Глава пятая

ЗЕНКАЛИ ВЗБУНТОВАЛСЯ
Не успели в парламентском зале смолкнуть последние слова монаршей речи, как специальный выпуск «Голоса Зенкали» в мгновение ока разошелся у уличных торговцев и все население острова обо всем узнало. Сказать, что сообщение произвело фурор, было бы слишком слабо — всех последствий не смог предусмотреть даже Ганнибал.
Гинка, которые многие годы пребывали в блаженной уверенности, что обладателями истинного божества являются они одни, восприняли новое открытие с нескрываемой враждебностью. Еще бы: ведь само сознание того, что у них есть настоящее божество, а у фангуасов такого нет, давало им как этническому меньшинству основание ставить себя выше большинства. И вот теперь они этого лишились! «Как это наши соперники посмели воскресить пересмешника, истребленного столько лет назад?» — негодовали они и с упорством, достойным лучшего применения, принялись дискредитировать сенсационную новость, распуская слухи, будто никакого пересмешника нет и все это — обычная утка. Они договорились до того, что газета якобы была куплена, что объявление о находке пересмешника —
всего лишь средство для надругательства над чувствами и чаяниями этнического меньшинства, и вообще вся эта история — шитый белыми нитками заговор сильных против слабых.
Со своей стороны, фангу асы, которые из поколения в поколение испытывали комплекс неполноценности по причине отсутствия у них истинного божества, восприняли известие о возвращении пересмешника очень бурно и радостно. А посему наивно думать, что они, стиснув зубы, проглотили обиды и насмешки со стороны гинка. И в самой столице, и в селениях, где испокон веков представители обоих племен жили по принципу: худой мир лучше доброй ссоры, обстановка стала быстро накаляться. Сперва борьба ограничивалась словесными перепалками. Потом всплыли прошлые обиды и дошло до кулаков. Поначалу счет разбитым носам и выбитым зубам шел на единицы, затем на десятки, но ситуация явно грозила выйти из-под контроля. Пришлось задействовать зенкалийскую полицию: после стольких безмятежных лет, когда самым большим происшествием считалось препровождение в участок не в меру нализавшегося забулдыги, а самым значительным подвигом — находка украденных цыплят, стражи законности и порядка оказались на линии огня. То-то радовался начальник зенкалийской полиции, бывший старший инспектор полиции Глазго Ангус Мак-Тавиш — еще бы, ведь его подчиненным наконец-то предоставился шанс продемонстрировать, на что они способны, и доказать, что гимнастические упражнения и соревнования по рукопашному бою, на которые ушли годы подготовки и которым находилось применение разве что во время Бернсовых празднеств,— отнюдь не пустая забава! Его затеи называли показухой… Что ж, пусть убедятся в обратном и возьмут свои слова назад! К несчастью, при всяком споре берущий на себя неблагодарную роль посредника сам неизбежно оказывается битым и той и другой стороной. Стоило в дело вмешаться полиции, как вся ярость, с которой фангуасы и гинка сражались друг против друга, мгновенно обернулась против стражей закона и госпиталь в Дзамандзаре мигом наполнился констеблями с разбитыми носами, сломанными ногами и проломленными черепами.
Между тем «Императрица Индии» держала курс на Зенкали и в положенный час бросила якорь у зенкалийских берегов. Прибывшие на торжества лоумширская бригада легкой инфантерии, флотский оркестр и команда по физическому воспитанию, представлявшая королевский воздушный флот, сойдя на берег в самом беззаботном настроении, неожиданно вынуждены были выступить в роли миротворческих сил. Они ждали, что их встретят цветами и улыбками добродушные зенкалийцы, не говоря уже об очаровательных зенкалийках, а вместо этого их встретили бранью, угрозами и градом камней, ни один из которых, к счастью, не попал в цель. Нетрудно догадаться, как разочарованы были бравые вояки — они-то надеялись блаженно провести салют, а потом уже отвести душу с курочками Мамаши Кэри. И вот, здрасьте пожалуйста, им вручают крышки от мусорных баков вместо щитов и посылают на раскаленные от солнца улицы Дзамандзара усмирять толпы разбушевавшихся фангуасов и гинка!
