Между ними вспыхнуло холодное голубое пламя, не обжигавшее кожу. По крайней мере он лишний раз убедился в том, что в этом доме духи предков еще не обделили его своей поддержкой. Он зажег свечи, и спальня сразу же стала выглядеть чуть уютнее в их теплом желтом свете.
Все, за исключением толстого слоя пыли, оставалось таким же, как много месяцев назад. Правда, тогда здесь спал Газеус. Когда Люгер подумал об этом, его глаза превратились в льдинки, припорошенные пеплом.
Он помог Сегейле раздеться и уложил ее в кровать, укрыв двумя одеялами. Несмотря на теплую ночь, ее била мелкая дрожь. Он понимал, что ей есть чего бояться в этом мрачном доме, встретившем ее столь негостеприимно. Впрочем, в подземелье Фруат-Гойма было хуже, но там Люгер знал, кто его настоящий враг…
Сегейла легла на спину и закрыла глаза, пытаясь скрыть свое беспокойство. Он испытывал к ней бесконечную нежность и новую для него потребность отвести от любимой все беды. Ее живот возвышался хорошо заметным бугром, и Люгер остро ощущал, насколько беззащитны в этой спальне его женщина и его будущий ребенок…
Сам он, конечно, не спешил впервые в жизни лечь в супружеское ложе. Вместо этого он осмотрел небольшой тайный арсенал, спрятанный в спальне и подобный тем хранилищам смертоносных игрушек, которые находились почти в каждой комнате дома. А ведь о некоторых, оставшихся от отца, он даже не подозревал.
Заряжая перстень отравленными иглами и обматывая удавку вокруг запястья, он осознал, что совершает чисто ритуальные действия. Схватка с кабаном дала ясно понять, что отныне его основным оружием станет меч земмурских рыцарей, соединивший его с мертвецами посредством какой-то непостижимой магии. Он даже знал теперь возможности этого меча, но был еще не слишком уверен в своей способности вызвать помощь рыцарского Ордена, а главное – в своей готовности заплатить за нее вечными страданиями бессмертной души…
Тем не менее кровь Газеуса и вероломно потревоженный дом взывали к мести.
Люгер осматривал полутемные комнаты дома, по-настоящему опасаясь только одного – услышать крик Сегейлы. Сейчас любой магии он предпочел бы нескольких верных людей, но он был один, если не считать кучера, затаившегося на ночь в конюшне. К тому же Люгер не доверял гарбийцу.
На втором этаже не было непрошеных гостей. Только в одной из комнат Слот обнаружил следы недавней трапезы и приметы карточной игры. Судя по записям на карточном столике, играли трое… Узкая дорожка, протоптанная в пыли, вела из комнаты к лестнице, как будто гости никогда не отклонялись от раз и навсегда выбранного маршрута.
Люгер поднялся в библиотеку и застал в ней ужасный беспорядок. Когда-то уютный зал выглядел так, как будто здесь что-то искали – притом искали в лихорадочной спешке. Свечи выгорели полностью. Один подсвечник был опрокинут, ковер залит вином и чернилами, несколько древних пергаментов разорвано, книги, брошенные на столе и на полу, были раскрыты, и на страницы оседала пыль. Слот осмотрел их. Оказалось, что это были исключительно древние тома по магии и оккультным наукам.
Горки пепла на полу и в медной жаровне, а также обгоревшие кости свидетельствовали о попытках совершить некий ритуал. Теперь Люгер мог допустить, что какому-то безумцу или же человеку, напуганному до смерти, срочно понадобился рецепт спасения, заклинание, помощь, ответ на вопрос, который был важен, как жизнь и смерть… Вот только нашел ли он то, что искал?..
Стервятник заметил свою гадательную колоду, лежавшую на каминной полке, и, повинуясь безотчетному импульсу, поднял верхнюю карту. Когда рассеялось облачко пыли, он увидел, что это Сфинкс – самая загадочная и самая изменчивая из карт Оракула, жившая своей собственной жизнью. Насколько он помнил, детали на ней никогда не повторялись.
