Когда Маргарет обиняками, как она всегда умела, поставила этот вопрос, Бертран вскинул свою большую голову и, прежде чем ответить, посмотрел сверху вниз по очереди на каждого из присутствующих.– Из вполне достоверных источников мне стало известно, – размеренно произнес он, – что у нашего влиятельного друга в самом непродолжительном времени освободится место личного секретаря. Едва ли на замещение этой вакансии может быть объявлен публичный конкурс, и все мои старания устремлены в настоящий момент на то, чтобы оказаться подходящим кандидатом на этот пост. Синекура, понимаете, синекура – вот чего я там ищу! Одной рукой я буду вести его переписку, а другой – писать свои картины. – Он рассмеялся. Голдсмит и Маргарет вторили ему. – Вполне понятно, что я не хочу упустить эту возможность. Куй железо, пока горячо, если позволительно так выразиться.«А что тут, собственно, непозволительного? – подумалось Диксону. – Что?»– Когда же вы предполагаете наведаться к нам снова, старина? – спросил Голдсмит. – Надо бы кое-что предпринять. На этот раз, как видите, не было никакой возможности.– Да недельки через две, я думаю, – сказал Бертран и, помолчав, добавил значительно: – На следующее воскресенье у нас с мисс Кэллегэн другие планы, и вы, конечно, понимаете, что я никак не хотел бы их нарушить.– Через две недели будет университетский летний бал, – поспешно сказала Маргарет, стремясь, как показалось Диксону, затушевать двусмысленность последнего заявления Бертрана. (И как только у него хватает духу говорить подобные вещи в присутствии женщины, с которой он почти незнаком, и мужчины, который, как нетрудно было заметить, невзлюбил его с первого взгляда!)– Ах вот оно что! – с видимым интересом отозвался Бертран.– Да. А вы посетите в этом году наш бал, мистер Уэлч?– Надо постараться. В прошлом году я как будто бы не очень скучал на вашем балу. Что это – кажется, я вижу сигареты? Я большой любитель сигарет. Могу я разорить вас на одну, Сесил? Чудесно. Да, так как же насчет этого бала? Надеюсь, Сесил, им не удастся помешать вам присутствовать на нем.– Боюсь, что на этот раз удастся, – сказал Голдсмит. – В Лидсе собирается конференция преподавателей истории, и ваш отец хочет послать туда меня.– Очень, очень печально, – сказал Бертран. – Разве они не могут послать кого-нибудь другого? – Он повернулся к Диксону.– Боюсь, что нет, – сказал Голдсмит. – Мы уже это обсуждали.– Жаль, жаль. Что же касается остальных присутствующих, то они, надо полагать, будут на балу?Маргарет посмотрела на Диксона, а Кэрол спросила:– Вы пойдете, Джим?Диксон решительно потряс головой.– Нет. Боюсь, что я плохой танцор и для меня это выброшенные на ветер деньги.Будет просто ужасно, если Маргарет вынудит у него обещание повести ее на этот бал!– О, мы, конечно, не хотим, чтобы вы выбрасывали деньги на ветер, – сказал Бертран. – Это, конечно, ни к чему. Хотел бы я знать, где замешкалась наша мисс Кэллегэн. Думается мне, что за это время можно было уже основательно напудрить нос. А почему же не звучат скрипки наших музыкантов?Диксон кинул взгляд через плечо и увидел, что оба исполнителя прохаживаются, покуривая сигареты и болтая. С настройкой инструментов, видимо, было уже покончено, ноты поставлены на пюпитры, и смычки натерты канифолью. Но Уэлча нигде не было видно. Должно быть, он очередной раз решил продемонстрировать свою жуткую способность исчезать, словно растворяясь в воздухе. Диксон заметил, как в противоположном конце этого длинного, с низким потолком, слабо освещенного зала отворилась дверь и вошла мисс Кэллегэн. «Как сложена! А двигается довольно неуклюже», – подумалось Диксону.– Наконец-то, моя дорогая! – сказал Бертран, отвешивая галантный поклон. – А мы уже удивлялись, куда это ты запропала.Девушка, казалось, была смущена.– О, я всего-навсего…– Мы говорили о мистере Гор-Эркварте и прикидывали, вернется ли он через две недели, когда здесь будет нечто вроде университетского праздника с танцами. Не можешь ли ты пролить свет на этот вопрос?– Его секретарь сказал, что он пробудет в Париже до середины следующего месяца. Значит, на бал он, конечно, не попадет.– Да, видимо, не попадет. Да, разумеется. Ну что ж, встретимся как-нибудь в другой раз, верно? – Казалось, это сообщение ничуть его не обескуражило.