Девушку захлестнули самые неожиданные ощущения — ей было и солено, и щекотно от молоденьких усов, и страшно, что кто-то войдет.Но на нашей славной земле — за все есть расплата. На следующий день мальчишки стали делать Наташе разные намеки, двусмысленно хихикать. Она долго растерянно озиралась, ища причину в своем облике, потом вдруг догадалась: “Он им все рассказал!”. Какое предательство! Тогда Наталья не знала, что нет ничего откровеннее, чем мужские беседы.Аринбасарова, рыдая, примчалась к Симе Владимировне. Девушка гулко била себя в грудь, неистово вопия: “Сима Владимировна! Я развратница! Я развратница!”. Сима Владимировна схватилась за сердце, присела на краюшек стола: “Что? Что случилось?” — прошептала она — “Расскажи мне!”. Обильно орошая казенный ковер крупными слезами, девушка исповедалась: “Я целовалась с Женей Сандулом. Я целовалась в губы. А ведь я знаю, что он влюблен в Заремку”. От душевной боли, Наташа замолкла, голова бессильно повисла: “Я с ним целовалась по-настоящему. Я погубила себя! Я погубила свою репутацию! Какой позор! А он, он... Он рассказал все мальчишкам, и они теперь надо мной смеются” — в неистовых рыданиях задергались плечи.— “Фу” — перевела дух Сима Владимировна: “Я уж думала, что случилось что-то страшное”. Директриса обняла свою любимицу: “Тебе уже семнадцать лет, а ты в первый раз целовалась. Дурочка! В твоем возрасте девчонки уже с мужиками живут. А ты только... Только целовалась. Ну, а что приятно-то было?”— “Приятно” — промычала Наташа.— Ну и хорошо! А вот то, что он мальчишкам рассказал — это очень нехорошо, некрасиво. Поэтому впредь знай, что не со всеми можно целоваться, а только с теми, кто тебя достоин, кто тебя любит, и кого ты любишь.
Началась лихорадка — скоро государственные экзамены. Почетная комиссия! Решение судеб! Готовились к защите диплома. Наташа, воспрянув от любовного фиаско, ушла с головой в работу. Жданов начал репетировать с Аринбасаровой дипломный номер — па-де-де из балета “Тщетная предосторожность”, партнером Наташи был Дюсенбек Накипов. Любовь Степановна, которая очень невзлюбила девушку с той злосчастной истории с хулиганской песенкой, злобно свистела: “И чего в тебе нашел Леонид Тимофеевич?! Он прямо на тебя не надышится!”.Но на репетициях Леонид Тимофеевич превращался в безжалостного цербера. Он, кровожадно вращая глазами, орал: “Чтобы один раз хорошо станцевать вариацию на сцене — надо три раза подряд, без остановки станцевать ее в репетиционном зале. Если выдержишь по дыханию и хватит сил, тогда есть какая-то гарантия, что ты станцуешь номер один раз на сцене!”. Залы большие, пустые — эхо и резонанс создавали особую балетную противность голоса педагога. Леонид Тимофеевич гонял учеников до потери сознания, его лицо заливалось лиловым цветом.Несмотря на адский труд, бесконечные издевки, для Натальи уроки Жданова были творческим отдохновением. Из всего класса у Наташи и Дюсенбека был самый большой и сложный номер — па-де-де, состоящий из адажио, двух вариаций и коды. Уже были напечатаны афиши выпускного концерта на сцене Большого театра. Выцветшую афишу со своей фамилией Наташа хранила всю жизнь, но, увы, станцевать в выпускном концерте ей так и не пришлось.
Иногда в училище захаживали кинематографисты. Работники кино всегда косматые, бородатые, противно пахнущие сигаретным дымом, но все равно от них исходила какая-то аура. Богема! Все училище взбудоражилось от известия, что на роль Наташи Ростовой пригласили балетную девочку — Людмилу Савельеву.Аринбасаровой три человека предсказали, что она будет киноактрисой. Наталья посчитала эти предсказания абсурдом, ей казалось, что в кино могут сниматься только красавицы. На экранах страны блистали не женщины, а богини — Алла Ларионова, Тамара Макарова, Нинель Мышкова, Элина Быстрицкая., вдруг прославившаяся Настя Вертинская. Совсем не считая себя красивой, Наташа боялась даже помечтать о кино. В ответ на предсказания о своей артистической карьере она пренебрежительно фыркала, но где-то в самой глубине сердца молоденькой девушки теплилась надежда, что когда-нибудь она станет театральной актрисой. От этой мысли ей было страшно. Страшно, но сладостно.