Сэр Осберт и высшие военные чины нашли убежище в Доме правительства под охраной королевской лейб-гвардии. Но и в Доме правительства ситуация стала накаляться. Тамошний повар, выходец из племени гинка, повздорил с дворецким, который был фангу асом, и тот вскрыл ему череп открывалкой для консервов. В результате в голове у бедняги-повара все тонкости и хитрости кулинарного искусства перепутались, и как он ни старался, все обитатели Дома правительства сошлись во мнении, что его кушаниями можно только свиней кормить. К тому же у Изумрудной леди, едва она прослышала о сенсации, возникла навязчивая идея, что к ней вот-вот ворвутся островитяне и передушат всех ее цесарок на жаркое. Спросите, с чего ей это пришло в голову? А вот с чего: до нее дошло, что виновницей возникшей заварушки стала какая-то птица, но она не понимала какая и решила от греха подальше запереть все свои сорок цесарок в гостиной — целее будут.
В эти смутные дни негодование Питера, вызванное возникшей глупой ситуацией, несколько смягчалось тем, что он проводил время в обществе своего дядюшки. В их компанию входили также хрупкий старец-маразматик в звании маршала авиации; рябой, словно грецкий орех, и к тому же беспробудно пьяный бригадир; контр-адмирал с красным, как земляника, лицом и круглыми голубыми глазами истого морского волка — в том смысле, что они были абсолютно пусты; и лорд Хаммер1 (ну, это был парень не промах, не зря носил такое имя!). Забавно было смотреть,
^Хаммер– по-английски «молот».
как вся четверка пробиралась к своему утреннему кофе по ковру из цесарочьего помета.
Между тем ситуация на острове становилась все хуже. И католический, и протестантский миссионеры одновременно почувствовали, что от них отходит верная паства, по большей части состоявшая из фангуасов. Единственной, от кого никто не ушел, была Джу. Поэтому, когда отец О'Мэлли и его преподобие Брэдстич пригласили ее пойти с ними во дворец для заявления протеста, она согласилась крайне неохотно.
– Отвратительно… Это же богохульство… Поклоняться птице…— сказал королю отец О'Мэлли. По мере того как негодование его возрастало, его ирландский акцент становился все более густым, словно овсяная каша.— Вы же глава государства! Явите собой пример, положите этому конец! Неужели вы не понимаете?
– Име-е-енно так, име-е-енно так,— проблеял его преподобие Брэдстич, вытирая пот с лица, похожего на толстенную сальную свечу.— Не мне вам рассказывать, как это подрывает основы христианства! Вчера я читал проповедь всего лишь четверым.
– Какой стыд!.. Какой позор!..— вторил О'Мэлли.
Кинги возлежал в своем кресле и любезно смотрел на них. Затем он обратился к Джу, которая еще не брала слова.
– Ну а вы что скажете, ваше преподобие Длиннаяшаль?
– А мне-то что? Мне все равно,— сказала Джу, слегка возмущенная тем, что ее привели сюда да еще заставляют
выступать.— Меня все это не касается. Я так и сказала своей пастве: можете относиться к пересмешнику как вам заблагорассудится, я все равно никого из вас не прогоню. Мое мнение — Бог создал пересмешника прежде человека, и Божью волю мы обязаны уважать. Если ты боготворишь птицу— значит, почитаешь одно из творений Божьих, а следовательно, почитаешь и Его Самого. Так я считаю.
– Но это же идолопоклонство, — промямлил отец О'Мэлли.
– Не-е-гоже так поступать истинному христианину,— проблеял Брэдстич.— Вы ме-е-е-ня удивляете, Длиннаяшаль.
– Не перестану заявлять, что это — подрыв истинной веры,— пробурчал О'Мэлли.— Это нужно прекратить.
Услышав это, Кинги, до того мирно возлежавший на подушках, вдруг сел.
– Я, кажется, не учу вас, чему поклоняться, а чему не надо,— холодно заявил он.— Мы, зенкалийцы, почли бы такое за дерзость. Ну так вот: завтра я издам указ — всем иностранцам или начать почитать пересмешника, или по кинуть Зенкали. Что вы на это скажете, а?
Отец О'Мэлли вздрогнул, как будто Кинги ударил его.
– И это… после стольких лет моей работы… после того, как я спас столько душ?
– Э-э-это… будет ве-е-есьма ре-е-е-троградный шаг,— проблеял Брэдстич.
