— Я.
— Вы спасли мне жизнь, знаете ли вы это? Руку! — поднимаясь, сказал Зобиара. — А теперь…
Начатая им фраза была прервана резким металлическим звуком.
Зобиара схватил Крюкова за плечо:
— Слышите! Сигнал тревоги из «Сезама!» Куда они побежали?
— Пересекли лужайку и направились к утесам, на юго-восток отсюда.
— Тогда — скорей!
— Куда?
— К утесам! Там сейчас Рао-Сагиб… Полчаса назад он ушел в хранилище… — взволнованно говорил Зобиара, забывая, что Крюкову неизвестно, кто такой Рао-Сагиб и о каком хранилище идет речь. — Бок, видимо разнюхал вход в «Сезам». Может произойти непоправимое!
Звонок смолк. Зобиара сделал нетерпеливый жест:
— Скорее! На помощь Рао-Сагибу!
* * *
Перед заговорщиками стоял высокий, не по годам прямой старик с гордой осанкой Спадающее свободны ми складками одеяние из светлого шелка и седая борода оттеняли темную бронзу его лица и блеск живых темных глаз В них не отражалось и тени страха.
Старый индус шагнул вперед и просто сказал:
— Кто искал меня?
Бок ответил ему визгливым хохотом. Протиснувшись вперед между Хаутоном и Портером, он закричал:
— К чему нам чертежи Вот они — сокровища И вот он сам, в наших руках — этот кладезь тайн, главный кудесник и скупой рыцарь Острова Больших Молний. Друзья — обратился он к спутникам. Берите шкатулки с самоцветами — вот что нам нужно! Вяжите старика!
Повадки и тон Бока исполненные болезненного возбуждения заставили заговорщиков вздрогнуть: «Уж не помешался ли он?».
Рао-Сагиб останов и Бока движением руки.
— Я давно подозревал тебя, предатель! Тебе не уйти!
С этими словами Рао-Сагиб сделал шаг вперед и сорвал со стены кривую дамасскую саблю.
— Стреляйте в него — истерически взвизгнул Бок. — Живой или мертвый он должен уйти с нами…
— Рао-Сагиб не уйдет с вами, — спокойно продолжал индус — Да и вы сами не покинете острова. Я дал уже сигнал на плато. Наши люди, вероятно, уже окружают утесы.
Тогда Бок с воплем отчаяния и бешенства кинулся к Рао-Сагибу. Заговорщики увидели лишь блеск ножа и слышали сдавленный стон индуса. Правой, замотанной платком рукой, Бок отвел клинок Рао-Сагиба, а левой нанес ему удар.
— За мной — заревел предатель, бросаясь к выходу. — Пусть он остается здесь сторожить свое золото.
Еще в лабиринте до беглецов донеслись голоса, лай собаки, вой сирены с моторного бота.
Затем они услышали три выстрела подряд и голос Рамиреса:
— Гей, Портер! Бросайте все…
Преследователи были где-то совсем близко. «Окружайте утесы» — командовал голос Кфаранги.
Несколько минут строительного, захватывающего дух бега, и заговорщики оказались на берегу.
— Еще немного, и я ушел бы, не дожидаясь вас! — закричал Рамирес, затыкая пистолет за пояс. — Дорог каждый миг.
По плечи в воде добрались Хаутон и Портер до моторного бота Рамирес за шиворот втащил Бока на борт. Правая рука предателя висела, как плеть.
На плато вспыхнул и взлетел к небу голубоватый меч прожектора. Опустившись, луч скользнул по утесам и остановился на боте. Пуля с берега сорвала с Рамиреса фуражку. Моторный бот несся к стоящему на внутреннем рейде «Ломоносову».
… Автомашина, полная вооруженных островитян, быстро достигла юго-восточных утесов. Еще в пути Зобиара разделил людей на три небольших летучих отряда, а сам вместе с Крюковым бросился в «Сезам».
Рао-Сагиб лежал на полу без сознания. Правая сторона его одеяния и край седой бороды были залиты кровью. В руке индус сжимал эфес старинной сабли.
Разрезав блузу, Зобиара увидел рану. Она была невелика по размерам, и не страшна на вид, но, нанесенная в область живота, могла оказаться смертельной.
— Учитель! — печально позвал он, осторожно приподнимая седую голову Рао-Сагиба.

