На ближайшем к городу участке дамбы лежал множество тел погибших солдат Дионисия. Каждую ночь на большом острове проводили массовые кремации, и над лагерем осаждающих разносился тяжелый запах горелого мяса.
Если неудачная попытка Гимилка освободить Мотию и лишила горожан мужества, вида они не показывали. День и ночь на работающих под стенами города греков сыпались снаряды. Обстрел греков продолжался даже под ответным огнем катапульт, установленных на дамбе. Время от времени над храмом Ваала Хаммона поднимался дымок: предавали огню очередного отпрыска одной знатных финикийских семей. И каждый раз при виде этого дыма Зопириона охватывала радость. Хотя бы одного ребенка ему удалось избавить от такой страшной участи. Однако в то же время его охватывало беспокойство за свою семью. Он надеялся, что у них хватило здравого смысла остаться в Сиракузах.
Наконец, по дамбе повезли огромные осадные машины Дионисия — башни и тараны. Под непрекращающимся обстрелом в течение нескольких дней их одно за другим катили к стенам Мотии, поворачивали направо и закатывали на террасу. А там снова разворачивали и устанавливали передом к стене осажденного города.
Звуки горна ознаменовали начало нового этапа в осаде. К стене придвинули два стенобитных орудия. В башне на колесах был подвешен на цепях к потолку крепкий таран. Мощными ударами этих таранов начали разбивать каменную кладку. День и ночь — бум — бум — разносились звуки тяжелых ударов. Казалось, будто два сумасшедших бога немного не в такт колотят в космические барабаны. Как только люди в башни начинали уставать, их сменяли другие.
Жители Мотии обрушивали на крыши башен огонь, камни и тяжелые бревна. То и дело башни загорались. Тогда солдаты Дионисия откатывали их назад, тушили огонь и чинили. И сразу же подкатывали к стене, и атака продолжалась.
Наконец, стена перед одной из башен поддалась и рухнула в облаке пыли и с пугающим грохотом, зацепив саму башню. Запели трубы. В проем ринулись пехотинцы в бронзовых кирасах, наголенниках и шлемах с гребнем. На них дождем посыпались снаряды. Многие солдаты попадали, корчась от боли или безвольно осев — убитыми на месте. Но сзади подходили все новые и новые воины. Жители Мотии и их греческие наемники встречали нападавших щитом к щиту, кололи копьями, рубили мечами и топорами, бились в рукопашную. Снова и снова защитники города отражали атаки нападавших.
Тем временем люди Дионисия лопатами или просто голыми руками расчищали проход, оттаскивая обрушившиеся камни от стены. Потом поддалась стена перед вторым орудием, и завязалась еще одна кровавая схватка.
Мало помалу солдаты Дионисия укрепляли свое преимущество. Кирками, ломами и лопатами они расширили пролом в стене, обрушили часть стены над проломом, оттащили назад тараны и подкатили две осадные башни. Они представляли собой две деревянные башни на колесах высотой шестьдесят футов — выше высотных зданий Мотии — и достаточно узкие, чтобы могли проехать по извилистым улочкам города. Опасно раскачивающиеся башни катили сотни обливающихся потом солдат. Их защищали от вражеских факелов и тиглей зеленые кожаные покрывала, приколоченные гвоздями к тыльной стороне башен.
Но им не удалось проникнуть далеко в город, так как жители соорудили на улицах баррикады. Греческие солдаты принялись расчищать завалы перед застрявшими башнями. Другие бросились в дома по обе стороны улицы, срывая доски, которыми были заколочены двери и окна. С верхних этажей осадных башен перекидывали доски на крыши и в оконные проемы верхних этажей домов. По ним бежали в дома сиракузские солдаты. Но жители Мотии из своих укрытий бежали им навстречу. Где-то на середине доски завязывалась схватка, и враги с грохотом падали на мостовую. Схватки завязывались и на крышах домов, в комнатах и коридорах зданий, на лестницах.
Шаг за шагом атакующая сторона захватывала город, однако цена, которую пришлось заплатить, вселяла страх: счет числа убитых шел на тысячи.
Дионисий установил порядок с заходом солнца прекращать битву. И теперь, когда жители Мотии привыкли к такому ходу дел, обрушил на них внезапный ночной штурм. Для этого использовались ранее захваченные дома, а также воины ворвались в город через дюжину брешей в стене.