В феврале в училище приехал молодой режиссер Андрей Кончаловский со своим вторым режиссером Изей Ольшанецким. Андрей Сергеевич пришел посмотреть девочек на роль Алтынай для своего дипломного фильма “Первый учитель” по повести Чингиза Айтматова. Его бывшая жена балерина Ирина Кандат посоветовала поискать Алтынай в хореографическом училище, где учились ребята из азиатских республик. Андрею Сергеевичу нужна была девочка лет двенадцати-тринадцати, но он понимал, что роль очень трудная и в таком возрасте девочка не справится с ролью, поэтому он и пришел в балетную школу, где девочки постарше, выглядят моложе своего возраста. Но в выпускной класс Натальи он даже не заходил.Ах, эта проказница — судьба! Никогда-то мы не знаем, где нас подкараулит счастье. Первым делом Андрей Сергеевич направил свои благословенные стопы в замшевых ботинках в младшие классы. Обратил внимание на Раушан Байсеитову — миниатюрную девочку с пухлыми губами и с довольно характерной внешностью. Раушан — племянница знаменитой казахской певицы, Куляш Байсеитовой. По лбу Изи Ольшанецкого сползла усердная капля пота: “Мы ее пригласим на “Мосфильм””. Посмотрели заодно и мальчиков. Уехали. Как и полагается в романтических историях, забыли записать имя отобранной девочки.Спустя несколько дней в интернат позвонили с “Мосфильма”: “У вас есть девочка из казахской группы — худенькая, симпатичная?”. Сие скромное описание не слишком облегчало поиск утерянной претендентки, в балете все худенькие, а симпатичность понятие весьма расплывчатое. Воспитательница озадаченно: “Это, наверно, Наташа Аринбасарова?”. “Да, да!” — воскликнули на другом конце провода. На удивление быстро в интернат приехал большой, дребезжащий автобус. Воспитательницы вытолкнули ничего не понимавшую Наталью: “Езжай, тебя приглашают на “Мосфильм”!”.Конечно, знакомство с Андреем Сергеевичем было запоминающимся. Да разве могло быть по-другому! На девочке было огромное драповое пальто на вырост, цвета бордо или возможно близкого к этому изысканному колеру, невероятным украшением верхнего убранства служил цигейковый воротник, шапка-ушанка и большие суконные ботинки на крючках — “прощай молодость” являлись гармоничным завершением внешнего облика молоденькой прелестницы.Когда Наташа, похожая на ночного сторожа, ввалилась в рабочий кабинет режиссера, от удивления глаза Андрея Сергеевича полезли из глазниц: “Не та, да к тому же не девочка, а чучело гороховое”. Наташа, как бабочка, избавилась от своего громоздкого кокона, заметив, что ее цигейковый воротник не был оценен по достоинству. Теперь посреди серой комнаты стояло нечто очень хорошенькое. Наталья была одета в зеленое немецкое платьице, добытое Симой Владимировной на базе, глаза Андрея Сергеевича вернулись на положенное место. Режиссер широко разулыбался. Девушку поразила широта его улыбки, казалось, что видны все тридцать два зуба.Кончаловский, пытливо глядя на девушку сквозь очки, беспрерывно задавал вопросы: “Откуда ты? Сколько тебе лет? Любишь ли ты стихи?”. Спрашивал про учебу, друзей. Особенный режиссерский талант сразу же устанавливать доверительные отношения, Наталья, будучи очень застенчивой, зажатой, чувствовала себя с ним легко, непринужденно. В конце беседы Андрей Сергеевич осторожно спросил:“А у вас есть еще девочки из Казахстана?”.“Да, нас пять девочек-казашек. Приезжайте к нам в интернат, я вас со всеми познакомлю!”. Наташина балетная голова не догадалась, что такая откровенность ей совсем невыгодна — ведь это возможные конкурентки.