Эдуард Анатольевич Хруцкий: «Истина»

Эдуард Анатольевич Хруцкий
Истина





Эдуард Анатольевич ХруцкийИстина Пролог 1943 г. Варшава. Новый Свят. дом 5 — Продолжайте, продолжайте. Сидите.Полковник Смысловский махнул рукой: мол, что вы, полноте, мы же не на строевом смотре.— Я слушаю с большим интересом, Рискевич. Кстати, я так и не собрался вас спросить: почему вы были капитаном Королевской югославской армии?— Вы позволите курить, господин полковник?— Конечно.Начальник Белорусского отдела «Зондерштаба-Р» капитан Рискевич достал пачку сигарет, на которой теснились башни минаретов, щелкнул зажигалкой.— Турецкие, — полковник взял пачку, раскрыл, понюхал. — Чудный табак. Какой запах!— Прошу, господин полковник.— Нет, воздержусь. Стараюсь курить как можно меньше. Поэтому не достаю хорошего табака. Курю немецкие. Так что с югославской армией?— Мне было пять лет, когда мы попали в Югославию.— Ваш отец служил у Врангеля?— Да. Знаете, дети эмигрантов любят таинственно говорить, что их отцы камергеры и тайные советники. Мой отец был штабс-капитаном. Но тем не менее он был специалист, личный механик генерала Ткачева. Лучшего летчика России. Ткачев перешел на службу к югославам и взял моего отца. Я окончил кадетский корпус, потом училище.— Потом вас завербовали мы?— Да. Когда началась война, я начал работать в абвере.— Ну что ж. Мы уклонились от главной темы. Но меня всегда интересовали такие люди, как вы. Странное время, странные человеческие судьбы.Полковник Смысловский покривил душой. Он знал все о капитане Рискевиче. Как, впрочем, и о других сотрудниках всех четырех отделов, входящих в структуру «Зондерштаба-Р», или иначе Особого штаба Россия, который он возглавлял с сорок первого года. Начальник второго отдела контрразведки по личному составу обер-лейтенант Бондаревский не зря ел свой хлеб.И капитан Рискевич прекрасно знал это. Но начальство предложило ему сегодня такую форму отношений, и он принял ее.— Господин полковник, давайте пройдем в аппаратную, там вы сможете услышать запись разговора.— Пожалуй.Рискевич встал. Высокий, стройный, черные волосы разделял аккуратный пробор.«А он красив, — подумал полковник. — Красив, обаятелен, умен. Таких любят женщины, да и мужчину он вполне может расположить».В приемной навстречу им вскочил из-за стола адъютант шефа лейтенант Хмельневский.— Я в аппаратной, — бросил полковник.Шли они по слабо освещенному коридору, да и зачем яркий свет в «Восточной строительной фирме Гильген». Именно эта вывеска была привинчена к дверям дома.— Как вам удалось записать разговор? — спросил полковник.— Он влюбился в женщину, нашего агента. Она пригласила его к себе, мы и установили эту громоздкую технику. Наш разговор записан на пластинки, ну а потом перевели уже на пленку.— Я послушаю первоисточник.Сначала раздалось шипение, потом звук, похожий на хлопанье двери, потом усиленный техникой голос Рискевича.— Вы, наверное, удивились, увидев меня здесь?Опять шипение и длинная пауза.— Ну что же вы молчите?— Кто вы? — спросил человек после длинной паузы. Голос его был встревоженным и ломким.— Не доставайте пистолет. Он все равно не стреляет. Неужели вы думаете, что я настолько глуп, что не предусмотрел этого? И не бледнейте, я не из команды безопасности. Иначе вас бы взяли у дома, отвезли на Жолнежскую, 5. А там… Впрочем, что я вам рассказываю, вы же сами прекрасно понимаете — что там.— Кто вы?— Не нервничайте. Хотите сигарету? А выпить? У меня с собой есть неплохой коньяк.Опять длинная пауза. Потом вновь голос Рискевича.— У вас есть право выбора. Или мне придется отдать вас людям из службы безопасности, и они выкачают из вас все. Или вы соглашаетесь сотрудничать с военной разведкой, то есть со мной, и отдаете мне людей, которых должны встретить завтра.— Я не сделаю этого.— Не торопитесь. Вам всего двадцать лет. Я знаю, вы любите женщин и жизнь красивую любите. Как вы жили? Вспомните. Я не намного старше вас, а уже увидел, что такое подлинная жизнь. Жизнь, когда ты живешь не ради догматических химер, а ради себя. Человек должен иметь деньги, это независимость и удовольствия. Понимаете? Вы умрете, и никто не узнает об этом. А те, кто послал вас сюда, будут хорошо есть, сладко спать и любить своих баб. А вы умрете не просто, вы погибнете как предатель, об этом позаботимся мы. Вас проклянут ваши родные, для которых Надымские лагеря станут недоступной мечтой.