Сейчас у Сфинкса, покоившегося на черном монолите, была огромная грудь кормящей самки и безмятежное лицо спящей женщины. Люгер узнал это лицо и побледнел… В правом углу карты он заметил маленькую фигурку человека, который, возможно, ожидал пробуждения Сфинкса и был, казалось, раздавлен этим бесконечным и безнадежным ожиданием…
Люгер перевернул карту, потом снова открыл ее. Мелькнула черная рубашка с красной каймой. На вновь открывшейся картинке человека уже не было…
В одной из спален третьего этажа Люгер наконец обнаружил пылающий камин, разобранную кровать с пятнами крови на простынях, приготовленную для двоих, множество предметов женского туалета, одежду, белье, мужской плащ и оружие. Одного взгляда, брошенного на оружие, было достаточно, чтобы Люгер понял, кто спал в этой комнате. Опустошенные винные бутылки из его погребов соперничали в количестве с черными свечами, расставленными в узлах замысловатой фигуры, начертанной углем на каменном полу.
Спальня выглядела мрачным и больным местом. Вдобавок воздух в ней был пропитан запахом ладана и какого-то менее ароматного вещества. Слот коснулся ладонью кровати – простыни были еще теплыми. Он вернулся к лестнице и увидел на ней следы, ведущие наверх.
Верхний этаж, почти целиком отведенный под Зал Чучел, тоже был пуст. Здесь Люгер обнаружил изрубленное в куски чучело летучей мыши – одного из тел Верчеда Хоммуса, его злейшего и непримиримого врага, побежденного им когда-то в жестокой воздушной схватке… Люгер вспомнил встречу в Фирдане за игорным столом, и на его лице возникла зловещая ухмылка, не обещавшая Хоммусу ничего хорошего. Похоже, враги пытались заставить Люгера заплатить старые долги…
Он прошел вдоль длинных рядов запыленных чучел и мумий, черпая в этом мрачноватом месте темную силу для предстоящей мести. Он знал приблизительную историю каждого мертвеца, оказавшегося здесь по вине его предков, но особенно хорошо знал тех, кого уничтожил лично. Люгер даже выбрал место для кабана, лежавшего сейчас в подъездной аллее, и решил на следующий же день вызвать бальзамировщика из Элизенвара.
Первобытная сила и злоба переполняли его, когда он вышел из Зала Чучел и стал подниматься на чердак. Деревянные ступени протяжно скрипели под ногами, но он не обращал внимания на эти звуки.
Прогулявшись по просторному чердаку и спугнув спящих птиц, он остановился у окна с выбитым стеклом. Связанные с ним воспоминания были не слишком приятными. Через это окно он вернулся сюда в теле стервятника после покушения на него в доме Геллы Ганглети, и с этого началась история со Звездой Ада. Какая история начиналась теперь?..
Слот вылез через разбитое окно на крышу и остолбенел. Он увидел мужчину, стоявшего на одной из каминных труб, на которую и при дневном свете было бы весьма затруднительно забраться. Мужчина стоял к нему спиной, обратив лицо к небу. По-видимому, его взгляд был прикован к сияющей луне…
Человек оставался совершенно неподвижен; при других обстоятельствах его можно было бы принять за изваяние, воздвигнутое каким-то извращением, но Люгер-то знал, что перед ним не изваяние.
Стараясь не шуметь, он стал приближаться к трубе. Вокруг расстилался голубой океан леса, и застывший пейзаж выглядел прекрасной и совершенной декорацией к какому-то абсурдному спектаклю. Фигура человека в белых одеждах безраздельно господствовала над миром, и, казалось, она вобрала в себя лунный свет. Бледная гладкая кожа еще больше усиливала сходство этой фигуры со статуей.
Люгер обошел трубу и оказался на самом краю крыши. Он бросил взгляд вниз и отступил на шаг, чтобы унять головокружение. Он находился над восточным крылом дома, к которому примыкал парк. Вблизи поблескивало зеркало пруда. Ночная птица тоскливо закричала в ветвях.
Люгер поднял голову и посмотрел на человека, забравшегося на трубу. Это действительно был Верчед Хоммус, и у него были жуткие глаза сомнамбулы. Снизу Слот видел только желтые полукружия белков, но и этого было достаточно, чтобы понять: Хоммус не видит его и, погруженный в иную реальность, даже не подозревает о его присутствии.
Раб лунного света был одет в одно только нижнее белье и безоружен. Поэтому Люгер не стал убивать его мечом. Стервятника завораживала эта фигура, застывшая в бесконечности ночи и подчинившаяся мистическому влиянию ночного светила. Однако Люгеру все же предстояло разгадать еще одну загадку: кто сделал ЭТО с циничным, беспощадным и храбрым человеком, каким был Верчед Хоммус?..
Пора было возвращаться к Сегейле. Он и так уже злоупотреблял ее терпением.