Часть третья
ТАЙНА РАО-САГИБА

ГЛАВА 12
Еще одно загадочное происшествие на море
Наташа Пчелинцева поднялась, пересекла комнату, в которой работали синоптики, и подошла к столику с телефоном. Крутясь, защелкала вертушка автомата: Д… 2… 77… 83…
— Товарищ Белогур?
— Он самый! — отозвался солидный бас.
— Это Пчелинцева говорит. Добрый день, товарищ Белогур!
— Здравствуйте, здравствуйте, Наталья Петровна!
Перед уходом в плавание Крюков дал Наташе номер телефона одного из отделов Министерства морского флота. Время от времени она звонила сюда, чтобы узнать, как проходит рейс «Памира» и где он сейчас находится Раза три Крюков присылал ей радиограммы, отмеченные скуповатой морской нежностью. Пчелинцева заходила за ними сама. Начальник отдела Белогур, встречая ее, уважительно величал хорошенькую посетительницу «Натальей Петровной».
— Нет ли весточки, товарищ Белогур?
Собеседник на другом конце провода крякнул, помолчал, потом сказал:
— Есть…
Наташа радостно вспыхнула:
— Так я забегу?
Белогур ответил как бы нехотя:
— Ну, забегайте…
Чисто женским чутьем Наташа уловила в его словах, в самой интонации что-то необычное, недоговоренное. Румянец сбежал с ее щек.
— Что-нибудь нехорошее, товарищ Белогур?
Белогур замялся:
— Ммм… Да вы лучше заходите сами.
До обеденного перерыва оставалось три минуты. Наташа подхватила сумочку и выбежала на улицу. От института до министерства было всего два квартала.
Белогур, в неизменном синем кителе с золотыми нашивками на рукавах, как всегда привстал навстречу ей, здороваясь, крепко, по-мужски встряхнул руку. Но на этот раз с его уст не слетела обычная шутка: «Ну-с, какую погоду планируете нашей планете на ближайшие дни?»
На этот раз он даже не улыбнулся, сказал серьезно:
— Присаживайтесь, Наталья Петровна.
Наташа, бледнея, опустилась в кресло.
— Что-нибудь нехорошее? Да не мучайте, говорите…
Белогур протянул Наташе листок бумаги.
— Вот. Один любитель-коротковолновик принял и догадался доставить нам.
«Я, советский моряк Крюков, радист с теплохода „Памир“ обманом завлечен на иностранное судно и брошен в океан на гибнущей шхуне, — читала Наташа. — Нахожусь в Тихом океане между 130 градусом и 140 градусом западной долготы и экватором и 10 градусом южной широты. Могу продержаться еще сутки, может быть двое. Учтите, что меня непрерывно…»
Наташа перевернула листок, но на обороте больше ничего не было.
— Что «непрерывно»? А где же окончание?
— Все, — сказал Белогур. — На этом связь прекратилась.
— Что же будет, товарищ Белогур? Ведь он… может погибнуть…
— Ну, не падайте духом, — сказал моряк. Он взял со стола пачку радиограмм и потряс ею в воздухе. — Видите? Все — аварийные! Норвежцам, англичанам, французам на помощь приходим, а уж своего-то в беде подавно не оставим! Сейчас в этом районе находится наше океанографическое судно «Изумруд». Капитану уже дано указание обследовать участок океана, где может находиться Крюков. Кроме того, завтра туда же вылетает экспедиция академика Разина. Она будет базироваться на «Изумруд». По поручению министра я просил академика помочь в поисках. Ведь у них вертолет.
Решение родилось и созрело у Наташи мгновенно:
— О каком Разине вы говорите? О том самом, из атомного института?
— О том самом, знаменитом… Наташа стремительно поднялась.
— Где искать его, товарищ Белогур, скажите? В институте?
— Нет, в институте вы его теперь не застанете. Я часа два назад по телефону с ним говорил, он дома… Постойте, Наталья Петровна, да зачем он вам? Куда вы?
Но Наташа уже летела к выходу.
* * *
Академик Иван Иннокентьевич Разин, «тот самый знаменитый», крупнейший советский специалист по искусственной радиоактивности, действительно, находился дома, в своем кабинете. На письменном столе перед ним была разложена целая коллекция печатных схем: не большие, в страничку школьной тетради, бланки с контурными изображениями отдельных участков земной поверхности. Очертания материков и океанов были испещрены разноцветными стрелками, нанесенными от руки.
Массивной, грузноватой фигурой, наголо обритой головой и, особенно, седыми, пышными, по-казацки свисающими усами, академик Разин напоминал старого запорожца. Лицо у него было с крупными чертами, примечательное, запоминающееся.
