Близких друзей у Григория не было, поскольку он отличался поразительной бережливостью. Изредка, когда угощали, выпивал в компании агентов-«наружников». С ними как-то Слива и поделился своей заветной мечтой: накопить достаточно «грошей», чтобы купить хутор где-то под Миргородом. Приятели еще тогда посмеялись, мол, с его жалованьем для этого потребуется лет сто, и посоветовали поскорее дорасти до генеральских чинов. Григорий, как обычно, на шутку отмолчался, но с той поры вид канцеляриста стал еще угрюмее. Передав приказание начальника контрразведки, Шувалов поразился ответной реакции. Слива схватил со стола стопку документов, опять положил, склонясь над ними, стал лихорадочно перебирать, делая вид, что проверяет их полное наличие. На мгновение поручик успел перехватить взгляд Григория – испуганный и в то же время виноватый. Петр, притворившись, что не заметил странного поведения делопроизводителя, пошел к двери.
– Так точно, ваше благородие! Не извольте беспокоиться! Вот они, документы, уже несу, – услышал он голос за спиной.
– Очень хорошо, Алексей Васильевич ждет, – ответил поручик, оборачиваясь. И опять наткнулся на растерянный взгляд Сливы. «Несомненно, этот человек считает себя виноватым передо мной, – подумал поручик. – Но в чем?.. Очень странно, ведь мы совсем незнакомы».
По дороге в казармы он размышлял над несообразностями, которые начали происходить вокруг него. К ним, кстати, следовало отнести и тот факт, что незнакомец в канотье продолжал упражняться в слежке за Петром.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Комиссия, назначенная морским министром для расследования обстоятельств гибели линкора «Демократия», состояла из трех человек. Кроме Алексея Николаевича Крылова в нее вошли заместитель начальника главного управления кораблестроения капитан 1 ранга Мессер и носивший такой же чин помощник морского министра Задаренный. Когда запыхавшийся паровоз подтащил к перрону курьерский поезд, они вслед за генералом вышли из спального вагона. Навстречу поспешил начальник штаба флота; другие участники церемонии, ожидая своей очереди представляться, выстроились в ряд по старшинству. Приняв рапорт, глава комиссии шутливо заметил:
– Вот, господа, что значит новые демократические традиции. В прежние времена прислали бы на вокзал какого-нибудь младшего флажка, а ныне приходится лицезреть целую депутацию. Надеюсь, мы не вызвали в городе переполоха подобно гоголевскому чиновнику с именным предписанием?.. Если так, давайте каждый займется своим делом: офицеры вернутся на службу, а гости отправятся в гостиницу, чтобы смыть с себя пыль и паровозную копоть. Потом мы прибудем в штаб и приступим к работе. Единственное, я попросил бы поручика Шувалова сопровождать нас.
В гостинице Петр сразу поднялся в генеральский номер.
– Удивительный человек полковник Артемьев, – объявил Крылов, вручая ему засургученный конверт. – Я глазом не успел моргнуть, как ваш начальник превратил меня, полного генерала, в фельдъегеря. Да еще взял слово, что вручу сие послание без свидетелей, дам возможность прочесть, а потом прослежу за его уничтожением.
Он усадил поручика в кресло, а сам отошел к окну. Пока Шувалов читал письмо, генерал, казалось, беззаботно любовался видом севастопольской бухты. Заметив, что документ внимательно изучен и, согласно предписанию, предан огню в массивной бронзовой пепельнице, Крылов позвал:
– Поручик, подойдите сюда. Хочу показать вам нечто любопытное.
Когда Петр приблизился, Алексей Николаевич указал на береговую батарею, расположенную на мысу перед входом в бухту. Из гостиничного окна было отчетливо видно, как возле пушек суетятся крохотные человеческие фигурки.
– Любой шпион, снабженный хорошей оптикой, из окна гостиницы сфотографирует без всяких помех этот важный участок береговой обороны, – с горечью констатировал Крылов. – Почти три года назад обращал я внимание командования на вопиющее безобразие, только воз и ныне там. А начни спрашивать, виновные не сыщутся! Все ответственные лица давно умыли руки, ссылаясь на невозможность замаскировать батарею из-за недостатка средств. Так и живут, надеясь на авось. Дождутся, выйдет из тумана очередной «Гебен», накроет батарею первым залпом, потом спокойно расстреляет корабли в бухте, каждый из которых в сотни, в тысячи раз дороже любой маскировки.
