— Я не шпион! — громко выкрикнул он по-немецки. — Я поляк. Я бежал из русской ссылки, чтобы перейти в войско генерала Пилсудского. Доставьте меня в расположение польских частей. Это все, о чем я вас прошу.
На лицах солдат отразилось крайнее удивление, Офицер наконец нащупал на земле оброненный им пистолет и резко поднялся на ноги.
— Вы оказали сопротивление армии Австро-Венгерской империи! — взвизгнул он.
— Что здесь происходит? — Отряд кавалеристов на рысях подъехал к сгрудившимся у сарая людям.
Янек бросил взгляд на кавалеристов и чуть не задохнулся от восторга. На кокардах у них красовался польский орел.
— Я поляк! — что есть силы крикнул он по-польски. — Меня зовут Ян Гонсевский. Я бежал из русской ссылки, чтобы перейти в войско генерала Пилсудского. Доставьте меня в расположение польских частей.
— Почему ты сопротивляешься? — крикнул ему на том же языке один из кавалеристов.
— Австрийцы посчитали меня шпионом, — ответил Янек.
— Оставь австрийца, — приказал кавалерист. — Я поручик Тадеуш Челинский, офицер Войска польского. Мы защитим тебя.
От пришпорил коня и в мгновение ока оказался рядом с Янеком.
Янек отбросил винтовку и отпустил солдата, который с хрипом повалился на землю, держась за горло.
— Взять его! — воскликнул австрийский офицер.
Но тут же несколько польских кавалеристов во главе с Челинским оказались между Янеком и австрийцами.
— Я забираю парня себе, — объявил Челинский.
— Вы не имеете права! — закричал австриец. — Он шпион. Я должен доставить его в контрразведку.
— Плевал я на все права! — расхохотался Челинский. — Я сказал, что забираю парня себе.
— Вы отдаете себе отчет, что вступаете в конфронтацию с представителями австрийской армии?!
— Я отдаю себе отчет, что, если ты не уймешься, я раскрою твою дурную австрийскую башку.
Челинский со своими кавалеристами медленно надвигался на австрийцев, заставляя их отступать, но вдруг резко развернул лошадь и подъехал к Янеку:
— Садись за мной, парень. Поехали отсюда.
Янек ухватился за протянутую ему руку и одним прыжком взлетел на лошадь.
— Мы будем вынуждены стрелять, — неуверенным голосом предупредил австрийский офицер.
Бросив австрияку на прощание несколько крепких польских слов, Челинский пришпорил коня и поскакал к лесу, откуда только что прибыл отряд. За ним направились его подчиненные.
Когда отряд скрылся под сенью деревьев, Челинский оглянулся на Янека:
— А ты, парень, молодец. Хорошую трепку австриякам устроил. Где такому научился?
— Это джиу-джитсу, — ответил Янек. — Учился в Петербурге у одного мастера.
— А ты правда из ссылки?
— Да. Я еще в тринадцатом создал подпольную организацию, которая боролась за свободу Польши.
— От русских?
— От всех захватчиков.
— Э, парень, да ты наш человек. И рубака, видать, из тебя знатный выйдет. Отвезу-ка я тебя прямо к Пилсудскому. Не бойся ничего. Мы своих не отдаем.


Часть 2
ВСТАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ!

ГЛАВА 13
Операция

Выжимая все силы из своего мощного двигателя, открытый легковой «мерседес» полз в гору по разбитой грунтовой дороге. За ним, тоже на пределе сил, шёл грузовик с охраной. Солдаты внимательно осматривали окружающие заросли. В последнее время русские, малыми группами, часто проникали в тыл, уничтожали обозы, взрывали склады с боеприпасами и мосты, захватывали пленных и словно растворялись в воздухе. Даже здесь, в нескольких десятках километров от линии фронта, нельзя было чувствовать себя в безопасности.
Когда до вершины горы «мерседесу» оставалось всего несколько метров, из кювета в кузов грузовика одновременно полетели три гранаты. Никто из солдат охраны не успел сделать ни единого выстрела. Три взрыва грохнули, слившись в один, корежа машину, неся смерть. Тут же с обочины дороги защелкали выстрелы русских винтовок. Обливаясь кровью, уткнулся в баранку водитель «мерседеса», дернулись на сиденьях второго ряда сидевшие телохранители. Те немногие солдаты из грузовика, которые сумели выскочить на дорогу, были перебиты метким огнем нападавших.
