Часть, служившая стволом, оказалась наглухо закрытой. Вообще этот странный предмет не имел ни одного отверстия. Разглядывая его, боковым зрением я напряженно следил за распростертой передо мной фигурой. Налетчик по-прежнему не шевелился. Что с ним произошло, какая сила остановила его? Видимо, меня ожидала участь того, кто лежал у сейфа с размозженной головой. Было похоже, что сейф взорвали или выжгли автогеном. Я не слишком разбираюсь в этих вещах. Дверцу с чудовищной силой выдернули из петель, и теперь она висела сбоку, приоткрыв пустое нутро сейфа…
Только сейчас мой взгляд упал на выпавший у налетчика чемоданчик. От удара крышка отскочила, и по полу рассыпались какие-то предметы. И сразу же среди них я увидел наглухо закрытый контейнер, в котором у нас хранились последние пробы. Так вот что ему здесь было нужно! Но они не успели, не все еще потеряно! Мысли лихорадочно теснились в моей голове. Они наверняка не ожидали такого нелепого конца. Что там с ним случилось? Неважно. Важно, что пробы целы. Если мне удастся сейчас же вывезти их из города, то в столице я постараюсь привлечь к ним внимание ученых и властей. Вот в чем ценность наших проб! Конечно, мне попытаются помешать. Но что бы со мной ни случилось, я все же попробую.
Осторожно, словно боясь разбудить лежащего па полу человека, я медленно двинулся к чемоданчику. Едва я сунул в него выкатившийся контейнер с пробами и защелкнул крышку, как на столе требовательно зазвонил телефон. Неизвестно почему, вместо того чтобы бежать от всего этого ужаса, я покорно прошел к столу и снял трубку.
— Здравствуйте, — произнес незнакомый спокойный голос. Ничего нелепей этого «здравствуйте» посреди развороченной, залитой кровью лаборатории я, пожалуй, не слышал. Я хотел повесить трубку, но голос произнес:
— Подождите. Это есть очень важно. Вы неправильно понимаете ситуацию. Странность голоса, звучащего в трубке, была не в исковерканном построении фраз. Даже не в интонации. В чем-то еще, я не понимал, в чем именно, и, возможно, поэтому не вешал трубку.
— Все, что произошло, не есть наша вина… Другой человек… Мы не понимаем, зачем он хотел взять себе то, что вы называете «Альфой». Человек, который работает с вами, не давал. Тогда они открыли сейф, хотели взять силой. Долгое-долгое молчание. Потом вопрос:
— Вы нас понимаете?
— С кем я говорю?
— Это не есть важно. Важно вернуть «Альфу», иначе люди, которые были здесь, убьют вас и захватят «Альфу».
— Зачем она им?
— «Альфа» останавливает энергию. Если есть «Альфа», можно не бояться бомбы. Можно начать войну… То, что вы нашли на полу, имеет быть таким оружием, можете пробовать. Выберите предмет, большой энергией обладающий внутри себя. Аккумулятор, бомба, нагретая печка, человек, пробуйте.
Он говорил еще долго, а я покрывался холодным потом и не знал, что именно придает мне мужества продолжать этот разговор. Странность голоса, звучащего в трубке, была не в построении фраз, не в смысле слов. Теперь я понял, в чем именно. Если взять магнитофонную пленку с записью речи, произнесенной одним человеком, а потом разрезать ее на части, на отдельные слова и эти слова склеить в другой последовательности, таким способом, наверно, можно построить любую фразу. Вот только интонация голоса не будет соответствовать тому, о чем говорится… Именно это я сейчас и слушал. Со мной разговаривал не человек.
Когда голос в трубке наконец смолк, я осторожно положил ее на рычаг, словно она была стеклянной, и не спеша пошел к выходу. Все вдруг стало незначительным, мелким — засады, выстрелы из-за угла, даже смерть отдельных людей.
Какое-то время они не будут знать, что именно я задумал. Они сказали: можно воспользоваться канализацией, но лучше всего вылить пробы обратно в море… К морю придется проехать. Не сразу, конечно, не сразу… Об остальном я старался не думать. Человек в лаборатории мог быть не один. Кто-то должен был страховать его снаружи. Черный трубчатый предмет с красной кнопкой все еще лежал на столе, там, где я положил его, когда нагнулся за чемоданчиком. Они сказали — оружие? Возможно, оно пригодится. Вполне возможно… Коробка легко скользнула в карман плаща и легла там удобно и незаметно, В последний раз я окинул взглядом лабораторию, взял чемоданчик с пробами, выключил свет и неторопливо пошел к лестнице.