Она ушла, оставив в заложники Ерема Аманкулова — красивого, высокого мальчика тоже из Казахстана. Его хотели попробовать на роль Дюйшена. По возвращении в интернат, Наташа пытала Ерема: “Что сказал Кончаловский обо мне?”. Ерем небрежно бросил: “Он сказал, что ты очень непосредственная”.Андрей Сергеевич не преминул приехать в интернат. Наташа старательно собрала и привела всех девочек, Раушан Байсеитову тоже. Но, к счастью, Андрей Сергеевич решил остановиться на Аринбасаровой.Наталье выдали сценарий. Она перечитывала его и с каждым прочтением проникалась все большей жалостью к Алтынай. Наталья чувствовала всем своим существом ее горести и переживания. В сценарии было много сцен, где нужно плакать крупным планом. Посреди ночи на подмостках собственной кровати Наташа проигрывала сцены из сценария. Заигравшись, она вскакивала на постель, представляя скорбные пасторали из жизни Алтынай. Слезы начинали брызжить из глаз, слышалось испуганное бормотание ее подруги Ван-Мэй. “Не мешай, я репетирую!”. “А-а-а...” — по-китайски уважительно к профессии. И Наташа всю ночь напролет продолжала разыгрывать драматическое представление.Одно только не укладывалось в ее голове, как же она сможет плакать, если перед носом будет торчать камера. Девочка ничего не понимала в кинотехнике, не знала, что есть объективы и что крупный план можно снимать с довольно отдаленного расстояния. И уже она не могла отличить слезы сострадания к Алтынай от рыданий из-за страха: “смогу ли я?”.Наталья училась актерскому мастерству, но у балетных артистов все чувства выражаются в движениях, в жестах, в мимике, а в сценарии Наташина героиня разговаривала. Андрей Сергеевич посоветовал девушке учить стихи наизусть: “Будешь мне их читать с выражением и чувством!”. После чего добавил шепотом: “А самое главное, ты все время должна думать об Алтынай, об этой бедной девочке — сироте, живущей из милости у злой тетки”. И уже громче, ударяя на каждом слове: “Нищая, оборванная, вечно голодная, немытая, затравленная девочка!”. В Наташиной голове заклубились образы бедности. “И все это происходит в двадцать четвертом году!” — на прощанье вскрикнул Андрей Сергеевич. Один из талантов режиссера — уметь зажигать людей своей работой, внушать, что происходящее с ними имеет огромное значение, Кончаловский обладал этим даром, от него исходила невероятная энергия, и Наташа со свойственным ей педантизмом принялась исполнять режиссерские предписания. Она нафантазировала жизнь Алтынай до мельчайших подробностей, Наталья знала, в какой позе ест Алтынай, в какой спит, в какие игры играет.Несколько раз Наташа встречалась с Андреем Сергеевичем. В морозный, февральский день они шли по улице Горького, ныне Тверской, разговаривали о сценарии, о роли, вдруг Андрей Сергеевич предложил девушке: “Слушай, давай зайдем в кафе выпьем кофейку!”. В Наташиной голове тут же вспыхнули скрижали грозных наставлений Симы Владимировны. “Начинается!” — подумала девочка, в ужасе отлетев от молодого режиссера на другую сторону тротуара. “Нет, нет, никаких кафе!” — вскричала Наталья. “Ты что? Ты чего так испугалась?” — удивился Андрей Сергеевич — “Ну, не хочешь, не пойдем. Просто я замерз”.Прогулка была испорчена. Внутренне напружинившись, Наташа не знала, как поскорее избавиться от Андрея Сергеевича. В каждом его движении ей виделся подвох, провокация к разврату.Прошло два-три дня, Кончаловский опять за свое.— Наташа, у нас рабочий кабинет в гостинице “Украина”. Приходи туда, я тебя познакомлю с нашим директором!— “Нет! В гостиницу я не пойду!” — топнув ногой, ответила девушка.— “Ну, хорошо, хорошо”, — сказал режиссер, опасливо косясь на юную дикарку — “Мы можем и к вам в интернат приехать!”.Потом вдруг звонки и встречи прекратились. “Ну вот, правильно про киношников рассказывают! Уговаривают, уговаривают, наобещают с три короба и обманут!”. Юность ветрена и щедра, Наталья не слишком огорчилась: “Вдруг появились, вдруг и пропали! Ну и черт с ними!” — заключила девушка и быстренько забыла о кино.