– Хоммус! – дико выкрикнул он, торжествуя и давая выход своей ненависти.
Человек на трубе нелепо дернулся, словно пронзенный копьем, и покачнулся, теряя равновесие. Люгеру показалось, что в последнее мгновение перед падением Верчед очнулся, но не успел осознать того, что с ним происходило. Бессмысленный взгляд так и не остановился ни на чем; через секунду Хоммус шагнул вперед.
Его тело ударилось о крышу и скатилось с нее. Люгер видел, что к этому моменту его враг был уже мертв – его голова была повернута под неестественным углом. Падая вдоль стены дома, тело Хоммуса обломало ветви деревьев, и одновременно с их треском Стервятник услышал истошный женский крик.
Ужасное предчувствие заморозило его внутренности, но через секунду он понял, что крик донесся со стороны парка, а не из окон дома. Люгер посмотрел вниз и увидел обнаженную женщину, бегущую от пруда к дому. Она была безумна или охвачена истерикой. Он не мог понять, рыдает она или смеется на бегу, но с облегчением осознал, что это не Сегейла. Женщина не была беременна и имела очень темные волосы. На ее руках и ногах сверкали браслеты. Она бежала хаотически, многократно меняя направление и натыкаясь на мраморные статуи и стволы деревьев.
Услышав крики и догадываясь, что испытывает Сегейла, Люгер бросился к дому.

Глава третья
КОВАРНЫЙ ПРЕДОК

Утешив свою возлюбленную, Стервятник отправился разыскивать сумасшедшую любительницу ночных прогулок. На этот раз было достаточно выйти из дома и обогнуть восточное крыло. Здесь он увидел женщину, застывшую над телом Хоммуса, и отметил про себя, что фигура у нее весьма и весьма соблазнительная. То есть именно такая, какой должна быть фигура Геллы Ганглети. Перед мысленным взором Люгера тотчас же промелькнули бурные любовные сцены в ее спальне. В этом он остался верен себе, а спустя несколько секунд убедился в том, что не ошибся насчет Геллы.
Ветка хрустнула под его каблуком, и женщина стремительно обернулась. Увидев его, она сдавленно завыла, как будто перед нею оказалось нечто более жуткое, чем призрак. Вначале он даже не узнал Геллу – она разительно изменилась. Ее зрачки были невероятно расширены, а под глазами залегли черные круги. Лицо, обтянутое сухой бледной кожей, казалось вырезанным из дерева; на нем почти не выделялись обескровленные губы. От Геллы исходил незнакомый приторный запах. Вблизи Люгер увидел, что все ее тело покрыто множеством царапин и шрамов; из некоторых ран и сейчас сочилась кровь.
Он знал госпожу Ганглети как коварную, сильную, изощренную в интригах и опасную даму, но сейчас она была до смерти напугана чем-то. Очевидно, гибель Хоммуса она восприняла как еще одно звено в цепи происходивших здесь зловещих событий… Соблазн прикончить ее прямо сейчас был велик, но Люгер вовремя одумался – вспомнил, что знает еще далеко не все.
Чтобы вывести Геллу из шокового состояния и прервать душераздирающий вой, он с силой ударил ее по щеке. Длинные влажные волосы взметнулись и залепили ей рот. Тогда он схватил ее за руку и поволок в дом, бросив лишь беглый взгляд на труп Хоммуса. Несмотря на сломанную шею, у того был удивительно умиротворенный вид, а на теле полностью отсутствовали следы крови… Всего за одну ночь Люгер пополнил свою коллекцию мертвых врагов еще двумя экземплярами. Но почему-то он не слишком обрадовался этому.
Ганглети почти не сопротивлялась; скорее, она напоминала тяжелую куклу, которую Люгеру приходилось вести за собой. Он запер дверь на засов и толкнул Геллу в первое попавшееся кресло, где она и осталась сидеть в довольно рискованной позе. Несмотря на ужасный вид, эта женщина возбуждала его (Люгер давно избавил Сегейлу от своих посягательств в связи с ее беременностью). Согрешив в мыслях, он решил принести Гелле какую-нибудь одежду.
Убедившись в том, что его пленница вряд ли способна сбежать, Слот поднялся на третий этаж и выбрал самое скромное из ее платьев. На обратном пути он раздумывал над тем, как объяснит Сегейле появление в доме еще одной дамы, особенно когда Гелла придет в себя и снова станет разговорчивой и опасной.
Он не успел ничего придумать. Зрелище, открывшееся его взгляду, лишило его подвижности второй раз за эту ночь.
