Там светло. В пустой дом мне совсем не хочется. — Девушка улыбнулась, сдерживая слезы:
— Может, сегодня мне повезет?
— Не отчаивайся. Тебе повезет. Девушка вышла из машины:
— Прощай, странник. Ты добрый, а что толку? Пойти тебе тоже некуда. А все-таки... Так хочется полета! А еще больше — тепла.
— Ты верь. Тогда — сбудется.
— Я верю. — Марина улыбнулась печально. — Ведь по ощущениям полет от падения — неотличим.
Олег снова помчался в ночь. Позади осталась одинокая девичья фигурка у островка света. Вокруг — те же темные дома, безлично глядящие окнами-зеркалами в ночь. Поворот. Еще поворот. Он снова оказался у того же кафе, но девушки не увидел.
Подъехал, вышел, беспокойно огляделся и наконец заметил ее: она сидела на корточках у одного из столиков и кормила из блюдечка черного котенка. Олег подошел. Марина подняла голову.
— А, это ты, Медведь. Как мило, — произнесла она, но в голосе не было ни радости, ни удивления. А что было? Олег так и не понял.
— И все-таки я подвезу тебя домой.
— Вместе с котенком, ладно? Он — моя находка. — Он тебе нужен?
— Он такой же, как я. И как ты. Никому не нужный. Да еще и черный. Без меня он точно пропадет. Да и очень хочется, чтобы дома меня кто-то ждал.
Глава 10
Автомобиль остановился у шестнадцатиэтажного дома. Олег поднялся на лифте, нажал звонок. Марина распахнула дверь, даже не спросив кто и не глянув в глазок. Она была укутана в длинное белое кимоно, изукрашенное по вороту черными ироглифами.
— Это ты, Медведь. Проходи. Если хочешь кофе — кофеварка на столе. У меня совсем мало времени: мне нужно сделать лицо.
— Снова рауты?
— Гринев, не нагнетай. Была бы я богатой тетей, коллекционировала бы фарфоровых кукол. А так я коллекционирую живых. Тоже увлекательно. Светская хроника называется.
Олег поворошил несколько глянцевых журналов, отложил, закурил сигарету, налил себе чашку кофе, отхлебнул.
— Ну что ты маешься? Говори. — Марина, сидя перед зеркалом, неторопливо накладывала тени на веко.
— Я тебе не мешаю?
— Мне? По-моему, себе ты мешаешь куда больше.
— Думаешь?
— В тебе столько силы, а ты загоняешь ее, словно в вулкан и...
— Одна незнакомка назвала это одержимостью.
— Вот это и плохо. Вернее... ты ни о чем думать не можешь, кроме своих цифр и курсов акций! Даже хуже — ты не думаешь о них, ты в них живешь! Они застят тебе мир, людей, всех вместе и каждого в отдельности! А уж меня — и подавно!
— Марина, я же тебе говорил...
— Угу. Ты решил стать великим. И покорить мир. Браво. — Девушка несколько раз отчетливо хлопнула в ладоши. — Браво. Только.., не верю я в этот мир.
— Другого нет.
— Есть. Чуть-чуть западнее нашей границы и немного южнее. Пусть он такой же искусственный, как и этот, но там комфортнее. Если не складывается счастье, стоит получить хотя бы комфорт. Не так мало. А ты — покоряй все, что хочешь.
— Ты в меня не веришь.
— Я верю в здравый смысл. В тебе его не много.
— Да ничего я не желаю покорять, просто помочь...
— Кому?
— Людям.
— Кто-то просил твоей помощи, Медведь? Куда ты ломишься? Людям наплевать на всех вместе и на каждого в отдельности! На всех, кроме себя самих!
— Тебе тоже?
— Мне тоже. И тебе. Давай быть честными, Гринев.
— Кому нужна честность, если от нее холодно?
Марина лишь пожала плечами, плотнее запахнулась в халат, отвернулась отчужденно.
Олег покачал головой, произнес нараспев, стараясь, чтобы вышло шутливо:
— Твой кукольный мир бросил на тебя черную-черную тень, когда ты шла по черному-черному коридору черной-черной фотостудии...
— Прекрати, Гринев! Это выглядит совсем не смешно и очень глупо!
Олег присел на подлокотник кресла. Закурил.
— Не нужно было тебе приходить.
— Все как-то очень не правильно... — произнес Олег тихо.
— А что правильно, что?! Вот мы встречались с тобой, встречались — каждый сам по себе, особенно ты! Как два шарика надувных — трах! — и разбежались по своим делам! — Марина помолчала, одним движением загасила сигарету:
— А каждая баба, Медведь, заметь, каждая, хочет замуж, детей и — ходить и глазеть на витрины!
— Марина....
— Погоди, Медведь, ты умный, ты пойми! Любовь — это полная беззащитность.