Защитники города, потеряв надежду, искали защиты в храмах или прятались в домах. Другие, понимая, какая участь им грозит, перерезали горло женам и детям, и в приступе последней ярости бросились в схватку, чтобы умереть на поле боя и унести с собой хотя бы несколько вражеских жизней. На улицах города шла кровопролитная битва.
Дионисий в сопровождении стратегов вошел в город сквозь одну из брешей в стене и увидел, как его опьяненные кровью солдаты режут всех подряд: стариков, женщин, детей.
— О чем думают эти идиоты? Интересно, как мне расплачиваться с ними за войну, если не останется пленников на продажу? Остановите их немедленно! — взревел Дионисий, повернувшись к полководцам. — Пройдите по улицам и передайте приказ: «Именем Дионисия прекратить все убийства!»
Зопирион вместе с остальными стратегами пытался остановить резню. Но, несмотря на их громкие крики «Остановить убийства», все было тщетно. Солдаты не обращали на них никакого внимания и продолжали бить, пытать и уничтожать.
Громко выкрикивая приказ, Зопирион направился в закрепленную за ним часть города. По пути он высматривал Абариша — дворецкого Илазара, так сильно влюбленного в греческую философию, который — если только он остался в живых — должно быть успел проверить эти идеи на практике. Так и не остановив кровопролития и отчаявшись найти Абариша среди живых или мертвых, Зопирион вернулся к Дионисию. Подошли и остальные полководцы.
— Идите снова. Но на этот раз кричите финикийцам, чтобы они спасались в греческих храмах! — распорядился тиран. — Идите и кричите: «Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!»
Дионисий повернулся к начальнику своих телохранителей.
— Агафий! Расставь людей всех греческих храмов. Пусть они защищают финикийцев, которые попытаются найти там спасение. Прикажи им громко выкрикивать мой приказ, когда они пойдут по городу. Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!
— А как же ты, господин? — спросил Агафий.
— Я сам позабочусь о себе. Обойдусь и без тебя.
Когда наступил рассвет, несколько тысяч выживших жителей Мотии большими группами сидели на полу в греческих храмах. У каждого храма стояла бригада телохранителей Дионисия, защищая ворота, ведущие внутрь. Вокруг болтались солдаты, с награбленным добром в руках и изрыгая угрозы. Их взгляды пылали страстным желанием продолжить кровопролитье.
Глаза Дионисия были красны от недостатка сна, тем не менее, в железной кирасе и алом плаще выглядел величественно. Тиран прошелся по улицам, усыпанным безжизненными телами, и теперь его плащ был испачкан кровью и дымом. Его полководцы еле держались на ногах от усталости. Горели некоторые дома. Часть стратегов пытались, правда почти безуспешно, организовать из воинов пожарные бригады.
Большинство солдат практически не поддавалось организации. Забыв о воинской дисциплине, они носились по городу в поисках добычи, ломали и выбрасывали из окон верхних этажей домов не понравившуюся им мебель и домашнюю утварь, тем самым создавая опасность для проходящих под окнами людей. Другие слонялись у ворот греческих храмов, однако не решались вступить в открытое противоборство с отрядами телохранителей Дионисия, защищавших жителей Мотии.
Лица воинов были искажены жаждой крови. Дионисий прекрасно понимал, что жизнь граждан Мотии, спасшихся на территории греческих храмов, висит на волоске.
— Если я не придумаю, как усмирить сукиных детей, то они перережут моих пленников. А они мои! — пробормотал тиран.
— Всех греческих наемников, сражавшихся на стороне Мотии, приказываю отделить от остальных пленников, связать и отвести на большую землю!
К полудню пленные греки — окровавленные, голодные и в одних рубахах и связанные — стояли длинными рядами на берегу неподалеку от начала дамбы. Вокруг них беспокойно ходили солдаты Дионисия — грязные, с блуждающими дикими глазами люди разных народностей.
Над ними возвышался сидящий на огромном скакуне Дионисий.
— … жители Мотии, какими бы подлецами они ни были, сражались за собственные жизни. Но эти гнусные изменники, эллины-перебежчики, эти чудовища и отцеубийцы — они не заслуживают легкой участи, — говорил тиран. — И мы должны преподать урок раз и навсегда всем эллинам, предложившим свое оружие непримиримым врагам Эллады. Мой приказ: придать их смерти!