Возле кресла, в котором развалилась Гелла, стояла его старая кормилица и чем-то поила любовницу Хоммуса. Сцена была более чем двусмысленной, и старуха хорошо понимала это. Может быть, потому у нее был вид побитой собаки.
Придя в себя от изумления, Люгер вспомнил, что так и не удосужился заглянуть в комнаты слуг на первом этаже. Он подошел к Ганглети и швырнул ей платье, после чего сел в кресло напротив и остановил тяжелый взгляд на предавшей его старухе.
В кубке, из которого пила Гелла, было теплое вино, и вскоре она погрузилась в забытье. Кормилица продолжала стоять рядом, с безвольно опущенными руками. Люгер не видел ее лица. Однако в ее позе была покорность, граничившая с идиотизмом.
– Где Анна? – спросил он наконец. Анной звали его молодую служанку. Старуха молчала, и он понял, что это молчание может продолжаться очень долго.
– Ты что, оглохла?! – заорал он, но это привело лишь к тому, что старуха закрылась от него рукой, щурясь, словно ослепленная ярким светом.
– Оставь в покое глупую женщину, – спокойно и твердо сказал кто-то за спиной Стервятника. Он вскочил, держа наготове меч.
На полутемной лестнице стоял некто в черном монашеском одеянии. Человек откинул с головы капюшон, и Люгер увидел узкое лицо в обрамлении длинных седых волос. Черты этого лица были ему хорошо знакомы, потому что весьма напоминали его собственные.
Догадка поразила его, как удар грома, но еще раньше он услышал тихий вздох, с которым старая кормилица упала в обморок. Кубок выпал из ее руки и покатился по каменному полу. Его никто не поднял.
Люгеру полагалось бы испытывать какие-то чувства при виде отца, исчезнувшего в день его появления на свет и отсутствовавшего более тридцати лет, но эта неожиданная и почти невероятная встреча вызвала в нем лишь глухое раздражение. Несколько часов сна казались недостижимым блаженством. Разве мог он позволить себе уснуть в эту ночь жутких чудес?..
Его мозг вяло оценивал происходящее. Прежде всего старик мог и не быть его отцом, несмотря на внешнее сходство. Это казалось наиболее правдоподобным объяснением, однако интуиция подсказывала нечто другое…
Некоторое время он молча рассматривал человека в черном, пытаясь понять, не является ли тот существом вроде Шаркада Гадамеса. При этом в его памяти даже всплыла одна из древних пьес, написанная задолго до Катастрофы. В той пьесе сын повстречался с призраком своего подло убиенного отца…
И наконец, с каким-то леденящим чувством, Люгер приготовился принять истинное положение вещей.
Он медленно опустился в кресло, почти завидуя Ганглети. Сейчас бокал вина не помешал бы и ему.
Человек в черном пересек зал и уселся в кресло, стоявшее в отдалении, у окна. Лунный свет падал на него сзади, превращая седые волосы в некое подобие нимба. Люгер видел, что человек улыбается, но не мог понять, что означает эта улыбка. Возможно, она ничего не означала.
– Значит, у меня будет внук… – сказал отец Люгера после долгой паузы. Сказал без всякой радости. У него был приглушенный голос, заставлявший прислушиваться к каждому слову. Ему нельзя было отказать в странном очаровании заговорщика или пожилого любовника. Но это очарование быстро рассеялось, оставив после себя неприятный осадок.
– Лучше бы ему вовсе не родиться, – продолжал старик. – Я убил бы его собственными руками, но для этого понадобилось бы вспороть материнский живот, а ты едва ли переживешь это… Но зачем тебе тогда вообще жить?..
Слушая этот жутковатый бред, Стервятник пытался понять, кто находится ближе к безумию – Гелла Ганглети или старый кривляющийся шут, который был его отцом?.. Тем не менее его шутки пугали по-настоящему.
– Ты был наверху? – агрессивно спросил Стервятник.
– Да, я видел твою женщину. Поздравляю… У тебя неплохой вкус. Впрочем, эта тоже когда-то была недурна. – Старик показал в сторону госпожи Ганглети, кое-как укрытой платьем, и подмигнул Люгеру, как будто разделял его увлечение женским полом. Впрочем, по-видимому, так оно и было.
Слот слишком устал, чтобы посвящать остаток ночи обмену ничего не значащими фразами. У него сложилось впечатление, что предок ведет с ним какую-то невразумительную игру.
1 2 3 4