Но на этом единство взглядов обеих групп историков и кончается, и начинается полный разнобой.Мнение первое: промышленная политика Петра привела к её, промышленности, дальнейшему упадку и отмиранию . Его политика была ошибочна и недальновидна, закрытие большинства новых мануфактур после смерти Петра показывает искусственность этих предприятий, их нежизнеспособность в условиях отсутствия постоянной поддержки со стороны государства (Д. И. Девятисильная, П. Н. Милюков, М. М. Богословский).Мнение второе: промышленная политика Петра принесла стране развитие и процветание . Серьёзный и подробный анализ показывает, что если многие небольшие текстильные фабрики и в самом деле не выдержали конкуренции с крестьянским надомным производством, то более крупные предприятия этой отрасли пережили, по меньшей мере, середину XVIII столетия. Рудники и металлургические предприятия, что бесспорно, доказали свою высокую рентабельность, а развитие тяжёлой промышленности продолжалось и после смерти Петра.Мнение третье: при Петре имело место преодоление экономической отсталости России (Е. И. Заозерская, М. Н. Мартынов, Н. И. Павленко, С. Г. Струмилин). Мнение четвёртое: произошло усугубление экономической отсталости России . То есть, с одной стороны, петровские домны на Урале своей продуктивностью превзошли английские, превратив Россию в одну из ведущих стран в области металлургического производства, а с другой, Пётр I своей «форсированной индустриализацией» страны обрёк Россию на экономическую отсталость в будущем. (См. Ханс Баггер. Реформы Петра Великого. Обзор исследований. М.: Прогресс, 1985.) В общем, чем скрупулёзнее даже самые добросовестные историки изучают документы, скомпилированные предыдущими историками на основе компиляций ещё более ранних учёных, тем виднее нестыковки, возникшие из-за неверного датирования, или неправильного понимания. Это так, даже если речь идёт об относительно недавних событиях, происходивших при Петре или за сто – сто пятьдесят лет до него; что уж говорить о делах более давних.Перейдём к более подробному разбору петровской эпохи. Империя Петра [В Европе] верят в аристократию, одни чтоб её презирать, другие – чтоб ненавидеть, третьи – чтоб разжиться с неё, из тщеславия, и т. д. В России ничего этого нет. Здесь в неё просто не верят. А. С. Пушкин Мифы и правда о русском обществе Русская историография за отдельными и почти единичными исключениями есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения, – говорил Иван Солоневич. Можно добавить, что наша историография возникла в век «диктатуры дворянства», и дворянские историки, сознательно ли, бессознательно, всю её выстраивали, как апологию своему сословию. А поскольку у большинства «высших» дворян головы всегда свёрнуты в сторону Запада, то вот и причина, отчего о русской истории судили с нерусской точки зрения.Наши (а тем более, западные) историки и философы (в частности, Чаадаев, Бердяев и другие) писали о том, что история Руси – это сплошная катастрофа, что она густо перемешана с кровью. О том, что история Европы, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока была не менее, а часто и много более катастрофичной и кровавой, они не видели в упор. В Китае при этнических потрясениях уничтожалось две трети, три четверти и даже, было, девять десятых населения. А о том, насколько кровавой была история Западной Европы, мы уже говорили (см. главу «Иван Грозный» в книге «Другая история Московского царства»). Тем не менее, именно о наших правителях пишут, как о неимоверно жестоких сатрапах.Ещё один въевшийся стереотип, – что в XVIII–XIX веках русские крестьяне были сплошь рабами, не смевшими без соизволения самовластного помещика не то что спину разогнуть, а даже и вздохнуть свободно, и были они тупыми, забитыми, отличаясь от скота только умением говорить, да и то косноязычно.Что ж, наверное, встречались и такие. Но мы же должны понимать, что социология никогда не даёт абсолютных результатов, а только результаты статистически достоверные . Например, если о физическом росте представителей какого-нибудь сообщества заявлено, что они люди рослые, то это значит, что таковыми является большинство. Предположим, большинство имеет рост в интервале 170–180 см. Но наверняка среди жителей есть и карлики, и люди очень высокие. На ваше утверждение, что здесь живут люди «обычного роста», ваши оппоненты могут приводить описание конкретных карликов этого же сообщества, и утверждать, что вы совершенно не правы и преувеличиваете. А другие оппоненты приведут в качестве примера вашей неправоты сведения о людях существенно более высокого роста. Так кто же прав? Конечно же, вы, если описываете большинство.Это надо иметь в виду, рассуждая о русском крестьянстве. Незадолго до освобождения крепостные крестьяне составляли по стране в целом около трети населения; за Уралом их почти совсем не было. Помимо них, были и государственные крестьяне, и другие, более мелкие группы. Но лишь только группа, составлявшая от 12 до 15% населения империи, представляла собою крепостных в «классическом» смысле слова: они были прикреплены к земле, находились под непосредственной властью помещика и принуждены были выполнять по его требованию любую работу.