Наконец он известил партнера о готовности расплатиться. От Кости требовалось лишь письменное подтверждение того, что получателем проката является отныне фирма «Сталь». И сегодняшние переговоры в лехманском бункере должны были завершиться обменом нескольких белых бумажек на пачки серо-зеленых, с портретами дядюшки Франклина.
Это сладостное предвкушение вполне заменяло Косте недостаток сахара в сомнительном напитке, который, повинуясь настоятельным напоминаниям Лехмана, все же приходилось время от времени прихлебывать.
– Еще чаю не желаете? – любезно осведомился Лехман, выставив на обозрение собеседника все богатое металлокерамическое оснащение своей ротовой полости.
«Нет! – мысленно отрезал Костя. – Денег желаю, морда твоя семитская!»
– Спасибо, достаточно, – вежливо ответил он и решительно бухнул на стол кофр, из которого извлек прозрачную целлулоидную папку. – Здесь оригиналы документов. Можете ознакомиться. Удостовериться, так сказать, в моей благонадежности.
– Зачем? – Лехман состроил оскорбленную мину почтенного семьянина, которому предложили подглядывать сквозь щелочку за переодевающимися подружками его дочери-школьницы. – Я и на комбинате не поленился побывать, и в тресте… Все в порядке, уважаемый! Я вам верю! – Еще не доведя свое пылкое признание до конца, он все же полез в папку, откопал там письмо о переадресовке проката и уткнулся в нее носом, чуть ли не обнюхивая каждую строчку. – Угу, угу, – приговаривал он, а, дочитав текст, поднял глаза на Костю и одобрительно произнес: – Что ж, это то, что от вас и требовалось. Каковы будут наши дальнейшие действия?
– Задаток, – напомнил Костя, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от нетерпения. – Сто сорок пять тысяч.
– Был такой уговор, – подтвердил Лехман. – А отгрузка когда?
– Сразу после получения задатка. – Костя заерзал на жестком стуле и несколько раз сменил переплетение ног, выдавая свое твердое намерение завязать их на мертвый узел и не сходить с места до тех пор, пока его требование не будет выполнено.
Несмотря на подозрительную нервозность, сквозившую в его поведении, пока что он говорил чистую правду. Вчера вечером Костя навестил управляющего трестом и предложил ему эти самые сто сорок пять тысяч за то, чтобы он дал команду об отгрузке, не дожидаясь перечисления всей суммы. Мужик моментально все понял, обильно вспотел и, перейдя на эзопов язык иносказаний, дал свое согласие. Но тут номер с отсрочкой платежа не проходил, о чем недвусмысленно говорил выразительный прощальный взор управляющего.
Теперь Костин взгляд приобрел очень сходное выражение, отчего его блекло-голубые глаза наполнились извечной тоской дворняги, ожидающей подачки… или удобного момента выхватить ее зубами у зазевавшегося доброхота любой ценой. Даже вместе с доверчиво протянутой рукой.
Он жаждал сделаться миллионером с той всепоглощающей страстью, которая по накалу могла сравниться с вожделением оскопленного евнуха, мечтающего поиметь весь вверенный ему гарем. И вот наконец долгожданное счастье оказалось таким близким и доступным, что Костю едва не корежило от преждевременных сладостных спазмов.
Бизнес, он как коллективный секс – наибольшее удовольствие получает главный инициатор. Впрочем, остальные участники коммерческой групповухи, затеянной Костей, тоже не рисковали остаться неудовлетворенными. Лапу сосало лишь государство, которое было для всех остальных партнеров понятием таким же мифическим, как, скажем, затонувшая Атлантида. Если все-таки запоздало возбудятся правоохранительные органы и пожелают получить свою порцию удовольствия, то флаг им в руки, трехцветный – так полагал Костя. Ищите-свищите потом истинного основателя фирмы «Бриз», это все равно что ветер в поле ловить!
Из задумчивости его вывел сделавшийся необыкновенно скрипучим голос Лехмана.
– Задаток, – произнес он с унылой обреченностью человека, вынужденного расстаться с деньгами. – И когда я увижу вас после вручения денег? Заметьте, со всеми необходимыми отгрузочными документами.
– Через три часа, – твердо сказал Костя. – Максимум – через четыре.
Мохнатые лехманские брови сползлись почти вплотную, когда он сказал:
– Лучше через четыре. Прежде чем расплатиться полностью, я должен удостовериться, что хотя бы один состав вышел с территории комбината.