Откинув маскирующие ветки, к «мерседесу» с обочин бросились несколько человек в полевой форме русской армии. Внезапно один из них остановился и выстрелил из револьвера. Сидевший на заднем сиденье «мерседеса» австрийский генерал выронил пистолет и схватился за простреленную руку.
Трое атакующих достигли «мерседеса». Двое из них вытолкнули из автомобиля убитых телохранителей и принялись связывать и обыскивать раненого генерала. Третий, быстро стащив с сиденья водителя, сел за руль и до предела надавил на газ. Двигатель, который уже начинал чихать и явно готовился заглохнуть, взревел с новой силой.
Когда машина достигла вершины склона, в нее запрыгнул офицер огромного роста в полевой форме капитана русской армии.
— Здравствуйте, господин генерал, — обратился он к пленнику, страшно коверкая немецкие слова. — Вы находитесь в плену у российской армии. Прошу вас не оказывать сопротивления, и мы гарантируем вам безопасность. В плену вас ожидают хорошие условия и уважительное отношение.
— Ах, вы, наверное, капитан Крапиффин, — посмотрел на офицера полными боли и отчаяния глазами генерал. — О вас в нашем штабе ходят легенды. Давно мечтал вас увидеть… но, признаться, не при таких обстоятельствах.
Крапивин ничего не ответил пленному. То ли не понял, то ли не хотел вступать в диалог. Теперь автомобиль несся на полной скорости под уклон. Достигнув ближайшего леса, водитель свернул с дороги и остановился. Двое солдат, захвативших генерала, выволокли его из машины и потащили в глубь леса. Следом шел Крапивин, держа револьвер наизготовку. Водитель ненадолго задержался. Ему предстояло еще облить бензином и поджечь автомобиль.
Маленький отряд прошел довольно много, прежде чем навстречу ему вышли из кустарника двое русских солдат.
— Все в порядке, ваше благородие? — обратился один из них к Крапивину.
— Да, чисто сработали, — ответил ему капитан. — Среди наших даже раненых нет.
— Как всегда, — широко улыбнулся солдат. — Умеете вы, ваше благородие, засады делать. Кабы все офицера так воевали…
— Поговори у меня, Ефим, — нахмурился Крапивин, — Пленного — в схрон. Его австрияки еще долго искать будут, а потому идти сейчас к линии фронта нечего и думать. Отсидимся, пока поручик Колкин погоню по ложному следу уводить будет.
— Слушаюсь, ваше благородие, — посуровел солдат.

Крапивин крадучись подобрался к посту. Однако остаться незамеченным ему не удалось. Когда капитан заглянул в своеобразное гнездо, созданное для маскировки часовых, Ефим уже смотрел на него и широко улыбался.
— Все спокойно, ваше благородие, — доложил он. — Облава стороной прошла. Да и немного их было. Видать, и впрямь их благородие поручик Колкин основную погоню в сторону увел.
— Вот и хорошо. — Крапивин забрался в гнездо. — Тогда через два часа выступаем.
— Слушаюсь, — ответил Ефим и, чуть помолчав, добавил: — А что, ваше благородие, и впрямь важную птицу словили?
— Важную, — подтвердил Крапивин. — А документы, что при нем, — еще важнее. Нам бы теперь только линию фронта перейти.
— Перейдем, не впервой. А вам, ваше благородие, за дело такое, как Бог свят, нового Георгия повесят. А может, и чин следующий дадут.
— Может, — безразлично ответил Крапивин, — Без наград никто не останется. Всех представлю.
— Так-то оно так, ваше благородие, только одно дело офицерское, а другое — солдатское.
— О чем ты? — Крапивин сурово посмотрел на подчиненного.
— Не сердитесь, ваше благородие, но я вам как на духу скажу. Вы-то службою живете. Вам чины да награды надобны. Грешно так говорить, но вам-то, офицерам, война к прибытку. Убить, конечно, могут, так на то вы и люди военные. И фабрикантам, которые нам еду гнилую да обмундирование худое поставляют, она к прибытку. Они за то с казны втридорога получают. А нам, крестьянам, она и вовсе не нужна. Мы хлебушек растим, тем и живем. В крестах почету много, да семье-то моей в деревне с них не легче, без кормильца-то. А я вот, почитай, скоро два года уже не жал, не сеял. Все с винтовкой в Галиции ентой сижу. Дважды уж ранен был. А ну как убьют? Кто деток моих в люди выведет? А почто? Жинка пишет, в деревне совсем уж худо стало. Мне бы туда, ан нельзя. Воевать, вишь, надо.