Солдаты встретили слова Дионисия неистовой овацией, ударяя оружием по щитам. Они начали глумиться над пленниками, радостно взирая на их мучения и агонию. В этот день вдоль берега вставали крест за крестом. К заходу солнца все пленные греки были распяты на крестах, умирая долгой и мучительной смертью.
Что касается солдат Дионисия, то к ночи их жажда крови, боли и смерти была удовлетворена. Они спокойно присоединились к своим отрядом, отмыли в заливе кровь и грязь, вычистили и сложили оружие. Кто-то напился и горланил песни, кто-то играл в кости на захваченную добычу, а кто-то спал, как усталое животное, завернувшись в плащ. Многие собрались у лагерных костров, слушая истории и песни, будто добропорядочные миролюбивые граждане, которым в жизни не доводилось распять пленника.
А тем временем в поверженной и изрядно порушенной Мотии шел торг: пленника за пленником предлагали работорговцам.
Часовые прокричали о конце первой вахты. Зопирион шел вдоль длинного ряда крестов, выделявшихся на фоне звездного неба, и в который раз задавался вопросом: а правильно ли он поступил. У него было не больше иллюзий о смерти, чем у большинства людей его жестокого времени. Он знал, что кровавая бойня, свидетелем которой он явился, была полной противоположностью учению Пифагора. Но что он мог сделать для предотвращения резни либо во избежание личного присутствия? Если бы он последовал совету Архита и отказался от предложенного Дионисием назначения, то было бы убито еще большее число финикийцев: он был единственным из полководцев Дионисия, кто мог передать приказ о спасении в греческих храмах на финикийском языке.
В сущности, что еще мог сделать Дионисий? Лиши солдат зрелища массового убийства, и они самовольно уничтожили бы еще большее количество пленных. По правде говоря, мученики, висящие на длинном ряду крестов были наемными солдатами, и такой конец — нормальное завершение их профессиональной карьеры. И более того, думал Зопирион, его как наемного воина, в конце пути может ждать такая же участь. Вздрогнув, он завернулся в плащ и повернул к своей палатке.
Панорм
Дионисий построил армию на равнине за мысом Племирион к западу от Сиракуз. Несмотря на потери в сражениях, возвращение союзных сицилийских войск в родные полисы и оставленные во взятых городах контингенты войск, под его знаменами оставалось около пятидесяти тысяч человек. Один дивизион составляли жители Сиракуз, другой — наемники различных народностей. Они стояли длинными ровными рядами, и солнце играло на наконечниках копий, ветер раздувал на шлемах плюмажи из конского волоса.
Дионисий произвел смотр своих солдат, выразил им слова благодарности — кратко: он прекрасно понимал, что солдаты истосковались по дому — и приказал жителям Сиракуз сложить оружие. Оружие оставляли с громким лязгом. Многие складывали связки копий и щиты на телеги. Зопирион верхом на лошади стоял чуть позади Дионисия.
— Почему они складывают оружие, когда до Сиракуз еще так далеко? — шепотом спросил он у пожилого полководца.
Офицер фыркнул.
— Иногда, мой мальчик, твой ясный ум не заметен. Повсюду полно предателей, недовольных или агитаторов. Интересно, а чего можно ждать от нескольких тысяч человек, входящих в город с оружием в руках?
— Ох.
Получив разрешение, Зопирион побежал домой, полный страха, Коринна все-таки уехала в Мессану. Однако она была дома и встретила его с распростертыми объятиями, как будто они и не ссорились. После радостной встречи, когда Коринна и Херон повисли у Зопириона на шее, наперебой задавая вопросы, юноша обратился к приемному сыну.
— Херон, не хочешь до обеда поиграть на улице?
— А ты поиграешь со мной, Зопирион?
— Не сегодня. Мне нужно кое-что обсудить с твоей мамой.
— Тогда я останусь с вами. Я так тебя люблю!
— И я тебя люблю, мой дорогой Херон. Но мне нужно побыть наедине с твоей мамой.
— Почему, папа?
— Не бери в голову. Взгляни, вот тебе новенькая маленький медный обол. Сходи на рынок и купи себе сладкой воды, игрушку или что захочешь. Только не возвращайся до заката.
