Он ухватил своими клешнями первую девочку и принялся терзать ее самым немилосердным образом, а я в это время усиленно сосала его. Между тем Сен-Фон покончил с невинностью второй и в том же состоянии, что и первую, передал ее в руки принца, потом взялся за четырнадцатилетнюю.
– Вы представить себе не можете, как мне нравится сно-шаться в темноте, – с чувством сказал министр. – Ночные тени – лучшие союзники для преступления, к тому же ночь во многом облегчает его.
Сен-Фон, который до сих пор все еще не испытал оргазма, теперь разрядился в зад старшей девочки, потом они с принцем обсудили дальнейшие действия. Было решено, что Сен-Фон оставит себе ту, которая только что выдавила из него семя, а двух других отдаст принцу, и этот злодей, вооружившись всем необходимым для пыток, воодушевляясь все сильнее, увел своих закованных в цепи жертв. Я сопровождала моего любовника и старшую девочку, которой предстояло умереть от его руки. Когда мы отошли на приличное расстояние, я рассказала ему о краже; «мы оба от души посмеялись, и он заверил меня, что по своему обыкновению, прежде чем явиться на наш званый вечер, принц посетил публичный дом с тем, чтобы соответствующим образом настроиться, и что нет ничего легче, чем убедить его в краже драгоценностей и денег в том самом месте.
– Я думала, что он ваш друг.
– У меня нет друзей, – ответил министр, – мне выгодны отношения с этим человеком, пока он находится в фаворе у короля, но как только ситуация переменится, и он попадет в немилость, я первым отшвырну его в сторону. Он разгадал мои мысли, дал мне понять, что относится ко мне точно так же, и предложил сотрудничать. Я согласился, и на этом держится наша с ним связь. А в чем дело, Жюльетта, вам не понравился этот человек?
– Я нашла его невыносимым.
– Честное благородное слово, если бы не политические соображения, я бы с удовольствием отдал его на вашу милость. Тем не менее мы, наверное, сумеем устроить его падение. Вы настолько полюбились мне, дорогая, что нет ничего на свете, чего бы я не сделал для вас.
– Но вы же говорили, что имеете перед ним какие-то обязательства?
– Кое-какие есть.
– Тогда как же, в свете ваших принципов, вы терпите такое положение?
– Предоставьте это мне, Жюльетта. – Затем Сен-Фон переменил тему и снова выразил свое восхищение тем, как я подготовила нынешний вечер. – Вы женщина с безупречным вкусом и бесконечной мудрости; чем лучше я вас узнаю, тем больше убеждаюсь, что не должен расставаться с вами.
И потом впервые он обратился ко мне фамильярно, на «ты», и с торжественным видом разрешил мне, оказав тем самым великую милость, обращаться к нему точно так же.
– Я буду всю жизнь служить тебе, Сен-Фон, если таково твое желание, – ответила я. – Мне известны твои вкусы, я буду удовлетворять их и, если ты хочешь сильнее привязать меня к себе, постарайся угождать моим желаниям.
– Поцелуи меня, небесное создание, а завтра утром тебе выдадут сто тысяч франков, так что решай сама, знаю ли я желания твоего сердца!
В этот момент к нам подошла старая женщина, просившая подаяние.
– Это еще что такое? – удивился Сен-Фон. – Кто пустил сюда эту шваль? – Он с изумлением уставился на меня, заметил на моих губах улыбку и сразу догадался.
– Прелестно, прелестно, – тихо пробормотал он. – Ну и что же тебе надобно? – повернулся он к нищенке.
– Увы, мой господин, я прошу милостыню, – ответила она. – Может, вы соблаговолите взглянуть на мою нищету?
Она взяла министра за руку и завела в маленькую хижину, освещенную тусклой, свешивающейся с потолка коптящей лампой, где на почерневшей от сырости соломе лежали двое детишек – мальчик и девочка – не старше восьми-десяти лет, оба голенькие.
– Посмотрите на эту несчастную семью, – обратилась к нам нищенка. – Вот уже три дня у меня нет для них ни крошки хлеба. Вы очень богатый человек, так будьте же милостивы и помогите несчастным обездоленным детям. Я вас не знаю, сударь, но, может, вы знакомы с господином Сен-Фоном?
– Да, – скромно ответил министр.
– Так вот, перед вами его рук дело! Он приказал засадить моего мужа в тюрьму; он лишил нас той малости, что у нас была, и вот в таких условиях мы живем почти целый год.
