Жизнь замечательных людей – 495

OCR М. Н. Бычков
«Берлиоз»: Молодая гвардия; Москва; 1969
Аннотация
Книга Теодора-Валенси посвящена жизни и творчеству великого французского композитора Гектора Берлиоза.
Теодор-Валенси
Берлиоз
Предисловие
Если бы понадобилось подобрать девиз к жизненному пути Берлиоза, я бы избрал для этого мушкетера музыки слова:
«Вопреки всему!»
Близкие — и особенно мать, проклявшая сына, — препятствовали тому, чтобы он следовал своему музыкальному призванию. «Я буду композитором — вопреки всему!» — говорил он. Во Франции публика встречала его произведения равнодушно и даже враждебно.
«Повинуясь зову души, я буду настойчиво шлифовать мои оперы — вопреки всему!»
«Римская премия четыре раза выскальзывала из его рук.
«Что ж, я останусь претендентом — вопреки всему!»
Институт пять раз безжалостно захлопывал перед ним двери.
«Вы переварите меня — вопреки всему!» — так звучал его ответ.
А вся жизнь? Козни, которые чинили его враги, свирепо нападавшие на него со всех сторон, смертельно жалящие памфлеты; непрерывные и безжалостные гонения. Воистину ничто не щадило его, и, казалось, ему не суждено было достичь цели.
«А я добьюсь своего — вопреки всему!» — кричал он в ответ.
Но достаточно ли только бравировать, разить врагов презрением и с гордой самоуверенностью насмехаться над ними, бросая им вызов за вызовом?
Основной вопрос нашей книги:
«Добьется ли он триумфа, славы, бессмертия… вопреки всему?..»
Книга первая
Рыцарь «вопреки всему»
Часть первая 1803-1830
1803
9 декабря в городке Кот-Сент-Андре департамента Изеры родился ребенок. О, что за таинство — появление на свет человека!
Станет ли он заурядной личностью, принадлежащей к той части человеческого рода, что живет никчемной и пустой жизнью, не ведая ни борьбы, ни созидания, и ничем не обогащает человечество? Или это будет высший ум, избранный для служения прекрасному, для больших, благотворных идей? Наполеон, Виктор Гюго, Пастер, как и все-все прочие, появляясь на свет, были всего лишь жалкими комочками мяса, беспрестанно исторгавшими крик и плач.
Доктор Берлиоз задумчиво наблюдал за своим первенцем; он не заглядывал в будущее — к чему? Если б мог он прочитать книгу судеб, то возгордился бы этим хрупким созданием, призванным сражаться жестоко и неустанно, никогда не смиряясь и не поступаясь благородством и достоинством.
Радуйтесь, доктор Берлиоз! Среди образчиков, выпускаемых миллиардами, Гектор, ваше дитя, этот маленький крикун, окажется избранником человеческого рода.
Слегка коснемся основных этапов, через которые он прошел, прежде чем достиг сознательных лет, а затем сразу перейдем к возрасту, когда выявляется ум и самоутверждается личность.
1809-1814
6 лет.
Как было заведено в городке, Гектора поместили в духовную школу Кот-Сент-Андре. Однако долго оставаться в ней ему не пришлось, так как император в 1811 году приказал закрыть заведение, где учились дети из семей, слишком преданных старому режиму. Доктор Берлиоз, верный традициям, принадлежит к ультрароялистам. Для Наполеона эта пора высшей славы, та пора, когда он ломает все препятствия и душит сильной рукой даже самые робкие попытки к сопротивлению.
Кому же доверить обучение мальчика? В Кот-Сент-Андре, в то время захолустном городишке, не было ни одного учителя. И тогда доктор Берлиоз, видный врач, любивший литературу, берет на себя деликатную задачу обучения сына. Разве не открыты ему обширные владения человеческого разума? Итак, отец знакомит своего ученика с древними языками, раскрывает ему поэтичность и великолепие литературы, вместе с ним проникает в тайники истории, а на уроках географии совершает удивительные путешествия. Воображение юного Гектора распаляется. Что такое история? Примеры героизма. География? Волшебные, зачарованные земли, где ему видятся пестрые бабочки и райские замки. Литература? Ритмы, что ласкают слух, видения, что, возникнув, летят от звезды к звезде.
Скрытый в Гекторе романтизм пробуждается и пламенеет.