Веста сидела в машине, свернувшись калачиком и прислонившись головой к спинке сиденья. Похоже, она спала… Когда я открыл дверцу, она шевельнулась, что-то пробормотала и вновь откинулась на спинку. Пусть спит, это сейчас самое лучшее, не надо ничего объяснять. Я кинул чемодан на заднее сиденье, завел мотор и медленно поехал вдоль пустой улицы.
Миллионы лет летала в космосе пыль. В тонких, но прочных оболочках вместе с бесчисленными пылинками спали их споры… Миллионы лет назад на Землю упал метеорит, падучая звезда, одна из бесчисленного множества… Она упала в земной океан, где все условия подходили для развития жизни. В благоприятной среде споры раскрылись, и на Земле появились ее первые, самые древние жители, основоположники потока эволюции, родоначальники бесчисленных живых форм и, в сущности, наши предки… Вот кто они такие, эти далекие от нас амебы… Но, кроме этого, они сохранили и свой собственный вид. Их древнейший род приспособился к самым жестким условиям существования. Им нипочем было даже леденящее дыхание космоса. Бесконечную череду лет, пока их братья на земной поверхности изменялись и приспосабливались к внешним условиям, они дремали в глубинах океана, словно дожидаясь своего часа… Разум… Был ли он свойствен их колониям всегда? Или возник лишь здесь, на Земле, в минуту грозной опасности?
Этого я не узнал, да теперь это было не так уж и важно. Веста была права. Они поднялись из глубин потому, что даже туда, на тысячи метров вглубь, подводные течения принесли наконец грязь, которой люди обильно посыпали свою планету. В конце концов, это должно было случиться. Слишком долго человек «боролся» с природой, забыв, что она его колыбель. Мы перешли грань, за которой пассивное сопротивление окружающей среды становится активным. Мы говорили, что природа — это сложный живой организм, но на самом деле не понимали толком, что это значит. Во всяком случае, не знали, что иногда это следует понимать буквально…
Они пытались объяснить мне, что дальнейшее загрязнение Мирового океана грозит гибелью всему живому на нашей планете, словно от меня что-то зависело, словно я мог остановить безумцев, сбрасывающих в океан тысячи контейнеров с ядовитыми газами и радиоактивными отходами, сотни тысяч тонн пестицидов, миллионы тонн нефти… Они почти ничего не знали о нашем общественном устройстве, о том, что воля одного-единственного человека значит в этом мире так мало. Что даже усилия правительств больших и могучих государств не всегда в состоянии справиться с инерцией однажды запущенной машины технического прогресса.
Сейчас они еще слишком мало знали о нас и хотели узнать больше… В чем-то они были потрясающе наивны, в чем-то их мудрость превосходила мой уровень понимания. Так, например, я не смог уяснить, на какой энергии основано их существование. Это был какой-то новый, неизвестный человечеству принцип. Они умели тормозить движение электронов и использовать выделенную при этом энергию для своих нужд. Вся их колония существовала внутри силового кокона неизвестной нам энергии. При желании они могли расширить его границы. Я не смог выяснить, как далеко… Речь, видимо, шла о десятках километров. Именно эту энергию, по их словам, и собирались использовать люди, пытавшиеся похитить пробы. Так ли это? Не они ли сами через своих посредников устроили нападение на лабораторию?
Откуда мне знать, правду ли они говорят? Кто вообще может это знать? Слова о сохранении среды могут быть всего лишь маскировкой. Что если требование очистить окружающую среду, перестать загрязнять океан будет лишь началом? Кто может поручиться, что им не понадобится от нас нечто большее? Дополнительное пространство, например, для своего размножения, специальные, искусственно созданные водоемы, кто знает, как далеко зайдут их притязания, если они смогут подкрепить их реальной угрозой гибели миллионов людей?.. Что если перед нами коварный умный враг? Кто поручится, что с такой же легкостью, с какой разлагали использованные мной во время опыта яды, они не смогут синтезировать собственные, еще более страшные…
Я остановился в переулке напротив дома, в котором мы жили с Вестой. Может быть, в последний раз я здесь стоял? Если хотя бы часть моих опасений справедлива — мне не дадут выскочить из города. Несколько секунд я не хотел ее будить. Только разглядывал бледное, без кровинки, лицо, словно старался запомнить его навсегда.
