Дмитрий Колодан
Другая сторона
Валентайн. Как угодно. Главное – суть. А до сути они докопаться не могли! Как уж он спасал мир с помощью доброй английской алгебры – не знаю. Но только не так.
Ханна. Почему? Потому что у них не было калькулятора?
Валентайн. Нет. Да. Потому что существует определенный порядок, ход событий. Нельзя открыть дверь несуществующего дома.
Ханна. На то и гений.
Валентайн. Увы – это гений безумцев и поэтов.
Том Стоппард. Аркадия
Пролог
Бледно-зеленая луна плыла над заливом. От воды поднимался густой туман и наползал на берег, путаясь в тростнике и расставленных на просушку сетях. Сверху, с утеса, море выглядело так, словно его задрапировали клубами пыльного тюля. Порывы ветра рвали серое покрывало, обнажая масляно-черные прогалины. В паре километров к югу спал скрытый туманом городок Спектр. Вдалеке виднелись мачты стоящих на причале рыболовецких баркасов – сплетение прямых линий, похожее на зачарованный лес или кладбище. С залива тянуло холодом.
Густав Гаспар схватился за шершавую ветку куста и ступил на крутую тропинку, ведущую к пляжу. В другой руке он держал керосиновую лампу: желтый свет, пробивавшийся сквозь закопченное стекло, не столько освещал дорогу, сколько раздражающе рябил в глазах. Шел Густав медленно. Болтавшаяся на заплечном ремне тренога то и дело норовила ударить под колено, а Густав не хотел скатиться с утеса, переломать кости и, главное, разбить чертовски дорогой телескоп. От холодного бриза не спасала даже плотная ветровка. Отсыревший брезент лип к спине, а красная вязаная шапочка пропиталась влагой и на ощупь была как медуза. Густав останавливался через шаг и прижимал ладони к стеклу лампы, грея окоченевшие пальцы. Во фляжке плескалось немного рома, но он не спешил воспользоваться проверенным средством. Ночь предстояла длинная.
С отливом море отступило на три метра, оставив на пляже мелкие лужи и облепленные ракушками валуны. Для наблюдений за небом берег был не лучшим местом. С крыши собственного дома Густав мог увидеть больше и притом не мучиться от холода и сырости. Да что говорить – останься он на вершине утеса, не пришлось бы постоянно протирать окуляры от конденсата. С другой стороны, наверху он был бы безучастным наблюдателем; здесь же он оказывался в самой гуще событий.
Прыгая по изъязвленным морем камням, Густав подошел к самой воде. Почудилось, что рядом промелькнул темный силуэт огромной рыбы, плавающей прямо по воздуху, но не успел он удивиться, как серая пелена отхлынула под напором порыва ветра. Таинственная рыба оказалась кривой корягой, обглоданной волнами до глянцевого блеска. Густав громко хохотнул, высмеивая свои страхи. Померещится же! Однако сердце прибавило оборотов – в его возрасте слишком живое воображение способно сыграть злую шутку.
Небо было безоблачным и черным, как сырая нефть. Туман искажал размеры. С пляжа луна казалась невероятно огромной. Она лежала на тонкой границе воды и воздуха, окруженная россыпью звезд. По привычке Густав проверил созвездия, не без удовлетворения отметив, что все на месте. Вторую Бетельгейзе он списал на оптическую иллюзию, еще одно порождение тумана – к счастью, далекое и оттого безобидное.
Поставив лампу на камень, Густав снял с плеча холщовый мешок и расчехлил треногу. Из приливной лужи выскочил красный краб и воинственно замахал клешней, но стоило лишь топнуть, как тот скрылся в ночи.
Густав установил телескоп на штативе, до упора закрутив винты крепления. Зрительная труба выглядела старой, хотя ее сделали меньше года назад. Бронзовые накладки, выпуклые швы и неряшливая чеканка были лишь имитацией, а стилизованная под готический шрифт надпись сообщала, что чудо сделано в Китае. Густав купил его по каталогу «Товары – почтой», клюнув на скидку, как форель на мучного червя. Телескоп стоил ему целого состояния, но в подарок прислали астрономический календарь на три года, два из которых уже прошли.
Если верить астрономическому календарю, лучше всего Марс будет виден около трех утра. Часы показывали половину третьего, оставалось не так много времени. Крошечные волны захлестывали ботинки, в которых давно хлюпала вода. Густав глотнул из фляжки, поморщился и припал глазом к окуляру.