— Нет, я хочу поиграть с тобой.
— Или ты уходишь, или садишься учить алфавит!
— У меня нет никакого желания сегодня учить алфавит.
— Тогда иди. И забери свою монетку.
Зимой запасы оружия постоянно росли, хотя и не так быстро, как раньше. Зопирион снова приступил к работе в Арсенале и позвал Сеговака, Архита и помощника Абдашарфа обсудить особенности новой конструкции катапульты.
— Если лебедку установить чуть дальше, ребятам будет проще работать с ней: не придется стукаться костяшками пальцев о раму, — сказал Сеговак.
— А эти растяжки толще, чем нужно. Можно сделать ее не такой тяжелой… — предложил Архит.
— Да понравится это господину Зопириону, но господин Профимион предложил увеличить дальность полета, укрепив лук сухожилием, как делают скифы…
Как и предсказывал Архит, Зопирион оказался включенным в круг близких друзей Дионисия. Однажды вечером он и Архит, как и остальные, проводили вечер за чашей лесбосского вина в андроне дворца Дионисия под внимательными взглядами телохранителей тирана. Дамокл, тонкий и гибкий поэт, один из самых откровенных льстецов, превозносил достоинства и величие патрона, когда в комнату с письмом в руке вошел Дионисий.
Гости встали.
— Наконец, друзья мои, я получил из Неаполя письмо от Лифодема. Несомненно, оно касается закупок зерна для следующей кампании.
— Хвала богам, о, Дионисий, это превосходно! — выкрикнул Дамокл.
Дионисий взглянул на поэта и озадаченно сдвинул брови.
— Если я еще не открывал письма, откуда же тебе известно, плохие там новости или хорошие?
Это замечание никоим образом не вывело Дамокла из равновесия.
— Клянусь богами, Дионисий, какой великолепный упрек! У тебя на все готов ответ! Скорость мысли, свойственная богам, и прекрасно подвешенный язык — несомненно, ты самый выдающийся, удачливый и счастливейший из смертных! Если, конечно, ты на самом деле смертен.
— Спроси это у кирасы, которую я ношу, — ответил Дионисий. — Боюсь, утверждение о моем бессмертии можно проверить. Что касается счастья, почему бы тебе не поменяться со мной местами?
— Ох, нет, господин! — возопил Дамокл. — Неужели смертный решится занять место бога? Человек не может забраться на небо или жениться на Афродите. Мое собственное ничтожество только подтверждает абсурдность — нет, нечестивость — подобных идей.
— Когда-нибудь тебе придется ощутить все радости моего положения — сказал Дионисий. — Тогда возможно, ты перестанешь болтать о моем неописуемом счастье. Как продвигается работа над новой моделью катапульты, Зопирион?
Зопирион рассказал.
— Попытайся закончить модель к концу Антестериона. Карфагеняне взволнованы, и собираются отомстить за понесенное прошлым летом поражение. Мы должны опередить их.
Вечером того же дня Зопирион обсудил новость о грядущей кампании за ужином с Архитом и Коринной. Оба советовали ему убежать в Тарент. Но мучительные раздумья и отвращение к войне, возникшее в нем после падения Мотии, постепенно ушло. Он отказался.
— Если я покину службу Дионисия после первой же кампании, то создастся впечатление, что он разочаровался во мне и отправил в отставку уволил. К тому же подобные кампании достаточно безопасны для стратега. На этот раз будет несколько небольших осад, — аргументировал Зопирион свой отказ.
— Эх, старик. Боюсь, теперь ты и Дионисий смотрите в одном направлении, — заметил Архит.
— Не во всем! И замечаю его уловки. Однако не могу не согласиться, что в ряде случаев горожане управляют городом значительно хуже, чем личность, подобная Дионисию.
— Прекрасно, что тебя волнует твоя карьера. Но мне казалось, что семья должна стоять на первом плане, — вмешалась Коринна. — Пока ты вместе с ним гоняешься за славой, мы подвергаемся опасности.
— Хорошо, хорошо. Обещаю по завершении кампании покинуть службу. Я просто хочу упрочить свою репутацию, и все.