Была ли она до конца искренна со мной? Даже в этом я сомневался теперь… Ее поведение можно было истолковать двояко. Может, она хотела защитить меня, а может, старалась помешать… Как знать?.. Веста застонала и задвигалась во сне… Пора прощаться. Я не знаю, вернусь ли, во всяком случае, я сдержал слово: мы были вместе до самого последнего дня. Сегодня он наступил, этот последний день. Я думал об этом без горечи, отрешенно. Почти равнодушно. Наконец, видимо почувствовав мой взгляд, Веста открыла глаза. Они не походили на глаза только что проснувшегося человека. В них было и понимание, и боль — всё сразу…
— Ты решил уехать? Как всегда, она попала в самую точку. Я не стал ничего отрицать, лишь молча кивнул головой.
— Я знала, что так будет. Я их предупреждала. Но они мне больше не верят. Они думали, я не вмешаюсь, что им удастся меня заставить…
О чем она говорит? Я не в силах был этого понять. Или не хотел? Слишком много вопросов. Но я уже все решил и не нуждался в ответах.
— Я хочу, чтобы ты вышла. Я сейчас уеду. Постараюсь вернуться.
— Я знаю. Ты постараешься вернуться… Постараешься вывезти из города эти проклятые пробы, и тебя убьют по дороге. Я знаю…
— Не такая уж ты провидица…
— Почему ты не хочешь, чтобы нас оставили в покое? Почему ты не отдал им эти пробы? Тебе позволили взять их на время, верни то, что принадлежит им!
— Сейчас это единственный шанс у меня и, может быть, у всех нас. Никто не станет меня слушать. Я ничего не сумею объяснить без этого чемоданчика! Ты же все понимаешь, Веста!
— А если тебя выслушают, поверят, что тогда? Что это изменит?
— Я не знаю. Не хочу знать. У каждого из нас свой долг. Я обязан дать людям шанс. Они имеют на это право.
— Шанс для войны… Ну почему, почему вы всегда мыслите категориями борьбы, схватки? Почему они преобладают надо всем прочим: война, враг, обман… Ты даже мне не веришь…
— Иногда я не верю даже себе. Одно я знаю: мы наконец достукались. Достучались… Все имеет конец. Терпение природы не безгранично. Она породила нас, и она же нашла способ противостоять нам, когда мы перешли предел. И все же люди имеют право хотя бы узнать об этом, пока еще не поздно, пока можно что-то изменить.
— Значит, ты все решил?
— Да.
— Ну так поезжай, чего ты медлишь?
— Я жду, когда ты выйдешь.
— Нет, мой милый. Когда-то ты сказал, что мы будем вместе до конца. До самого конца. Вспомни об этом.
— Я помню. Но ты все равно не сможешь мне помешать.
— Я и не собираюсь. Я знаю, что ничего не смогу изменить. Я не имел права рисковать ее жизнью и знал, что, если понадобится, силой вытолкну ее из машины. Я повернулся, собираясь осуществить свое намерение.
— Прости, но у меня нет времени спорить. Я протянул руку и не смог прикоснуться к ней, словно кто-то натянул в кабине между нами упругую непробиваемую пленку. Холодная странная усмешка тронула ее губы.
— Ты все еще думаешь, что тот человек в лаборатории попросту споткнулся?
— Она помолчала. — Никто не виноват, что ты выбрал русалку. Мы поедем вместе и вместе до конца разделим все, что нас ждет в дороге. Я пыталась не вмешиваться, старалась забыть обо всем, чему меня научили там, в глубине, берегла наши дни. Их ведь было так мало, — сказала она с горечью. — Теперь мне уже нечего беречь… Ты не сможешь забыть… Ты и раньше меня боялся, я знаю… А теперь поезжай…
Я молча повиновался. Мотор завелся легко, и машина понеслась по пустынной дороге прочь от центра города, от моря, к началу большой трассы, ведущей в столицу, к людям.
