Дозорный глубоко склонился перед Ментуфером. Втайне он благодарил духа-покровителя всех воров и мошенников, который так смело заступился за него. А ведь Энемпсес уже собирался бежать, если бы верховный жрец приказал вскрыть гробницу. Но теперь высокий слуга Амона-Ра открыто признал свое поражение.
Склонив голову, Энемпсес сказал:
– Удивительна твоя мудрость, господин. Ты читаешь в головах людей, как в книге. Итак, ты знаешь, что я решил засыпать вход в гробницу. Камни и землю следует утрамбовать, а когда пыль пустыни покроет их, то это жилище мертвых будет навеки предано забвению.
С трудом сдерживая ярость, верховный жрец наклонил голову. В душе он желал, чтобы его взгляд превратился в стрелу, которая пронзила бы лживого дозорного. Но он позволил себе только заметить спокойным, полным достоинства голосом:
– Твой план хорош, Энемпсес. Награду за труды ты когда-нибудь получишь на том свете от Осириса.
АРМИЯ НАПОЛЕОНА ИДЕТ ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ
Гренадер Андре Симон шатался как пьяный. При каждом движении голова его раскачивалась из стороны в сторону, как будто у него была сломана шея. Симон упорно смотрел на ноги шагающего впереди Жана Легранжа. Он ничего не хотел видеть, кроме этих серых от пыли каблуков, потому что не мог уже смотреть на бесконечное море песка… Этот Египет был местопребыванием самого черта. Здесь не было ничего, кроме раскаленного знойного песка. И небо над ним представляло собой сплошную массу синего стекла, которое, казалось, расплавил огненный шар солнца.
Симон задумался. Сколько дней прошло с тех пор, как армия высадилась на побережье Египта? Семнадцать, восемнадцать или уже девятнадцать? Куда вел их генерал Наполеон Бонапарт? Все дальше на юг. Что здесь можно было завоевать? Разве что проклятую пустыню? Но для этого Наполеону не потребовалось бы тридцать восемь тысяч человек и две тысячи пушек. А эти сто семьдесят пять ученых господ, которые бездельничают, развалившись в обозных повозках? Какое задание можно было им придумать? Среди них находились лингвисты, топографы, астрономы, художники, геологи и даже поэты. В конце концов, может быть, поэты и должны воспеть славу генералу, когда он победит пустыню? Ведь противники, мамелюки, не показывались, хотя об их дикости и воинственности так много плели во время морского переезда из Тулона в Египет. Легранж обернулся и протянул руку.
– Есть еще глоток воды, Андре? Симон потряс походную флягу:
– Ни капли, Жан. – Он пытался шутить. – Но, может быть, кто-либо из ученых в обозе наколдует ливень?
– Ба, они и вовсе ничего не могут. Им бы только есть, – пробормотал Легранж. – Попробуй-ка сунуть хоть одному из них ружье в руки, и ты увидишь, как этот осел держит его задом наперед.
Чей-то голос раздался прямо над Легранжем:
– А ну-ка, дай мне твое ружье, гренадер! И я покажу тебе, что могу обращаться с ним лучше тебя.
Симон посмотрел вверх. Около него на поджаром коне гарцевал штатский. Черную треуголку с республиканской кокардой он носил для защиты от солнца, глубоко надвинув на лоб. Но она отнюдь не предохраняла от жарких лучей его аристократический с горбинкой нос, который стал красен, словно его поджарили на огне.
– Я не имел в виду вас, монсеньер Денон, когда говорил об осле, пробормотал Легранж. – Я знаю, вы хороший стрелок.
Всадник наклонился пониже и улыбнулся.
– Ах, ты знаешь меня, гренадер? Откуда? Может быть, по Парижу?
Легранж казался смущенным. Он переложил ружье с правого плеча на левое.
– Я не знаю точно, господин. Возможно, я вас видел во время итальянского похода или на Рейне. В армии о вас говорят многое. Если верить слухам, вы объехали уже всю Европу; сочиняете, рисуете и даже пишете книги.
Денон, ухмыляясь, почесал свой обожженный солнцем нос.
– Я много путешествовал, это верно. Бывал в Санкт-Петербурге при царском дворе, во Флоренции, в Женеве и бог знает где еще.
– И здесь, в Египте, тоже монсеньер? – спросил Симон с интересом. Всадник поднял затянутую в перчатку левую руку и тут же опустил ее.
– О том, что эта волшебная страна вообще существует, я знал до сих пор из книг.
Легранж повернулся к Симону и, улыбнувшись, сказал:
– Теперь я знаю, наконец, почему мы вместо тенистых лесов и зеленых лугов уже несколько недель ничего не видим, кроме песка. Потому что все заколдовано в этой «волшебной» стране.
Денон подогнал своего коня поближе к Легранжу и положил ему руку на плечо:
– Послушай, сын мой, ты сейчас огорчен, у тебя нечего есть и пить, но когда мы прибудем в Каир на Ниле и ты увидишь пирамиды, то забудешь от удивления и о еде и о питье.
Легранж посмотрел недоверчиво.