Джу печально улыбнулась Кинги:
– Я так считаю — твой остров, поступай как знаешь,— сказала она.— Но мне будет очень жаль его покинуть.
Король долго смотрел на них, а затем вздохнул.
– Ну-ну, не беспокойтесь. Такого указа я не издам,— сказал он, и миссионеры вздохнули с облегчением.
– Вместе с тем,— продолжил он, подняв могучую розовую ладонь,— попрошу выслушать, все, что я скажу, чтобы вы не забывали, где находитесь. Если хотите знать мою точку зрения — мне все равно, что вы там проповедуете, лишь бы это не причиняло вреда другим. Оценивая позиции всех троих, я скажу без обиняков: права Джудит
Длиннаяшаль. У меня нет ни малейшего намерения вмешиваться в верования моего нарбда, и я не собираюсь при водить их в соответствие с вашими, кстати сказать, весьма эксцентричными представлениями о божественном. Если кто-нибудь из моего народа пожелает обратиться в вашу веру, он имеет на это полную свободу. Равно как и полную свободу веровать во все, что ему нравится, лишь бы это не шло во вред Зенкали. Вы всегда должны помнить следующее: то, что один человек почитает как божество, для другого, может статься,— просто волшебная сказка. Но ведь и божества, и волшебные сказки имеют право на существование в этом мире.
– Кинги, да вы остры, как гвоздь! — с удовлетворением сказала Джу.
– Благодарю,— величественно произнес Кинги.
Он встал с кресла, давая понять, что аудиенция окончена, и поникшие духом представители католической и англиканской церквей, а также торжествующая Джу побрели к выходу.
– Ну, ребята,— сказала она, когда вся троица покинула дворец,— мне пора. Моя паства меня заждалась. У нас сегодня занятия по хоровому пению.
Ей явно хотелось насыпать соперникам соль на раны.
…В смутной ситуации, когда едва ли сотый понимает, что творится вокруг, когда каждый ожидает зла от любого себе подобного, когда никто не стесняется в средствах для достижения цели, люди начинают принимать на веру любую чушь, которую они в нормальных обстоятельствах пропустили бы мимо ушей. Когда кто-то пустил слух, что вся популяция пересмешников была тайком отловлена и спрятана не где-нибудь, а в Английском клубе, в этом ни на минуту не усомнился ни один зенкалиец. В результате у стен Английского клуба сошлись воинственная группа гинка, вознамерившаяся перебить пойманных птиц, и команда крепких, как сталь, фангуасов, вознамерившаяся их защитить.
События развернулись в тот блаженный час, когда все английские поселенцы на Зенкали, общим числом около тридцати пяти душ, блаженно попивают напитки со льдом, флиртуют с чужими супругами (обычно в самой бесхитростной манере, не требующей похвальбы остроумием), почитывают «Панч» или «Иллюстрейтед Лондон ньюс» месячной давности, играют на бильярде или в крокет, а то и просто сидят на скамеечках и обсуждают поведение аборигенов. Несмотря на то что в последние дни поведение черномазых становилось все возмутительнее, англичане были по-прежнему убеждены, что благополучно отсидятся за высокой, аккуратно подстриженной живой оградой из ги-бикуса. Что бы там ни творили снаружи зенкалийцы, англичане верили, что здесь, в ухоженном райском уголке, они в полной безопасности. Каково же было их удивление, когда высокая живая ограда оказалась поверженной лавиной воинственно настроенных фангуасов и гинка.
Табби Фотескью, удалой регбист с богатейшей мускулатурой и без единой извилины в мозгу, схватил крокетный молоток и проломил несколько черепов — как фангуас-ских, так и гинкаских. Потребовались дружные усилия пяти дюжих зенкалийцев обеих этнических групп, чтобы совладать с ним и окунуть головой в заросший лилиями пруд, являвшийся одной из ботанических достопримечательностей Английского клуба.
Куда горестнее оказалась судьба Мелани Трит — хрупкой старой девы, любимым занятием которой было мазюкать акварельки на сюжеты из жизни зенкалийцев. Ее загнал в угол близорукий да к тому же вдрызг пьяный фангуас и поцеловал в обе щеки. После этого случая в творчестве мисс Трит стали все явственнее проступать эротические мотивы.