Машина вела себя странно. Стоило прикоснуться к педали акселератора, как стрелка спидометра проскакивала цифру восемьдесят. Впечатление было такое, словно кто-то вставил под капот дополнительный мотор. Мне все осточертело, и, не задумываясь, я гнал машину вперед, стараясь поскорей вырваться из города, как будто это он был виноват во всем, как будто в нем сидела невидимая и неощутимая зараза, постепенно отнимавшая у меня Весту… Иногда, запрятанные где-то в глубине сознания, всплывали непрошеные мысли… Значит, напавший на меня человек не споткнулся… Как она это сделала?
Скорее всего, он не был человеком. Странное оружие подобрал я на полу… Это был посредник — так, кажется, называли они искусственных полулюдей? Но ведь и Веста тоже…
Я спохватился слишком поздно. Ее лицо исказила гримаса боли: «Она знает все, о чем я думаю. Это трудно выдержать. Но раньше я этого не замечал — не замечал, потому, что мне нечего было скрывать от нее. Наверно, люди еще не готовы к такому уровню общения, может быть, когда-нибудь, через тысячу лет…»
Далеко позади над морем занимался хмурый рассвет. Мы уже миновали центр города и приближались к окраине. Где-то здесь, перед выездом на загородное шоссе, должен был быть полицейский дорожный пост. Я толком не знал, кого мне следует опасаться. Кто были те люди, которые пытались похитить пробы? Куда девался Гвельтов? Жив ли он?
— Это были люди из военной разведки, — как всегда неожиданно, сказала Веста.
— Они давно заинтересовались тем, что происходит в порту. А с того дня, как сюда приходила чужая атомная подлодка с «визитом дружбы», — это дело приобрело для них совершенно особый интерес…
Я хорошо помнил эту историю. В газетах тогда поднялась шумиха, сразу же прекращенная невидимой, но могучей рукой. Однако суть происшествия газеты успели сообщить… Кажется, все атомные заряды, бывшие на борту лодки, и топливо для реактора превратились в обычный свинец. До сих пор я считал эти сообщения газетной «уткой».
— В тот момент, когда вы с Гвельтовым отбирали пробы в заинтересовавшем их районе, вы попали под наблюдение. Какое-то время они не вмешивались, но не долго, как видишь.
— Что произошло в лаборатории? Где Гвельтов?
— Они хотели захватить ваши пробы. Гвельтов поднял тревогу, потом там появился посредник, которого ты видел. Гвельтов жив. Пока жив… А теперь у светофора поверни направо. Тебя уже ищут. Дорожная полиция по радио объявила розыск.
Сам пост мы проехали спокойно. Однако через несколько километров я увидел стоящий на боковой развилке «джип» военного образца. Возможно, он ждал здесь вовсе не нас. Я решил не рисковать и до отказа вдавил педаль акселератора. Мотор басовито загудел, и машину буквально швырнуло вперед. Как только я прибавил скорость, «джип» ринулся нам наперерез. Однако водитель не учел мощности нашего мотора. Мы оказались у перекрестка на несколько секунд раньше. Не сумев перекрыть дорогу, «джип» оказался у нас в хвосте. Расстояние между машинами быстро увеличивалось. В заднем зеркале я увидел, что «джип» остановился. Почти сразу прозвучал выстрел, и я услышал характерный визжащий звук, который бывает, если пуля ударит в препятствие и рикошетом уйдет в сторону. Однако самого удара не слышал. Не было и второго выстрела. Через полминуты «джип» превратился в едва различимое пятнышко. Мы неслись по пустому шоссе в полном одиночестве.
— Придется остановиться и осмотреть машину. Пуля могла ударить в покрышку.
— Не нужно. Пуля вообще не коснулась машины.
— Но я же слышал, как она отрикошетила!
— Это я ее остановила. Я даже не удивился. Только посмотрел на Весту. Она дышала тяжело, и я мельком увидел у нее на лице гримасу боли, исчезнувшую сразу же, как только я на нее посмотрел.
— Может быть, ты объяснишь, как тебе это удается?
— Нужно представить себе оболочку вокруг машины. Очень плотную, гладкую. Ее не видно, но пуля не может пройти… Извини, мне трудно говорить, слишком большое усилие. Это сейчас пройдет. Ты не обращай внимания. Самое сложное впереди. Они вызвали вертолет, энергии остается все меньше, и я не знаю, сумею ли тебе помочь.