Всю последующую декаду Сиракузы будоражили слухи о стремительной подготовке карфагенян к войне. Зопириона и Архита пригласили на очередной обед для узкого круга приближенных к архонту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Если неудачная попытка Гимилка освободить Мотию и лишила горожан мужества, вида они не показывали. День и ночь на работающих под стенами города греков сыпались снаряды. Обстрел греков продолжался даже под ответным огнем катапульт, установленных на дамбе. Время от времени над храмом Ваала Хаммона поднимался дымок: предавали огню очередного отпрыска одной знатных финикийских семей. И каждый раз при виде этого дыма Зопириона охватывала радость. Хотя бы одного ребенка ему удалось избавить от такой страшной участи. Однако в то же время его охватывало беспокойство за свою семью. Он надеялся, что у них хватило здравого смысла остаться в Сиракузах.
Наконец, по дамбе повезли огромные осадные машины Дионисия — башни и тараны. Под непрекращающимся обстрелом в течение нескольких дней их одно за другим катили к стенам Мотии, поворачивали направо и закатывали на террасу. А там снова разворачивали и устанавливали передом к стене осажденного города.
Звуки горна ознаменовали начало нового этапа в осаде. К стене придвинули два стенобитных орудия. В башне на колесах был подвешен на цепях к потолку крепкий таран. Мощными ударами этих таранов начали разбивать каменную кладку. День и ночь — бум — бум — разносились звуки тяжелых ударов. Казалось, будто два сумасшедших бога немного не в такт колотят в космические барабаны. Как только люди в башни начинали уставать, их сменяли другие.
Жители Мотии обрушивали на крыши башен огонь, камни и тяжелые бревна. То и дело башни загорались. Тогда солдаты Дионисия откатывали их назад, тушили огонь и чинили. И сразу же подкатывали к стене, и атака продолжалась.
Наконец, стена перед одной из башен поддалась и рухнула в облаке пыли и с пугающим грохотом, зацепив саму башню. Запели трубы. В проем ринулись пехотинцы в бронзовых кирасах, наголенниках и шлемах с гребнем. На них дождем посыпались снаряды. Многие солдаты попадали, корчась от боли или безвольно осев — убитыми на месте. Но сзади подходили все новые и новые воины. Жители Мотии и их греческие наемники встречали нападавших щитом к щиту, кололи копьями, рубили мечами и топорами, бились в рукопашную. Снова и снова защитники города отражали атаки нападавших.
Тем временем люди Дионисия лопатами или просто голыми руками расчищали проход, оттаскивая обрушившиеся камни от стены. Потом поддалась стена перед вторым орудием, и завязалась еще одна кровавая схватка.
Мало помалу солдаты Дионисия укрепляли свое преимущество. Кирками, ломами и лопатами они расширили пролом в стене, обрушили часть стены над проломом, оттащили назад тараны и подкатили две осадные башни. Они представляли собой две деревянные башни на колесах высотой шестьдесят футов — выше высотных зданий Мотии — и достаточно узкие, чтобы могли проехать по извилистым улочкам города. Опасно раскачивающиеся башни катили сотни обливающихся потом солдат. Их защищали от вражеских факелов и тиглей зеленые кожаные покрывала, приколоченные гвоздями к тыльной стороне башен.
Но им не удалось проникнуть далеко в город, так как жители соорудили на улицах баррикады. Греческие солдаты принялись расчищать завалы перед застрявшими башнями. Другие бросились в дома по обе стороны улицы, срывая доски, которыми были заколочены двери и окна. С верхних этажей осадных башен перекидывали доски на крыши и в оконные проемы верхних этажей домов. По ним бежали в дома сиракузские солдаты. Но жители Мотии из своих укрытий бежали им навстречу. Где-то на середине доски завязывалась схватка, и враги с грохотом падали на мостовую. Схватки завязывались и на крышах домов, в комнатах и коридорах зданий, на лестницах.
Шаг за шагом атакующая сторона захватывала город, однако цена, которую пришлось заплатить, вселяла страх: счет числа убитых шел на тысячи.
Дионисий установил порядок с заходом солнца прекращать битву. И теперь, когда жители Мотии привыкли к такому ходу дел, обрушил на них внезапный ночной штурм. Для этого использовались ранее захваченные дома, а также воины ворвались в город через дюжину брешей в стене.