Продолжалась подготовка к выпускным экзаменам, репетировали дипломные номера. Последние месяцы в училище были очень тяжелые, выпускники работали в день по семь изнурительных часов,Наталья страшно уставала, как всегда весной, начался авитаминоз.Вдруг Ван-Мэй объявила, что несколько подруг и Любовь Степановна приглашены на обед в китайское посольство. Званый обед в китайском посольстве! Какой переполох! “Что одеть?! Что обуть?!” — так и звенели вопросы. Анечка Стоун дала Наташе свою пышную, шерстяную, бежевую юбку и свитерочек. Наталья, чтобы казаться еще тоньше, надела под свитер резиновый пояс в двадцать сантиметров шириной. Для завершенности прекрасного образа шоколадная Дороти, дочь африканского посла, одолжила Наташе свои туфли на каучуковой подошве. Тогда каучук, как и нейлон, был новым материалом, вследствие чего пользовался огромной популярностью. Наталья себе очень нравилась в этом наряде, правда, было трудновато дышать, но это, как уже отмечалось выше, не являлось помехой для молоденькой барышни.За приглашенными прислали машину — роскошный, черный лимузин, туда поместились пять тонюсеньких девочек вместе с Любовью Степановной. Девицы плюхнулись на кожаные кресла, которые довольно заскрипели под егозами.Наконец-то вошли в посольство. Наташа обомлела от красоты, чистоты, надушенного благовониями воздуха. Все сверкало — паркет, дверные ручки, ботинки, набриолиненные волосы китайцев. Сдержанные посольские китайцы очень отличались от тех, которых Наталья встречала на улицах городах, то были общительные, веселые, неизменно желающие дружить с русскими, китайцы.Был накрыт большой круглый стол. Женщин рассадили. Наташе мечталось, что их будут угощать макаронами с острым соусом, которые Ван-Мэй приносила в интернат, поэтому, когда красивый китаец, молчаливо-вежливо ухаживающий за гостями, положил на тарелку что-то, напоминавшее петушиные гребешки, Наталье сделалось нехорошо. От одного вида поданного кушанья подкатывал к горлу тошнотворный ком. “Это трепанги”, — пояснила Ван-Мэй — “Деликатес. Очень вкусно”. Наташа осторожно уложила в рот самого мелкого морского жителя, долго держала за щекой, не решаясь проглотить.Это жуткое ощущение Наталья использовала во ВГИКе. На втором курсе ребята ставили “Мертвые Души”. Наталья играла Феодулию Ивановну — жену Собакевича, с ее раскосой внешностью, она могла претендовать только на эту маленькую бессловесную роль. В сцене обеда у семейства Собакевичей, хозяин, кушая, говорит Чичикову всякие мерзости о еде. Феодулия Ивановна так же, как и Наталья на посольском обеде, не могла проглотить ни кусочка. Ребята катались со смеху, наблюдая за Наташей.К счастью, в посольстве кушанья менялись одно за другим, девушки насчитали десять перемен блюд. За время приема Наталья съела только горсточку риса и на десерт фруктовый салат. Чтобы братья-китайцы не обиделись, она попросила палочки, и в течение всего ужина хитренько делала вид, что пытается овладеть деревянными приборами. Экзотика китайской кухни с первого раза никому не нравится, к хорошему, как и к плохому надо привыкать.А может быть, предубеждение не давало Наталье наслаждаться прелестями восточной гастрономии. Милая Любовь Степановна вечером накануне рассказала про гастроли ее театра в Китай. Принимали замечательно! Обеды сменялись ужинами, ужины завтраками. В коротких перерывах между приемами пищи можно было и потанцевать. Благо, что их кухня легкая, балетные не растолстели. На очередном обеде подали кушанье, похожее на фаршированный кабачок. Артисты ели, похваливали. Кто-то неосторожно спросил: “Что это такое?” — любопытство — вреднейшее из человеческих качеств! Вежливо ответили: “Это фаршированный удав”. Многим срочно потребовалось в туалет.