Самым главным в этой сцене, друзья мои, тем, чем я вправе гордиться, была ее абсолютная подлинность: я заранее, с большим трудом, разыскала этих несчастных жертв несправедливости и алчности Сен-Фона, а теперь представила их ему во плоти, чтобы снова пробудить в нем порочность.
– Ах, негодяй! – воскликнул министр, пристально глядя на жалкую женщину. – Да, я хорошо знаком с ним, клянусь Богом, и вы также с ним познакомитесь: он перед вами… Знаешь, Жюльетта, ты прекрасно устроила эту встречу, у меня просто нет слов… Ну и на что ты жалуешься? Я отправил твоего мужа в тюрьму, а он ни в чем не виновен? Это правда. Но это еще не все: твоего мужа больше не существует. До сегодняшнего дня ты от меня скрывалась, а теперь отправишься вслед за ним.
– Что мы вам сделали, господин?
– То, что жили со мной по соседству и имели маленькое поместье,' которое не захотели продать мне. Но теперь оно мое: я вас разорил и завладел им. И вот ты просишь у меня милостыню. Неужели ты считаешь, что я огорчусь, если ты сдохнешь с голоду?
– Но ради этих бедных детей…
– Во Франции таких слишком много – около десяти миллионов, и прополоть сад божий – значит оказать обществу большую услугу, – он, прищурившись, посмотрел на детей, пнул ногой сначала одного, потом другого. – Впрочем, не такой уж плохой материал. Зачем ему пропадать зря?
При этом член его отвердел невероятно от всего увиденного; содомит нагнулся, схватил за плечи мальчика и с ходу овладел им; следующей стала девочка, и с ней было проделано то же самое. Потом он возбужденно закричал:
– А ты, старая стерва, покажи-ка мне свой сморщенный зад, я хочу увидеть твои дряхлые ягодицы, чтобы кончить!
Старая женщина зарыдала еще сильнее и стала отбиваться, так что мне пришлось помочь Сен-Фону. Осыпав жалкое тело грязной бранью и ударами, распутник вонзил в него свой инструмент, и все время, пока насиловал мать, он яростно пинал ногами ее отпрысков, буквально втаптывая их в грязную солому, а в момент кульминации одновременно с семенем разрядил свой пистолет в ее голову. И мы удалились из этого прибежища несчастий, волоча за собой четырнадцатилетнюю девочку, чьи ягодицы только что жадно целовал Сен-Фон во время всей этой процедуры.
– Итак, сударь, – сказала я, когда мы шли дальше, – с этого момента поместье этой семьи полностью принадлежит вам, и вы можете делать с ним, что хотите. Эта жалкая женщина обивала пороги адвокатов и чиновников, ее мольбы были уже услышаны, и затевалось крупное дело; по правде говоря, у вас могли быть серьезные неприятности, то есть вам грозила опасность с ее стороны. Поэтому я разыскала ее, приютила здесь и подкармливала, и вот теперь вы от нее избавились.
Сен-Фон пришел в неописуемый в'осторг и дрожащим от возбуждения голосом повторял:
– Ах, как это сладостно – творить зло! Какие сладострастные чувства оно вызывает! Ты не можешь представить себе, Жюльетта, как дрожат, будто наэлектризованные, все фибры моей души от этого поступка, который я совершил с твоей помощью,.. Ангел мой, небесное создание, мое единственное божество, скажи мне: чем могу я отблагодарить тебя?
– Я знаю, что вам нравятся люди, жаждущие денег, поэтому я прошу вас увеличить обещанную сумму.
– Кажется, речь шла о ста тысячах?
– Да.
– Ты получишь в два раза больше, милая Жюльетта. Но постой, что там еще такое? – И министр застыл на месте при виде двух мужчин в масках и с пистолетами в руках, которые неожиданно выросли перед нами. – Эй, господа! Что вам угодно?
– Сейчас увидишь, – процедил один из них и быстро и ловко привязал Сен-Фона к дереву. Другой так же ловко спустил с него панталоны.
– Что вы собираетесь делать?
– Преподать тебе урок, – ответил первый, взмахнув сплетенной из ремней плетью и с оттягом опустив ее на министерскую задницу. – Проучить тебя за то, что ты сделал с этими бедными людьми.