Открывая мир, он живет с широко раскрытыми глазами, напряженным слухом, ко всему внимательный, ни к чему не равнодушный. Но более всего его влечет музыка, ему кажется, что именно она таит самые волшебные феерии, в ней находят выражение еще смутные грезы, она утоляет его потребность в бесконечном, едва родившуюся, но уже ставшую неотступной.
1815-1816
12 лет.
Его первая любовь, Эстелла Дюбеф, была пятью годами старше, чем он. Она гостила неподалеку, у родных, в деревне Мейлан близ Гренобля.
В Гекторе уже живет смутная жажда горения.
Послушаем, как Гектор позднее сам красочно рассказал об этом рано развившемся чувстве:
«В верхней части Мейлана, возле крутого склона горы, стоял белый домик, окруженный виноградниками и садами, откуда открывался вид на долину Изеры. Позади были каменистые холмы, развалины старинной башни, леса и величественная громада утеса Сент-Эйнар — словом, уединенное место, как бы предназначенное служить сценой для романа. То была вилла госпожи Готье, жившей здесь летом с двумя племянницами, младшую из которых звали Эстеллой. Одного этого имени было бы достаточно, чтобы привлечь мое внимание, оно стало мне дорого из-за пасторали Флориана („Эстелла и Неморен“), которую я выкрал из библиотеки отца и тайком перечитал сотни раз. Той, что носила имя Эстелла, было семнадцать лет, она была изящна, высока, с большими, сияющими, всегда улыбающимися глазами, с копной волос, достойных украсить шлем Ахилла, с ножками не скажу андалузки, но уж, во всяком случае, чистокровной парижанки и… в розовых башмачках!.. Подобных башмачков я никогда не видывал… Вам смешно?!. Так вот, я забыл цвет ее волос (они были, кажется, черными), но при мысли о ней я всегда вижу ее большие, сверкающие глаза и… маленькие розовые башмачки.
Увидав ее, я словно почувствовал электрический удар. Я полюбил ее — этим все сказано. Я ощутил головокружение, и оно более не покидало меня. Я ни на что не надеялся… ничего не понимал… Но ощущал в сердце боль. Целые ночи напролет я пребывал в отчаянии. Все дни, словно безмолвно страдающая раненая птица, я прятался в кукурузных полях и укромных уголках сада моего деда. Ревность — бледноликая спутница самой чистой любви — терзала меня при всяком незначительном слове, с которым мужчины обращались к моему кумиру. Еще и теперь меня пробирает дрожь при воспоминании о щелканье шпор моего дядюшки, когда он танцевал с нею. Все в доме и по соседству подсмеивались над несчастным двенадцатилетним ребенком, разбитым любовью, что была превыше его сил. И я уверен, что она сама, первой догадавшаяся обо всем, немало потешалась надо мною. Как-то вечером у ее тетушки собралось много гостей. Сговорились бегать наперегонки, и нужно было разделиться на две равные группы, образовав два враждебных лагеря. Кавалеры выбирали себе дам. Мне нарочно предложили назвать даму первым. Но я не решался, мое сердце билось слишком сильно, я молча опустил глаза. Надо мной начали подшучивать, и тогда мадемуазель Эстелла схватила меня за руку.
— Раз так — я выберу сама! Я беру в кавалеры господина Гектора!
О горе! Жестокая, она тоже смеялась надо мной, блистая своей красотой.
Мне было тринадцать лет, когда я потерял ее из виду… Мне было тридцать, когда, возвращаясь из Италии через Альпы, я различил вдали утес Сент-Эйнар, и белый домик, и старинную башню… Мои глаза заволокло слезами… Я все еще ее любил… По приезде я узнал, что она вышла замуж. Но это вовсе не исцелило меня».
1817
Доктор Берлиоз — образцовый отец. Он желает дать сыну блестящее образование. И потому Гектор начинает учиться музыке.
Доктор Берлиоз остановил свой выбор на некоем лионце Эмбере, занимавшем в оркестре Театра целестинцев место второй скрипки. По контракту, скрепленному 20 мая 1817 года подписями доктора и музыканта, Эмбер из Лиона должен был за восемь франков в месяц обучать игре на скрипке и кларнете двенадцать учеников и одновременно дирижировать оркестром Национальной гвардии.
1818
15 лет.
Дерзкий возраст.
И вот сей юнец с неслыханной самонадеянностью пишет двум парижским издателям, предлагая им секстет для четырех струнных инструментов, флейты и валторны. Один из них не удостаивает его ответом, другой, Плейель, шлет холодный отказ.
«Подумаешь! — решает Гектор. — Их мнение не в силах поколебать во мне веру в собственные способности и, стало быть, остановить мой взлет».