О какой энергии она говорила? Я почувствовал, что за этим скрывается что-то очень важное, но в ту минуту все мои мысли приковал к себе вертолет. Если Веста права, если те, кто за нами охотился, действительно вызвали вертолет, значит, встреча с «джипом» не случайна. Нас ждали и сделают все, чтобы остановить.
Еще минут десять мы мчались по шоссе беспрепятственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Только сейчас мой взгляд упал на выпавший у налетчика чемоданчик. От удара крышка отскочила, и по полу рассыпались какие-то предметы. И сразу же среди них я увидел наглухо закрытый контейнер, в котором у нас хранились последние пробы. Так вот что ему здесь было нужно! Но они не успели, не все еще потеряно! Мысли лихорадочно теснились в моей голове. Они наверняка не ожидали такого нелепого конца. Что там с ним случилось? Неважно. Важно, что пробы целы. Если мне удастся сейчас же вывезти их из города, то в столице я постараюсь привлечь к ним внимание ученых и властей. Вот в чем ценность наших проб! Конечно, мне попытаются помешать. Но что бы со мной ни случилось, я все же попробую.
Осторожно, словно боясь разбудить лежащего па полу человека, я медленно двинулся к чемоданчику. Едва я сунул в него выкатившийся контейнер с пробами и защелкнул крышку, как на столе требовательно зазвонил телефон. Неизвестно почему, вместо того чтобы бежать от всего этого ужаса, я покорно прошел к столу и снял трубку.
— Здравствуйте, — произнес незнакомый спокойный голос. Ничего нелепей этого «здравствуйте» посреди развороченной, залитой кровью лаборатории я, пожалуй, не слышал. Я хотел повесить трубку, но голос произнес:
— Подождите. Это есть очень важно. Вы неправильно понимаете ситуацию. Странность голоса, звучащего в трубке, была не в исковерканном построении фраз. Даже не в интонации. В чем-то еще, я не понимал, в чем именно, и, возможно, поэтому не вешал трубку.
— Все, что произошло, не есть наша вина… Другой человек… Мы не понимаем, зачем он хотел взять себе то, что вы называете «Альфой». Человек, который работает с вами, не давал. Тогда они открыли сейф, хотели взять силой. Долгое-долгое молчание. Потом вопрос:
— Вы нас понимаете?
— С кем я говорю?
— Это не есть важно. Важно вернуть «Альфу», иначе люди, которые были здесь, убьют вас и захватят «Альфу».
— Зачем она им?
— «Альфа» останавливает энергию. Если есть «Альфа», можно не бояться бомбы. Можно начать войну… То, что вы нашли на полу, имеет быть таким оружием, можете пробовать. Выберите предмет, большой энергией обладающий внутри себя. Аккумулятор, бомба, нагретая печка, человек, пробуйте.
Он говорил еще долго, а я покрывался холодным потом и не знал, что именно придает мне мужества продолжать этот разговор. Странность голоса, звучащего в трубке, была не в построении фраз, не в смысле слов. Теперь я понял, в чем именно. Если взять магнитофонную пленку с записью речи, произнесенной одним человеком, а потом разрезать ее на части, на отдельные слова и эти слова склеить в другой последовательности, таким способом, наверно, можно построить любую фразу. Вот только интонация голоса не будет соответствовать тому, о чем говорится… Именно это я сейчас и слушал. Со мной разговаривал не человек.
Когда голос в трубке наконец смолк, я осторожно положил ее на рычаг, словно она была стеклянной, и не спеша пошел к выходу. Все вдруг стало незначительным, мелким — засады, выстрелы из-за угла, даже смерть отдельных людей.
Какое-то время они не будут знать, что именно я задумал. Они сказали: можно воспользоваться канализацией, но лучше всего вылить пробы обратно в море… К морю придется проехать. Не сразу, конечно, не сразу… Об остальном я старался не думать. Человек в лаборатории мог быть не один. Кто-то должен был страховать его снаружи. Черный трубчатый предмет с красной кнопкой все еще лежал на столе, там, где я положил его, когда нагнулся за чемоданчиком. Они сказали — оружие? Возможно, оно пригодится. Вполне возможно… Коробка легко скользнула в карман плаща и легла там удобно и незаметно, В последний раз я окинул взглядом лабораторию, взял чемоданчик с пробами, выключил свет и неторопливо пошел к лестнице.