— Ну, а если я скажу?— Свобода, полная свобода. Хотите оставайтесь у нас, уезжайте в Европу, живите там. Хотите в лес, к своим…— Стоп, — сказал Смысловский.Оператор поднял звукосниматель проигрывателя.— Вы взяли его на страхе.— Да. Но он очень хотел жить, этот молодой человек.— А что же дальше?— Дальше, — Рискевич усмехнулся, — дальше он сдал нам опергруппу, «пианиста». И мы отпустили его в лес.— Не понял? — полковник встал.— Я прострелил ему мягкие ткани руки и поцарапал бок.— Что дальше?— Дальше, к сожалению, он погиб, партизанская база была уничтожена с воздуха и окружена, не ушел ни один человек. Часть убиты, остальные погибли в болоте.— Жаль, он нам мог бы пригодиться. Пойдемте, — Смысловский направился к двери.В кабинете полковник сел на диван, расстегнул воротник, приспустил галстук.— Этот человек знал о задании группы?— Нет, — Рискевич покачал головой, — он был обыкновенным связным.— Но ведь кто-то давал ему задания?— Был резидент, но он ушел в отряд. Резидентом должен был стать один из пришедших.— Жаль, что вам не удалось взять их живыми.— Это было безумно сложно, господин полковник, четверо прекрасно подготовленных профессионалов. Наш человек постучал и отошел, один открыл дверь, и сразу же ударил пулемет. Они установили его на столе. Мы потеряли двадцать человек, они взорвали себя гранатами.— Их надо было брать при высадке.— Места высадки никто не знал. Кроме того, мы не могли блокировать улицу и дом. Иначе бы они вообще ушли.— Дело сделано. Сидите, сидите, — Смысловский встал, прошелся по кабинету, — мы знали лишь, что они должны были связаться с поляками. Совместная акция. Весьма серьезная. Но сути ее не знал и наш польский источник.Полковник подошел к окну. Чуть отодвинул маскировочную штору. За темным стеклом угадывались очертания улиц, шпиль костела, кусок отеля «Палас». В Варшаве была ночь. Над городом висела плотная темнота. Окончился еще один день войны. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ — Московское время пять часов. Маяк продолжает свою работу. Слушайте песни в исполнении Анне Вески.«Возьмите меня с собой», — запела актриса.Он выключил приемник и остановил машину.Тишина сначала испугала его. Было так тихо, что, казалось, в мире нет ни города, ни машин, ни самолетов. Солнце высвечивало березы, и они стояли необыкновенно белые и яркие.Он огляделся. Эта часть леса была пустынна. Не зря он целую неделю, по утрам, изучая местность, приезжал сюда.Он вчера нашел узкий тупичок в густом кустарнике и загнал туда машину. Теперь заметить ее можно было, только подойдя вплотную.Пора. Он открыл кейс, проверил полиэтиленовые мешки, достал пистолет, навинтил глушитель и снова спрятал. Пора. *** Роса. Березы. Солнце. Тишина.Дети спали, но Лиза не выключала приемник. Она слушала песню. Она слушала Анне Вески, ее прерывающийся, как после сильного бега, голос и пыталась вспомнить фильм, в котором впервые прозвучала эта песня. Лиза шла по двору к сараю, пританцовывая в такт песни.Утро было солнечным и радостным.Ее ждал привычный день. Добрые заботы и радость человека, нашедшего свое счастье в семье. Она открыла дверь сарая, и корова, увидев ее, замычала, словно здороваясь.Лиза поставила приемник на пол и начала доить корову.Первые струи молока звонко ударились о дно ведра. *** Генерал-полковник в отставке Архипов просыпался всегда в шесть. Зимой и летом. Много лет подряд.Комната его была на втором этаже дачи. В ней не было ничего лишнего.Одну стену занимал книжный шкаф с мемуарами и военной справочной литературой, все остальные были завешаны картами, на которые генерал наносил топографические обозначения сражений минувшей войны.Он уже выпустил одну книжку воспоминаний, а сейчас работал над новым трудом, который не только охватывал ту локальную ситуацию, в которой ему приходилось участвовать лично, но и отражал его масштабные раздумья по поводу войны в целом, на всех театрах боевых действий.