Защитники города, потеряв надежду, искали защиты в храмах или прятались в домах. Другие, понимая, какая участь им грозит, перерезали горло женам и детям, и в приступе последней ярости бросились в схватку, чтобы умереть на поле боя и унести с собой хотя бы несколько вражеских жизней. На улицах города шла кровопролитная битва.
Дионисий в сопровождении стратегов вошел в город сквозь одну из брешей в стене и увидел, как его опьяненные кровью солдаты режут всех подряд: стариков, женщин, детей.
— О чем думают эти идиоты? Интересно, как мне расплачиваться с ними за войну, если не останется пленников на продажу? Остановите их немедленно! — взревел Дионисий, повернувшись к полководцам. — Пройдите по улицам и передайте приказ: «Именем Дионисия прекратить все убийства!»
Зопирион вместе с остальными стратегами пытался остановить резню. Но, несмотря на их громкие крики «Остановить убийства», все было тщетно. Солдаты не обращали на них никакого внимания и продолжали бить, пытать и уничтожать.
Громко выкрикивая приказ, Зопирион направился в закрепленную за ним часть города. По пути он высматривал Абариша — дворецкого Илазара, так сильно влюбленного в греческую философию, который — если только он остался в живых — должно быть успел проверить эти идеи на практике. Так и не остановив кровопролития и отчаявшись найти Абариша среди живых или мертвых, Зопирион вернулся к Дионисию. Подошли и остальные полководцы.
— Идите снова. Но на этот раз кричите финикийцам, чтобы они спасались в греческих храмах! — распорядился тиран. — Идите и кричите: «Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!»
Дионисий повернулся к начальнику своих телохранителей.
— Агафий! Расставь людей всех греческих храмов. Пусть они защищают финикийцев, которые попытаются найти там спасение. Прикажи им громко выкрикивать мой приказ, когда они пойдут по городу. Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!
— А как же ты, господин? — спросил Агафий.
— Я сам позабочусь о себе. Обойдусь и без тебя.
Когда наступил рассвет, несколько тысяч выживших жителей Мотии большими группами сидели на полу в греческих храмах. У каждого храма стояла бригада телохранителей Дионисия, защищая ворота, ведущие внутрь. Вокруг болтались солдаты, с награбленным добром в руках и изрыгая угрозы. Их взгляды пылали страстным желанием продолжить кровопролитье.
Глаза Дионисия были красны от недостатка сна, тем не менее, в железной кирасе и алом плаще выглядел величественно. Тиран прошелся по улицам, усыпанным безжизненными телами, и теперь его плащ был испачкан кровью и дымом. Его полководцы еле держались на ногах от усталости. Горели некоторые дома. Часть стратегов пытались, правда почти безуспешно, организовать из воинов пожарные бригады.
Большинство солдат практически не поддавалось организации. Забыв о воинской дисциплине, они носились по городу в поисках добычи, ломали и выбрасывали из окон верхних этажей домов не понравившуюся им мебель и домашнюю утварь, тем самым создавая опасность для проходящих под окнами людей. Другие слонялись у ворот греческих храмов, однако не решались вступить в открытое противоборство с отрядами телохранителей Дионисия, защищавших жителей Мотии.
Лица воинов были искажены жаждой крови. Дионисий прекрасно понимал, что жизнь граждан Мотии, спасшихся на территории греческих храмов, висит на волоске.
— Если я не придумаю, как усмирить сукиных детей, то они перережут моих пленников. А они мои! — пробормотал тиран.
— Всех греческих наемников, сражавшихся на стороне Мотии, приказываю отделить от остальных пленников, связать и отвести на большую землю!
К полудню пленные греки — окровавленные, голодные и в одних рубахах и связанные — стояли длинными рядами на берегу неподалеку от начала дамбы. Вокруг них беспокойно ходили солдаты Дионисия — грязные, с блуждающими дикими глазами люди разных народностей.
Над ними возвышался сидящий на огромном скакуне Дионисий.
— … жители Мотии, какими бы подлецами они ни были, сражались за собственные жизни. Но эти гнусные изменники, эллины-перебежчики, эти чудовища и отцеубийцы — они не заслуживают легкой участи, — говорил тиран. — И мы должны преподать урок раз и навсегда всем эллинам, предложившим свое оружие непримиримым врагам Эллады. Мой приказ: придать их смерти!