Веста сидела в машине, свернувшись калачиком и прислонившись головой к спинке сиденья. Похоже, она спала… Когда я открыл дверцу, она шевельнулась, что-то пробормотала и вновь откинулась на спинку. Пусть спит, это сейчас самое лучшее, не надо ничего объяснять. Я кинул чемодан на заднее сиденье, завел мотор и медленно поехал вдоль пустой улицы.
Миллионы лет летала в космосе пыль. В тонких, но прочных оболочках вместе с бесчисленными пылинками спали их споры… Миллионы лет назад на Землю упал метеорит, падучая звезда, одна из бесчисленного множества… Она упала в земной океан, где все условия подходили для развития жизни. В благоприятной среде споры раскрылись, и на Земле появились ее первые, самые древние жители, основоположники потока эволюции, родоначальники бесчисленных живых форм и, в сущности, наши предки… Вот кто они такие, эти далекие от нас амебы… Но, кроме этого, они сохранили и свой собственный вид. Их древнейший род приспособился к самым жестким условиям существования. Им нипочем было даже леденящее дыхание космоса. Бесконечную череду лет, пока их братья на земной поверхности изменялись и приспосабливались к внешним условиям, они дремали в глубинах океана, словно дожидаясь своего часа… Разум… Был ли он свойствен их колониям всегда? Или возник лишь здесь, на Земле, в минуту грозной опасности?
Этого я не узнал, да теперь это было не так уж и важно. Веста была права. Они поднялись из глубин потому, что даже туда, на тысячи метров вглубь, подводные течения принесли наконец грязь, которой люди обильно посыпали свою планету. В конце концов, это должно было случиться. Слишком долго человек «боролся» с природой, забыв, что она его колыбель. Мы перешли грань, за которой пассивное сопротивление окружающей среды становится активным. Мы говорили, что природа — это сложный живой организм, но на самом деле не понимали толком, что это значит. Во всяком случае, не знали, что иногда это следует понимать буквально…
Они пытались объяснить мне, что дальнейшее загрязнение Мирового океана грозит гибелью всему живому на нашей планете, словно от меня что-то зависело, словно я мог остановить безумцев, сбрасывающих в океан тысячи контейнеров с ядовитыми газами и радиоактивными отходами, сотни тысяч тонн пестицидов, миллионы тонн нефти… Они почти ничего не знали о нашем общественном устройстве, о том, что воля одного-единственного человека значит в этом мире так мало. Что даже усилия правительств больших и могучих государств не всегда в состоянии справиться с инерцией однажды запущенной машины технического прогресса.
Сейчас они еще слишком мало знали о нас и хотели узнать больше… В чем-то они были потрясающе наивны, в чем-то их мудрость превосходила мой уровень понимания. Так, например, я не смог уяснить, на какой энергии основано их существование. Это был какой-то новый, неизвестный человечеству принцип. Они умели тормозить движение электронов и использовать выделенную при этом энергию для своих нужд. Вся их колония существовала внутри силового кокона неизвестной нам энергии. При желании они могли расширить его границы. Я не смог выяснить, как далеко… Речь, видимо, шла о десятках километров. Именно эту энергию, по их словам, и собирались использовать люди, пытавшиеся похитить пробы. Так ли это? Не они ли сами через своих посредников устроили нападение на лабораторию?
Откуда мне знать, правду ли они говорят? Кто вообще может это знать? Слова о сохранении среды могут быть всего лишь маскировкой. Что если требование очистить окружающую среду, перестать загрязнять океан будет лишь началом? Кто может поручиться, что им не понадобится от нас нечто большее? Дополнительное пространство, например, для своего размножения, специальные, искусственно созданные водоемы, кто знает, как далеко зайдут их притязания, если они смогут подкрепить их реальной угрозой гибели миллионов людей?.. Что если перед нами коварный умный враг? Кто поручится, что с такой же легкостью, с какой разлагали использованные мной во время опыта яды, они не смогут синтезировать собственные, еще более страшные…
Я остановился в переулке напротив дома, в котором мы жили с Вестой. Может быть, в последний раз я здесь стоял? Если хотя бы часть моих опасений справедлива — мне не дадут выскочить из города. Несколько секунд я не хотел ее будить. Только разглядывал бледное, без кровинки, лицо, словно старался запомнить его навсегда.