— Воюем мы здесь за веру, царя и отечество.
— Так-то оно так, ваше благородие. Только вера, она в душе у каждого. И за ради Бога идти мне воевать сюда, в Галицию, вовсе и потребности не было. А ежели надо, я и у себя дома помолиться могу. И незачем мне чужие католические и лютеранские души губить. За то Господь меня на Страшном суде не похвалит. А ежели попам чего надо, так енто дело не мое. Они, попы-то, известно, что лисы хитрые, до денег жадные. Если им риз золотых не хватает, так за то я свой живот класть не желаю. Да и отечеству моему эта война не нужна. Говорят, за сербов иступились! Какие сербы такие? Где живут? Мы их и не видывали ни разу. А что у них вера православная, так что с того? На Руси народ православный еще как страдает. У крестьян землицы мало. За русский народ православный бы кто заступился. А царь-государь император… Что государь? Была вера в него, да вся вышла. Как в воскресенье-то, кровавое, народ в Питере поубивали, так веры и не стало. К царю-то народ шел с хоругвями, с иконами, о бедах своих сказать, о милости просить. А его пулями да шашками. Можно ль так? Тут и ясно стало, что государь-то не за народ стоит, а за помещиков. Так что воевать нам, людям простым, в этой войне, получается, не за что. Вы уж извиняйте, ваше благородие, но я вам все честно, как на духу, сказал. Потому уважение к вам у солдат большое, и знаем мы, что вы солдатские души бережете да сами всегда в самое пекло лезете. Теперича хоть под суд ведите. Но уж лучше правду перед смертью сказать, чем кривдой жить.
— И давно ты к таким выводам пришел? — Крапивин посмотрел в глаза солдата. — Неужто на службу с этими мыслями шел?
— Никак нет, ваше благородие. Только как два года под пулями посидел да в госпиталях провалялся, так и понял все. Не для народа эта война, а только для богатеев. Не про народ власть нынче, а про хозяев. Народу со всего, что нынче деется, только смерть да разорение.
— Уж не тот ли агитатор все это наплел, которого в прошлом месяце под трибунал отдали?
— Может, он, а может, и нет. Слово-то верное, оно всегда себе выход найдет. А народ, он все видит да терпит… до поры.
— Но подумай, что будет, если немцы разобьют нашу армию, — возразил Крапивин. — Неужели ты думаешь, что под немецким сапогом жить лучше станет?
— Это нет, ваше благородие. У немца свои хозяева есть. И мучают они свой народ, видать, не меньше. А уж если к нам придут, так и совсем лютовать начнут. За то мы и воюем пока. Но коли немец и сам поймет, что на русской земле ему ничего не надо, так и нам от немчуры ничего не потребуется. Штыки в землю воткнем да по домам разойдемся, землю пахать. А Николашка с кайзером пусть сам дерется, хошь на кулачках, хошь на сабельках. Нам до того дела нет. Нам бы землицу справедливо разделить: так, чтобы у крестьянина землица, а у помещика шиш. Моему брательнику денег чтобы в городе платили, жабу грудную залечить. А то фабрикантша-то не работает, а все по водам ездит. У хозяина, вишь, дом в два этажа с садом. А брательник-то надорвался, на них горбатясь.
— И многие так говорят?
— Да, почитай, все, ваше благородие. Устал уж народ от войны. От труда непосильного устал да грабежа, который богатеи творят. Я вам так скажу, ваше благородие. Ежели война в самой скорости не кончится, то добра не жди. Да и если хозяева с народом не поделятся, то уж верно бунт будет. Это точно.
— Жаль, Ефим, — вздохнул Крапивин, — я ведь вас лучших в свой отряд отобрал. Что же со страной будет, если вы бунтовать начнете? Ведь раздерут ее враги.
— Насчет этого вы, ваше благородие, не беспокоитесь, — широко улыбнулся Ефим. — Ежели кто из басурман на Русь полезет, то так огреем, мало не покажется. Но и в самой России кое-кому по зубам крепко дать бы не мешало. Да вы не боитесь, ваше благородие. Присяге не изменим. Все в лучшем виде сделаем, немца прогоним. А вам ордена да чины еще получать. Может, и сам император заприметит.