Но покамест ему не оставалось ничего другого, как музицировать на плохонькой флейте, пользуясь теми азами, что преподал ему все тот же отец. В Кот-Сент-Андре фортепьяно не было и в помине. И кто бы осмелился вообразить, что птица гения начнет полет под звуки флажолета? Ведь именно на этом скверном инструменте он наигрывал свои первые романсы, наивные и милые, воспевая в них Эстеллу, свою горячо любимую Эстеллу, и ее красоту.
Наконец, он начал обучаться игре на гитаре под руководством эльзасца по имени Доран, приехавшего в Кот-Сент-Андре вместо несчастного Эмбера, повергнутого в отчаяние самоубийством горячо любимого сына.
В ту пору Гектор увлекался также игрой на барабане.
1821-1822
I
18 лет.
Гектор получает степень бакалавра в Гренобле. Родители объявляют ему, что он поступит на медицинский факультет и станет врачом.
Октябрь. Пузатый дилижанс выезжает из Гренобля. Впереди долгий путь по Франции, непрерывная смена веселых пейзажей.
Волнующие и разнообразные планы.
Вот, наконец, и столица — светоч того мира, который молодой человек вскоре вознамерится покорить.
Гектор ловко спрыгивает на мостовую и сразу чувствует себя как дома. Рыжая, взлохмаченная грива волос, нос, подобно птичьему клюву, изогнутый над тонкими губами, глаза, глубоко сидящие под надбровными дугами, — так выглядел тогда этот необычный юноша.
II
Начались занятия, невыносимые для Гектора (где мечты, где поэзия?!). И все же в течение пяти триместров, совершая над собой насилие, он продолжает оставаться студентом.
Но, жадный до зрелищ, он то и дело пропускает лекции по медицине ради театра. Его орлиный профиль видят то в Опере, то в театре Фейдо, то в Итальянском театре, то в Амбигю-Комик. Сколько в нем восторженности! Чтобы судить о его переживаниях, достаточно прочитать строки, которые он написал, прослушав «Ифигению в Тавриде» Глюка: «Колени дрожали, зубы стучали, голова кружилась, я едва держался на ногах. Я почувствовал, что обливаюсь потом, меня душили слезы… Потрясенный, я рыдал всю ночь…»
О музыка! Какой взмах крыльев, какое благородство и величественное волнение! Самое чистое, самое искреннее. Ему не терпится взмыть ввысь, что за пытка — ползать по земле! Грубый реализм врачевания претит ему и причиняет мучения.
В своих «Мемуарах» Берлиоз пишет: «Быть врачом! Изучать анатомию! Вскрывать трупы! Присутствовать на отвратительных операциях, вместо того чтобы отдаться душой и телом музыке — этому величественному искусству, благородство которого я уже начал постигать. Покинуть небеса ради жалкого прозябания на земле. Променять бессмертных ангелов поэзии и любви с их вдохновенными песнопениями на грязных санитаров, ужасных служителей анатомических театров, на омерзительные трупы, крики больных, стоны и хрип, предвещающие смерть!»
Однако среди царящего вокруг воодушевления Гектор должен был сдерживать свое отвращение.
Еще бы, ведь его приятели-студенты выглядели столь гордыми оттого, что распоряжались телом — драгоценной собственностью, в которой, быть может, обитал гений. Однажды, исследуя грудь одного утопленника, он, подобно другим, бросил рыскавшей кошке кусок легкого.
Тот день и тот постыдный жест, заставивший его покраснеть, ускорили решение: медицине был вынесен безжалостный приговор.
К тому же он только что открыл Шатобриана, неожиданно, как натыкаются на чудо.
— Возможно ль? — воскликнул он. — Это же мой родной брат по взглядам и по чувствам!
И в самом деле Гектор узнал в нем себя, свою душу — трепетную и мечтательную, объятую лихорадочным жаром восторженного лиризма и образами, озаренными вспышками молний. Его охватывает трепет, а перед затуманенным взором, где-то вдали, за чертой обманчивой действительности, развертываются волшебные сцены. И вот он бежит от самого себя, бежит, так как ему нечем дышать. И на распростертых крыльях Шатобриана, среди волнующих радостей он преследует изменчивое таинственное облако, неутомимо жаждущее пространства, стремится за горделивой рекой, которая раскрывает перед притихшими долинами свой капризный нрав и опьянение неисчерпаемой любовью к странствиям. Временами он напрягает слух, чтобы услышать, как луна поверяет звездной ночи «свою великую тайну меланхолии», пока наперсница пастуха — флейта оплакивает невыразимую и неизведанную любовь. Волшебный мир!
