Ребята неожиданно притихли. На них взирали диковинные лица животных. Наташа, увидев экзотическую обезьянку с красной попой, расстроилась: “Какие у нее глаза. Кажется, человек заключен в это смешное тельце. Хорошо бы на нее одеть штанишки”. От предложенного петушка на палочке девочка отказалась. Оранжевый леденец был молниеносно схвачен и проглочен младшей сестрицей.Мальчишки с восхищением смотрели на хищников. Их руки мужественно сжимали деревянные пистолетики. Братьям казалось, что они охотники, засадившие опасных тварей за решетку. Таня тихонечко взвизгнула, увидев сверкающий хвост павлина, надменно прохаживающегося в вольере.Откуда-то возник директор зоопарка, долго восторгался многочисленностью семейства Аринбасаровых. Его восхищение воплотилось в несколько роскошных павлиньих перьев, подаренных семье на память.Дошли до слонов. Серый гигант красовался на солнце, его уши царственно колыхались на ветру, мощная фигура вызывала всеобщее восхищение. Какой-то рыжий мальчик кинул булку. Слон осторожно помял гостинец и, неожиданно перекинув через ограду хобот, отвесил мальчишке подзатыльник. Конопатый страшно заорал. Толпа ахнула, отпрянула. Прибежали взволнованные служащие — как оказалось, в булке была булавка.Вечером у Наташи поднялась температура, она все представляла обезьяньи глазки, слышался человеческий крик слона, щекотали павлиньи перья. Девочке грустно казалось, что в животных замурованы люди, зовущие ее на помощь. Рыбинск Однажды летом Мария Константиновна сказала детям: “Мы поедем на мою родину — в Рыбинск. Там живет моя тетя Геня”. Полное имя тети — Евгения Францевна Жуковская. Тогда Наташе было почти семь лет, Мишеньке около двух.Семья долго ехала в автобусе куда-то за город, Наталью, как обычно, укачало. Когда они вышли из автобуса, моросил мелкий дождь, было прохладно. Наташа глубоко вдохнула свежий воздух и увидела на обочине голубые цветочки с оранжевой мохнатой сердцевинкой. Цветы искрились нежными капельками. “Незабудки” — сказала мама. Это мгновение запечатлелось на всю жизнь, в ту минуту в Наташе родилось чувственное ощущение России. Россия!Невдалеке от шоссе стоял дом, его старые, бревенчатые стены совсем почернели. Они приехали к бывшей маминой соседке — тете Поле, остановились у нее на несколько дней. Взрослые радовались встрече, без конца разговаривали. Наташа торчала на улице, утопая в прохладе русского лета. Ей так нравилось, что вокруг буянит зелень, свежо и почти всегда мокро.Аринбасаровы все время ходили к маминым друзьям, знакомым, везде их ласково принимали. Заветное желание Марии Константиновны было показать детям дом, где она провела детство. Дом стоял темненьким, сморщенным старичком, на входной двери было написано мелом: “Жуковские”. По Марусиным щекам поползли слезы: “Это дедушка написал” — прошептала она. Дедушка умер в 24-ом году, этой надписи было почти тридцать лет. Мария водила детей по дому, по двору, вспоминала. “Память дарована человеку, мы помним хорошее в утешение, плохое в поучение” — тихо сказала она детям.Их семья из польских беженцев времен первой мировой войны. Много поляков жило в Рыбинске. Марию Константиновну, ее сестру Соню и младшего брата Зигмунда воспитывали бабушка Мальвина и дедушка Франц. Четверо их детей Евгения, Эдуард, Станислав и Адель — мама Маруси, работали на Рыбинском кожевенном заводе.Жили нище. Как-то маленькая Маруся с голодухи съела козьи какашки, уж больно походили на орешки. От недоедания у девочки временами выпадала прямая кишка, головка покрылась розоватой коростой, почему-то красочно называемой золотухой. (Золотуха — раздражение от плохого мытья и питания.) Ванн не было, общественные бани работали редко. В школу Манечка надевала панамку, много ребят носило “маскировочные” панамы. Учащимся категорически запрещалось срывать шляпки, надсмехаться над золотушными.