И перед тем, кого любишь, и перед миром! — Девушка снова вздохнула, на этот раз горько. — Вот этого я позволить себе не могу.
— Разве я слаб?
— Твоя сила пустая! Вот ты пришел ко мне, и — что? Чего ты здесь ищешь?
Любви? Понимания? Утешения? Да ты и сам не знаешь! А я — не знаю, как сказать... Ты... тебе... Разве тебе есть дело до меня?
— Марина...
— Ты хочешь что-то доказать — себе или миру — так доказывай! При чем здесь я?!
— Мужик без своего дела — так, оболочка.
— При чем здесь я?! — ожесточенно повторила Марина. Замолчала, произнесла устало:
— Найди свое дело, Гринев, но, пожалуйста, не приходи! Совсем не приходи!
Некоторое время Олег сидел молча.
— Мне казалось...
— Тебе это зря казалось, Гринев! Тебе нужно стать миллиардером — может, тогда ты успокоишься и с тобой можно будет хоть о чем-то говорить! Уходи!
— Спасибо за кофе. Пока.
— Только не будь таким разнесчастным, Медведь!
Олег кивнул. Дверь за ним закрылась. Марина смотрела на расплывающийся дерматин обивки, пока не поняла, что плачет.
Автомобиль летел по вечерней Москве. Зеркальные стекла маркетов. Ночные клубы. Вечерняя публика на улице — словно парад теней, исчезающих при дневном свете. Зал дорогого ресторана. Лица. Вот — дама полусвета услужливо улыбается несмешной шутке необхватного кавалера, успевает кокетливо ответить на взгляд Гринева и — отправить в рот кусочек розовой лососины да еще и помаду тут же краешком пальца подправить и — снова смеется глупостям, которые говорит ее явно захмелевший спутник. Вот — женщина далеко за сорок, с угрюмым, угловатым лицом постаревшей пантеры. Она довольствуется шпинатом и чаем в пиале. Успевает говорить по крохотному мобильнику. Отдает приказания. Вот — компания братков; одеты дорого, но все — словно в униформу. Лица — у одних тупые, потекшие от выпитого, у других — жесткие и настороженные... Завороженные лица девушек...
Игровой стол, где карты выпархивают из рук крупье, словно мотыльки, готовые сгореть в этой ночи... Олег азартно бросает фишки то на один номер, то на другой... Вдруг пойманный взгляд, ясный, острый как стилет, полный то ли отчаяния, то ли приказа, то ли тайного знания — чужой судьбы или своей?..
Колесо рулетки, шарик огибает ее всю... Ночная Москва, по которой Олег мчит на автомобиле, и его лицо зеркально сливается с витринами, иллюминацией ночных клубов, с фарами машин — и догоняющих и встречных...
* * *
— Что наш Медведь?
— Мечется. Это от амбиций.
— Голову он себе не свернет... раньше времени?
— Он для этого слишком умен.
— Умен?
— Да. Умен и безрассуден.
— Взрывное сочетание.
— Такое, как нам нужно.
Глава 11
Автомобиль Гринева остановил инспектор, Олег припарковался к обочине, развел руками, отдал инспектору деньги, захлопнул дверцу и пошел прочь.
Инспектор рассмотрел купюры, сказал напарнику:
— Купец Копейкин гуляют. Что с тачкой его делать?
— Да пусть здесь стоит. Припаркована аккуратно. За такие бабульки он ее у стены Кремля мог поставить.
— А то.
Гринев остановился у станции метро. «Друзья? А у тебя они есть?» Вынул из кармана мобильный, набрал номер:
— Леший, это Медведь. Ты где? На даче? На старой? Я к тебе приеду. Я помню, электричкой. Да я ходил однажды. Через поселок и краем леса. Семь верст буреломами. Дойду.
...Вагон электрички был освещен желто. Лица у людей — усталые, равнодушные, озабоченные. В проходе мнимый нищий: «Мы сами не местные, отстали от поезда, допоможите чем сможете...»
Напротив Гринева оказалась женщина лет тридцати, полная, в пуховом платке, из-под которого выбивались завитки волос. Рядом с ней девочка лет шести играла с куклой.
Электричка задами огибала какой-то поселок: пути, брошенные цистерны, непонятные домики из фанеры и жести, огородик, посередине которого разлита лужа солярки, мусор — битое стекло, бутылки, пакеты; слепой домик врос в землю по самые окна, со двора дымок вьется, живут там... Торцевая стена красного кирпича и снова — свалка.
Девочка соскользнула со скамейки, дернула Гринева за полу:
— Дядя, куда ты все время смотришь? Это некрасивый город. Очень некрасивый. — Девочка махнула рукой совсем по-женски, как сделала бы ее мама или бабушка, произнесла:
— Он поломанный.