Но даже и такой крепостной не был рабом, а поместье не было плантацией. Первым Александр Радищев вёл в оборот это сравнение, и хотя позже с отождествлением русского крестьянина с рабом спорили очень многие, оно прижилось. А затем антикрепостническая литература, принадлежащая перу взращённых в западном духе авторов , сделала эту аналогию общепринятой. Так мы и в этом примере видим правоту Солоневича, утверждавшего, что русская историография есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения.Мало кто знает, что, хотя крепостное право играло первостепенную роль в эволюции страны, никогда не было издано никакого указа о закрепощении крестьян. Крепостничество выросло на практике из скопления множества указов и обычаев, исуществовало с общего согласия, но, по словам Ричарда Пайпса, « без недвусмысленного официального благословения. Всегда подразумевалось…, что помещики на самом деле не являются собственниками своих крепостных, а скорее, так сказать, руководят ими от имени монархии, каковое предположение стало особенно правдоподобным после того, как Пётр и его преемники сделали помещиков государственными агентами по сбору подушной подати и набору рекрутов ».В отличие от раба Северной и Центральной Америки, русский крепостной жил в своей собственной избе, а не в невольничьих бараках. Он работал в поле под началом отца или старшего брата, а не под надзором наёмного надсмотрщика с бичом. Во многих русских имениях разрезанная на мелкие участки помещичья земля перемежалась крестьянскими наделами, чего не бывало на плантациях. И, наконец, крепостному принадлежали плоды его трудов: фактически крепостной на всём протяжении крепостничества владел собственностью.С другой стороны, помещик никогда не был юридическим собственником крепостного, а владел лишь землёй, к которой был прикреплён крестьянин, – и обладал властью над крепостными лишь в силу того, что сам был «прикреплён» к службе, кормясь от земли с работниками, выделенной ему правительством. До определённого момента крестьяне давали на себя обязательство, что не сойдут с земли, – вот и вся «крепость». По словам известного учёного, профессора Московского университета И. Д. Беляева (1810–1873), крестьяне сделались предметом частных сделок в первой половине XVII века, хотя по закону они были людьми свободными. «Конечно, это, в сущности, было уже злоупотребление, – пишет Беляев, – которое, по незначительности случаев, едва ли преследовалось законом».А вот мнение А. С. Пушкина: « Власть помещиков в том виде, какова она теперь существует, необходима для рекрутского набора. Без неё правительство в губернии не могло бы собрать и десятой доли требуемого числа рекрут. Вот одна из тысячи причин, повелевающих нам присутствовать в наших поместиях, а не разоряться в столицах под предлогом усердия к службе, но в самом деле из единой любви к рассеянности и к чинам » (см. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Л.: Наука, 1978. Том 7, стр. 445).
Только в царствование Екатерины II власть помещика над крестьянами действительно стала почти безграничной, но рабом крепостной так и не стал: торговля крепостными была строго запрещена законом (хотя некоторые помещики всё равно занимались таким торгом в обход законодательства), и при освобождении крепостных возмещение за них не выплачивалось. Даже и сам А. Н. Радищев в своём «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Медное (рабство)» даёт только такой пример: «…Публикуется: „Сегодня по полуночи в 10 часов, по определению уездного суда или городового магистрата, продаваться будет с публичного торга отставного капитана Г… недвижимое имение, дом, состоящий в… части, под №…и ПРИ НЁМ шесть душ мужеского и женского полу; продажа будет при оном доме. Желающие могут осмотреть заблаговременно“.
Мы выделили в этой цитате слова «ПРИ НЁМ». Продаются не шесть душ, а дом, при котором состоят эти души. Большая разница!Почти половина крепостных империи были съёмщиками и платили оброк. Для них крепостное право сводилось к уплате налога (либо твёрдо установленного, либо в зависимости от заработка) дворянам, владевшим землёй, к которой они были приписаны. Поэтому, прочитав, скажем прямо, клеветническую книгу Радищева, Пушкин написал пародию под названием «Путешествие из Москвы в Петербург», в котором имеется следующий отрывок: «В Пешках (на станции, ныне уничтоженной) Радищев съел кусок говядины и выпил чашку кофию. Он пользуется сим случаем, дабы упомянуть о несчастных африканских невольниках, и тужит о судьбе русского крестьянина, не употребляющего сахара. Всё это было тогдашним модным краснословием. Но замечательно описание [им] русской избы: «Четыре стены, до половины покрытые так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь, смеркающийся в полдень, пропускал свет, горшка два или три (счастлива изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!). Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздникам. Корыто кормить свиней или телят, буде есть, спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или за завесою кажется. К счастию, кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина. Посконная рубаха, обувь, данная природою, онучки с лаптями для выхода».