Дедушка Франц любил и жалел внучку. У Манечки было бельмо на глазу, когда девочке исполнилось шесть лет, дед, будучи тяжело больным чахоткой, сдал в Торгсин (торговля с иностранцами) последние семейные реликвии — трость с серебряным набалдашником и серебряные запонки. Он хотел отвезти Марусю в Москву, сделать ей операцию, чтобы ребята в школе не дразнили. Бельмо сняли, глаз выглядит нормально, но Мария этим глазом почти ничего не видит.В 24-ом году, в день, когда умер Ленин, в городе тревожно гудели заводские гудки. Дед стоял у мутного окна и вдруг сказал: “Ленин умер и мне пора”, и в тот же день скончался. Перед смертью дедушка позвал к себе каждого из членов своей семьи, и каждому предсказал дальнейшую жизнь. “Ты, Маруся, выйдешь замуж за военного. У тебя будет пятеро детей”. Своей жене: “А ты, Мальвиночка, умрешь ровно через семнадцать лет в этот же день”. В январе 41-го года у Наташиной прабабушки Мальвины горлом хлынула кровь, она тоже умерла от чахотки. Все дедушкины предсказания сбылись.В 37-ом году всю семью Жуковских уволили с работы. Дядю Эдю арестовали, он сгинул в тюрьме. Девятнадцатилетняя Маруся работала на Рыбинском авиационном заводе, и, несмотря на то, что она была ударницей труда, ее тоже выгнали. Мария Константиновна не любит вспоминать это время.
В 53-ем году Наташе жизнь в Рыбинске казалось чудесной. Аринбасаровы все время ходили по гостям, гуляли с друзьями в парке. Все парки Советского Союза предназначались для культурного отдыха трудящихся, и были обязательно названы в честь писателя Горького. Взрослые пили пиво, дети катались на всевозможных аттракционах и каруселях.Неожиданно праздничный поток жизни замер. По парку вдруг пронеслось: “Зарезали... Девушку зарезали”. В том году была амнистия, страну наводнили жулики и бандиты. Опасность этой жизни Наташа ощущала только тогда, когда мама запирала детей, не выпуская из-под своего присмотра. “Одна банда будет биться с другой!” — шепотом говорила Мария Константиновна. Частенько по ночам слышались выстрелы и крики — “помогите”. Ребятишкам казалось, что взрослые играют в какую-то увлекательную игру, а их не пускают.Мария Константиновна показала детям Рыбинское водохранилище, в строительстве которого она принимала участие. Аринбасаровы плыли на прогулочном пароходе по Волге, прошли через шлюз. Было так страшно смотреть на гигантскую коробку, на дне которой болтался кораблик. Так и казалось, что кто-нибудь захлопнет крышку жестяного короба. Вода, зловеще урча, прибывала, судно, раскачиваясь, медленно поднималось вверх. Наконец, ворота шлюза раздвинулись, корабль вышел на открытый простор. Дышать стало легче.Они плыли и плыли. Танька на толстеньких ножках крепко стояла рядом с раскачивающейся на ветру сестрой. Таня тараторила, Наталья молчала, представляя себя сказочной принцессой, которую везут к прекрасному принцу. Татьяна все жужжала над ухом, стараясь втиснуться в грезы сестры. Вдруг посреди моря они увидели белую статую. “Что за статуя?”. Это было как мираж. Таня онемела, свесившись за борт, энергично замахала руками. Наташа увидела взметнувшиеся ноги в кружевных прорезях трусишек, ухватила Танькину попу, благо было за что держаться.
Однажды вечером Аринбасаровы пошли на танцплощадку. Гремела музыка, светились фонари. Девушки и парни, нарядно одетые, самозабвенно кружились в танце. Маруся с Утевле тоже куда-то укружились. Сестры, страстно прижавшись щеками, подражали взрослым. Вдруг раздался страшный рев. Всё остановилось. Толпа расступилась.Посреди освещенной площадки стоял Мишка в коротеньких шортиках. Он истошно орал, глядя на аккуратненькую какашку, которая вывалилась из его штанишек. “Чей ребенок? Чей ребенок?” — побежало по толпе. Откуда-то выскочила изящная Маруся. Нацелившись носовым платочком, одной рукой ловко подхватила какашку, другой под мышку Мишку. Быстро растворилась в толпе.Милые мама и папа! Как редко, они могли побыть вдвоем, сходить в кино, потанцевать. А ведь им было всего по тридцать пять лет. Они никогда не отправляли детей ни в пионерские лагеря, ни в детсады, ни к каким-нибудь родственникам. Мария Константиновна и Утевле Туремуратович были неразлучны со своими чадами.