– Во всяком случае, я написала дяде и просила его известить меня, когда он думает вернуться.Диксон с трудом удерживался от смеха. Его всегда очень забавляло то, как женщины (никто из мужчин этого не делает) говорят «дядя» или «папа» и тому подобное – так, словно во всем мире существует только один-единственный дядя или папа и этот дядя или папа доводится дядей или папой всем присутствующим.– Что вас так забавляет, Джим? – спросила Кэрол, а Бертран смерил его взглядом.– Ничего, пустяки, – ответил Диксон и тоже в упор посмотрел на Бертрана. Ему до смерти хотелось, чтобы возник какой-то спор, в котором он мог бы одолеть Бертрана, даже рискуя навлечь на себя гнев его отца. Любые средства казались ему в данном случае хороши, за исключением разве чрезмерно грубого применения физической силы. Но он не видел, где и как мог бы применить такого рода средства. В эту минуту он готов был посвятить свою жизнь тому, чтобы стать известным критиком в области искусства и написать разгромную статью о творчестве Бертрана. Ему вдруг припомнилась фраза из какого-то романа: «И с этими словами он схватил старого мерзавца за шиворот и, клянусь Богом, чуть не вытряс из него душу». Диксон снова ухмыльнулся, и на скулах Бертрана под бородой заиграли желваки, но он не сказал ни слова, и на несколько секунд воцарилось молчание.И на этот раз, как всегда, нашлась Маргарет:– Совсем на днях я читала о вашем дядюшке, мисс Кэллегэн. Он подарил несколько акварелей нашей картинной галерее, и в местной газете была напечатана о нем заметка. Я просто не знаю, что бы мы все делали, не будь на свете таких людей, как он.Это замечание, которое, в сущности, не требовало никакого ответа, произвело обычный, хорошо знакомый всем, близко знавшим Маргарет, эффект: оно озадачило присутствующих откровенностью ее намерений – во что бы то ни стало втянуть их в разговор. Тут откуда-то со стороны донесся хриплый смех скрипача, которому что-то рассказывал местный композитор.Но где же все-таки Уэлч?– Да, он очень щедр, – сказала мисс Кэллегэн.– Большое счастье, что есть еще люди, которые могут себе позволить быть щедрыми, – сказала Маргарет. Диксон поглядел на Кэрол, стараясь перехватить се взгляд, но она в эту минуту переглянулась с мужем.– Боюсь, что таких людей скоро не станет, если господа лейбористы будут и дальше указывать нам, как жить, – заметил Бертран.– Ну, по-моему, они справляются с этим не так уж плохо, – вмешался Голдсмит. – В конце концов вы не станете…– Конечно, их внешняя политика могла бы быть еще менее удачной, если не считать свойственной им потрясающей неспособности сглаживать острые углы. – Бертран окинул всех быстрым взглядом и продолжал: – Но их внутренняя политика… я хочу сказать – это стремление выкачивать деньги из состоятельных людей… – На секунду он замялся. – Словом, это же все просто и ясно и каждому понятно, не так ли? В конце концов так это или не так, спрашиваю я вас? То есть я хочу сказать, что получается ведь именно так, именно так это выглядит, разве вы не согласны со мной? Я, во всяком случае, считаю, что это именно так, а не иначе. Или, может быть, я ошибаюсь?Делая вид, что он не замечает предостерегающе нахмуренных бровей Маргарет и выжидательной усмешки Кэрол, Диксон спокойно произнес:– Ну и что ж в этом дурного, если это именно так, а не иначе? Если у одного человека есть десять сдобных булочек с изюмом, а у другого только две и кто-то из них должен отдать одну из своих булочек, так уж, конечно, следует их взять у того, у кого их десять.Бертран и его приятельница, как по команде, взглянули друг на друга. В эту минуту у них было совершенно одинаковое выражение лица. Они дружно улыбнулись, удивленно приподняв брови, покачали головой, вздохнули. Словно Диксон заявил, что ничего не понимает в искусстве, но хорошо знает, что ему нравится, а что – нет.– Но мы вовсе не считаем, что кто-то должен отдавать свою булочку, мистер Диксон, – сказала девушка.– В этом-то все и дело.– А я считаю, что далеко не только в этом, – сказал Диксон одновременно с Маргарет, которая потребовала:– Давайте не будем устраивать кулачные бои из-за…Но тут Бертран прервал ее:– Все дело в том, что люди богатые…Победителем из поединка вышел Бертран.