После трех или четырех сотен ударов, которые привели главным образом к тому, что истощенный орган Сен-Фона вновь взметнулся вверх, второй нападавший усилил экстаз моего любовника, введя в его анус гигантский член; совершив бурный акт, он тоже взял плеть и еще раз отодрал министра, который в это время правой рукой лихорадочно трепал ягодицы девочки, а левой – мои. Наконец, Сен-Фона отвязали, нападавшие растворились в темноте, а мы втроем снова вышли на ночную лужайку.
– Ах, Жюльетта, должен еще и еще раз признаться тебе, что ты восхитительна… Кстати, знаешь, этот последний эпизод не на шутку напугал меня; но зато ты испытываешь ни с чем не сравнимое удовольствие, когда вначале на тебя обрушивается страх, а затем растворяешься в волне сладострастия: жалким человечишкам никогда не понять такие контрасты и резкие переходы ощущений.
– Выходит, страх благотворно действует на вас?
– Удивительно благотворно, моя милая. Возможно, я самый большой трус на земле, в чем и сознаюсь без тени стыда. Бояться – это своего рода искусство, это целая наука – искусство и наука самосохранения, это исключительно важно для человека, следовательно, верх глупости и тупости в том, чтобы считать честью бравирование опасностью. Напротив, я полагаю за честь страх перед лицом опасности.
– Но если страх так сильно воздействует на ваши чувства, как же он должен восприниматься жертвами ваших страстей!
– Именно, девочка моя, в том-то и заключается мое самое глубокое, наслаждение, – подхватил мою мысль министр. – Суть наслаждения в том, чтобы заставить жертву страдать от тех же самых вещей, которые угрожают твоему существованию… Но где мы находимся? Твой сад, Жюльетта, просто необъятен…
– Мы пришли к ямам, приготовленным для жертв.
– Ага, – Сен-Фон остановился и повел носом. – Должно быть, принц уже совершил жертвоприношение: мне кажется, я чую мертвечину.
– Давайте посмотрим, кто это… – предложила я. – По-моему, это самая младшая из сестер, и она еще жива. Наверное, наш озорник задушил ее, но не совсем, и закопал живьем. Давайте приведем ее в чувство, и вы развлечетесь тем, что умертвите сразу двух прелестных девочек.
Действительно, благодаря нашим стараниям бедняжка вернулась к жизни, но была не в состоянии сказать, что с ней делал принц, когда она потеряла сознание. Сестры обнялись, обливаясь слезами, и жестокий Сен-Фон сообщил им, что собирается убить их обеих. Что он и Сделал, не сходя с места. У меня в жизни было множество подобных приключений, поэтому, чтобы не наскучить вам, я не буду описывать это двойное убийство. Достаточно сказать, что злодей разрядил свой инструмент в зад младшей сестры как раз в момент ее предсмертной агонии. Мы забросали канаву землей и продолжали прогулку.
– Существует бесчисленное множество разных видов убийства, которые дают возможность испытать удовольствие, но, насколько мне известно, нет ни одного, которое может сравниться с уничтожением или бесцельным убийством, – со знанием дела заявил величайший распутник. – Никакой экстаз не сравнится с тем, что дает это восхитительное злодейство; если бы такое развлечение было распространено шире, уверяю тебя, земля обезлюдела бы за десять лет. Милая Дюльетта, спектакль, который ты устроила нам, наводит меня на мысль, что ты так же, как и я, влюблена в преступление.
На что я просто и с достоинством ответила, что оно возбуждает меня ничуть не меньше, а может быть, и больше, чем его самого. В это время на опушке, за деревьями, в неверном лунном свете показался маленький монастырь.
– Это еще что такое? – удивился Сен-Фон. – Какой-то новый сюрприз?
– По правде говоря, – ответила я, – я не знаю, куда мы попали. – И постучала в дверь. Нам открыла пожилая монашка.
– Уважаемая матушка, – начала я, – не окажете ли гостеприимство двум путникам, сбившийся с дороги?
– Входите, – сказала добрая женщина, – хотя это и женский монастырь, добродетель не чужда нашим сердцам, и мы с радостью окажем вам приют, как оказали его старому господину, который незадолго до вас просил о том же; сейчас он беседует с нашими обитательницами, они как раз готовят завтрак.
Из ее слов мы заключили, что принц тоже здесь. Мы нашли его в обществе другой монахини и нескольких пансионерок в возрасте от двенадцати до шестнадцати. Еще не остыв от крови своей последней жертвы, старый развратник снова начинал вести себя непристойно.
Как только мы вошли в комнату, монашка бросилась к Сен-Фону.