Как интересно в жизни получается, на 20-ом Московском кинофестивале к Наталье Утевлевне подошел человек, на лице которого горделиво вздымались усы, спросил:Вы бы не хотели выступить в Рыбинске?С удовольствием, моя мама выросла в Рыбинске.“Вы знаете, что ваш сын Егор — почетный гражданин нашего города. У Мих а лковых в Рыбинске было имение”.Наталья слышала об этом впервые. Как все-таки мир тесен! Ее мама и Сергей Владимирович Михалков, дед Егора, родились в один день, только с интервалом в пять лет, и судьбы обоих связаны с Рыбинском.Наталья Утевлевна поехала в Рыбинск на один день со своим сыном и его друзьями. Она выступала в клубе авиационного завода, где более шестидесяти лет назад работала ее мама. Ходила по тем дорожкам, где бегали мамины девичьи ножки. А Егора повезли показывать имение, принадлежавшее его прадеду. Назад в Байрам-Али Летом дети спали на улице на двух железных кроватях, сдвинутых вместе, в доме спать было жарко. Мария Константиновна укладывала детей рядком. Ножки кровати ставила в банки с водой, чтобы по ним не могли забраться скорпионы и фаланги, сверху накидывался балдахин или шатер-накомарник от мошкары. Так было уютно Наташе лежать теплым комочком, обнявшись с Таней, и видеть через тонкий тюлевый накомарник хрусталики звезд. Они висели так низко, что рука невольно тянулась стащить мерцающий огонек. За сеткой пищали рассерженные комары, старательно стрекотали кузнечики, а где-то в степи выли шакалы. Голод гнал зверей к людям, многие в военном городке держали птицу, их дебелые тела соблазняли шакалов. Дети видели, как светились в темноте опасные огоньки их глаз.У Аринбасаровых тоже одно время были куры. Кто-то подарил Юре два десятка желтеньких цыплят. Сначала они сидели трепетными пушочками в картонной коробке, потом, набравшись сил, стали совершать вылазки, но стоило кому-нибудь зайти, и они пускались наутек со всего цыплячьего духа.Прошло еще время, и курята превратились в голенастых подростков с гребешочками на клюкастых головах. Стали важно расхаживать по комнатам, по-хозяйски кудахча и совсем не по-хозяйски гадя.Семья Аринбасаровых решила построить курятник. Помогли папины солдаты. Работа закипела, стали бойко складывать домик для курочек. Прошло несколько дней, и кирпичное строение “вознеслось” посреди двора. Эта постройка напоминала Наташе домик Кума Тыквы, о тяжелой судьбе которого сожалели все сознательные советские дети.
Однажды ночью дети проснулись от истошного крика. Наталья открыла глаза, в темноте носилось что-то белое. Привидение смачно выкрикивало матерные слова, махало кочергой и устрашающе подпрыгивало. Наташа вгляделась и узнала соседа — любимого деда Петра. Шакалы подобрались совсем близко, и дед мужественно встал на защиту детей. Он в исподнем, в солдатском полотняном белье, кружил с невероятной для его почтенного возраста прытью, воинственно улюлюкая.Днем, томясь на жарком солнышке, дед Петр любил понюхать табачок. Детки садились плотным кольцом и тянули потные ладошки: “Дай!”. Он каждому выдавал по вонюченькой щепотке, дети с наслаждением вдыхали кучки табака, дружно прочихивались, и требовали немедленного исполнения любимой песни. Дед откашливался и пел коричневым голосом: Мой баран по горамМоя утя воду мутяМой петух ку-ка-ре-куМоя ку-у-у-у-урочка кудах-тах-тах Всеобщее ликование! Детский восторг усугублялся тем, что дед Петр после распевания песни, выдавал монпасье. Слипшиеся горошины таяли в щербатых ртах ребятишек.Петр был отцом тети Нелли Чухряевой — лучшей подруги Марии Константиновны. Тетя Нелля была веселая хохлушка. “Никак, не могу тебя догнать, Маруся! У тебя уже пятеро ребятишек, а у меня только трое!” — лукаво подбоченясь, жаловалась она на судьбу.