– Все дело в том, что богатым людям принадлежит ведущая роль в современном обществе, – сказал он, и лающие ноты прозвучали в его голосе особенно отчетливо. – Сейчас более, чем когда-либо. Вот и все. Я не собираюсь докучать вам, повторяя банальные истины, что только этими людьми движется вперед искусство, и прочее, и тому подобное. Уже одно то, что эти истины стали банальными, доказывает, насколько я прав. А я люблю искусство.Это загадочное «этжеясн» слетело у Бертрана с языка вследствие его привычки жевать концы фраз. К тому времени, когда Диксон сообразил наконец, что это может означать, было уже поздно подыскивать какое-либо путное возражение, и он удовлетворился тем, что пробормотал:– Ну еще бы! – стараясь, чтобы это прозвучало как можно презрительнее и насмешливее.Его слова, казалось, подстегнули Бертрана.– Да, люблю! – сказал он, еще больше повысив голос, что заставило всех поспешно взглянуть на него. – И хотите знать, что я люблю еще? Я люблю богатых людей и горжусь тем, что образ мыслей такого рода нынче совсем не популярен. Я люблю богатых людей, потому что они благовоспитанны и обаятельны, потому что они щедры и умеют ценить то, что я сам ценю в жизни, и потому, наконец, что их дома полны красивых вещей. Вот почему я их люблю и почему я не хочу, чтобы из них выкачивали деньги. Есть возражения?– Пойди сюда, милый, – раздался у них за спиной голос миссис Уэлч. – Мы потеряем даром вечер, если будем ждать твоего отца. Почему бы нам не начать? Идите все сюда.– Отлично, мама, – бросил Бертран через плечо, и все направились к своим местам. Но Бертран задержался и сказал, пристально глядя на Диксона:– Надеюсь, вам все ясно?Маргарет потянула Диксона за рукав, и, не желая продолжать бой после гонга, он сказал мирно:– О да. Вам, по-видимому, посчастливилось иметь дело с более приятными людьми среди богачей, нежели мне, вот и все.– Это меня нисколько не удивляет, – с оттенком презрения промолвил Бертран и сделал шаг в сторону, пропуская Маргарет.Диксон огрызнулся:– Советую вам получше использовать эти знакомства, пока не поздно. Это ведь ненадолго, как вы понимаете.Он двинулся следом за Маргарет, но мисс Кэллегэн заставила его остановиться, сказав:– Сделайте одолжение, не разговаривайте, пожалуйста, в таком тоне, если вам не трудно.Диксон оглянулся. Остальные гости уже расселись по местам, и скрипач-любитель прилаживал под подбородок свой инструмент. Опускаясь на ближайший стул, Диксон пробормотал:– Как вы сказали? Вы бы хотели, чтобы я не разговаривал таким тоном?– Да, сделайте милость. – Она и Бертран заняли свои места. – Подобные разговоры всегда действуют мне на нервы. Может быть, это моя вина, но, боюсь, я ничего не могу с собой поделать.Заявления такого рода Диксону уже не раз приходилось слышать от Маргарет, и они давно ему прискучили. Иначе, быть может, у него не сорвалось бы с языка:– А вы не пробовали обращаться к врачу?Скрипач-любитель качнулся верхней половиной туловища вперед и, ретиво поддержанный местным композитором, внезапно извлек из своего инструмента лихорадочную какофонию звуков. Бертран наклонился к Диксону.– Что вы мелете? – прошипел он.– А вас какой психиатр лечит? – парировал Диксон, открывая огонь по всему флангу.– Послушайте, Диксон, вы хотите, чтобы вам расквасили нос?Когда Диксон бесился, мысли у него обгоняли слова:– Уж не воображаете ли вы, что не вы ли мне его… тоже мне!Бертран нахмурился, силясь разгадать эту головоломку:– Что такое?– Вы знаете, на кого вы похожи с этой вашей бородой? – сказал Диксон, не мудрствуя лукаво и чувствуя, как отчаянно начинает колотиться у него сердце.– Вот что, выйдем-ка отсюда.– Что? – громко переспросил Диксон, и в ту же секунду миссис Уэлч, Маргарет, Джонс, Голдсмиты и худощавая дама-контральто, все, как по команде, обернулись к нему.– Ш-ш! – раздалось общее шипение, словно паровоз спускал пары под высокой крышей вокзала. Диксон встал и на цыпочках направился к двери. Бертран поднялся, чтобы последовать за ним, но мисс Кэллегэн удержала его.Когда Диксон был уже у двери, она распахнулась, и появился профессор Уэлч.– О, уже начали? – сказал он громко, даже не пытаясь сколько-нибудь понизить голос.