Во время свалки у владельца амеловой плантации Сэнди Шора сбили с носа и втоптали в землю очки. В результате острота его зрения упала практически до нулевой. Не в силах вынести такой обиды, бедняга Шор кинулся с крокетным молотком на секретаря клуба Билла Меллора, которого принял за вожака аборигенов, и поверг наземь, лишив сознания. За мужа вступилась миссис Меллор. Прежде она слыла безобидной тихоней, мухи не обидит: вязала себе крючком да варила варенье. Но на сей раз она была до того разгневана нападением на своего благоверного, что невольный обидчик тут же получил по затылку бутылкой рома со сливками. Удар не только послал его в нокаут, но и оставил порядочный шрам на скальпе.
Суматоха была полная. Лужайки для гольфа и для игры в кегли, за которыми ухаживало, как за малыми детьми, не одно поколение англичан, стали похожи на вспаханное поле — так катались по ним мятежные зенкалийцы и добропорядочные англичане. Мачете и бильярдные кии, дубинки и крокетные молотки, копья и бутылки нанесли непоправимый ущерб ухоженному торфяному покрытию. В этот момент самый активный и зловредный участник свалки из племени гинка решил стяжать себе лавры Герострата. Вспышка — и пламя охватило веранды, поползло по клинообразным доскам, и вскоре изящное белое здание Английского клуба полыхало как свеча. Погибли и чучела звериных голов, и многолетнее собрание подшивок «Панч», и пожелтевшие групповые фотографии старейших членов клуба, и картотека действительных членов, не менее сложная и интригующая, чем родословное дерево королевской семьи какой-нибудь из малых европейских монархий. К тому времени когда подоспели лоумширский контингент, полиция и пожарная бригада, от здания осталась только горстка тлеющих углей. Территория же клуба выглядела так, будто по лужайкам и клумбам прогулялось стадо бегемотов. Каждой из двух имеющихся на Зенкали карет «скорой помощи» пришлось сделать по десять рейсов, чтобы перевезти в госпиталь всех участников побоища. А так как здешний госпиталь явно не был рассчитан на последствия подобных событий, пришлось демонтировать один из шатров, предназначенных для праздничных торжеств, и перенести его в госпитальный сад для приема пострадавших. Давно не видывала такого наплыва «постояльцев» и местная тюрьма, так что всех, кто проявил меньшую активность во время событий, пришлось отпустить по домам, взяв с них торжественную клятву, что, когда надо будет, сами явятся для отсидки.
И гинка, и фангу асы расценили налет на Английский клуб как свою крупнейшую победу. По мнению же англичан, героическая оборона клуба настолько измотала силы противника, что ее можно было рассматривать как большой стратегический успех, превосходящий по значению Дюнкеркскую операцию.
Между тем возник еще один источник возмущения. Военный контингент, уже высадившийся на Зенкали, получил подкрепление: в дзамандзарский порт вошел фрегат Ее Величества «Конрад», длительное время несший службу на море без захода в порты. Вполне естественно, первое, куда нацелился экипаж, было заведение Мамаши Кэри. Представьте же себе тревогу и разочарование бравых моряков, когда они от миротворческих сил на острове узнали, что Кармен призвала своих юных леди ко всеобщей забастовке в знак протеста против планов затопления пересмешников.
– Пусть гово'ят что хотят, мои до'огие,— доверительно сказала Кармен Питеру и Одри.— Я обожаю зве'ей и птиц и не поте'плю жестокости, ни за какие ков'ижки. Когда я думаю о том, что этим бедным созданиям г'озит затопление, у меня се'дце к'овью обливается. Пусть и у моих ку'очек се'дце к'овью обливается! Я заявляю: «Девушки! Никаких услуг джентльменам, пока п'облема не будет аз'ешена и уг'оза для этих бедных созданий не будет лик-види'ована».
Гнев и возмущение бравых вояк были настолько сильны, что они готовы были собственными руками передушить этих самых пересмешников, если бы знали, где их найти и как распознать.
Тем временем капитан Паппас пришел из Джакарты с очередным пополнением для заведения Мамаши Кэри в количестве шести штук. Кроме них, на его посудине прибыла большая группа разношерстных журналистов и телевизионщиков. Все они выглядели настолько изможденными, что стало ясно: новые кадры Мамаши Кэри времени в пути даром не теряли. Впрочем, их ждал отдых: Кармен немед-ленно ввела их в курс происходящих событий и девушек не пришлось долго уговаривать присоединиться к стачке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26