Он подошел к столу, сердито звякнув графином, налил воды в стакан, осушил его в три глотка. Взглянув на обескураженного собеседника, немного смягчился, но тем не менее продолжил филиппику:
– Скажите мне, молодой человек, зачем устраивать социальный переворот, если бюрократическая система не меняет своей сути? Одни люди трудятся не покладая рук, в то время как другие с легкостью губят результаты этого труда. «Императрица Мария» погибла при самодержавии, «Демократия» – при демократии, извините за невольный каламбур, но при схожих обстоятельствах. Военный корабль устаревает уже на стапеле, поскольку развитие техники не стоит на месте. Мы создавали эти линкоры с расчетом, чтобы они как минимум лет сорок сохраняли боевую мощь, а уже потеряли два, причем не в бою. Здравый смысл подсказывает – надо выяснить точные причины катастрофы. Относительно «Марии» царевы слуги нам не дали этого сделать по каким-то высшим соображениям. Ныне живем без царя, но, оказывается, существуют некие силы, которые также не заинтересованы в установлении истины.
На последние слова генерала Шувалов невольно кивнул и посмотрел на пепельницу. Крылов проследил его взгляд и, слегка улыбнувшись, сообщил:
– Как вы понимаете, поручик, перед отъездом из Петрограда у меня состоялась беседа с известным вам лицом. Он довел до моего сведения, что кое-кто из президентского окружения весьма яростно противился моему назначению в комиссию. Кроме того, вашему начальнику стало известно о недвусмысленном предложении, сделанном Зацаренному: заключение комиссии должно прямо возложить всю вину на морского министра. Чтобы капитан первого ранга получил возможность составить такого рода документ, ему надо возглавить комиссию. Добровольно я место председателя не освобожу. Если против меня предпримут какие-либо действия, вступит в силу план, разработанный полковником Артемьевым. Как вы изволили убедиться, в нем вам отводится ведущая роль. Должен признаться, начальством вы были охарактеризованы в превосходных степенях, что дает мне надежду на успех нашей миссии.
– Право, не знаю, ваше превосходительство, – смутился Петр, – насколько мне удастся оправдать ваши ожидания. Я не могу похвастаться большим опытом работы, но клянусь, сделаю все от меня зависящее.
– Молодой человек, – ласково похлопал Крылов поручика по плечу. – Позвольте дать вам один совет, которому я следую всю жизнь. Выполняйте порученное вам дело до конца честно, опираясь при этом на здравый смысл. Старайтесь в полную силу использовать разум, полученный в дар от Создателя, не забывая хранить в чистоте душу.
Получив такое напутствие, Шувалов оставил генерала наедине с горячей ванной, а сам, не заходя в свой номер, поспешил на поиски Жохова. Полученные из Петрограда инструкции требовали немедленного обсуждения. Он сбегал по широкой лестнице. когда его задержал негромкий окрик:
– Господин поручик! Не могли бы мыпоговорить?
Петр спустился еще на несколько ступеней. На площадке между первым и вторым этажами, наклеив привычную улыбку, стоял Блюмкин. Он выглядел, как большинство курортников в городе: белый костюм, канотье, в руках легкая тросточка. Только в отличие от прошлой встречи на его лице багровел ужасный шрам, спускавшийся от левого виска к скуле. «Весьма впечатляет! – мысленно восхитился поручик. – Любой воспитанный человек, заметив шрам, невольно отведет глаза и не запомнит черты лица. К тому же, по первому впечатлению комитетчика можно принять за офицера, получившего увечье на фронте, что невольно располагает к сочувствию».
– Чем могу служить? – спросил Шувалов, стараясь подавить неприятное чувство, вызванное неожиданной встречей. – К сожалению, я очень спешу, поэтому не могу уделить вам много времени. Господин… Простите, никак не могу запомнить вашу фамилию.
– Петров, Иван Кузьмич, – представился Блюмкин, слегка приподнимая шляпу. И снова улыбнувшись, поинтересовался: – А разве есть необходимость торопиться, когда наслаждаешься отдыхом?
