновении прошлогодняя брусника и голубика, которую не успели зимой объесть мыши и зайцы. Охотиться у Давыдова не получалось, зайцы на пистолетный выстрел не подпускали. А стрелять чаек он не хотел, хотя они и были легкой мишенью. Давыдов не был уверен в том, что их едят. Один раз им повезло: на воду опустилась стая уток, и одну Давыдов подстрелил. Стрелять еще он не отважился, до птиц было далеко, а патронов всего две обоймы. Раздевшись, он долго плескал на себя водой, пока не привык к ее холоду. В конце концов отважился залезть в воду и доплыть до подстреленной утки. Потом он долго бегал по берегу, пытаясь согреться. Еще дольше общипывал утку. К концу этого процесса Анатолий весь покрылся перьями, как пингвин. Кое-как опалив птицу на огне, выпотрошил ее и сварил. Той ночью рыба ему не снилась.
В этот день Давыдов решил остаться в лагере. Идти было некуда, он уже ходил в лес на север и вдоль берега на запад и восток, а на юге было озеро. Вооружившись пистолетом и ставшим незаменимым прибором, он отправился на утес. На обратном пути капитан надумал набрать голубики. У подножия утеса росла малина, ягод не было, но несколько раз у границ малинника Анатолий натыкался на медвежьи следы. Сегодня он снова увидел свежий след, значит, косолапый не ушел, просто обходил людей стороной. На утесе Давыдов сидел не дольше обычного. Горизонт был пуст. Над безбрежной водной равниной клубились облака. Он собрался было спускаться, но обратил внимание на одно из них. Странное облако черточкой тянулось вдоль горизонта. Давыдов не помнил, какие облака какую погоду предвещают. В голову не приходили даже основные типы в их классификации. Когда-то это старательно вдалбливали ему в голову, но человек имеет обыкновение забывать то, что не требуется в повседневной жизни. Облако перемещалось как-то уж слишком быстро. Капитан включил прибор и поднес видоискатель к глазам. Утопил кнопку максимального увеличения, и облако вытянулось через весь экран. Давыдов повел объектив по траектории движения облака и чуть не заорал от радости. Продолговатое облако наконец-то стало тем, чем являлось на самом деле. Это был размытый инверсионный след! А тянулся след за каким-то самолетом. Расстояние до него было весьма приличным, но Давыдов был готов побиться об заклад, что это «Ан-26». Капитан зажег припасенную бересту, ткнул ею в кучу дров, и сухой хворост весело затрещал. Убедившись, что пламя не погаснет, он рванул на берег. Австралийский кенгуру мог бы позавидовать прыжкам капитана. Оглашая окрестности радостными воплями, Давыдов влетел в салон самолета. Задыхаясь, плюхнулся на пол у ложа пилота.
— Леха, включайся, у горизонта какой-то борт идет! Курсом, скорее всего, на северо-запад, параллельно берегу.
Летчик не стал дожидаться вторичного приглашения и сразу поспешил в кабину. Он раз за разом повторял сигнал бедствия и свои позывные. В ответ — молчание. В окошко было видно, что самолет удаляется. Лебедев в отчаянии сорвал с головы наушники и швырнул их на пол.
— Не слышит, нас никто не слышит! Наверное, аккумуляторы совсем сели. У, чертово железо! — Алексей пнул рифленый кожух станции.
Давыдов задумался. Догадка молнией сверкнула в мозгу.
— Ты их на каком канале вызываешь?
— На каком, на каком? На том, на котором положено, на ПСС.
— Этот борт сейчас должен с диспетчером работать, с которым вы связывались перед взрывом, ведь так? Если он нас не ищет на канале ПСС, то он и не может услышать? Верно?
— Черт! Ну конечно же, — сразу догадался летчик. — Это же просто. Он повернул ручку переключателя каналов радиостанции. Зажужжал, защелкал привод настройки. В наушниках раздался голос. Сигнал был сильный, качество приема отменное. Трассовый борт запрашивал эшелон у диспетчера.