Лицо Гринева на миг стало совсем странным, словно то, над чем он думал так долго и напряженно, наконец-то обрело смысл. Он присел перед ребенком на корточки, вынул из кармана шоколадку, протянул девочке, улыбнулся мягко:
— Мы его починим, малышка.
Девочка бросила быстрый взгляд на мать, стесняясь, взяла плиточку, сказала спасибо, забралась на сиденье и затихла.
Женщина посмотрела на Гринева странно... Что ему привиделось в этом взгляде, он не понял — это был другой мир, мир потаенный, сокрытый, полный смирения, терпения и бесконечной надежды.
Олег вышел на станции и пошел через городок. Редкие фонари вдоль дороги светили скудно, и, может быть, оттого люди, встречавшиеся Гриневу на пути, казались злыми и пугливыми одновременно. Какая-то семенящая женщина, похожая на старушонку, какой-то мужик, плотный, с маленькими глазками, подозрительно зыркнул на Олега и свернул в проулок.
Настроение Гринева сделалось скверным. Он увидел огни маленькой забегаловки, вошел. За хромированной стойкой скучала молодая полногрудая деваха. Трое или четверо посетителей с пьяным безразличием доцеживали пиво.
Олег подошел к стойке, спросил водки.
Буфетчица оценивающе оглядела его фигуру, решила что-то про себя, выбрала лафитник почище, налила. Олег положил на стойку деньги, присел за ближайший пустой столик.
— А нездешний вы, молодой человек. Пришлый, — услышал Гринев из-за спины сипловатый густой баритон, обернулся. К нему подсел невысокий бородатый очкарик лет пятидесяти с гаком с лицом спившегося итээра. — Ищете чего-то?
— Себя, — произнес Олег машинально.
— Мудреная задача. В каждом из нас существуют по меньшей мере два человека. И они — непримиримы и своевольны. Но только один распоряжается твоей жизнью. Ему нужны деньги, успех, слава, женщины, вина... А другой... Другой — молчит.
Гринев пожал плечами:
— О чем же он молчит?
— О подвиге. О любви. О силе. О том, что силы этой в человеке столько, что он способен перевернуть мир! — Мужичок вздохнул. — А сейчас... Мир наш полон полуфабрикатов, которые так и не стали людьми. И в жизни они ищут не подвига, а комфорта, который им представляется покоем. И правит такой жизнью рок. Вначале он похож на незатейливого суетливого бесенка, он изводит тщеславием, похотью, завистью, он дергает невидимые нити наших страстишек и заставляет плясать под свою музыку в этом глумливом балагане... И — дает иллюзию счастья, называемую довольством... И только потом человечек может разглядеть его мерзкую харю — харю лжеца... Но поздно. Жизнь уже прошла. Прошла бездарно и мнимо, и впереди — ничего. — Мужичок уставил немигающий взгляд на Олега:
— Человеку дар дан, чтобы сотворить чудо, а он его не пойми на что разбазаривает... Как в Писании? «При всем этом они продолжали грешить и не верили чудесам Его. И погубил дни их в суете и лета их в смятении». — Мужичок вздохнул, попросил:
— Угости меня выпивкой, странник.
Олег подошел к стойке, взял бутылку, тарелку со снедью, вернулся. Мужчина заметно приободрился.
— Меня Константином Гуровым зовут. Местные так и называют — Гуру.
Словоблуден и непонятен. А как тебя величать, странник?
— Медведем.
— Ну и за знакомство.
Олег едва пригубил, Гуров накатил почти полный стакан, раздумчиво разжевал корочку:
— Медведь... Ну да, нездешний ты. Забрел к нам откуда-то и уйдешь в никуда. Есть в тебе какая-то одержимость. Но чтоб стать непобедимым, тебе нужно найти любовь.
— Любовь?
— Всю жизнь мы ищем любви, потому что боимся немощи. Даже не смерти, нет, немощи, когда одинокая, загнанная душа окажется в дряхлой оболочке... Мы ищем ту женщину, которая будет любить того, скрытого в нас, кажущегося слабым. Ведь слабость — оборотная сторона силы, и мы ищем женщину, которая сможет это понять. И простить.
Гуров плеснул себе еще, выпил, поморщился.
— Мне пора, — сказал Гринев.
— Пора? — поднял помутневший взгляд Гуров. — Пора — чего? Любви, доблести, угасания?
— Идти.
— Ты счастлив, странник. Тебе есть куда пойти.
— Это и называется счастьем?
— Да. Просто сейчас ты еще не знаешь об этом.
От выпитого Гуров затосковал тяжело и глухо, понуро опустил голову на руки.
— Пойду, — сказал Олег.
— Удачи тебе. Мир жесток к смелым.