Самобытным характером, силой, волей веяло от всего облика этого незаурядного ученого. Несмотря на свои годы (а ему было далеко за 60), он на зависть некоторым ровесникам, сохранял неистощимую бодрость и поразительную работоспособность.
В описываемое время ученые Советского Союза и стран народной демократии начали успешно сотрудничать в области ядерной физики. Созданный для этой цели институт получил в народе наименование «институт мирного атома». В тесном содружестве ученых многим стран академик Разин занял видное место.
Сейчас он с головой ушел в изучение разложенных на столе синоптических сводок, делая время от времени толстым красным карандашом свои пометки на листках.
Молодой научный сотрудник института Брагин, сидя по другую сторону стола, терпеливо ожидал, когда академик освободится.
Разин размашисто начертил на последнем листке большую изогнутую красную стрелку, бросил карандаш и разгладил усы.
— Все ясно! Ну-с, Михаил Сергеевич, — обратился он к своему молодому коллеге, — нам предстоит основательно поработать. Нужно организовать необычайнейшую из охот и принять в ней непосредственное участие.
— Я слушаю вас, Иван Иннокентьевич! — с выражением живейшего интереса ответил Брагин.
— Вы слыхали об этой истории с английским пароходом?
— Слыхал. Но, признаться, подробностей не знаю.
— Так вот, почитайте…
Разин подал ему пачку аккуратно подобранных вырезок из американских и английских газет.
Речь шла о чрезвычайно странном происшествии, которое произошло в Атлантике.
Бразильский танкер «Мендоса», следуя на родину встретил неподалеку от берегов Бразилии английский пассажирский пароход. Судно, видимо, потеряло управление. Машины были застопорены и пароход беспомощно поворачивался на зыби, подставляя ударам волн то один, то другой борт. На первый взгляд судно казалось покинутым, но, подойдя ближе, капитан «Мендосы» Бальбини убедился, что люди на нем есть. Но как они выглядели! Повсюду виднелись человеческие фигуры, свесившие через фальшборт верхнюю половину туловища как будто в сильнейшем приступе морской болезни. Но ни одна из этих фигур не шевелилась: опущенные головы и руки уже были охвачены посмертным окоченением Бальбини ясно различал безжизненные тела, разбросанные на верхней палубе в самых причудливых позах. Ужас вызывал этот «корабль мертвецов»…
Однако оказалось, что жизнь еще не окончательно покинула судно. Пока Бальбини разглядывал в бинокль потрясающую картину, у шлюпок появились три человека в морской форме. Они передвигались с видимые трудом, словно в последней стадии истощения. С неимоверными усилиями им удалось спустить шлюпку. Двое спустились в нее благополучно, третий, совсем обессилевший, свалился в воду и камнем пошел ко дну. Находившиеся в шлюпке стали медленно выгребать по направлению к «Мендосе». Но так как пароход стоял лагом к волне, а сил у гребцов не было, то шлюпку снова прибивало к судну.
Бальбини осмелился подойти еще ближе. С парохода потянуло муторным запахом разложения.
— Что случилось? — закричал Бальбини в рупор.
Людям на шлюпке удалось, наконец, оттолкнуться от парохода, напрягаясь, они гребли к «Мендосе». Один из этих полумертвецов, шатаясь, поднялся, приложил ладони щитком ко рту.
— …Какая-то странная эпидемия, — донес ветерок до Бальбини слабый, срывающийся голос. — Почти все умерли… Подберите живых… Есть… которые… не могут… подняться.
«Не чума-ли?!» — мелькнуло в голове Бальбини.
Шлюпка медленно приближалась к танкеру. И тогда Бальбини совершил поступок, который покрыл его несмываемым позором до последних дней жизни.
— Отойдите от нас! Буду стрелять! — завопил он в рупор. — Возвращайтесь на пароход. Я сообщу о вас по радио и в ближайший порт. Сам я не в силах оказать вам помощь!
После этого он повернул свое судно и начал полным ходом удаляться от страшного корабля. Следует, впрочем, отдать ему справедливость: он действительно, не называя себя, дал открытое радио о бедствующем корабле. Несколько часов спустя к «кораблю мертвецов» подошло другое грузовое судно, взяло пароход на буксир и, отведя его в Буэнос-Айрес, поставило там на внешнем рейде под карантинным флагом. На борт парохода прибыли представители морской санитарной инспекции.