— Давай, давай же, — суетливо зашептал Давыдов, — а то уйдет.
— Погоди, — осадил его Лебедев. — Дай послушаю, какие у него позывные. — Наконец Алексей прижал ларингофоны к горлу. Давыдов вывернул один наушник телефоном наружу и прильнул к нему ухом.
— 23 678, я 74 211. Полюс. Повторяю, Полюс, — торопливо произнес Лебедев, еще боясь поверить в происходящее. Голос в наушниках замолчал.
— Слышит! Черт возьми, он нас слышит!
Пилот трассового ответил после секундного замешательства.
— Ребята, кончайте дурить, эта частота занята. Вы мне мешаете и угрожаете безопасности полетов.
— Он нас за хулиганов принимает! — Леха был готов зарыдать. — Неужто вот так просто уйдет?
— Повтори! Скажи, что нас ищут, про этот треклятый комплекс скажи! Скажи ему, если он сейчас же не доложит о нас диспетчеру, я его собью к чертовой матери! — взъярился Давыдов.
— Слышь, ты, на борту, нас уже неделю ищут, мы пропавший транспортный, у которого был взрыв на борту! Какие тут шутки! Имеем одного трехсотого и четырех двухсотых! Аккумуляторы садятся! С минуты на минуту останемся без связи. Прием!
Голос в наушниках попросил повторить. Лебедев повторил. Услышал, как пилот запрашивает землю о потерпевших аварию самолетах.
— Поверил, ей-богу, поверил, — напрягся летчик и заговорил, вновь прижав ларингофоны к шее: — Я 74 211, совершил вынужденную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
На катере все сияло чистотой. Склонившись над приборной доской, Седой удивленно присвистнул.
— Дорогая игрушка, не на одну тысячу баксов. Не думаю я, что это беспредельщики. У такой цапки должны быть солидные владельцы, посерьезнее. Ну да ничего, скоро наш друг разговорится. Циркач, ты у нас ученый, ну-ка глянь, чего тут наворочено.
Циркач протиснулся в небольшую рубку на носу судна. Приборная доска пестрела от обилия панелей и циферблатов. Быстрее всего инженер разобрался с управлением двигателей. Большой зеленый индикатор — похоже, радар. Рация. Какие-то навигационные приборы. Восхищенно покачал головой:
— Не техника — мечта. А радиоэлектроника, как на военном корабле.
— Управлять сможешь? — практичного Седого интересовали более прозаические вопросы.
— Двигатели запустить смогу, а насчет остального… — Циркач пожал плечами. — Разбираться надо.
— По пути разберешься. Главное, заставить этот кораблик плыть, карта у нас есть. Где находимся, знаем. Это, слава Богу, не море, не заблудимся. Хватило бы горючки дойти куда надо, а потом с этой электроникой пусть рыбы разбираются.
— Ты что, шеф, это все потом бросить собираешься? — завопил Шнорхель.
— Ты что же, думаешь, тебе всем этим дадут спокойно пользоваться? Ты кто? Вор. Не депутат, не мэр, не новый русский. И жить должен, как вор. А на таких штуках наш брат только в Америке кайфует. Выкинь из головы!
— Жа-алко, — протянул Шнорхель.
— Жалко у пчелки, а у нас на хвосте менты, а теперь, возможно, еще и хозяева этой лодочки. Ну-ка, давай пошарим тут везде. Посмотрим, чего у них тут.
Пока Циркач изучал управление, Седой и Шнорхель рылись в рундуках и нишах. Седой нашел запас продовольствия.
— С питанием у них все о'кей. — Вожак удовлетворенно щелкнул ногтем по этикетке найденной бутылки виски. — Не туфта какая-нибудь. С комфортом ребята путешествуют.
Шнорхель вытащил из ящика штурманского столика пачку документации.