Была ли она до конца искренна со мной? Даже в этом я сомневался теперь… Ее поведение можно было истолковать двояко. Может, она хотела защитить меня, а может, старалась помешать… Как знать?.. Веста застонала и задвигалась во сне… Пора прощаться. Я не знаю, вернусь ли, во всяком случае, я сдержал слово: мы были вместе до самого последнего дня. Сегодня он наступил, этот последний день. Я думал об этом без горечи, отрешенно. Почти равнодушно. Наконец, видимо почувствовав мой взгляд, Веста открыла глаза. Они не походили на глаза только что проснувшегося человека. В них было и понимание, и боль — всё сразу…
— Ты решил уехать? Как всегда, она попала в самую точку. Я не стал ничего отрицать, лишь молча кивнул головой.
— Я знала, что так будет. Я их предупреждала. Но они мне больше не верят. Они думали, я не вмешаюсь, что им удастся меня заставить…
О чем она говорит? Я не в силах был этого понять. Или не хотел? Слишком много вопросов. Но я уже все решил и не нуждался в ответах.
— Я хочу, чтобы ты вышла. Я сейчас уеду. Постараюсь вернуться.
— Я знаю. Ты постараешься вернуться… Постараешься вывезти из города эти проклятые пробы, и тебя убьют по дороге. Я знаю…
— Не такая уж ты провидица…
— Почему ты не хочешь, чтобы нас оставили в покое? Почему ты не отдал им эти пробы? Тебе позволили взять их на время, верни то, что принадлежит им!
— Сейчас это единственный шанс у меня и, может быть, у всех нас. Никто не станет меня слушать. Я ничего не сумею объяснить без этого чемоданчика! Ты же все понимаешь, Веста!
— А если тебя выслушают, поверят, что тогда? Что это изменит?
— Я не знаю. Не хочу знать. У каждого из нас свой долг. Я обязан дать людям шанс. Они имеют на это право.
— Шанс для войны… Ну почему, почему вы всегда мыслите категориями борьбы, схватки? Почему они преобладают надо всем прочим: война, враг, обман… Ты даже мне не веришь…
— Иногда я не верю даже себе. Одно я знаю: мы наконец достукались. Достучались… Все имеет конец. Терпение природы не безгранично. Она породила нас, и она же нашла способ противостоять нам, когда мы перешли предел. И все же люди имеют право хотя бы узнать об этом, пока еще не поздно, пока можно что-то изменить.
— Значит, ты все решил?
— Да.
— Ну так поезжай, чего ты медлишь?
— Я жду, когда ты выйдешь.
— Нет, мой милый. Когда-то ты сказал, что мы будем вместе до конца. До самого конца. Вспомни об этом.
— Я помню. Но ты все равно не сможешь мне помешать.
— Я и не собираюсь. Я знаю, что ничего не смогу изменить. Я не имел права рисковать ее жизнью и знал, что, если понадобится, силой вытолкну ее из машины. Я повернулся, собираясь осуществить свое намерение.
— Прости, но у меня нет времени спорить. Я протянул руку и не смог прикоснуться к ней, словно кто-то натянул в кабине между нами упругую непробиваемую пленку. Холодная странная усмешка тронула ее губы.
— Ты все еще думаешь, что тот человек в лаборатории попросту споткнулся?
— Она помолчала. — Никто не виноват, что ты выбрал русалку. Мы поедем вместе и вместе до конца разделим все, что нас ждет в дороге. Я пыталась не вмешиваться, старалась забыть обо всем, чему меня научили там, в глубине, берегла наши дни. Их ведь было так мало, — сказала она с горечью. — Теперь мне уже нечего беречь… Ты не сможешь забыть… Ты и раньше меня боялся, я знаю… А теперь поезжай…
Я молча повиновался. Мотор завелся легко, и машина понеслась по пустынной дороге прочь от центра города, от моря, к началу большой трассы, ведущей в столицу, к людям.
Машина вела себя странно. Стоило прикоснуться к педали акселератора, как стрелка спидометра проскакивала цифру восемьдесят. Впечатление было такое, словно кто-то вставил под капот дополнительный мотор. Мне все осточертело, и, не задумываясь, я гнал машину вперед, стараясь поскорей вырваться из города, как будто это он был виноват во всем, как будто в нем сидела невидимая и неощутимая зараза, постепенно отнимавшая у меня Весту… Иногда, запрятанные где-то в глубине сознания, всплывали непрошеные мысли… Значит, напавший на меня человек не споткнулся… Как она это сделала?