– Как скажете.
Тяжело вздохнув, Лехман не менее тяжело встал, обогнул стол, запер дверь на ключ и достал из стенного шкафа красивый серый кейс, который бережно водрузил на стол. Выставил нужные цифры кода, щелкнул замками. Смерил Костю подозрительным взглядом и после некоторого колебания продемонстрировал содержимое чемоданчика. Там лежали аккуратные пачки стодолларовых купюр, теснящиеся, как шпроты в банке.
– Гм, – кашлянул Костя, прочищая внезапно сузившуюся гортань. – Кха!
– Вся сумма, – просто сказал Лехман. – Но считать будете потом. Сейчас просто получите свои… – он выхватил из чемоданчика несколько пачек, покоившихся отдельно в полиэтиленовом мешочке, и закончил: —…сто сорок пять тысяч.
– Здесь все? – Костин голос предательски дрогнул, сорвался на пионерский фальцет, каким хорошо петь про «орленка-орленка», но не очень удобно общаться с деловыми партнерами.
– Не сомневайтесь, – успокоил его Лехман. – Как в швейцарском банке.
В его тоне сквозило превосходство безвылазного завсегдатая цюрихских финансовых закромов, прямо дедушка Ленин какой-то!
Костя поймал себя на желании схватить протянутые деньги и бежать сломя голову, не дожидаясь добавки. Но он взял себя в руки. Слишком крупное дело проворачивалось, чтобы свести все к заурядному кидалову. Костин куш стоил почти в четырнадцать раз больше, и в придачу он находился прямо перед глазами, которые было невозможно оторвать от набитого деньгами чемоданчика.
Заметив застывший Костин взгляд, Лехман проворно убрал свои сокровища от греха подальше и напомнил:
– Вам надо спешить.
– Да, конечно, – очнулся Костя, пряча задаток в кофр, алчно чмокнувший замками. – Я могу идти? – спросил он как-то очень уж по-военному. Оставалось только каблуками прищелкнуть.
– Разумеется. Разве кто-то вас держит? – Лехман скупо улыбнулся и растопырил в воздухе пальцы: ручки-то вот они.
– Тогда до свиданья.
– А вот прощаться не будем, – нахмурился Лехман, который, кстати, не расщедрился и на приветствие. – Мы, надеюсь, ненадолго расстаемся?
Его взгляд внезапно преисполнился недоверчивой задумчивости. Испугавшись, что сейчас все пойдет прахом, Костя заторопился:
– Мне пора. Нужно всюду успеть.
– Непременно, – согласился Лехман, открывая дверь. – Надеюсь, что так оно и будет.
Поймав на улице извозчика, Костя помчался в трест «Вторчермет», где его баульчик полегчал ровно на сто сорок пять тысяч, собственными ушами услышал, как управляющий переговорил по телефону с директором комбината, и ринулся отслеживать свои составы. Несколько часов кряду он как ошпаренный носился по многочисленным службам комбината, сулил материальные поощрения, торопил, уговаривал, умолял, а его кофр тем временем пополнялся все новыми и новыми документальными подтверждениями реальности отгрузки.
С целой кипой накладных и распечаток номеров вагонов Костя вернулся обратно и уже в начале третьего дня нетерпеливо нажимал звонок перед знакомой ржавой дверью.
«Жаль, сумку не догадался по дороге прихватить, кофр может оказаться чересчур мал, – сетовал он, выжидательно раскорячившись на кирпичах над бурой лужей. – Но ничего, этот старый еврей свой чемодан отдаст, не обеднеет. Если уж на то пошло, то я ему заплачу. Хоть целую сотню. Теперь я могу тратить ежедневно и больше».
Платить, однако, было некому, а тратить в общем-то особо нечего. И запасная сумка Косте не пригодилась, потому что никто не спешил загружать в нее долларовые брикеты. Не открывалась железная дверь, хоть лбом в нее бейся! Стояла перед Костиными глазами, неподвижная и безразличная к его эмоциям.
Тщетно он пытался вдавить омертвелую кнопку звонка в каменную стену, напрасно барабанил в дверь кулаками, каблуками и даже мокрым кирпичом, поднятым из лужи. Ни ответа не было, ни привета.