Женщины ходили петь в хор офицерских жен. Как они замечательно пели! Из Неллиной груди вырывались мощные звуки, которым вкрадчиво вторила хрупкая Мария. Они друг друга дополняли, получалось очень красиво. С тех пор Наташа полюбила русские народные песни, многие выучила наизусть.С тетей Неллей у Наташи связано одно из самых щемящих воспоминаний. Вскоре семью Чухряевых отправили служить в Германию. Расставание было тяжелым, казалось, навсегда. На прощанье семья Чухряевых торжественно вручила семье Аринбасаровых жестяной домашний скарб. Уехали. Какой-то кусок жизни прожит.Через несколько месяцев приходит почтальон с пыльным взглядом, вручает маме извещение на посылку. Мария Константиновна уверяет: “Это ошибка. Нам не от кого получать посылки”. “Нет, это вам!” — сердится почтальон. Мария Константиновна пригладив волосы, побежала на почту. Ей вручили огромный ящик, еле домой доволокла.Вся семья сгрудилась над посылкой. Стоят, чего-то ждут. Маруся дрожащими руками начала открывать коробку. И вдруг оттуда свет изобилия! Чего там только не было! Это-то в те нищие года послевоенных лет. Тетя Нелля всем прислала чудесные подарки — белье, рубашки, сладости, там была дивной красоты коробка конфет в виде серебряного сердечка. От восторга Наташины глаза сделались узкими щелочками. Утевле Туремуратович смущенно улыбался. Когда извлечение подарков окончилось, Мария Константиновна расплакалась, она впервые в жизни получила посылку.Пятьдесят лет Маруся хранила на память несколько красивых вещей, присланных подругой из Германии, через полвека решилась раздать детям. До сих пор у Натальи Утевлевны есть шелковая ночная рубашка и белье из той памятной посылки.
По утрам Мария Константиновна весело будила детей: “Ребятки, вставайте! Какао горячее!”. В подросшем палисадничке, где зеленело и Наташино деревце, вся семья пила какао со сладкими пышками. Пышки! О, их величество ПЫШКИ — сладость детства! Мама жарила их в масле, милые пышечки покрывались оранжевой корочкой, аппетитно хрустящей на зубах.По прошествии не одного десятка лет Наталья с сыном Егором зачитывались “Карлсоном, который живет на крыше”. Всякий раз доходя до места, где Карлсон похищал у домоправительницы плюшки, Наталья вспоминала мамины пышки.Время было голодное, особых гастрономических изысков в доме Марии Константиновны не было. Она готовила просто, но не мелочась — тазами и ведрами. Семь вопрошающих ртов — не шутка! Пищу приготовляли на коптящих, ядовито шипящих керогазах и примусах. Сварит ведро картошки в мундире, поставит на стол, откроет крышку, а оттуда валит пар клубами, рядом стоит миска с хлопковым маслом и плошка поменьше с крупной солью. Ах, как вкусно — хватать картошку! Обжигая пальцы, снимать мундир и макать голую картофелину в масло и в соль. Или с раннего утра Маруся вставала воевать с борщом. Эта битва неизменно оканчивалась маминой победой, чему свидетельствовала огроменная кастрюля из солдатской кухни с пахучим супом. Сидит Наташа, хватая голодными ноздрями благоуханье капусты, и трескает за обе детские щеки. Или Мария Константиновна нарубала крупными рубиновыми кусками полный таз винегрета. Какое объедение! В те времена мясо было не частый гость, да его и не очень-то ждали. Жара — особенно мясо не потрескаешь, после него в животе будто камень тяжелый.Холодильников не было. Солдаты построили сарайчик, в нем ровнешенько зацементировали пол, который своей благородной гладкостью походил на мрамор. На холодном полу сарайчика с комфортом скрывались от зноя дары азиатских рынков. На зиму Мария Константиновна вешала на натянутую проволоку грозди винограда. На черенок одевалась виноградинка, и вся ветка сосала сок из жертвенной ягодки, таким образом, гроздь оставалась свежей. Как только кормящая виноградинка высыхала, Мария одевала на черенок другую, и вся семья ела свежий виноград даже на Новый Год.