Китайская кухня — одна из самых искуснейших в мире. Это что-то вроде магии, которой под силу приготовить, что угодно из чего угодно, да так, что пробующий никогда не отгадает, что именно он вкушает. Сuisine chinoise — это не просто так, это целое мировоззрение, философия, берущая свои корни со времен ссыльных Даосов. Куда уж нам европейцам сразу вглубь времен!Милейшая Любовь Степановна, смакуя каждое слово, рассказала, как именно приготовляли фаршированного удава. Бедное пресмыкающееся долго держали в большом чане, моря голодом, пока из него не выйдут все экскременты. После чего чан вычищался, через маленькую дырочку в крышке кидался рис, который голодный удав жадно заглатывал на свою погибель. Нафаршированного рисом змия заливали водой и живьем тушили. Живописующий рассказ наимилейшей Любови Степановны произвел на Наташу жуткое впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Началась лихорадка — скоро государственные экзамены. Почетная комиссия! Решение судеб! Готовились к защите диплома. Наташа, воспрянув от любовного фиаско, ушла с головой в работу. Жданов начал репетировать с Аринбасаровой дипломный номер — па-де-де из балета “Тщетная предосторожность”, партнером Наташи был Дюсенбек Накипов. Любовь Степановна, которая очень невзлюбила девушку с той злосчастной истории с хулиганской песенкой, злобно свистела: “И чего в тебе нашел Леонид Тимофеевич?! Он прямо на тебя не надышится!”.Но на репетициях Леонид Тимофеевич превращался в безжалостного цербера. Он, кровожадно вращая глазами, орал: “Чтобы один раз хорошо станцевать вариацию на сцене — надо три раза подряд, без остановки станцевать ее в репетиционном зале. Если выдержишь по дыханию и хватит сил, тогда есть какая-то гарантия, что ты станцуешь номер один раз на сцене!”. Залы большие, пустые — эхо и резонанс создавали особую балетную противность голоса педагога. Леонид Тимофеевич гонял учеников до потери сознания, его лицо заливалось лиловым цветом.Несмотря на адский труд, бесконечные издевки, для Натальи уроки Жданова были творческим отдохновением. Из всего класса у Наташи и Дюсенбека был самый большой и сложный номер — па-де-де, состоящий из адажио, двух вариаций и коды. Уже были напечатаны афиши выпускного концерта на сцене Большого театра. Выцветшую афишу со своей фамилией Наташа хранила всю жизнь, но, увы, станцевать в выпускном концерте ей так и не пришлось.
Иногда в училище захаживали кинематографисты. Работники кино всегда косматые, бородатые, противно пахнущие сигаретным дымом, но все равно от них исходила какая-то аура. Богема! Все училище взбудоражилось от известия, что на роль Наташи Ростовой пригласили балетную девочку — Людмилу Савельеву.Аринбасаровой три человека предсказали, что она будет киноактрисой. Наталья посчитала эти предсказания абсурдом, ей казалось, что в кино могут сниматься только красавицы. На экранах страны блистали не женщины, а богини — Алла Ларионова, Тамара Макарова, Нинель Мышкова, Элина Быстрицкая., вдруг прославившаяся Настя Вертинская. Совсем не считая себя красивой, Наташа боялась даже помечтать о кино. В ответ на предсказания о своей артистической карьере она пренебрежительно фыркала, но где-то в самой глубине сердца молоденькой девушки теплилась надежда, что когда-нибудь она станет театральной актрисой. От этой мысли ей было страшно. Страшно, но сладостно.В феврале в училище приехал молодой режиссер Андрей Кончаловский со своим вторым режиссером Изей Ольшанецким. Андрей Сергеевич пришел посмотреть девочек на роль Алтынай для своего дипломного фильма “Первый учитель” по повести Чингиза Айтматова. Его бывшая жена балерина Ирина Кандат посоветовала поискать Алтынай в хореографическом училище, где учились ребята из азиатских республик. Андрею Сергеевичу нужна была девочка лет двенадцати-тринадцати, но он понимал, что роль очень трудная и в таком возрасте девочка не справится с ролью, поэтому он и пришел в балетную школу, где девочки постарше, выглядят моложе своего возраста. Но в выпускной класс Натальи он даже не заходил.