Кроме полок, в комнате стоял заправленный с казарменной строгостью топчан и грубо сколоченный стол. В маленьком коридорчике приткнулся шкаф с кителями и шинелью генерала. Он никогда не носил штатского костюма.Много лет назад, после войны, по настоянию жены, он пошил дорогой бостоновый костюм. Прошел в нем ровно двадцать минут, вернулся домой и переоделся в форму. С тех пор он никогда не снимал ее.Вот и сегодня на стуле висела форменная рубашка, отутюженные брюки, рядом стояли матово начищенные туфли.В одних трусах и тапочках Архипов спустился по винтовой лестнице вниз. На первом этаже также царила военная строгая чистота.Сын Архипова в Москву приезжал редко, а внук-суворовец лето проводил на юге у родителей матери. На даче вместе с генералом жил его постоянный шофер Семен Михеевич. Он тоже вышел на пенсию, был одинок и коротал свою жизнь рядом с генералом.— Здорово, Михеич, — сказал генерал, выйдя на крыльцо.Михеич довольно оглядел своего бывшего командира. Плотного, мускулистого, в длинных сатиновых трусах.— Начали, товарищ генерал?— Начали.Михеич поднял тяжелое ведро с колодезной водой и окатил Архипова.— Ух! — крякнул генерал. — Хорошо-то как. Ух! — И, отряхивая воду, побежал по дорожке, специально проложенной вдоль забора. Потом он делал зарядку, легко подбрасывая вверх тяжеленные гири.Так ежедневно начинал свой день генерал Архипов. Поэтому врачи на диспансеризации сбегались смотреть на семидесятитрехлетнего мужчину, никогда ничем не болевшего. Военные ранения в счет не шли.Михеич глядел на генерала с нескрываемой нежностью. Любовь и уважение к этому человеку он пронес через всю жизнь. И был счастлив, что свою старость он коротает рядом с Архиповым. А что может быть лучше для одинокого старика? Пустая квартира в Тушино, телевизор да домино?Архипов поднялся на террасу, сел к столу. На сковородке шипела глазунья на сале.— Лиза молоко не приносила? — спросил генерал.— Пока нет.— Вчерашнего по стакану не осталось? — спросил Архипов для порядка, зная, что молоко есть.У Михеича и раньше всегда, даже в лихие военные годы, находилась банка консервов, сухари и стопка. Михеич налил два стакана молока.— Сосед не вставал? — Генерал отхлебнул глоток.— Пока не видно.За забором снимал дачу писатель Бурмин. Сегодня он особенно был нужен Архипову. Генерал закончил первую часть своего труда и хотел показать ее Бурмину.— Значит, спит, — недовольно пробурчал генерал и пошел к себе на второй этаж.А Игорь Бурмин не спал. Он уже два часа сидел на разобранной постели и курил. Курил натощак, чего не делал со времен службы в армии. Он вообще просыпался рано. Друзьям говорил, что в его доме поселился маленький трубач, который, чтобы ни случилось, подносит летом к губам серебристый альт около шести. Ежедневно в половине седьмого Игорь садился работать.Сегодня трубач перепутал время, и Игорь проснулся в пятом часу.Нет, не трубач его разбудил, а тоска.Вчера в ЦДРИ показывали новый фильм Виктора Горелова, вернее, это была творческая встреча с ним, и, вполне естественно, они с Борей Новиковым оделись во все дорогое и красивое, как любил говорить Витька, поехали туда для моральной поддержки.Зал был полон. И, как ни странно, пришло очень много писателей, что уже сам по себе факт примечательный. Так как их любимые коллеги стараются ходить только на те мероприятия, где кого-то критикуют.Конечно, пришли актеры, работники кино, журналисты и много было просто читателей Виктора Горелова, людей добрых и восторженных.Но ввиду того, что билеты на вечер были весьма лимитированы, а Горелов — писатель модный, конечно, были «все». «Все» составляли особую категорию зрителей. Они не имели никакого отношения к искусству. Книг они практически не читали, фильмы смотрели только на просмотрах по видео, но тем не менее они всегда появлялись на премьерах, кинофестивалях, престижных вечерах и концертах.Они нагло втыкали свои новенькие «Мерседесы» и «Вольво» среди потертых «Жигулей» работников искусств. Их дамы были в туалетах от престижных европейских портных, в ресторанах именно они занимали лучшие столы, и официанты в первую очередь обслуживали их, а не тех, кто считался хозяевами творческих домов.Присутствие «всех» придавало любому творческому мероприятию особую значимость.