Он долго смотрел на ползущую по Морю Спокойствия черную дугу, сперва приняв ее за проделки инопланетян или американцев, и лишь после сообразил, что это его собственная ресница. Отодвинувшись от телескопа, он потер глаз и снова приложился к фляжке. С моря донесся громкий всплеск.
Густав вздрогнул, хватаясь за лампу, но слабого света было недостаточно. «Кит, наверное, – подумал он. – Или скат выпрыгнул из воды. Такое бывает». Он еще раз взглянул на часы – без четверти.
Всплеск раздался снова, громче и гораздо ближе. Густав отступил на пару шагов. Туманное море вздыбилось и обрушилось на скалы. Разбившись в лохмотья, волна отхлынула, и перед Густавом предстал залив, залитый серебристым светом.
На темной глади воды луна отражалась так четко, что на мгновение Густав уверился, что мир перевернулся и отражение висит над головой, а звезды – лишь огоньки глубоководных рыб. Залив сиял разноцветными огнями, как рождественская елка. Перед Густавом словно развернули яркую картинку из астрономического календаря: белые и красные карлики, голубые гиганты и неведомые ему спектральные классы… Новые звезды не стояли на месте: вторя расширяющейся Вселенной, они разбегались друг от друга, складывались в новые созвездия и таинственные галактики.
Порыв холодного ветра швырнул в лицо горсть водяных капель. Густав встрепенулся, сообразив, что стоит раскрыв рот, с видом неподобающим ученому. Несколько голубых огоньков приближались к его ногам, покачиваясь на волнах. Он зажмурился. Любому явлению найдется разумное объяснение – главное, взглянуть под правильным углом…
Когда он снова открыл глаза, все встало на свои места. Не было опрокинувшегося неба и разбегающихся галактик, остался глубоководный светящийся кальмар рода «Чудесная лампа». Пучеглазое создание тыкалось в ботинок, видимо решив попробовать его на вкус. Тысячи его головоногих сородичей заполнили залив, поднявшись из бездны на зов полной луны. Успевшая пошатнуться картина мира твердо встала на ноги. Густав отпихнул моллюска.
Над головой будто чиркнули фосфорным карандашом. Тонкий штрих метеора мелькнул и исчез, но спустя долю секунды небо вспыхнуло потоком падающих звезд, отсчитывая незагаданные желания.
Густав рванулся к телескопу, но ударился о треногу. Конструкция пошатнулась. Он вцепился в нее и закружился вобнимку с телескопом. Ушибленный палец больно пульсировал. Кальмары, звезды, метеоры – все смешалось перед глазами. Небо полыхало, словно он угодил в сердце северного сияния.
В глазах потемнело. Густав, шатаясь, остановился, но в то же время продолжал вращаться, подхваченный круговоротом природы. Он всем телом ощущал, как крутится вокруг оси Земля, как Солнечная система оборачивается через центр Галактики, как обращается сама Галактика… В висках пульсировала кровь, но каждый удар сердца вплетался в симфонию вечного движения. «Центр Мира. Я попал в Центр Мира», – мысль бессмысленная и пугающая мелькнула и исчезла. Густав растворялся в этом круговороте, точно Бастинда под осенними ливнями.
Взгляд ухватился за красную звездочку слева от луны. Зовущая и далекая, она выглядела так, словно единственная сохранила рассудок в сошедшем с ума мире. Густав вцепился в эту точку, как жертва кораблекрушения в обломок мачты. Краем глаза он видел Лунного Человека: ухмылка расползлась по круглой физиономии – того и гляди развалится на половинки и приличный кусок луны рухнет в океан, вслед за падающими звездами. Но Марс держался прочно, как и всегда.
Густав так и не понял, когда все закончилось. Придя в себя, он обнаружил, что начался прилив и он стоит по щиколотку в воде. Кальмары исчезли. Море было тихим и пустынным, лишь вдоль горизонта ползла темная полоска танкера. Звезды, которые еще остались на небе, падать пока не собирались.
Лампа плавала, зацепившись проволочной ручкой за корягу, – Густав не заметил, как опрокинул ее. По воде расползалось радужное пятно. Рядом копошился одинокий кальмар; его огоньки погасли, но по непонятным причинам он не спешил вернуться в бездну. Удивленный вид моллюска привел Густава в ярость. Он пнул его, но только поднял веер брызг. Кальмар шмыгнул под корягу, оставив его в одиночестве. Густав зачерпнул ладонью воды, плеснул в лицо и побрел к берегу.