Но Костя еще долго стоял по щиколотки в холодной воде, часто шмыгая носом и с горечью понимая, что насморк – не главная беда, которая приключилась с ним сегодня. Даже хронический простатит был сущим пустяком в сравнении с масштабами постигшей Костю катастрофы.
Его кинули. Облапошили, непринужденно и красиво, как дремучего таежного отшельника, позарившегося на выигрыш в лохотроне при первом же посещении столичной ВДНХ. Остановить отгрузку металлопроката было невозможно, поскольку юридически фирма «Бриз» уже потеряла на него все права. Отслеживать в одиночку вагоны и искать Лехмана в пункте назначения было по меньшей мере наивно. Поезд, как говорится, ушел. Ту-ту-уу! Чух-чух-чух!
Бесцельно пошлявшись по двору еще около часа, Костя побрел в отвратительно чавкающих башмаках прочь, а в голове его заезженной пластинкой крутилась издевательская поговорка про синицу в руках, которая лучше журавля в небе. Стоило лишь изгнать из мыслей назойливую синицу, как ее сменил недолго потанцевавший фраер, сгубленный собственной жадностью.
– Амбец, – причитал новоявленный фраер вполголоса. – Полный амбец с абзацем в придачу.
По возвращении в свой маленький холостяцкий рай Костя брезгливо выцедил стакан коньяка, соорудил парочку внушительных бутербродов и, пережевывая их без привычного вдохновения, постарался убедить себя в том, что, несмотря на всякие неприятные сюрпризы, жизнь прекрасна (протяжный горестный вздох) и удивительна (короткое сардоническое хмыканье).
На подмогу пришел уже изрядно хмельной внутренний голос. За два лимона баксов тебя могли запросто удавить в вонючем подвале, бубнил голос, удавить и замуровать в стене. Ты цел? Невредим? Значит, грех жаловаться на судьбу. Коньячком балуйся, балычок жуй, паштет мажь на белый батон погуще. Не кручинься понапрасну, не вешай буйную головушку, а лучше давай мы с тобой, Константин, на славу отдохнем от трудов неправедных, устроим себе маленький праздник, чтобы жизнь медом показалась! В общем, держи хрен морковкой, Константин.
Был настолько убедителен этот внутренний советчик, хорошенько поддавший коньячку, что Костя очень скоро проникся оптимизмом своего зеленого змея-искусителя.
Водя перепачканным паштетом пальцем по последней странице «Курганского вестника», он наугад выбрал одно объявление из десятков других, где речь шла о скрашивании досуга одиноким мужчинам, и набрал указанный номер.
Неведомая жрица любви была заказана с 18.00 до шести часов утра, причем Костя азартно поторговался со сладкоголосой диспетчершей, требуя скидку за долгосрочность своих намерений. Сбросили ему сущую мелочь, но и это было каплей бальзама на душу, отравленную ядовитым плевком Лехмана.
Потеряв два миллиона долларов, Костя внезапно сделался очень расчетливым и бережливым. Это был единственный, но несомненный плюс от преподанного жизнью урока.

Глава 2
Свинские забавы

– Тебе хорошо? – спросил пузан у Эльки.
Тяжелый, потный, вонючий, он и не думал заканчивать свое дело, а продолжал усердствовать сверху да еще интересовался, довольна ли она этим.
– О! – простонала Элька, едва сдерживаясь, чтобы не сбросить любопытствующего пузана с кровати на пол. – Ты такой классный… Я от тебя балдею.
– Правда? – Он польщенно засопел в две дырочки, хотя это было нелегко, учитывая обилие волос, торчащих оттуда.
– Конечно. Я прямо задыхаюсь.
Она не врала. Навалившаяся туша весила за сто килограммов, тут поневоле запыхаешься. А неугомонный пузан рад стараться! И хорошо бы продолжал гонять воздух своим пористым носом, похожим на вялую картофелину, а то разинул пасть от избытка чувств! Элька закусила губу, чтобы не скривиться от отвращения. Чеснок, дрянной табак плюс дешевая водка. Джентльменский набор, блин!
Экономил, видать, клиент на продуктах, чтобы сразу с двумя девочками оттянуться в областном центре. Раскошелился на одноместный номер – не люкс, конечно, но зато с холодильником и телевизором. Обзавелся газеткой, выложил 2 500 рублей за три часа «незабываемого времяпровождения в обществе очаровательных юных леди». Теперь это самое времяпровождение шло полным ходом. За скрашивание досуга одинокого мужчины по полштуки причиталось Эльке и ее напарнице Анжеле. Остальное уходило на прокорм «мадамихи» и ее многочисленных мордастых иждивенцев.