Ах, эта проказница — судьба! Никогда-то мы не знаем, где нас подкараулит счастье. Первым делом Андрей Сергеевич направил свои благословенные стопы в замшевых ботинках в младшие классы. Обратил внимание на Раушан Байсеитову — миниатюрную девочку с пухлыми губами и с довольно характерной внешностью. Раушан — племянница знаменитой казахской певицы, Куляш Байсеитовой. По лбу Изи Ольшанецкого сползла усердная капля пота: “Мы ее пригласим на “Мосфильм””. Посмотрели заодно и мальчиков. Уехали. Как и полагается в романтических историях, забыли записать имя отобранной девочки.Спустя несколько дней в интернат позвонили с “Мосфильма”: “У вас есть девочка из казахской группы — худенькая, симпатичная?”. Сие скромное описание не слишком облегчало поиск утерянной претендентки, в балете все худенькие, а симпатичность понятие весьма расплывчатое. Воспитательница озадаченно: “Это, наверно, Наташа Аринбасарова?”. “Да, да!” — воскликнули на другом конце провода. На удивление быстро в интернат приехал большой, дребезжащий автобус. Воспитательницы вытолкнули ничего не понимавшую Наталью: “Езжай, тебя приглашают на “Мосфильм”!”.Конечно, знакомство с Андреем Сергеевичем было запоминающимся. Да разве могло быть по-другому! На девочке было огромное драповое пальто на вырост, цвета бордо или возможно близкого к этому изысканному колеру, невероятным украшением верхнего убранства служил цигейковый воротник, шапка-ушанка и большие суконные ботинки на крючках — “прощай молодость” являлись гармоничным завершением внешнего облика молоденькой прелестницы.Когда Наташа, похожая на ночного сторожа, ввалилась в рабочий кабинет режиссера, от удивления глаза Андрея Сергеевича полезли из глазниц: “Не та, да к тому же не девочка, а чучело гороховое”. Наташа, как бабочка, избавилась от своего громоздкого кокона, заметив, что ее цигейковый воротник не был оценен по достоинству. Теперь посреди серой комнаты стояло нечто очень хорошенькое. Наталья была одета в зеленое немецкое платьице, добытое Симой Владимировной на базе, глаза Андрея Сергеевича вернулись на положенное место. Режиссер широко разулыбался. Девушку поразила широта его улыбки, казалось, что видны все тридцать два зуба.Кончаловский, пытливо глядя на девушку сквозь очки, беспрерывно задавал вопросы: “Откуда ты? Сколько тебе лет? Любишь ли ты стихи?”. Спрашивал про учебу, друзей. Особенный режиссерский талант сразу же устанавливать доверительные отношения, Наталья, будучи очень застенчивой, зажатой, чувствовала себя с ним легко, непринужденно. В конце беседы Андрей Сергеевич осторожно спросил:“А у вас есть еще девочки из Казахстана?”.“Да, нас пять девочек-казашек. Приезжайте к нам в интернат, я вас со всеми познакомлю!”. Наташина балетная голова не догадалась, что такая откровенность ей совсем невыгодна — ведь это возможные конкурентки.Она ушла, оставив в заложники Ерема Аманкулова — красивого, высокого мальчика тоже из Казахстана. Его хотели попробовать на роль Дюйшена. По возвращении в интернат, Наташа пытала Ерема: “Что сказал Кончаловский обо мне?”. Ерем небрежно бросил: “Он сказал, что ты очень непосредственная”.Андрей Сергеевич не преминул приехать в интернат. Наташа старательно собрала и привела всех девочек, Раушан Байсеитову тоже. Но, к счастью, Андрей Сергеевич решил остановиться на Аринбасаровой.Наталье выдали сценарий. Она перечитывала его и с каждым прочтением проникалась все большей жалостью к Алтынай. Наталья чувствовала всем своим существом ее горести и переживания. В сценарии было много сцен, где нужно плакать крупным планом. Посреди ночи на подмостках собственной кровати Наташа проигрывала сцены из сценария. Заигравшись, она вскакивала на постель, представляя скорбные пасторали из жизни Алтынай. Слезы начинали брызжить из глаз, слышалось испуганное бормотание ее подруги Ван-Мэй. “Не мешай, я репетирую!”