— Циркач, на-ка! Может, что нужное найдешь.
Седой потянулся к картам и судовым документам.
— Шеф, ты что, во всем этом петришь? Учился где, что ли?
— Мореходку когда-то закончил, — усмехнулся Седой. — По штурманской части.
— А как же на зоне оказался? У мореходов житуха вроде ничего.
— Много будешь знать, скоро зажмуришься, — огрызнулся вожак.
Шнорхель заржал и продолжил поиски. Он открывал все загашники подряд и вываливал их содержимое на палубу. Вскоре между креслами выросла приличная куча имущества. Под спасательными поясами нашел продолговатый металлический ящик. Водрузил его поверх всего барахла и отщелкнул замки. Внутри на черном поролоне матово поблескивала снайперская винтовка. Вытащив трофей на свет, Шнорхель восхищенно прищелкнул языком. Потянул на себя затвор, посмотрел на казенник, взвесил оружие на вытянутой руке и заглянул в окуляр прицела.
— Шеф, глянь, что нашел.
Седой оглянулся и протянул руку.
— Дай-ка сюда, пока ты никого не подстрелил.
Шнорхель с сожалением протянул винтовку вожаку прикладом вперед.
— Жалко, что патрон всего один, магазина нет. А так хорошая игрушка.
— Игрушка? — переспросил Седой, загадочно улыбаясь. — Этими игрушками профессионалы работают, поэтому и магазина нет. Им второй выстрел обычно не нужен.
Седой ласково провел рукой по ложу.
— Зато есть регулируемые противовесы установки баланса. Прицел — не просто оптика, вот разъем для провода. С электроникой!
Шнорхель заглянул в еще не проверенную нишу:
— Тут еще такой же ящик и «дипломат».
— Тащи все на свет Божий.
В ящике оказалась еще одна винтовка, а «дипломат» был заперт. Недолго думая, Шнорхель сломал замок заточкой. В «дипломате» лежали деньги и документы. Седой отложил винтовку. Шнорхель, глупо улыбаясь, пересчитывал пачки купюр, схваченные упаковочной лентой с банковскими штампами. Вожак взял чемоданчик, вырвал из рук подельника пачку и положил ее на место. Кроме денег в «дипломате» было два удостоверения, одно — старшего лейтенанта ФСБ Рыкова Сергея Павловича, второе — лейтенанта Останова Александра Николаевича. По фотографиям можно было легко узнать гостей: высокого и еще живого. К удостоверениям прилагались разрешения на ношение оружия, тут же лежал вскрытый пакет, на котором синел гриф «секретно». Шнорхель уставился на пакет как зачарованный. Седой хмыкнул и вытряхнул содержимое. Из пакета выпали стопка фотографий и несколько листков бумаги. На фотографиях были изображены одни и те же люди, но только в разных местах. На бумаге что-то вроде распорядка дня. Дни недели, время, и место проведения мероприятия. Больше ничего.
Циркач был восхищен — техника что надо, и управление довольно простое. С помощью инструкций он довольно быстро разобрался в рычагах и кнопках. Документация была на английском, а он когда-то занимался техническим переводом. Щелкнув тумблером бортсети, инженер нажал кнопку переносного телевизора, прикрепленного перед пассажирскими сиденьями. Экран засветился, и на нем появилась заставка карельского телевидения. Повернувшись к приятелям, Циркач провозгласил:
— Вашему вниманию предлагается программа новостей для жителей острова Мумбо-Юмбо.