Олег пошел пустой улицей вдоль тянущегося бетонного забора; поверху — проржавевшая колючка. Увидел провал, прошел, побрел по территории завода. В темноте видны были решетчатые, без стекол, ребра пустых цехов-ангаров, из-под снега торчали полуржавые остовы каких-то механизмов; Гринев перешагнул бурый ручеек, влажно и маслянисто переливавшийся в неверном свете дальних фонарей, и пошел по тропке вверх.
Глава 12
Оказавшись перед воротами небольшого особняка, Олег некоторое время помедлил, примерился и — разом перемахнул чугунную ограду и направился к дому.
В тот же момент вспыхнули галогенные лампы, заливая пространство неживым люминесцентным светом.
Когда Олег подошел к двери, у порога уже стоял высокий и широкоплечий мужчина и улыбался визитеру.
— Медведь-то ты медведь, а скачешь, как леопард.
Они пожали руки и прошли в дом.
— Леша, это и есть старая дачка? — спросил Олег.
— А то.
— Что в гараже?
— «Мерседес».
— Служебный?
— Свой.
— Растут люди. А ты раздобрел, Леший.
— Скорее раздался. Зато ты тощ, как дворовый кот.
— Порода такая. Ем мало, сплю еще меньше. Это в мою честь иллюминация?
— Сработали сенсорные датчики. Ты зачем через забор прыгал?
— Усомнился. Место вроде то, береза — тоже. А домик — другой. Решил убедиться.
— Убедился?
— Да.
Они прошли на второй этаж, устроились на просторном балконе. Стол был уже накрыт: коньяк, водка, холодные закуски.
— Когда тебя нет — охрана? — спросил Гринев.
— Нет.
— Значит, не пристрелили бы.
— Привычки детские забывать пора.
— Думаешь?
— Обидно словить пулю в Подмосковье в мирное время.
— А оно мирное?
— Брось, Олег. Ты же финансист, а не философ.
— Финансы без философии не финансы, а просто деньги.
— Сильно сказано. Но глупо. Всем милее то, что в кошельке. Тебе нет?
— Смысл ищу.
— Жизни?
— Не меньше.
— Не поздно?
— Это — как умирать или жениться: никогда не поздно.
— Лучше второе.
— Кто бы спорил.
— Ну что? За встречу? Они разлили, выпили.
— Что не похвастался, Леший? — спросил Гринев, поведя рукой.
— Я скромный.
— Воздух здесь — хоть пей.
— Да. Когда-то это было глушью, а теперь... Дорогу подвели, был бы на машине, заметил. Ты по делу?
— Нет. Просто.
— Я, вообще-то, так и решил. А потом подумал — мало ли... Все-таки давно не виделись.
— Очень давно. Ты поднялся.
— Одни люди падают, другие поднимаются. По второй? Они выпили. Повспоминали общих знакомых. Выпили по третьей. Поболтали о политике. Снова налили... И снова...
— Как-то странно себя чувствую, — признался Лешаков.
— С чего? Хороший дом, теплая ночь.
— Отвык общаться просто так. Совсем отвык. Умом понимаю: мы же знаем друг друга сто лет, и вообще... Пью и — не пьянею. Сверлом мысль: «Что ему от меня нужно?»
— Мне? Я же сказал: ничего.
— Я не о тебе, Олег. Я о привычке. И о времени. Оно меняет нас. И когда-нибудь изменит совсем. Общество свободных индивидуумов. Наверное, ты прав.
— В чем?
— В войне. Как сформулировал некогда Томас Гоббс: «Война всех против всех». А свобода — не что иное, как свобода подмять остальных.
— Может быть.
— Война... Она всегда за выживание. Если покатишься вниз, можешь не остановиться.
— Кто знает, Леший, где верх, где низ? Может, в этом и есть вся прелесть?
— В падении?
— Я же медведь. Работаю на падение для будущего подъема. Да и, как сформулировала одна милая девушка... по ощущениям полет от падения неотличим.
Лешаков посмотрел на Олега пристально и очень внимательно.
— Я не пьян, — улыбнулся тот. — Но и не трезв.
— Вид у тебя шальной. Словно ты собираешься прыгнуть с вышки в бассейн без воды.
— Почти что.
— А воду нальют, когда научишься прыгать?
— Надеюсь, раньше. — Олег помолчал, произнес раздумчиво:
— Иногда это приходится делать. Прыгать или...
— Или?
— Имитировать прыжок.
Лешаков погрустнел:
— Вот это и плохо.
— Что именно?
— Мы не виделись черт-те сколько времени... Сидим, умничаем, а каждый думает о своем. И ладно бы дети, жена, семья. Нет. Бизнес.
Олег встал, прошелся по балкону-террасе, вдохнул настоянный сосновый аромат:
— Почти рай.
— Мне тоже нравится. Вот только... Мы сидим здесь, видим кусочек леса и — друг друга... И приходит мысль такая, что дух захватывает... А есть ли остальной мир?
1 2 3 4 5 6 7