– Да, – прошептал Диксон. – Но я хотел бы на минутку…– Жаль, что не могли немножко подождать. Меня, понимаете ли, вызвали к телефону. Звонил этот… этот…– Я ненадолго… – Диксон начал бочком продвигаться к двери.– Разве вы не останетесь послушать П. Рэсина Фрикера?– Я скоро вернусь, профессор. Я просто хочу… – Диксон сделал несколько достаточно неопределенных, как ему казалось, жестов. – Я скоро вернусь. – И, чувствуя на себе пристальный, хмуро-недоумевающий взгляд профессора, он закрыл за собой дверь. Глава V – «Он летел по склону вниз, девяносто миль он делал в час. Тут раздался страшный свист… – пел Диксон. – Он лежал среди обломков, не оставив нам потом ков…»Диксон замолчал, отдуваясь. Не такое уж это легкое дело – тащиться по пыльной песчаной дороге к дому Уэлчей, особенно если ты основательно нагрузился пивом. В сгустившихся сумерках мечтательная улыбка расплылась по его лицу – он припомнил и вновь пережил восхитительное мгновение, когда часы показали десять. Это было упоительно, как явление подлинного искусства, как чья-то неожиданная ласка и доброта. Это был почти неземной, божественный, захватывающий душу восторг. Поспешно проглотив последнюю, как он считал, за этот вечер пинту пива, Диксон вдруг заметил, что официанты все еще разносят кружки, и за средними столиками продолжают пить пиво, и что народу в пивной все прибывает, и лица у всех спокойные, безмятежные, и что еще один шестипенсовик упал со звоном в кассу биллиардного стола. Полное озарение сошло на него в ту минуту, когда бармен в белой куртке, согнувшись в три погибели, втащил за стойку еще две корзины пива. Этот маленький поселок находился в другом графстве, и здешние пивные – в отличие от пивных Университетского городка и ресторана, в котором он был с Маргарет, – работали в летний период не до десяти, а до половины одиннадцатого, а летний период уже официально вступил в свои права. Восторг, испытанный им в эту минуту, не поддавался описанию. Лишь с помощью нескольких новых паломничеств к стойке бара мог он хоть отчасти выразить судьбе свою признательность. В результате он истратил значительно больше денег и выпил значительно больше пива, чем мог себе позволить. И все же он не испытывал ничего, кроме блаженного умиротворения и довольства.Больно стукнувшись о столб ворот, он сделал зигзаг и по мощеной дорожке начал потихоньку подкрадываться к дому.В крайних по фасаду окнах длинного концертного зала света не было. И отлично. Однако дальше – в окнах гостиной – горел свет, и оттуда, как он вскоре услышал, доносились голоса. Заглянув в щелку между гардинами, Диксон увидел профессора Уэлча. На нем был знакомый синий в красную полоску плащ и светло-коричневая шляпа. Он направлялся к дверям в сопровождении местного композитора и Сесила Голдсмита. Оба они тоже были в плащах. Как видно, гости уже разъезжались. Диксон ухмыльнулся при мысли о том, каково им придется, если профессор Уэлч вздумает сам развозить их по домам. Кэрол в накинутом на плечи легком пальто задержалась в гостиной, прощаясь с Бертраном. Они остались в комнате одни.Соседнее окно было открыто, но Диксон все же не понял, что говорил Бертран, и уловил только вопросительную интонацию. Но ответ он расслышал: «Хорошо».После чего Бертран шагнул к Кэрол и обнял ее. Что произошло дальше, Диксон видеть не мог, так как Бертран стоял спиной к окну, но если они целовались, то поцелуй длился одно мгновение. Затем Кэрол выскользнула из объятий Бертрана и поспешно направилась к двери. Бертран вышел за ней следом.Диксон вернулся к концертному залу и проник в него через дверь, выходившую на террасу. Сцена, свидетелем которой он только что был, почему-то неприятно встревожила его. Теоретически он ничего не имел против такого рода интрижек, однако это зрелище произвело на него довольно тягостное впечатление. Хотя он и считал Сесила Голдсмита полным ничтожеством, но ему приходилось видеться с ним по нескольку раз на неделе в течение многих месяцев, и теперь, застав его жену в объятиях другого мужчины – и тем паче этого мужчины, – он вдруг почувствовал, что его давнее знакомство с Голдсмитом к чему-то его обязывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32