Солдаты встретили слова Дионисия неистовой овацией, ударяя оружием по щитам. Они начали глумиться над пленниками, радостно взирая на их мучения и агонию. В этот день вдоль берега вставали крест за крестом. К заходу солнца все пленные греки были распяты на крестах, умирая долгой и мучительной смертью.
Что касается солдат Дионисия, то к ночи их жажда крови, боли и смерти была удовлетворена. Они спокойно присоединились к своим отрядом, отмыли в заливе кровь и грязь, вычистили и сложили оружие. Кто-то напился и горланил песни, кто-то играл в кости на захваченную добычу, а кто-то спал, как усталое животное, завернувшись в плащ. Многие собрались у лагерных костров, слушая истории и песни, будто добропорядочные миролюбивые граждане, которым в жизни не доводилось распять пленника.
А тем временем в поверженной и изрядно порушенной Мотии шел торг: пленника за пленником предлагали работорговцам.
Часовые прокричали о конце первой вахты. Зопирион шел вдоль длинного ряда крестов, выделявшихся на фоне звездного неба, и в который раз задавался вопросом: а правильно ли он поступил. У него было не больше иллюзий о смерти, чем у большинства людей его жестокого времени. Он знал, что кровавая бойня, свидетелем которой он явился, была полной противоположностью учению Пифагора. Но что он мог сделать для предотвращения резни либо во избежание личного присутствия? Если бы он последовал совету Архита и отказался от предложенного Дионисием назначения, то было бы убито еще большее число финикийцев: он был единственным из полководцев Дионисия, кто мог передать приказ о спасении в греческих храмах на финикийском языке.
В сущности, что еще мог сделать Дионисий? Лиши солдат зрелища массового убийства, и они самовольно уничтожили бы еще большее количество пленных. По правде говоря, мученики, висящие на длинном ряду крестов были наемными солдатами, и такой конец — нормальное завершение их профессиональной карьеры. И более того, думал Зопирион, его как наемного воина, в конце пути может ждать такая же участь. Вздрогнув, он завернулся в плащ и повернул к своей палатке.
Панорм
Дионисий построил армию на равнине за мысом Племирион к западу от Сиракуз. Несмотря на потери в сражениях, возвращение союзных сицилийских войск в родные полисы и оставленные во взятых городах контингенты войск, под его знаменами оставалось около пятидесяти тысяч человек. Один дивизион составляли жители Сиракуз, другой — наемники различных народностей. Они стояли длинными ровными рядами, и солнце играло на наконечниках копий, ветер раздувал на шлемах плюмажи из конского волоса.
Дионисий произвел смотр своих солдат, выразил им слова благодарности — кратко: он прекрасно понимал, что солдаты истосковались по дому — и приказал жителям Сиракуз сложить оружие. Оружие оставляли с громким лязгом. Многие складывали связки копий и щиты на телеги. Зопирион верхом на лошади стоял чуть позади Дионисия.
— Почему они складывают оружие, когда до Сиракуз еще так далеко? — шепотом спросил он у пожилого полководца.
Офицер фыркнул.
— Иногда, мой мальчик, твой ясный ум не заметен. Повсюду полно предателей, недовольных или агитаторов. Интересно, а чего можно ждать от нескольких тысяч человек, входящих в город с оружием в руках?
— Ох.
Получив разрешение, Зопирион побежал домой, полный страха, Коринна все-таки уехала в Мессану. Однако она была дома и встретила его с распростертыми объятиями, как будто они и не ссорились. После радостной встречи, когда Коринна и Херон повисли у Зопириона на шее, наперебой задавая вопросы, юноша обратился к приемному сыну.
— Херон, не хочешь до обеда поиграть на улице?
— А ты поиграешь со мной, Зопирион?
— Не сегодня. Мне нужно кое-что обсудить с твоей мамой.
— Тогда я останусь с вами. Я так тебя люблю!
— И я тебя люблю, мой дорогой Херон. Но мне нужно побыть наедине с твоей мамой.
— Почему, папа?
— Не бери в голову. Взгляни, вот тебе новенькая маленький медный обол. Сходи на рынок и купи себе сладкой воды, игрушку или что захочешь. Только не возвращайся до заката.
— Нет, я хочу поиграть с тобой.