– Сударь, прошу вас остановить этого неблагодарного господина. В ответ на любезный прием с нашей стороны, он только и делает, что оскорбляет нас.
– Мадам, – отвечал министр, – вряд ли мой друг отличается более высокой нравственностью, чем я, он так же, как и я, презирает добродетель и совсем не расположен вознаграждать ее. А вот ваши юные пансионерки мне нравятся, поэтому либо мы сейчас же спалим ваш проклятый монастырь, либо изнасилуем всех шестерых во славу Божию.
С этими словами одной рукой схватив самую младшую, а другой отшвырнув в сторону обеих монашек, пытавшихся защитить девочку, Сен-Фон, не сходя с места, овладел ею спереди. Вряд ли стоит добавлять, что остальных пятерых постигла та же участь, за исключением того, что Сен-Фон, опасаясь, как бы не ослаб его член, игнорировал влагалища и наслаждался юной плотью через задний проход. Одна за другой они переходили из его немилосердных объятий в руки принца, и тот порол их до крови, то и дело прерывая эту церемонию, для того лишь, чтобы с жаром целовать мои ягодицы, которые, как он часто повторял, были для него дороже и милее всего на свете. Сен-Фон сумел сдержать свой пыл и не выбросил из себя ни капли семени, потом вместе с обеими монашками, одной из которых было за шестьдесят, скрылся в соседней комнате и вышел оттуда уже один полчаса спустя.
– Что вы сделали с нашими гостеприимными хозяйками? – поинтересовалась я, когда министр, в прекраснейшем расположении духа, присоединился к нам.
– Чтобы навести порядок в этом заведении, пришлось от них избавиться; я немного развлекся с ними, потому что питаю слабость к истасканным задницам. А потом увидел лестницу, ведущую в подвал, сбросил их вниз и замуровал там.
– А что будем делать с этими курочками? Надеюсь, мы не оставим их в живых? – заметил принц.
Слова его послужили толчком к забавам еще более ужасным, о которых скажу лишь то, что они по жестокости превосходили адские муки, и скоро с обитательницами монастыря было покончено.
Оба распутника, наконец, опустошили свои семенники и, увидев, что забрезжил рассвет, пожелали вернуться в мой дом. Там нас ожидал сытный роскошный завтрак, за которым нам прислуживали три обнаженные женщины, и мы от души утолили наш не на шутку разыгравшийся аппетит. После этого принцу вздумалось провести несколько часов со мной в постели, а мой любовник удалился в сопровождении двух молодых слуг и развлекался с ними до тех пор, пока солнце не вошло в зенит.
Отчаянные усилия и сопение старого филина не представляли большой угрозы для моей скромности, и все-таки после продолжительных и мучительных для меня упражнений ему удалось проникнуть в мою заднюю норку, впрочем, он недолго оставался там: Природа разбила вдребезги мои надежды, инструмент его согнулся, и бедняга, который так и не нашел в себе сил для оргазма, поскольку, по его словам, он уже два раза кончил нынче вечером, заснул тихо и мирно, уткнувшись своей противной физиономией в мои ягодицы.
Когда мы пробудились, Сен-Фон, не скрывая своего восхищения моими талантами, вручил мне чек на восемьсот тысяч франков, выписанный на имя королевского казначея, и вместе со своим другом покинул мой дом.
Все последующие званые вечера были похожи на самый первый, если не считать отдельных эпизодов, которые я постоянно варьировала благодаря своему неистощимому воображению.
Нуарсей присутствовал почти всегда, и за исключением принца посторонних в доме не было.
Так, в течение трех месяцев я твердой рукой вела свой корабль по бурливому морю наслаждений, и однажды Сен-Фон предупредил меня, что на следующий день мне предстоит совершить выдающееся в своем роде преступление. Ох, уж эти ужасные последствия варварской политики! И кто же, по-вашему, стал очередной жертвой? Уверена, друзья мои, что вы ни за что не догадаетесь. Это был родной отец Сен-Фона, шестидесятишестилетний господин, образец редкого благородства; его давно беспокоил беспорядочный образ жизни сына, и он начал бояться, что тот окончательно погубит себя; он не раз крупно разговаривал с ним, предупреждал его по-доброму, даже предпринимал кое-какие шаги при дворе к вящему неудовольствию Сен-Фона, вынуждая его оставить министерский пост, справедливо полагая, что беспутному наследнику лучше сделать это по своей воле, нежели уйти со скандалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80