Вечер удался. Витька говорил интересно и остро, люди слушали хорошо, и вопросы посылали толковые. В перерыве, перед фильмом, они с Борисом решили выпить кофе.— Пошли в «Кукушку», — предложил Новиков.Ох, уж эта «Кукушка»! Дивное место для своих. Только для актеров.Только для тех, кто подлинный хозяин этого дома. Стена сделана из аквариумов. Светятся они зеленоватым светом, поэтому интимно здесь, уютно и тихо.Аллу он увидел сразу, она поднималась из бара, глядя перед собой никого не видящими глазами. Но тем не менее она увидела его, освободила плечи от руки спутника и подошла.— Здравствуй, Игорь.— Здравствуй, Алла.Так вот какой ее новый «ами»! Кажется, его зовут Сергей. Среднего роста, коренастый, светлые волосы делит точный пробор, лицо крупное. И одет хорошо. Крепкий, знающий себе цену мужик.— Что ты решил с квартирой? — спросила Алла.— У твоих родителей прекрасная квартира, зачем тебе моя?— Ты мужчина, ты сам хотел, чтобы мы расстались…— После того, как ты везде стала появляться с этим человеком.— Это мое дело, а не твое. Никаких вещей я тебе не отдам.— Так не делают, Алла, — вмешался Борис. — Так не поступают.— Не тебе меня учить.— Алла, — Игорь старался говорить спокойно, — ты бы могла до развода…— Ах, до развода! Ты считаешь, что до развода я должна запереть себя в четырех стенах. Хватит. Я и так два года мучилась с тобой. Поехать на юг — проблема.— А теперь? — зло спросил Игорь.— Ты так не смотри. Мой новый муж умеет жить. А ты… Да даже если он пойдет тебе навстречу, ты его все равно не догонишь.— Я вам не помешаю? — подошел к ним Сергей.— Нет, не помешаешь, — повернулась к нему Алла, — я давно хотела сказать Игорю все, что о нем думаю.— Может быть, для этого мы найдем другое место? — У Игоря перехватило дыхание.— Зачем? Пусть все знают.Игорь видел ее торжество. Она спокойна, элегантна, с ней преуспевающий мужчина.А он, Игорь, стоит и волнуется, и рядом бородатый Борька.Уж слишком разителен контраст! Она и ее Сергей спокойные, респектабельные, беззаботные и — они с Новиковым. Словно из разных миров пришли они сюда.— Я думаю, что нам все же нужно поговорить не здесь.— А о чем, собственно? — лениво процедил Сергей.— Вам-то я об этом докладывать не собираюсь.Голос у Игоря стал твердым, одна фраза этого наглого деляги вновь вернула ему уверенность и злость.— Слушай меня внимательно, — Сергей угрожающе надвинулся…— Вы, может быть, предложите мне выйти с вами? — усмехнулся Игорь.— Я тебя, козел, иначе достану. Пошли, — Сергей рванул Аллу за руку.На них уже стали оборачиваться. Много знакомых, слишком много.Значит, вечером начнутся телефонные звонки с пересказом.И вот, сидя утром на постели, Игорь Бурмин все время вспоминал этот нелепый, злой разговор. И лицо Аллы, и глаза Сергея этого.Ах, память, ты как болото засасываешь в себя все: и горькое, и прекрасное! А потом воспоминания, как пузыри, поднимаются и лопаются, а иногда горят зыбким, мерцающим огнем, словно болотный газ. Как было бы хорошо нажать кнопку и стереть из памяти все неприятное и стыдное! Ах, как к месту вспомнил в своей повести покойный Юрий Трифонов слова Достоевского, что человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько и несчастья!Конечно, если абстрагироваться от всего и вспомнить слова Горелова, что главное счастье — работа, то все происшедшее за последние два года пустое и ненужное. Не стоящее ни жалости, ни душевных затрат. Но Горелов — счастливый человек, а он — нет. Душевный комфорт для Бурмина был очень важным, без этого работа не шла. И хотя все хвалили, он сам чувствовал, что она не идет, а значит, не получается так, как хочет он.Игорь Бурмин работал трудно и тяжело. Он не писал романов, его твердой привязанностью стал документ.Документ для Бурмина был не ограничительными рамками, а возможностью проникновения во время, о котором пишешь. Он так и шел в своей работе от документа к документу, разворачивая перед читателем не выдуманную, а подлинную жизнь.И сейчас он работал над повестью, он еще не знал, какой по объему она будет, видимо, небольшой, но работа захватила его, как и судьбы людей, живших в далеком сорок третьем… Но горел, горел болотный газ воспоминаний.
1 2 3 4