ГЛАВА 14
Могилев

Могилев, маленький, провинциальный городок Российской империи, за годы войны приобрел особый статус. Здесь располагалась ставка Верховного главнокомандующего. Сюда переместилась военная столица. Впрочем, шагая по улицам города, Крапивин неизменно отмечал слабость охраны и явную недостаточность мер безопасности. Для него, бывшего советского офицера, система охраны города, где в данный момент пребывал сам государь император; казалась дикой. Даже бегло осмотрев посты, которые Крапивину и Брусилову пришлось миновать, Крапивин сделал вывод, что с двумя-тремя ребятами из «Граната» он спокойно захватил бы что угодно или кого угодно на любом объекте и спокойно скрылся, прежде чем в городе была бы объявлена тревога. Его успокаивало лишь то, что, очевидно, никто в здешнем мире еще не оценивал ситуацию так, как способен был оценить Крапивин. Следовательно, самодержец всероссийский и все генералы, состоявшие при нем, могли чувствовать себя в относительной безопасности — по крайней мере до тех пор, пока Крапивин не решит предпринять против них враждебных действий.
Ну вот наконец заветный вагон. Офицер в бурке и черкеске бегло проверил документы у вновь прибывших и при этом так беспечно склонился над бумагами, открыв Крапивину незащищенную шею, что подполковник еле удержался от соблазна легонько щелкнуть незадачливого стража по шее. Не зевай, мол, все же первое лицо государства охраняешь.
— Прошу вас, генерал, — вернул охранник документы Брусилову. — Господин подполковник с вами?
— Со мной, — подтвердил Брусилов.
— Его величество ожидает вас.
Вместе с Брусиловым Крапивин прошел в вагон, большую часть которого занимал салон, служивший рабочим кабинетом для императора. Там, из-за стола, заваленного картами, навстречу вошедшим поднялся сам Николай Второй.
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич, — поздоровался он с Брусиловым. — Рад вас видеть.
Крапивин вытянулся по стойке «смирно». Он всего лишь второй раз видел императора «живьем». В первый раз это было в четырнадцатом, сразу после объявления войны, когда толпы восторженных петербуржцев пришли на Дворцовую площадь и Николай появился на балконе Зимнего дворца поприветствовать их. Вадим тоже был тогда в этой толпе, но, кажется, единственный не разделял всеобщего ликования. «Чему вы радуетесь, идиоты?! — хотел кричать он во всю мощь своих легких. — Тому, что погибнут миллионы? Тому, что толстосумы снова поделят мир, оплатив свои приобретения вашей кровью? Тому, что военные неудачи приведут к одной из самых кровавых революций и развалу империи? Почему вы не хотите просто мирно жить и работать?! Почему вам нужно обязательно воевать, отнимать, подавлять?!»
Но кричать было бесполезно. Его бы никто не услышал, не захотел бы услышать. Оттерли бы в сторону, объявили сумасшедшим, не более. Кто способен услышать голос разума среди всеобщего ликования? А тогда ликовали все. Даже сам император, подтянутый, улыбающийся, буквально пьющий народный восторг и, кажется, действительно уверенный в скорой победе.
Не таким предстал Николай перед Крапивиным теперь, после провала наступления четырнадцатого года, после великого отступления пятнадцатого, после тяжелых и кровопролитных боев шестнадцатого. Сейчас, в сентябре тысяча девятьсот шестнадцатого года, это был смертельно уставший, измотанный человек с огромными мешками под глазами, согбенный под грузом непосильных для него забот.
— Здравия желаю, ваше величество! — отрапортовал Брусилов. — Как вы приказывали, прибыл с подполковником Крапивиным. Это он был инициатором создания специальных диверсионных отрядов, которые так помогли нам при прорыве линии фронта противника.
— Здравствуйте, подполковник. — Император вяло скользнул взглядом по мощной фигуре Крапивина и отвел глаза. Похоже, он, как многие люди маленького роста, чувствовал себя неуютно, находясь рядом гигантом.
Крапивин щелкнул каблуками:
— Здравия желаю, ваше величество!
— Генерал рассказывал мне о действиях ваших отрядов, — произнес император. — Своеобразная тактика. Надо сказать, что генерал Брусилов славится новаторством и в наших войсках, и у союзников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38