Шнорхель бросил свои археологические раскопки и уставился на экран. Седой перебирал фотографии. После приветствия молодая дикторша прочувствованным голосом рассказала об основных новостях дня. Истосковавшиеся по цивилизации Циркач и Шнорхель прилипли к телевизору. Сначала было про очередной скандал в Госдуме — депутаты смешивали друг друга с грязью, потом про наводнение в Краснодарском крае, затем перешли к событиям республиканского масштаба. В Беломорске прошел слет туристов-байдарочников, в Пяозере открылась районная больница с новейшим медицинским оборудованием. Во время шторма в Белом море сел на камни и получил серьезные повреждения сухогруз, шедший курсом на Архангельск. Карелия жила своей жизнью, до событий на острове в Онежском озере ей, казалось, не было никакого дела.
— А нас, похоже, уже никто не ищет, — радовался Циркач. — А то были бы наши рожи во весь экран и особые приметы.
Шнорхель осклабился:
— Про нас уже забыли. Можно кончать игры в бедного-бедного Робинзона Крузо. — Он изобразил голос попугая. — Пиастры, пиастры, — косясь на пачки денег в открытом «дипломате», заверещал он, подражая птице уже из другого фильма.
Циркач и Шнорхель, оставив телевизор с его новостями, достижениями и успехами, принялись объяснять друг другу, как истратить найденные деньги. В «дипломате» было тысяч сто пятьдесят, и не рублей, а самых настоящих зеленых. Седой молчал, рассматривая вываленное на пол снаряжение, но вдруг очередная новость привлекла его внимание. Он велел всем замолкнуть и ткнул пальцем в экран. В столице республики очередное заказное убийство. На этот раз на глазах охраны был убит генеральный директор и фактический владелец банка Валериан Карлович Горевич. Почерк преступников тот же, что и у пяти убийств, совершенных в течение прошедшего месяца. Снайперский выстрел с большого расстояния. Все погибшие — на экране появились фотографии солидных мужчин — составляли группу, которая вела борьбу за контрольный пакет акций Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината. Их главным соперником был финский полиграфический концерн «Суоранда». По мнению дикторши, после гибели Горевича у иностранцев практически не осталось конкурентов. Крупнейшее предприятие республики неминуемо попадет в руки заграничных предпринимателей. Скорее всего, комбинату грозит такое же будущее, что и петрозаводскому полиграфическому объединению «Онега», контрольный пакет акций которого уже приобрел тот же финский концерн. Год назад производство было остановлено, «Онега» закрылась на реконструкцию, а потом оборудование демонтировали, а помещения предприятия отдали под оптовые склады финским производителям и поставщикам в Россию продовольственных товаров. «Суоранда» является крупнейшим поставщиком полиграфических услуг в Скандинавии и теперь ведет активную борьбу за обладание рынком на Северо-Западе России, активно устраняя конкурентов. Седой поднялся и приложил фотографии из пакета рядом с экраном. С экрана и карточек на Циркача и Шнорхеля смотрели одни и те же лица. Ошеломленные подельники молча переглянулись.
— Дело серьезное. Пошли навестим нашего друга, пока от него одни кости не остались.
Глава 18.
ШТОРМ.
Сидение у воды не пошло летчику на пользу. Вечером у него снова поднялась температура, и опять он слег. Все заботы легли на плечи Давыдова. Лебедева приходилось кормить чуть ли не с ложечки. Они уже начали терять надежду, что их вообще когда-нибудь кто-нибудь найдет. Аккумуляторы садились, и станцию теперь включали всего на несколько минут, в полдень. Ни кораблей, ни лодок на горизонте не наблюдалось. Давыдов, предположив, что их самолет, должно быть, плохо заметен с воды на фоне берега, натаскал на ближайший утес кучу хвороста, чтобы быстро развести большой огонь. Теперь все свое свободное время он проводил на утесе, осматривая горизонт при помощи объектива прибора управления ракетами. Медведь их не беспокоил. То ли испугался выстрела, то ли решил заняться более безопасным промыслом. Во избежание внезапного нападения каждый раз перед выходом на берег Давыдов осматривал окрестности в инфракрасном режиме при помощи все того же прибора. Так в объективе были видны все живые существа, от чаек и синиц до зайцев и осторожных лис. Силуэты живности ярко выделялись на любом фоне. От инфракрасного глаза не спасали ни кусты, ни редкие елки.