И тогда выяснилось следующее: английский пароход с красивым названием «Принцесса атолла» шел из Ливерпуля в Кейптаун, имея на борту около четырехсот пассажиров. 9 сентября в одиннадцатом часу вечера появились первые зловещие признаки. Сперва почувствовали недомогание те, кто находился в открытых помещениях: несшие вахту помощник капитана, первый штурман, рулевой и также пассажиры, находившиеся на воздухе. Заболели радист и его помощник. Они сидели в радиорубке, дверь которой была распахнута настежь, и транслировали в каюты концерт из Лондона.
Симптомы болезни были таковы: прежде всего ощущались резкий упадок сил, неодолимая дремота, головная боль. Потом начиналась рвота. Сбившийся с ног корабельный врач и фельдшер не в силах были остановить ее у больных никакими средствами.
Вахту пришлось сменить. Но через час слегла и вторая вахта… А ночью смерть начала косить свои жертвы. На руках и груди появлялись белые пятна, и человек угасал стремительно, как пламя задуваемой свечи. В числе первых умерли радист с помощником, и судно осталось без связи. К утру умерших насчитывали уже десятками. На судне поднялась неописуемая паника…
Когда на «Принцессу» прибыла врачебная помощь, в живых оставалось четырнадцать человек, да и те уже не могли двигаться. Попытки спасти их оказались тщетными, почти все погибли в результате молниеносно развивающегося белокровия. Выжило только четверо.
Случай этот обсуждался в прессе на все лады. Вспоминались различные загадочные морские трагедии, которыми так богата история мореплавания.
Выдвигались самые различные предположения, даже антинаучные, даже допускавшие вмешательство сверхъестественных сил. Большинство газет поддерживало такую версию: причиной гибели людей на «Принцессе» явился чрезвычайно редкий, не изученный пока наукой феномен — мощное космическое излучение.
Брагин дочитал и теперь задумчиво перелистывал вырезки.
— Что скажете? — спросил Разин.
— Странный случай, Иван Иннокентьевич, прямо сказать, загадочный…
Разин даже руками всплеснул:
— Да чего ж тут загадочного? Вы внимательно читали?
— Да.
— То-то, что «да»! Давайте-ка сюда вырезки, будем разбираться. Вот, прежде всего, обратите внимание — в самом первом сообщении об этом событии, сделанном так сказать, по горячему следу и переданном из Буэнос-Айреса, проскользнула такая деталь: «В 11-м часу вечера пароход вошел в полосу густого тумана. Вообще туманы в этой части океана и в это время года чрезвычайно редки, однако это не смутило капитана. Судно было оборудовано новейшими навигационными приборами и могло идти вслепую. „Принцесса“ продолжала следовать все тем же, заранее проложенным курсом». Эта весьма существенная подробность во всех последующих сообщениях отсутствует. И я утверждаю — не случайно. Под чьим-то могущественным влиянием упоминание о тумане в дальнейшем изымалось из всех статей и корреспонденции. Значит, кто-то был заинтересован в том, чтобы общественное мнение не знало всей правды о катастрофе.
Теперь — симптомы болезни. Слабость, головная боль, рвота, молниеносно развивающееся белокровие, смерть. Это не какая-то таинственная болезнь, как пытаются изобразить буржуазные газеты. Эта болезнь известна, и советская медицина уже нащупала пути борьбы с нею. Это — лучевой удар, результат радиоактивного облучения, которое обрушилось на людей в огромной дозе! Гамма-лучи и нейтроны, эти невидимые убийцы проникают в человеческий организм, поражая его органы и в первую очередь кроветворную систему. Неужели не попятно, Михаил Сергеевич?
— Вы считаете, что это было облако радиоактивного тумана?
— Вне всякого сомнения! Вся эта болтовня о космическом излучении служит только замазыванию существа дела. И если мы с вами взяли на себя роль детективов, то давайте пойдем до конца, и схватим преступника за руку. Я утверждаю, что облако родилось не в космосе, а в земной атмосфере, у самой поверхности нашей планеты, и не в Атлантике, а в Тихом океане. Более того я могу указать вам пункт, где оно возникло и день, когда это произошло.
И академик подал Брагину еще одну газету, не этот раз советскую, и указал на маленькую информацию, отчеркнутую чернилами.
Брагин ахнул:
— Все ясно, как день!
— Вот и преступник обнаружен! — Разин потряс газетой в воздухе. — Но их-то пресса какова! С одной стороны лицемерные соболезнования, с другой весь взрыв негодования искусно направляется на капитана Бальбини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13