. “А-а-а...” — по-китайски уважительно к профессии. И Наташа всю ночь напролет продолжала разыгрывать драматическое представление.Одно только не укладывалось в ее голове, как же она сможет плакать, если перед носом будет торчать камера. Девочка ничего не понимала в кинотехнике, не знала, что есть объективы и что крупный план можно снимать с довольно отдаленного расстояния. И уже она не могла отличить слезы сострадания к Алтынай от рыданий из-за страха: “смогу ли я?”.Наталья училась актерскому мастерству, но у балетных артистов все чувства выражаются в движениях, в жестах, в мимике, а в сценарии Наташина героиня разговаривала. Андрей Сергеевич посоветовал девушке учить стихи наизусть: “Будешь мне их читать с выражением и чувством!”. После чего добавил шепотом: “А самое главное, ты все время должна думать об Алтынай, об этой бедной девочке — сироте, живущей из милости у злой тетки”. И уже громче, ударяя на каждом слове: “Нищая, оборванная, вечно голодная, немытая, затравленная девочка!”. В Наташиной голове заклубились образы бедности. “И все это происходит в двадцать четвертом году!” — на прощанье вскрикнул Андрей Сергеевич. Один из талантов режиссера — уметь зажигать людей своей работой, внушать, что происходящее с ними имеет огромное значение, Кончаловский обладал этим даром, от него исходила невероятная энергия, и Наташа со свойственным ей педантизмом принялась исполнять режиссерские предписания. Она нафантазировала жизнь Алтынай до мельчайших подробностей, Наталья знала, в какой позе ест Алтынай, в какой спит, в какие игры играет.Несколько раз Наташа встречалась с Андреем Сергеевичем. В морозный, февральский день они шли по улице Горького, ныне Тверской, разговаривали о сценарии, о роли, вдруг Андрей Сергеевич предложил девушке: “Слушай, давай зайдем в кафе выпьем кофейку!”. В Наташиной голове тут же вспыхнули скрижали грозных наставлений Симы Владимировны. “Начинается!” — подумала девочка, в ужасе отлетев от молодого режиссера на другую сторону тротуара. “Нет, нет, никаких кафе!” — вскричала Наталья. “Ты что? Ты чего так испугалась?” — удивился Андрей Сергеевич — “Ну, не хочешь, не пойдем. Просто я замерз”.Прогулка была испорчена. Внутренне напружинившись, Наташа не знала, как поскорее избавиться от Андрея Сергеевича. В каждом его движении ей виделся подвох, провокация к разврату.Прошло два-три дня, Кончаловский опять за свое.— Наташа, у нас рабочий кабинет в гостинице “Украина”. Приходи туда, я тебя познакомлю с нашим директором!— “Нет! В гостиницу я не пойду!” — топнув ногой, ответила девушка.— “Ну, хорошо, хорошо”, — сказал режиссер, опасливо косясь на юную дикарку — “Мы можем и к вам в интернат приехать!”.Потом вдруг звонки и встречи прекратились. “Ну вот, правильно про киношников рассказывают! Уговаривают, уговаривают, наобещают с три короба и обманут!”. Юность ветрена и щедра, Наталья не слишком огорчилась: “Вдруг появились, вдруг и пропали! Ну и черт с ними!” — заключила девушка и быстренько забыла о кино.
Продолжалась подготовка к выпускным экзаменам, репетировали дипломные номера. Последние месяцы в училище были очень тяжелые, выпускники работали в день по семь изнурительных часов,Наталья страшно уставала, как всегда весной, начался авитаминоз.Вдруг Ван-Мэй объявила, что несколько подруг и Любовь Степановна приглашены на обед в китайское посольство. Званый обед в китайском посольстве! Какой переполох! “Что одеть?! Что обуть?!” — так и звенели вопросы. Анечка Стоун дала Наташе свою пышную, шерстяную, бежевую юбку и свитерочек. Наталья, чтобы казаться еще тоньше, надела под свитер резиновый пояс в двадцать сантиметров шириной. Для завершенности прекрасного образа шоколадная Дороти, дочь африканского посла, одолжила Наташе свои туфли на каучуковой подошве. Тогда каучук, как и нейлон, был новым материалом, вследствие чего пользовался огромной популярностью. Наталья себе очень нравилась в этом наряде, правда, было трудновато дышать, но это, как уже отмечалось выше, не являлось помехой для молоденькой барышни.