Раз в неделю женам офицеров давали грузовую машину, чтобы ехать на базар. Мария Константиновна страсть как любила “базарные” поездки. По дороге в открытом грузовике женщины пели. В те времена люди вообще все время пели. На обратном пути заезжали в пивную, пили холодное пиво. Терпкий напиток прохладной струйкой спускается вниз, замирает в желудке и туманным блаженством расползается по всему существу. Это были нехитрые, но тем более дорогие радости армейской жизни.С базара женщины привозили огромные арбузы уныло-продолговатой формы, кожа их была болезненно-салатового цвета, но внутри они были сахарно-красные; золотые чарджоуские дыни; щекочущие нос персики; виноград — “дамские пальчики”, Наташа сама себе завидовала, когда его лопала; помидоры — “бычье сердце” весом в полкило — все это дети могли есть от пуза, сколько хотели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
В 53-ем году Наташе жизнь в Рыбинске казалось чудесной. Аринбасаровы все время ходили по гостям, гуляли с друзьями в парке. Все парки Советского Союза предназначались для культурного отдыха трудящихся, и были обязательно названы в честь писателя Горького. Взрослые пили пиво, дети катались на всевозможных аттракционах и каруселях.Неожиданно праздничный поток жизни замер. По парку вдруг пронеслось: “Зарезали... Девушку зарезали”. В том году была амнистия, страну наводнили жулики и бандиты. Опасность этой жизни Наташа ощущала только тогда, когда мама запирала детей, не выпуская из-под своего присмотра. “Одна банда будет биться с другой!” — шепотом говорила Мария Константиновна. Частенько по ночам слышались выстрелы и крики — “помогите”. Ребятишкам казалось, что взрослые играют в какую-то увлекательную игру, а их не пускают.Мария Константиновна показала детям Рыбинское водохранилище, в строительстве которого она принимала участие. Аринбасаровы плыли на прогулочном пароходе по Волге, прошли через шлюз. Было так страшно смотреть на гигантскую коробку, на дне которой болтался кораблик. Так и казалось, что кто-нибудь захлопнет крышку жестяного короба. Вода, зловеще урча, прибывала, судно, раскачиваясь, медленно поднималось вверх. Наконец, ворота шлюза раздвинулись, корабль вышел на открытый простор. Дышать стало легче.Они плыли и плыли. Танька на толстеньких ножках крепко стояла рядом с раскачивающейся на ветру сестрой. Таня тараторила, Наталья молчала, представляя себя сказочной принцессой, которую везут к прекрасному принцу. Татьяна все жужжала над ухом, стараясь втиснуться в грезы сестры. Вдруг посреди моря они увидели белую статую. “Что за статуя?”. Это было как мираж. Таня онемела, свесившись за борт, энергично замахала руками. Наташа увидела взметнувшиеся ноги в кружевных прорезях трусишек, ухватила Танькину попу, благо было за что держаться.
Однажды вечером Аринбасаровы пошли на танцплощадку. Гремела музыка, светились фонари. Девушки и парни, нарядно одетые, самозабвенно кружились в танце. Маруся с Утевле тоже куда-то укружились. Сестры, страстно прижавшись щеками, подражали взрослым. Вдруг раздался страшный рев. Всё остановилось. Толпа расступилась.Посреди освещенной площадки стоял Мишка в коротеньких шортиках. Он истошно орал, глядя на аккуратненькую какашку, которая вывалилась из его штанишек. “Чей ребенок? Чей ребенок?” — побежало по толпе. Откуда-то выскочила изящная Маруся. Нацелившись носовым платочком, одной рукой ловко подхватила какашку, другой под мышку Мишку. Быстро растворилась в толпе.Милые мама и папа! Как редко, они могли побыть вдвоем, сходить в кино, потанцевать. А ведь им было всего по тридцать пять лет. Они никогда не отправляли детей ни в пионерские лагеря, ни в детсады, ни к каким-нибудь родственникам. Мария Константиновна и Утевле Туремуратович были неразлучны со своими чадами.