Скорее всего, он не был человеком. Странное оружие подобрал я на полу… Это был посредник — так, кажется, называли они искусственных полулюдей? Но ведь и Веста тоже…
Я спохватился слишком поздно. Ее лицо исказила гримаса боли: «Она знает все, о чем я думаю. Это трудно выдержать. Но раньше я этого не замечал — не замечал, потому, что мне нечего было скрывать от нее. Наверно, люди еще не готовы к такому уровню общения, может быть, когда-нибудь, через тысячу лет…»
Далеко позади над морем занимался хмурый рассвет. Мы уже миновали центр города и приближались к окраине. Где-то здесь, перед выездом на загородное шоссе, должен был быть полицейский дорожный пост. Я толком не знал, кого мне следует опасаться. Кто были те люди, которые пытались похитить пробы? Куда девался Гвельтов? Жив ли он?
— Это были люди из военной разведки, — как всегда неожиданно, сказала Веста.
— Они давно заинтересовались тем, что происходит в порту. А с того дня, как сюда приходила чужая атомная подлодка с «визитом дружбы», — это дело приобрело для них совершенно особый интерес…
Я хорошо помнил эту историю. В газетах тогда поднялась шумиха, сразу же прекращенная невидимой, но могучей рукой. Однако суть происшествия газеты успели сообщить… Кажется, все атомные заряды, бывшие на борту лодки, и топливо для реактора превратились в обычный свинец. До сих пор я считал эти сообщения газетной «уткой».
— В тот момент, когда вы с Гвельтовым отбирали пробы в заинтересовавшем их районе, вы попали под наблюдение. Какое-то время они не вмешивались, но не долго, как видишь.
— Что произошло в лаборатории? Где Гвельтов?
— Они хотели захватить ваши пробы. Гвельтов поднял тревогу, потом там появился посредник, которого ты видел. Гвельтов жив. Пока жив… А теперь у светофора поверни направо. Тебя уже ищут. Дорожная полиция по радио объявила розыск.
Сам пост мы проехали спокойно. Однако через несколько километров я увидел стоящий на боковой развилке «джип» военного образца. Возможно, он ждал здесь вовсе не нас. Я решил не рисковать и до отказа вдавил педаль акселератора. Мотор басовито загудел, и машину буквально швырнуло вперед. Как только я прибавил скорость, «джип» ринулся нам наперерез. Однако водитель не учел мощности нашего мотора. Мы оказались у перекрестка на несколько секунд раньше. Не сумев перекрыть дорогу, «джип» оказался у нас в хвосте. Расстояние между машинами быстро увеличивалось. В заднем зеркале я увидел, что «джип» остановился. Почти сразу прозвучал выстрел, и я услышал характерный визжащий звук, который бывает, если пуля ударит в препятствие и рикошетом уйдет в сторону. Однако самого удара не слышал. Не было и второго выстрела. Через полминуты «джип» превратился в едва различимое пятнышко. Мы неслись по пустому шоссе в полном одиночестве.
— Придется остановиться и осмотреть машину. Пуля могла ударить в покрышку.
— Не нужно. Пуля вообще не коснулась машины.
— Но я же слышал, как она отрикошетила!
— Это я ее остановила. Я даже не удивился. Только посмотрел на Весту. Она дышала тяжело, и я мельком увидел у нее на лице гримасу боли, исчезнувшую сразу же, как только я на нее посмотрел.
— Может быть, ты объяснишь, как тебе это удается?
— Нужно представить себе оболочку вокруг машины. Очень плотную, гладкую. Ее не видно, но пуля не может пройти… Извини, мне трудно говорить, слишком большое усилие. Это сейчас пройдет. Ты не обращай внимания. Самое сложное впереди. Они вызвали вертолет, энергии остается все меньше, и я не знаю, сумею ли тебе помочь.
О какой энергии она говорила? Я почувствовал, что за этим скрывается что-то очень важное, но в ту минуту все мои мысли приковал к себе вертолет. Если Веста права, если те, кто за нами охотился, действительно вызвали вертолет, значит, встреча с «джипом» не случайна. Нас ждали и сделают все, чтобы остановить.
Еще минут десять мы мчались по шоссе беспрепятственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12