За приглашенными прислали машину — роскошный, черный лимузин, туда поместились пять тонюсеньких девочек вместе с Любовью Степановной. Девицы плюхнулись на кожаные кресла, которые довольно заскрипели под егозами.Наконец-то вошли в посольство. Наташа обомлела от красоты, чистоты, надушенного благовониями воздуха. Все сверкало — паркет, дверные ручки, ботинки, набриолиненные волосы китайцев. Сдержанные посольские китайцы очень отличались от тех, которых Наталья встречала на улицах городах, то были общительные, веселые, неизменно желающие дружить с русскими, китайцы.Был накрыт большой круглый стол. Женщин рассадили. Наташе мечталось, что их будут угощать макаронами с острым соусом, которые Ван-Мэй приносила в интернат, поэтому, когда красивый китаец, молчаливо-вежливо ухаживающий за гостями, положил на тарелку что-то, напоминавшее петушиные гребешки, Наталье сделалось нехорошо. От одного вида поданного кушанья подкатывал к горлу тошнотворный ком. “Это трепанги”, — пояснила Ван-Мэй — “Деликатес. Очень вкусно”. Наташа осторожно уложила в рот самого мелкого морского жителя, долго держала за щекой, не решаясь проглотить.Это жуткое ощущение Наталья использовала во ВГИКе. На втором курсе ребята ставили “Мертвые Души”. Наталья играла Феодулию Ивановну — жену Собакевича, с ее раскосой внешностью, она могла претендовать только на эту маленькую бессловесную роль. В сцене обеда у семейства Собакевичей, хозяин, кушая, говорит Чичикову всякие мерзости о еде. Феодулия Ивановна так же, как и Наталья на посольском обеде, не могла проглотить ни кусочка. Ребята катались со смеху, наблюдая за Наташей.К счастью, в посольстве кушанья менялись одно за другим, девушки насчитали десять перемен блюд. За время приема Наталья съела только горсточку риса и на десерт фруктовый салат. Чтобы братья-китайцы не обиделись, она попросила палочки, и в течение всего ужина хитренько делала вид, что пытается овладеть деревянными приборами. Экзотика китайской кухни с первого раза никому не нравится, к хорошему, как и к плохому надо привыкать.А может быть, предубеждение не давало Наталье наслаждаться прелестями восточной гастрономии. Милая Любовь Степановна вечером накануне рассказала про гастроли ее театра в Китай. Принимали замечательно! Обеды сменялись ужинами, ужины завтраками. В коротких перерывах между приемами пищи можно было и потанцевать. Благо, что их кухня легкая, балетные не растолстели. На очередном обеде подали кушанье, похожее на фаршированный кабачок. Артисты ели, похваливали. Кто-то неосторожно спросил: “Что это такое?” — любопытство — вреднейшее из человеческих качеств! Вежливо ответили: “Это фаршированный удав”. Многим срочно потребовалось в туалет.Китайская кухня — одна из самых искуснейших в мире. Это что-то вроде магии, которой под силу приготовить, что угодно из чего угодно, да так, что пробующий никогда не отгадает, что именно он вкушает. Сuisine chinoise — это не просто так, это целое мировоззрение, философия, берущая свои корни со времен ссыльных Даосов. Куда уж нам европейцам сразу вглубь времен!Милейшая Любовь Степановна, смакуя каждое слово, рассказала, как именно приготовляли фаршированного удава. Бедное пресмыкающееся долго держали в большом чане, моря голодом, пока из него не выйдут все экскременты. После чего чан вычищался, через маленькую дырочку в крышке кидался рис, который голодный удав жадно заглатывал на свою погибель. Нафаршированного рисом змия заливали водой и живьем тушили. Живописующий рассказ наимилейшей Любови Степановны произвел на Наташу жуткое впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27