Как интересно в жизни получается, на 20-ом Московском кинофестивале к Наталье Утевлевне подошел человек, на лице которого горделиво вздымались усы, спросил:Вы бы не хотели выступить в Рыбинске?С удовольствием, моя мама выросла в Рыбинске.“Вы знаете, что ваш сын Егор — почетный гражданин нашего города. У Мих а лковых в Рыбинске было имение”.Наталья слышала об этом впервые. Как все-таки мир тесен! Ее мама и Сергей Владимирович Михалков, дед Егора, родились в один день, только с интервалом в пять лет, и судьбы обоих связаны с Рыбинском.Наталья Утевлевна поехала в Рыбинск на один день со своим сыном и его друзьями. Она выступала в клубе авиационного завода, где более шестидесяти лет назад работала ее мама. Ходила по тем дорожкам, где бегали мамины девичьи ножки. А Егора повезли показывать имение, принадлежавшее его прадеду. Назад в Байрам-Али Летом дети спали на улице на двух железных кроватях, сдвинутых вместе, в доме спать было жарко. Мария Константиновна укладывала детей рядком. Ножки кровати ставила в банки с водой, чтобы по ним не могли забраться скорпионы и фаланги, сверху накидывался балдахин или шатер-накомарник от мошкары. Так было уютно Наташе лежать теплым комочком, обнявшись с Таней, и видеть через тонкий тюлевый накомарник хрусталики звезд. Они висели так низко, что рука невольно тянулась стащить мерцающий огонек. За сеткой пищали рассерженные комары, старательно стрекотали кузнечики, а где-то в степи выли шакалы. Голод гнал зверей к людям, многие в военном городке держали птицу, их дебелые тела соблазняли шакалов. Дети видели, как светились в темноте опасные огоньки их глаз.У Аринбасаровых тоже одно время были куры. Кто-то подарил Юре два десятка желтеньких цыплят. Сначала они сидели трепетными пушочками в картонной коробке, потом, набравшись сил, стали совершать вылазки, но стоило кому-нибудь зайти, и они пускались наутек со всего цыплячьего духа.Прошло еще время, и курята превратились в голенастых подростков с гребешочками на клюкастых головах. Стали важно расхаживать по комнатам, по-хозяйски кудахча и совсем не по-хозяйски гадя.Семья Аринбасаровых решила построить курятник. Помогли папины солдаты. Работа закипела, стали бойко складывать домик для курочек. Прошло несколько дней, и кирпичное строение “вознеслось” посреди двора. Эта постройка напоминала Наташе домик Кума Тыквы, о тяжелой судьбе которого сожалели все сознательные советские дети.
Однажды ночью дети проснулись от истошного крика. Наталья открыла глаза, в темноте носилось что-то белое. Привидение смачно выкрикивало матерные слова, махало кочергой и устрашающе подпрыгивало. Наташа вгляделась и узнала соседа — любимого деда Петра. Шакалы подобрались совсем близко, и дед мужественно встал на защиту детей. Он в исподнем, в солдатском полотняном белье, кружил с невероятной для его почтенного возраста прытью, воинственно улюлюкая.Днем, томясь на жарком солнышке, дед Петр любил понюхать табачок. Детки садились плотным кольцом и тянули потные ладошки: “Дай!”. Он каждому выдавал по вонюченькой щепотке, дети с наслаждением вдыхали кучки табака, дружно прочихивались, и требовали немедленного исполнения любимой песни. Дед откашливался и пел коричневым голосом: Мой баран по горамМоя утя воду мутяМой петух ку-ка-ре-куМоя ку-у-у-у-урочка кудах-тах-тах Всеобщее ликование! Детский восторг усугублялся тем, что дед Петр после распевания песни, выдавал монпасье. Слипшиеся горошины таяли в щербатых ртах ребятишек.Петр был отцом тети Нелли Чухряевой — лучшей подруги Марии Константиновны. Тетя Нелля была веселая хохлушка. “Никак, не могу тебя догнать, Маруся! У тебя уже пятеро ребятишек, а у меня только трое!” — лукаво подбоченясь, жаловалась она на судьбу.Женщины ходили петь в хор офицерских жен. Как они замечательно пели! Из Неллиной груди вырывались мощные звуки, которым вкрадчиво вторила хрупкая Мария. Они друг друга дополняли, получалось очень красиво. С тех пор Наташа полюбила русские народные песни, многие выучила наизусть.С тетей Неллей у Наташи связано одно из самых щемящих воспоминаний. Вскоре семью Чухряевых отправили служить в Германию. Расставание было тяжелым, казалось, навсегда. На прощанье семья Чухряевых торжественно вручила семье Аринбасаровых жестяной домашний скарб. Уехали. Какой-то кусок жизни прожит.Через несколько месяцев приходит почтальон с пыльным взглядом, вручает маме извещение на посылку. Мария Константиновна уверяет: “Это ошибка. Нам не от кого получать посылки”. “Нет, это вам!” — сердится почтальон. Мария Константиновна пригладив волосы, побежала на почту. Ей вручили огромный ящик, еле домой доволокла.Вся семья сгрудилась над посылкой. Стоят, чего-то ждут. Маруся дрожащими руками начала открывать коробку. И вдруг оттуда свет изобилия! Чего там только не было! Это-то в те нищие года послевоенных лет. Тетя Нелля всем прислала чудесные подарки — белье, рубашки, сладости, там была дивной красоты коробка конфет в виде серебряного сердечка. От восторга Наташины глаза сделались узкими щелочками. Утевле Туремуратович смущенно улыбался. Когда извлечение подарков окончилось, Мария Константиновна расплакалась, она впервые в жизни получила посылку.Пятьдесят лет Маруся хранила на память несколько красивых вещей, присланных подругой из Германии, через полвека решилась раздать детям. До сих пор у Натальи Утевлевны есть шелковая ночная рубашка и белье из той памятной посылки.