А потом, когда оголяются деревья, когда землю одевает покров ржавой листвы, он мысленно бродит по задумчивому лесу или по кладбищу — среди нежных ив, проливающих после осеннего дождя тяжелые слезы на мрамор могильных плит.
«Нет, нет, — повторяет он в романтическом опьянении. — Медицина — никогда!»
И внезапно опера Сальери «Данаиды», ослепив его, осветила и указала ему путь.
«Торжественность и блеск спектакля, гармоничное слияние оркестра и хоров, патетический талант госпожи Браншю, ее необыкновенный голос, величественная суровость Дериви; ария Гипермнестры, где я вновь находил, правда в передаче Сальери, все черты идеала, что я создал себе из стиля Глюка; и, наконец, потрясающая вакханалия и танцевальные мелодии, полные меланхолической неги, добавленные Спонтини к партитуре своего старого соотечественника, — все это привело меня в состояние возбуждения и восторга, описать которые я не в силах».
Прощай, анатомия! Ежедневно ему удавалось проскользнуть в библиотеку Консерватории; и там все дни напролет он читал и перечитывал, пока не заучит наизусть исполненные лиризма грандиозные трагедии Глюка.
И вот (какая дерзость!) в поисках стихотворного либретто для оперы он обращается к Андрие, лекции которого слушает в Коллеж де Франс.

1823
I
17 июня.
«Мне шестьдесят четыре года, — ответил известный профессор, — и едва ли мне подобает писать любовные стихи, для меня настало время подумать о заупокойной молитве. Сожалею, что вы не родились тридцатью-сорока годами раньше или я на столько же лет позднее. Тогда мы могли бы работать вместе».
Но, как видно, пожелав познакомиться с юным студентом, обратившимся к нему за либретто для своей оперы, Андрие сам принес ответ в дом 104 по улице Сен-Жак, где Берлиоз тогда жил.
Он долго поднимался по лестницам и, наконец, остановился перед маленькой дверью, через щели которой доносился запах жареного лука, и постучал. Ему открыл худощавый, угловатый молодой человек с растрепанными рыжими волосами, с кастрюлей в руке. То был Берлиоз, занятый приготовлением своего студенческого обеда — рагу из кролика.
— О, господин Андрие, какая честь! Вы застали меня за таким занятием… Если бы я мог знать…
— Полноте! Прошу вас не рассыпаться в извинениях. Ваше рагу должно быть превосходно, и я, разумеется, отведал бы его вместе с вами. Но мой желудок не позволит мне. Продолжайте, друг мой, заниматься своим делом. Ваш обед вовсе не должен подгореть из-за того, что к вам наведался академик, пописывающий басни.
Андрие усаживается. Завязывается разговор — сначала о вещах, ничего не значащих, потом о музыке.
К тому времени Берлиоз стал ярым и непримиримым глюкистом.
— Да-с, — сказал старый профессор, качая головой, — понимаете ли, я люблю Глюка. Безумно его люблю.
— Вы любите Глюка, сударь? — вскричал Гектор, бросившись к своему гостю, как бы желая его обнять. При этом он размахивал кастрюлей явно в ущерб ее содержимому.
— Да, я люблю Глюка, — вновь произнес Андрие, не заметивший порыва своего собеседника.
И, опершись на трость, он вполголоса продолжал, как бы обращаясь к самому себе:
— И Пуччини очень люблю тоже.
— О!.. — ставя кастрюлю, произнес Берлиоз, сразу охладев к гостю.
Между тем решимость Берлиоза оставить медицину в течение нескольких лет наталкивалась на неуступчивость его родителей, верных традиции. Они считали поведение сына отступничеством.
Их взгляды на путь, которым Гектор должен следовать, были едины.
II
Однако пора представить отца и мать Гектора.
Доктор Берлиоз — мудрец, благодушный и не слишком строгий последователь философов XVIII века.
Человек неистощимой доброты и ревностный поборник милосердия, он бескорыстно лечил бедняков, так как, по его убеждению, нужда не лишала их права на спасительное врачевание, на это благодеяние неба, плоды которого не должны присваивать себе одни лишь богатые. Поздними вечерами, в часы покоя, когда люди и предметы погружены в сон, он любил при мерцающем свете свечи подолгу мирно размышлять о судьбах человечества, силясь постичь их сущность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34