— Или ты уходишь, или садишься учить алфавит!
— У меня нет никакого желания сегодня учить алфавит.
— Тогда иди. И забери свою монетку.
Зимой запасы оружия постоянно росли, хотя и не так быстро, как раньше. Зопирион снова приступил к работе в Арсенале и позвал Сеговака, Архита и помощника Абдашарфа обсудить особенности новой конструкции катапульты.
— Если лебедку установить чуть дальше, ребятам будет проще работать с ней: не придется стукаться костяшками пальцев о раму, — сказал Сеговак.
— А эти растяжки толще, чем нужно. Можно сделать ее не такой тяжелой… — предложил Архит.
— Да понравится это господину Зопириону, но господин Профимион предложил увеличить дальность полета, укрепив лук сухожилием, как делают скифы…
Как и предсказывал Архит, Зопирион оказался включенным в круг близких друзей Дионисия. Однажды вечером он и Архит, как и остальные, проводили вечер за чашей лесбосского вина в андроне дворца Дионисия под внимательными взглядами телохранителей тирана. Дамокл, тонкий и гибкий поэт, один из самых откровенных льстецов, превозносил достоинства и величие патрона, когда в комнату с письмом в руке вошел Дионисий.
Гости встали.
— Наконец, друзья мои, я получил из Неаполя письмо от Лифодема. Несомненно, оно касается закупок зерна для следующей кампании.
— Хвала богам, о, Дионисий, это превосходно! — выкрикнул Дамокл.
Дионисий взглянул на поэта и озадаченно сдвинул брови.
— Если я еще не открывал письма, откуда же тебе известно, плохие там новости или хорошие?
Это замечание никоим образом не вывело Дамокла из равновесия.
— Клянусь богами, Дионисий, какой великолепный упрек! У тебя на все готов ответ! Скорость мысли, свойственная богам, и прекрасно подвешенный язык — несомненно, ты самый выдающийся, удачливый и счастливейший из смертных! Если, конечно, ты на самом деле смертен.
— Спроси это у кирасы, которую я ношу, — ответил Дионисий. — Боюсь, утверждение о моем бессмертии можно проверить. Что касается счастья, почему бы тебе не поменяться со мной местами?
— Ох, нет, господин! — возопил Дамокл. — Неужели смертный решится занять место бога? Человек не может забраться на небо или жениться на Афродите. Мое собственное ничтожество только подтверждает абсурдность — нет, нечестивость — подобных идей.
— Когда-нибудь тебе придется ощутить все радости моего положения — сказал Дионисий. — Тогда возможно, ты перестанешь болтать о моем неописуемом счастье. Как продвигается работа над новой моделью катапульты, Зопирион?
Зопирион рассказал.
— Попытайся закончить модель к концу Антестериона. Карфагеняне взволнованы, и собираются отомстить за понесенное прошлым летом поражение. Мы должны опередить их.
Вечером того же дня Зопирион обсудил новость о грядущей кампании за ужином с Архитом и Коринной. Оба советовали ему убежать в Тарент. Но мучительные раздумья и отвращение к войне, возникшее в нем после падения Мотии, постепенно ушло. Он отказался.
— Если я покину службу Дионисия после первой же кампании, то создастся впечатление, что он разочаровался во мне и отправил в отставку уволил. К тому же подобные кампании достаточно безопасны для стратега. На этот раз будет несколько небольших осад, — аргументировал Зопирион свой отказ.
— Эх, старик. Боюсь, теперь ты и Дионисий смотрите в одном направлении, — заметил Архит.
— Не во всем! И замечаю его уловки. Однако не могу не согласиться, что в ряде случаев горожане управляют городом значительно хуже, чем личность, подобная Дионисию.
— Прекрасно, что тебя волнует твоя карьера. Но мне казалось, что семья должна стоять на первом плане, — вмешалась Коринна. — Пока ты вместе с ним гоняешься за славой, мы подвергаемся опасности.
— Хорошо, хорошо. Обещаю по завершении кампании покинуть службу. Я просто хочу упрочить свою репутацию, и все.
Всю последующую декаду Сиракузы будоражили слухи о стремительной подготовке карфагенян к войне. Зопириона и Архита пригласили на очередной обед для узкого круга приближенных к архонту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38