Красная звездочка спряталась за хлопьями облаков. Но одно Густав понял точно – если мир сходит с ума, надо держаться за собственный дом. Где бы он ни был.
Глава 1
Как только такси свернуло на аллею, прогремел взрыв. Шофер резко ударил по тормозам; Наткета швырнуло на переднее сиденье. Машину окутали клубы желтого дыма, и на капот хлынул поток разноцветных искр.
– Проклятье! – Водитель-индус нажал на клаксон. Гудок взметнулся и стих, сменившись перезвоном гонгов и блеяньем китайских рожков. В машину ворвался пронзительный треск петард – точно сотни гигантских сверчков разом завели песню.
Раскачиваясь на длинных шестах, из переулка появились два дракона – зеленый и розовый. В свете полуденного солнца длинные тела, на изготовление которых ушло фантастическое количество фольги и рисовой бумаги, блестели и переливались. На широких лягушачьих мордах застыли улыбки, а с рогов свисали связки хлопушек, похожие на пулеметные ленты. Местами бумага тлела, прожженная искрами.
Рядом с драконами отплясывали люди в огромных масках, дергаясь, словно их подстегивали электрошокером. То и дело кто-то принимался дико размахивать руками. Наткет решил, что причина в статическом электричестве – обычное дело в разгоряченной праздником толпе. В подобной атмосфере и лампа накаливания начала бы светиться.
Разодетая процессия, состоящая из китайцев и смущенных туристов, захлестнула всю улицу – ни проехать, ни развернуться. Оставалось лишь ждать, когда освободят дорогу. Наткет взглянул на часы. До назначенной встречи больше часа – может, еще успеет вовремя и хотя бы на этот раз обойдется без осуждающих взглядов.
– Проклятые азиаты! Что ни день – то Новый год. – Шофер в сердцах ударил ладонями по пластику руля. – Ну, куда лезете-то?!
Наградив процессию парой ярких эпитетов, таксист нервно поправил съехавшую на бок темно-синюю чалму. Наткета подмывало спросить, с каких пор индусы сами перестали считаться азиатами, но шофер был явно не в духе. Конечно, Наткета защищала перегородка из толстого оргстекла между сиденьями, однако водитель мог и отказаться везти его дальше.
– Зачем мы вообще поехали через китайский квартал? Мне нужно совсем в другую сторону.
Таксист развел руками.
– Объезжали пробку на Центральной, – сказал он со всей язвительностью неудачника. – Ну что за город – хоть пешком ходи!
– Что верно, то верно, – усмехнулся Наткет. Таксист еще раз погудел, без надежды на отклик.
– Это все от лени, – сказал водитель. – Праздники, гуляния – тысяча поводов, лишь бы не работать. Они свой Новый год неделю отмечают!
– Основательно, – согласился Наткет.
Он достал мобильный телефон и переключил в режим фотокамеры. На крошечном экранчике движения людей и чудищ приобрели неестественную грубость, словно неумелый монтажер вырезал половину кадров. Изображение смазалось и раскололось на разноцветные квадратики. Должно быть, так видят мир роботы. Наткет нажал на спуск, фотографируя карнавал.
Конечно, снимки, сделанные подобной камерой, никуда не годились, ну так и назначение ее иное. Не станешь же постоянно таскать килограммы объективов, штативов и вспышек на случай встречи с марсианами? А телефон для этого, пока теоретического, контакта подходил идеально: камера, диктофон, фонарик, компас и еще масса функций, о существовании которых Наткет только догадывался. Телефон был одним из проявлений любви Наткета к многофункциональным вещам вроде швейцарского ножа с двадцатью четырьмя лезвиями или штанов с двенадцатью карманами. Шалтай-Болтай в своей округлой простоте назвал бы их вещами-бумажниками. Они притягивали Наткета, как завзятого филателиста письмо в соседском почтовом ящике.
Тем временем драконы скрылись за углом. Мимо такси пронесли крутящееся огненное колесо, брызжущее оранжевыми искрами, после настал черед огромных шаров из красной бумаги.
Шофер выглядел подавленным. На зеркале заднего вида висел грустный плюшевый слоник-Ганеша. Водитель подтолкнул игрушку и долго смотрел, как та раскачивается. Ему стоило немалого труда держать себя в руках. Еще бы! – за простои в пробках не доплачивают.