По утрам Мария Константиновна весело будила детей: “Ребятки, вставайте! Какао горячее!”. В подросшем палисадничке, где зеленело и Наташино деревце, вся семья пила какао со сладкими пышками. Пышки! О, их величество ПЫШКИ — сладость детства! Мама жарила их в масле, милые пышечки покрывались оранжевой корочкой, аппетитно хрустящей на зубах.По прошествии не одного десятка лет Наталья с сыном Егором зачитывались “Карлсоном, который живет на крыше”. Всякий раз доходя до места, где Карлсон похищал у домоправительницы плюшки, Наталья вспоминала мамины пышки.Время было голодное, особых гастрономических изысков в доме Марии Константиновны не было. Она готовила просто, но не мелочась — тазами и ведрами. Семь вопрошающих ртов — не шутка! Пищу приготовляли на коптящих, ядовито шипящих керогазах и примусах. Сварит ведро картошки в мундире, поставит на стол, откроет крышку, а оттуда валит пар клубами, рядом стоит миска с хлопковым маслом и плошка поменьше с крупной солью. Ах, как вкусно — хватать картошку! Обжигая пальцы, снимать мундир и макать голую картофелину в масло и в соль. Или с раннего утра Маруся вставала воевать с борщом. Эта битва неизменно оканчивалась маминой победой, чему свидетельствовала огроменная кастрюля из солдатской кухни с пахучим супом. Сидит Наташа, хватая голодными ноздрями благоуханье капусты, и трескает за обе детские щеки. Или Мария Константиновна нарубала крупными рубиновыми кусками полный таз винегрета. Какое объедение! В те времена мясо было не частый гость, да его и не очень-то ждали. Жара — особенно мясо не потрескаешь, после него в животе будто камень тяжелый.Холодильников не было. Солдаты построили сарайчик, в нем ровнешенько зацементировали пол, который своей благородной гладкостью походил на мрамор. На холодном полу сарайчика с комфортом скрывались от зноя дары азиатских рынков. На зиму Мария Константиновна вешала на натянутую проволоку грозди винограда. На черенок одевалась виноградинка, и вся ветка сосала сок из жертвенной ягодки, таким образом, гроздь оставалась свежей. Как только кормящая виноградинка высыхала, Мария одевала на черенок другую, и вся семья ела свежий виноград даже на Новый Год.Раз в неделю женам офицеров давали грузовую машину, чтобы ехать на базар. Мария Константиновна страсть как любила “базарные” поездки. По дороге в открытом грузовике женщины пели. В те времена люди вообще все время пели. На обратном пути заезжали в пивную, пили холодное пиво. Терпкий напиток прохладной струйкой спускается вниз, замирает в желудке и туманным блаженством расползается по всему существу. Это были нехитрые, но тем более дорогие радости армейской жизни.С базара женщины привозили огромные арбузы уныло-продолговатой формы, кожа их была болезненно-салатового цвета, но внутри они были сахарно-красные; золотые чарджоуские дыни; щекочущие нос персики; виноград — “дамские пальчики”, Наташа сама себе завидовала, когда его лопала; помидоры — “бычье сердце” весом в полкило — все это дети могли есть от пуза, сколько хотели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27