– Увы, я снова на службе. Поэтому не взыщите, дела, – ответил Петр, намереваясь двинуться дальше.
– Неужели правду говорят, что вас в прибывшую из Петрограда комиссию определили? – вроде бы невзначай поинтересовался «курортник». – Тогда конечно, дел у вас много.
– Интересно, кто же об этом говорит? – поручик невольно стал втягиваться в разговор.
– Да так, – неопределенно махнул рукой собеседник. – Помните, как у Чехова в «Даме с собачкой»: «Говорили, что в городе появилось новое лицо…» Не правда ли, гениально? Одна фраза, а уже чувствуешь атмосферу замкнутого курортного мирка, где ничто не укроется от глаз томимого скукой общества. Жаль, конечно, в фильме не удалось передать сам дух великого произведения.
– То есть, вы хотите сказать, что служебные секреты здесь становятся предметом обсуждения праздной публики? – холодно спросил Шувалов, которого неприятно кольнуло упоминание экранизации чеховского рассказа.
– Да что вы! – повторил Блюмкин пренебрежительный жест. – Я не стал бы отвлекать вас по такому пустяку. У меня более серьезный повод, поэтому попрошу вас выслушать до конца и с максимальным вниманием.
Петр молча кивнул. Тогда комитетчик придвинулся ближе и заговорил, понизив голос:
– Господин Шувалов, начну с того, что вы мне искренне симпатичны. Я буквально чувствую, что в нас есть много общего, хотя судьба почему-то сводит нас в определенном противодействии. Не надо выпытывать от меня подробности, я сам знаю слишком мало. Прошу об одном, поверьте на слово и поступите так, как я прошу. Обстоятельства складываются не в вашу пользу, поэтому вам необходимо ради собственной безопасности покинуть Севастополь. Сошлитесь на фронтовые раны, на семейные причины, но уезжайте сегодня. Если нужно, я помогу вам получить любое медицинское заключение и билет на курьерский поезд.
– Правильно ли я вас понял, Иван Кузьмич, вы предлагаете мне, прошедшему фронт, бежать от неведомой опасности? – нарочито медленно задал вопрос Шувалов, выигрывая время на обдумывание ситуации.
На мгновение в глазах Блюмкина промелькнуло выражение досады, но тут же на лице снова появилась маска доброжелательности. Словно неразумному ребенку он стал втолковывать поручику:
– Бог с вами, Петр Андреевич, никто не сомневается в вашей храбрости. Только народная мудрость не зря напоминает о молодце, который переплыл море, да утонул в луже. В сравнении с некоторыми смертельно опасными играми, передовая линия во время обстрела может показаться тихой заводью. Чтобы вам было понятно соотношение сил, представьте, что на вас, вооруженного лишь револьвером, надвигается боевая машина, с легкой руки англичан прозванная танком. Немцы на Сомме бежали от одного вида ползущих на них бронированных чудовищ.
Теперь пришла пора улыбнуться Шувалову. У него вдруг возникло стойкое убеждение, что комитетчик блефует. Не так уж Блюмкин уверен в своих силах, если пытается попросту запугать его. В любом случае Петр и не думал спасаться бегством, поэтому, завершая разговор, сказал:
– Благодарю, господин Петров, за заботу, но я никак не могу воспользоваться вашим предложением. Кстати, на прощание примите к сведению: применение танков на поле боя выявило множество недостатков у этих боевых машин. При определенных условиях храбрый человек с револьвером вполне может одолеть любое чудовище, в том числе и бронированное. Посему разрешите откланяться. Честь имею!
– Что же, это ваш выбор, – услышал поручик за спиной, но не стал оборачиваться, а поспешил к выходу.
Он пересек половину вестибюля, когда заметил, что к нему целенаправленно движется милицейский офицер в сопровождении двух широкоплечих унтер-офицеров. За ними со смущенным видом плетется знакомый капитан из комендантского управления. Милицейский чин встал на пути и спросил:
– Поручик Шувалов?
Получив утвердительный ответ, он провозгласил с видимым удовольствием:
– Вы арестованы по подозрению в убийстве лейтенанта флота барона Мирбаха. Извольте сдать оружие и следовать за мной.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
– Советую вам сразу во всем сознаться, и тем облегчить душу, а также свою участь. Уверяю вас, запирательством вы только усугубите вину в глазах суда.