Наткет снова взглянул на часы, с беспокойством отметив, что прошло пятнадцать минут. Похоже, он погорячился, решив, что не опаздывает, – время отсчитывало секунды, а так и не удалось сдвинуться с места. Скоро, чтобы успеть к назначенному сроку, придется гнать с недопустимой в городе скоростью. Водитель на это не осмелится.
Стоило позвонить и предупредить, но от самой мысли Наткету стало не по себе. Странное дело – ведь старик на него работал, выполнял заказы и получал деньги, а о рабочей субординации речи даже не шло. Возможно, причина крылась в том, что Корнелий годился ему в деды, а может – в уважении к мастерству. Как бы то ни было, в его обществе Наткет постоянно чувствовал себя как нашкодивший мальчишка, застигнутый на месте преступления. И то, что сейчас их разделяли два десятка километров, ничего не меняло.
Решившись, Наткет набрал номер. Некоторое время он вслушивался в долгие гудки; потом в трубке щелкнуло и зазвучал голос Корнелия Базвиля:
– К глубочайшему сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону. Я буду благодарен, если вы оставите сообщение после сигнала.
Наткет дождался писка и затараторил:
– Корнелий, это Наткет. Янемного задерживаюсь: меня окружили драконы и демоны. И скелеты, – добавил он, когда подросток в резиновой маске заглянул в машину. – Но скоро мы пробьемся. Не больше четверти часа… Если обойдется без катастроф… Ну, вы знаете: метеориты, землетрясения, динозавры…
Он нажал отбой, поняв, что и без того нагородил достаточно глупостей. Общение с автоответчиками у него не складывалось: со столь молчаливыми собеседниками, Наткет все время путался в словах и мыслях. Корнелий же, как назло, никогда не снимал трубку.
А еще старик не выходил из дома. Из-за возраста или же из-за болезни, приковавшей его к инвалидному креслу, – Наткет не знал. В стенах дома ни то ни другое Корнелия не ограничивало. Он самолично сделал свое кресло, а это значило, что в нем можно совершить кругосветное путешествие. Старик был лучшим механиком-изобретателем в Сан-Бернардо. Полученная год назад премия за спецэффекты ко «Вторжению пауков с Марса» – первейшее тому подтверждение. Узлы и механизмы, оживившие чудищ, сделал именно старик. Пауки оказались настолько хороши и надежны, что уже снялись в трех продолжениях, и на студии поговаривали о пятом фильме.
Сейчас Корнелий работал над тем, что Наткет называл Универсальной Чудовищной Лапой. Идея была проста: в каждом фильме, который Наткету приходилось делать, всегда наличествовала сцена, в которой монстр хватает какую-нибудь девицу. Гигантские гориллы, ящеры, роботы, спруты, муравьеды – дальнейшие действия могли быть самыми различными, но акт хватания был обязателен. Причины, по которым режиссеры так трепетно любили эту сцену, оставались загадкой: вероятно, ее наличие шло отдельным пунктом в контракте, заключенном с профсоюзом монстров или девиц.
Для Наткета это значило лишь то, что приходилось делать одну и ту же работу. Придумывать и строить одну гигантскую длань, вторую, третью – со временем подобная монотонность приедается. Чтобы с этим покончить, Наткет выдумал Универсальную Лапу – многофункционального монстра, состоящего сплошь из хватательных конечностей. Когти, щупальца, клешни, плавники, манипуляторы, шланги… Если, упаси бог, придется делать фильм про мутировавший вишневый торт, Универсальную Лапу достаточно слегка загримировать взбитыми сливками.
В последнее время студия «Констриктор», на которой Наткет работал, набирала обороты. А ведь он еще помнил времена, когда из «чудовищного» реквизита на студии было лишь побитое молью чучело крокодила да костюм гориллы. Тогда они делали фильмы раз в месяц: «Крокодил», «Аллигатор», «Чудовище Черного озера», «Тварь из реки», «Горилла против Крокодила», «Горилла против Аллигатора»… Если б не случайный пожар, после которого от чучела остались голова да кусок задней лапы, это могло бы продолжаться до бесконечности. Несчастный случай поставил руководство перед суровым фактом – ставить на одну звезду непростительная роскошь.
1 2 3 4 5 6 7