Через несколько дней состояние Лебедева стало стабильным, ему не становилось лучше, но и не делалось хуже. Пилот уже мог понемногу дежурить у радио. Давыдов позволял себе небольшие экскурсии в окрестностях, но далеко не уходил, опасался за раненого. Обычно, отойдя на несколько километров, он забирался на какую-нибудь возвышенность и разглядывал все вокруг. Результаты рекогносцировок не радовали, места были дикие. Болотистая лесотундра, никаких следов пребывания человека. Везде скалы, песчаные дюны, на горизонте какие-то сопки. Ходьба по лесу и лазание по окрестным скалам изматывали. От всего этого впору было впасть в отчаяние. «Уныние — тяжкий грех», — упрямо твердил себе Давыдов, когда от усталости валился с ног. Вечерами капитан обычно запасал дрова и готовил еду впрок. Продукты были на исходе: последние три банки консервов и чуть больше половины бутылки спирта Давыдов берег как НЗ. Питаться приходилось рыбой. Давыдов терпеть ее не мог еще с училищных времен. Жареная или вареная, она составляла основную часть курсантского рациона, а теперь капитан просто возненавидел ее. Но голод не тетка. Все его попытки разнообразить меню обычно сводились лишь к новому способу приготовления очередного улова. Или варить, или печь. Со временем он наловчился готовить что-то вроде шашлыка, но все равно и это блюдо было из рыбы. Капитану начали сниться всякие ужасы. Например, он приходил в шикарный ресторан, его провожали к столику и подавали меню. Он делал заказ, терпеливо ждал, пока будет готово, наконец ему приносили накрытое крышкой блюдо. Давыдов снимал крышку, из-под нее нахально ухмылялась рыбья голова. Всякий раз рыба была разная, но объявляла она всегда одно и то же: «У нас сегодня рыбный день, товарищ». И начинала мерзко хихикать. Капитан запускал в рыбу чем придется и просыпался в поту.
Второй составляющей их рациона стали ягоды: уже потемневшая, осыпающаяся при малейшем прикосновении прошлогодняя брусника и голубика, которую не успели зимой объесть мыши и зайцы. Охотиться у Давыдова не получалось, зайцы на пистолетный выстрел не подпускали. А стрелять чаек он не хотел, хотя они и были легкой мишенью. Давыдов не был уверен в том, что их едят. Один раз им повезло: на воду опустилась стая уток, и одну Давыдов подстрелил. Стрелять еще он не отважился, до птиц было далеко, а патронов всего две обоймы. Раздевшись, он долго плескал на себя водой, пока не привык к ее холоду. В конце концов отважился залезть в воду и доплыть до подстреленной утки. Потом он долго бегал по берегу, пытаясь согреться. Еще дольше общипывал утку. К концу этого процесса Анатолий весь покрылся перьями, как пингвин. Кое-как опалив птицу на огне, выпотрошил ее и сварил. Той ночью рыба ему не снилась.