Эти слова следователь, официально представившийся коллежским секретарем Александром Евсеевичем Рогачевым, произнес с какой-то особенно доверительной интонацией. Он нисколько не напоминал хрестоматийного Порфирия Петровича, наслаждавшегося психологическим поединком с преступником и походя констатировавшего: «А ведь это вы убили». Несомненно, Рогачеву ближе было амплуа «следователя-защитника», который как бы изо всех сил старается помочь человеку, случайно попавшему в беду.
Внешне он также не походил на пожилого зануду, описанного Достоевским. Следователь севастопольской прокуратуры был молодым мужчиной гвардейских статей. Он одинаково хорошо смотрелся и на площадке для лаун-тенниса, и в зале фешенебельного ресторана. При появлении Александра в общественных местах на нем скрещивались взгляды всех дам. Петр виделся с Рогачевым в доме Щетининых, но знакомство было шапочным.
Все с той же участливостью следователь принялся расспрашивать поручика об обстоятельствах его появления в Севастополе и о прошедших трех неделях с того момента. Шувалов, ни разу не упомянув Аглаю, рассказал в хронологической последовательности историю своего пребывания в городе. Записав все, Рогачев принялся уточнять даты и разные несущественные, на первый взгляд, детали. Вопросы были самые разные: в какое время дня состоялась поездка на Братское кладбище? Отстоял ли поручик до конца службу во Владимирском соборе? С какой стороны поднимался на Малахов курган? И прочее в таком же роде.
Насколько понял Шувалов, на этом допросе к нему применялась тактика, именуемая «язык до Киева». Если подозреваемый человек мало-мальски образован и неглуп, он наверняка заранее продумал, как отвечать на вопросы, связанные с совершенным им преступлением. Готовясь к допросу, такой преступник разрабатывает стройную систему защиты, готовится умело лгать. А его неожиданно начинают расспрашивать о посторонних вещах, просят припомнить мельчайшие подробности вроде того, какую мелодию играл оркестр на Приморском бульваре неделю назад? Сначала далекие от сути дела вопросы обескураживают, держат в еще большем напряжении, заставляют впустую расходовать нервную энергию. Затем воспоминания о приятных моментах жизни поневоле вынуждают человека расслабиться. Как только это произойдет, следователь нанесет внезапный удар. Уловив слабину, вцепится наподобие бульдога и не ослабит хватки, пока не услышит от подследственного: «Ладно, пишите – это я сделал».
Поняв суть происходящего, Петр внимательнее присмотрелся к Рогачеву. Очень скоро стало очевидно, что вся доброжелательность следователя сводится к умелой игре лицевых мускулов. В глазах же Александра Евсеевича читалось полное равнодушие. Чувствовалось, он до конца уверен в виновности сидевшего напротив офицера. Внутренне приговор вынесен, остается только изящно разыграть партию, чтобы вынудить убийцу к признанию. Тогда полный триумф: хвалебные отзывы в газетах, рукоплескания публики и, чем черт не шутит, повышение по службе. Поэтому чем ближе допрос подходил к событиям вчерашнего дня, тем живее становился взгляд служителя Фемиды. Поручик невзначай припомнил одного из сослуживцев, у которого также загорались азартом глаза, когда тот заканчивал игру, имея на руках убийственно сильные комбинации из карт.
В сложившейся ситуации Петру оставалось либо покорно ожидать развития событий, либо попытаться выбить следователя из колеи. Шувалов поразмыслил и выбрал второе. Он вкратце рассказал о посещении линкора «Воля», а в конце, опередив следующий вопрос, неожиданно поинтересовался:
– Господин коллежский секретарь, вы стихи сочиняете?
– Нет, а что? – опешил юрист. Он так удивился словам поручика, что забыл обмакнуть перо в чернильницу, и потому какое-то время всухую скреб им по бумаге.
– Да ничего особенного, просто вы со стоите в одном классном чине со своим тезкой Александром Сергеевичем Пушкиным – солнцем русской поэзии. Вот я и подумал… Что ж, тогда о стихах беседовать не будем. Должен признаться, встреча с вами доставила огромное удовольствие, но, как говорится, пора и честь знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30