Приведя эту цитату, Пушкин продолжает: «Наружный вид русской избы мало переменился со времён Мейерберга. Посмотрите на рисунки, присовокуплённые к его «Путешествию». Ничто так не похоже на русскую деревню в 1662 году, как русская деревня в 1833 году. Изба, мельница, забор – даже эта ёлка, это печальное тавро северной природы – ничто, кажется, не изменилось. Однако произошли улучшения по крайней мере на больших дорогах: труба в каждой избе; стёкла заменили натянутый пузырь; вообще более чистоты, удобства, того, что англичане называют comfort. Очевидно, что Радищев начертал карикатуру; но он упоминает о бане и о квасе, как о необходимостях русского быта. Это уже признак довольства. Замечательно и то, что Радищев, заставив свою хозяйку жаловаться на голод и неурожай, оканчивает картину нужды и бедствия сею чертою: и начала сажать хлебы в печь .Фонвизин, лет за пятнадцать пред тем путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю. Вспомним описание Лабриера «По полям рассеяны какие-то дикие животные, самцы и самки, чёрные, с лицами землистого цвета, сожжённые солнцем, склонившиеся к земле, которую они роют и ковыряют с непреодолимым упорством; у них как будто члено-раздельная речь, а когда они выпрямляются на ногах, то мы видим человеческое лицо; и действительно, это – люди. На ночь они удаляются в свои логовища, где питаются чёрным хлебом, водой и кореньями; они избавляют других людей от труда сеять, обрабатывать и собирать для пропитания, и заслуживают того, чтобы не терпеть недостатка в хлебе, который сами сеют» (пер. с франц.). Лабриер. Характеры.

… Судьба французского крестьянина не улучшилась в царствование Людовика XV и его преемника…Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идёт о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идёт о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что всё это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника, но посмотрите, что делается там при изобретении новой машины, избавляющей вдруг от каторжной работы тысяч пять или шесть народу и лишающей их последнего средства к пропитанию… У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев).Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 вёрст вырабатывать себе деньгу… Злоупотреблений везде много; уголовные дела везде ужасны. Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлёности и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют unbadaud; никогда не заметите в нём ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственногожилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день… Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения… Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков; это очевидно для всякого. Конечно: должны ещё произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества…» (См. А. С. Пушкин, том 7, стр. 198–200.)
Мнение Пушкина заслуживает вполне серьёзного внимания, поскольку он всё же знал русскую деревню не понаслышке. Итак, неверно представление о тотальной нищете и «вечном голоде» крестьянина. Да, с весны по осень ему приходилось работать, не разгибая спины. Да, чтобы пережить жестокую зиму, приходилось тратить до двух рабочих месяцев на заготовку дров, и часть урожая на приобретение тёплой одежды и обуви. Но уж чего-чего, а если помещик не ударялся в безумное роскошество, то еды хватало.Приведём несколько свидетельств иностранцев, из разных веков. См. «Россия это сама жизнь. Свидетельства иностранных путешественников, дипломатов, политиков, мыслителей о нашей Родине». М: СканРус, 1999.

«Изобилие в хлебе и мясе так велико здесь, что говядину продают не на вес, а по глазомеру. За один марк вы можете получить 4 фунта мяса, 70 куриц стоят червонец, и гусь не более 3 марок. Зимою привозят в Москву такое множество быков, свиней и других животных, совсем уже ободранных и замороженных, что за один раз можно купить до двухсот штук». ( Иосафат Барбаро, 1413–1494, венецианский купец с дипломатическими поручениями .) «В Москве хорошие огурцы, лук и чеснок в громадном изобилии… Вообще по всей России, вследствие плодородной почвы, провиант очень дёшев, 2 копейки за курицу, 9 яиц получали мы за копейку». ( Адам Олеарий, ок. 1599–1671,немецкий учёный и путешественник .) «Сегодня в канун Рождества Господня, которому предшествовал у русских шестинедельный пост, на всех площадях и перекрёстках можно было видеть огромное изобилие мяса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51