В этот день Давыдов решил остаться в лагере. Идти было некуда, он уже ходил в лес на север и вдоль берега на запад и восток, а на юге было озеро. Вооружившись пистолетом и ставшим незаменимым прибором, он отправился на утес. На обратном пути капитан надумал набрать голубики. У подножия утеса росла малина, ягод не было, но несколько раз у границ малинника Анатолий натыкался на медвежьи следы. Сегодня он снова увидел свежий след, значит, косолапый не ушел, просто обходил людей стороной. На утесе Давыдов сидел не дольше обычного. Горизонт был пуст. Над безбрежной водной равниной клубились облака. Он собрался было спускаться, но обратил внимание на одно из них. Странное облако черточкой тянулось вдоль горизонта. Давыдов не помнил, какие облака какую погоду предвещают. В голову не приходили даже основные типы в их классификации. Когда-то это старательно вдалбливали ему в голову, но человек имеет обыкновение забывать то, что не требуется в повседневной жизни. Облако перемещалось как-то уж слишком быстро. Капитан включил прибор и поднес видоискатель к глазам. Утопил кнопку максимального увеличения, и облако вытянулось через весь экран. Давыдов повел объектив по траектории движения облака и чуть не заорал от радости. Продолговатое облако наконец-то стало тем, чем являлось на самом деле. Это был размытый инверсионный след! А тянулся след за каким-то самолетом. Расстояние до него было весьма приличным, но Давыдов был готов побиться об заклад, что это «Ан-26». Капитан зажег припасенную бересту, ткнул ею в кучу дров, и сухой хворост весело затрещал. Убедившись, что пламя не погаснет, он рванул на берег. Австралийский кенгуру мог бы позавидовать прыжкам капитана. Оглашая окрестности радостными воплями, Давыдов влетел в салон самолета. Задыхаясь, плюхнулся на пол у ложа пилота.
— Леха, включайся, у горизонта какой-то борт идет! Курсом, скорее всего, на северо-запад, параллельно берегу.
Летчик не стал дожидаться вторичного приглашения и сразу поспешил в кабину. Он раз за разом повторял сигнал бедствия и свои позывные. В ответ — молчание. В окошко было видно, что самолет удаляется. Лебедев в отчаянии сорвал с головы наушники и швырнул их на пол.
— Не слышит, нас никто не слышит! Наверное, аккумуляторы совсем сели. У, чертово железо! — Алексей пнул рифленый кожух станции.
Давыдов задумался. Догадка молнией сверкнула в мозгу.
— Ты их на каком канале вызываешь?
— На каком, на каком? На том, на котором положено, на ПСС.
— Этот борт сейчас должен с диспетчером работать, с которым вы связывались перед взрывом, ведь так? Если он нас не ищет на канале ПСС, то он и не может услышать? Верно?
— Черт! Ну конечно же, — сразу догадался летчик. — Это же просто. Он повернул ручку переключателя каналов радиостанции. Зажужжал, защелкал привод настройки. В наушниках раздался голос. Сигнал был сильный, качество приема отменное. Трассовый борт запрашивал эшелон у диспетчера.
— Давай, давай же, — суетливо зашептал Давыдов, — а то уйдет.
— Погоди, — осадил его Лебедев. — Дай послушаю, какие у него позывные. — Наконец Алексей прижал ларингофоны к горлу. Давыдов вывернул один наушник телефоном наружу и прильнул к нему ухом.
— 23 678, я 74 211. Полюс. Повторяю, Полюс, — торопливо произнес Лебедев, еще боясь поверить в происходящее. Голос в наушниках замолчал.
— Слышит! Черт возьми, он нас слышит!
Пилот трассового ответил после секундного замешательства.
— Ребята, кончайте дурить, эта частота занята. Вы мне мешаете и угрожаете безопасности полетов.
— Он нас за хулиганов принимает! — Леха был готов зарыдать. — Неужто вот так просто уйдет?
— Повтори! Скажи, что нас ищут, про этот треклятый комплекс скажи! Скажи ему, если он сейчас же не доложит о нас диспетчеру, я его собью к чертовой матери! — взъярился Давыдов.
— Слышь, ты, на борту, нас уже неделю ищут, мы пропавший транспортный, у которого был взрыв на борту! Какие тут шутки! Имеем одного трехсотого и четырех двухсотых! Аккумуляторы садятся! С минуты на минуту останемся без связи. Прием!
Голос в наушниках попросил повторить. Лебедев повторил. Услышал, как пилот запрашивает землю о потерпевших аварию самолетах.
— Поверил, ей-богу, поверил, — напрягся летчик и заговорил, вновь прижав ларингофоны к шее: — Я 74 211, совершил вынужденную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30