Анжеле еще повезло, отработала насосом через резинку и плескалась теперь под душем. А Эльке пришлось отдуваться за двоих. Пузан проклятый никак не желал от нее отвалиться. Или таблеток каких-нибудь наглотался, чтоб хотелось и моглось? – уныло предположила Элька. Если этот половой гигант намеревался за три часа наверстать все упущенное в жизни, то она себе не завидовала. Быстрей бы до душеспасительных бесед дело дошло, думала она, вперив взгляд в незамысловатый светильник, зависший прямо над ее головой. Даже паршивую водку хлестать стаканами была готова Элька, лишь бы на время угомонился этот ненасытный хряк с неубывающей потенцией.
– А так лучше? – не унимался тот.
Он облапил Эльку за тонкие лодыжки и задрал ее ноги к потолку, покряхтывая от натуги.
– Мм-мм, – протянула она, мотая головой по подушке от резкой боли.
Субтильна была Элька, несмотря на примечательный рост – 180 сантиметров. Оттого плохо переносила подобные акробатические трюки.
Пузан победно загоготал и задвигался еще активнее, стремясь вырвать из жертвы побольше оплачиваемых стонов и вздохов. Пришлось Эльке поработать рукой, щекоча и поглаживая то, что хотелось оторвать к едрене фене, превратив хряка в кастрированного борова. И заходила она вся ходуном, торопя события.
В свои 22 года, помимо пятилетнего сынишки Антошки, имела она на своем попечении также немощного отчима и ударившуюся в религию мать, не умеющую или не желающую заботиться о хлебе насущном. Родители проживали на Украине, оба одинаково сильно хотели кушать, а также имели множество других желаний и потребностей. Самых разнообразных. За их удовлетворение отвечала почему-то Элька.
Парализованного после многолетних беспробудных запоев отчима (обширный инсульт, именуемый в народе кондрашкой) приходилось обеспечивать лекарствами и свежей прессой, без которой он, видите ли, чувствовал себя живым трупом. Лучше бы по-настоящему окочурился, раз не способен самостоятельно стоять на ногах и зарабатывать себе на пропитание, привычно пожелала ему Элька, не забыв коротко помолиться об исполнении своей мечты. Она ненавидела этого человека. Все ее детские воспоминания были пропитаны запахом перегара, озвучены пьяным матом, расцвечены мамиными синяками.
Мама? Элька давно не называла ее так, даже в мыслях. Не могла простить мать за то, что однажды та привела домой мужика, превратившего их жизнь в сплошной ад без отпусков и выходных. Чувствуя свою бесконечную вину перед дочерью, мать вроде бы ничего никогда у нее не просила и тем более не требовала. Потупленный взгляд, поджатые губы – вот я какая, доченька, прости меня, дуру старую, если можешь.
Но это было напускное смирение, ханжество святоши, которой мать заделалась, когда снюхалась с мутноглазыми свидетелями Иеговы. И ведь отлично знала, чем занимается родная дочь в далеком Курганске! Тем не менее остерегалась называть Эльку вавилонской блудницей, ибо без ее грязных денег не смогла бы позволить себе даже лишнюю свечечку купить, не то что цветными журналами «Сторожевая башня» всю хату завалить до самого потолка.
Раньше единственной Элькиной отрадой был, конечно, Антошка. Первая трогательная улыбка, первый лепет, первые шаги. Уже ради этого стоило жить, и она жила, тянула свою лямку как проклятая, перла вперед и вперед, не останавливаясь ни перед какими трудностями. Малыш имел все, в чем нуждался, потому что Элька, отказывая себе в модных духах или лишних колготах, покупала ему витамины, одежду, обувь и, конечно же, игрушки, много красивых, ярких игрушек. Все было хорошо, пока Антошка удовлетворялся солдатиками и машинками, но пришло время, когда ему втемяшилась в голову игровая приставка с картриджами, и тогда пришла беда, такая же огромная, как прежняя радость.
Кинескоп старенького телевизора «Славутич», у которого пролеживал на пузе Антошка все свободное от других забав время, однажды взорвался. Он рассказывал потом, что как раз уничтожил враждебный космический корабль и решил, что его гибель сопровождается таким потрясающим эффектом.
1 2 3 4 5 6 7