– Пирамиды? Это что еще за штука? Разве их можно притащить домой как трофей?
Денон откинул голову назад и рассмеялся, глядя на небо:
– Пирамиды! Притащить домой!
Но тут его лицо внезапно стало серьезным. Он наклонился к Легранжу.
– Пирамиды построены из камня. Им четыре тысячи лет. Их сооружали по велению царей Египта стотысячные армии рабов. Миллионы каменных плит клали плотно друг на друга. Каждый блок был так тяжел, что даже десять лошадей не смогли бы его сдвинуть с места.
Легранж удивленно открыл рот и вопросительно посмотрел на Симона. Но Андре был поражен не меньше его.
– Рассказывайте дальше, монсеньер, – попросил он и, засмотревшись на Денона, наступил Легранжу на ногу.
Денон пожал плечами.
– К сожалению, больше я ничего не могу тебе рассказать, так как до сегодняшнего дня никто еще не проник в тайну пирамид. Мы не знаем, для каких целей их возводили. Может быть, это удастся когда-нибудь выяснить, а может быть, это навсегда останется тайной. Египет задает многочисленные загадки, потому генерал Бонапарт и взял с собой так много ученых.
– А вы, монсеньер? Что должны вы делать? – спросил Легранж.
Денон задумчиво посмотрел на мерцающую от зноя пустыню:
– Я буду рисовать древности. Все, которые найду. Впрочем… – Он схватил свою сумку, вытащил оттуда листок бумаги и показал Симону.
– Как тебе это нравится?
Легранж повернул голову назад и тоже уставился на рисунок:
– Ах, как это прекрасно! Вы нарисовали войска на марше, монсеньер Денон. И там на переднем плане – я! Андре! Ты видишь? И ты здесь, позади меня! Это великолепно, не правда ли?
Не помня себя от восторга, он вышел из рядов и показал на фигуры:
– Когда вы нарисовали это, монсеньер?
– Только что, пока ехал за вами.
– Что? Вы можете рисовать верхом на лошади? – удивился Симон. – Мой бог, да вы великий художник! Вы продадите потом свои картины во Франции?
– Нет, сын мой. Я передам их Академии наук. С помощью моих рисунков можно будет изучать иероглифы на египетских храмах и надгробиях.
Симон зажмурился, словно ослепленный ярким светом.
– Иероглифы, – протянул он, – а это что же такое?
Всадник сморщился, как будто съел что-то горькое.
– Иероглифы… – сказал он протяжно. – Хмг как бы это тебе объяснить? Это картинки, высеченные на камне. Целые ряды диковинных знаков. Фигурки и волнистые линии между ними, оружие, посуда, даже цветы и фрукты. Но что они обозначают, этого пока не знает никто. Некоторые ученые считают их волшебными знаками древнеегипетских жрецов. Другие утверждают, будто иероглифы – это вид рисуночного письма; находятся также люди, которые отвергают две предыдущие гипотезы, называя их глупой болтовней, и считают, что иероглифы – это просто украшение.
– И зачем только люди ломают себе головы из-за подобных пустяков вот чего я не могу понять, – пробормотал Легранж. – Что нам до того, чем занимались люди два тысячелетия назад? Я хотел бы лучше знать, сможем ли мы захватить в Египте богатые трофеи.
– А я хотел бы знать, куда мы, собственно, идем, – сказал Симон и посмотрел на Денона. – Можете ли вы мне сказать, монсеньер, что генерал Бонапарт намеревается делать в Египте?
– Могу, сын мой. Генерал хочет прищемить хвост английскому льву. Если он завоюет Египет, то прощай влияние Англии на Востоке, и тем самым путь в Индию будет свободен.
В суеверном страхе Легранж растопырил пальцы.
– Боже, защити нас! Разве мы должны шагать до самой Индии? Она ведь лежит на другом конце света!
Денон снова нагнулся к гренадеру. Прищурив глаза, он сказал с деланной серьезностью:
– Подумай о славе, мой юный друг! Генерал идет по следам Александра Великого. О нашем походе и столетия спустя мир будет говорить с благоговением.
Он неожиданно пришпорил своего поджарого коня и ускакал прочь.
– Пошутил он или серьезно мечтает о славе? – спросил Симон.
Его товарищ задумчиво покачал головой.
– Кто может понять такого просвещенного человека, как Денон. Он не скажет тебе того, что думает, потому что он еще и дипломат.
– Ну? Он был и дипломатом?
– Да, при дворе русского царя. Но я не знаю, кто такой Александр Великий, о котором он говорил.
– О нем я тоже еще никогда не слыхал. Может быть, один из генералов царя, – ворчливо ответил Симон и снова принялся смотреть на песчаные фонтанчики, которые поднимались из-под каблуков Легранжа – один слева, один справа, один слева, один справа… В такт раскачивалась на ремне фляжка. Он испытывал ужасную жажду, ныли натертые ноги. Ему хотелось выть.
Между тем Денон проскакал на правый фланг армии, мимо авангарда. Он опередил отряд усталых, спотыкающихся при каждом шаге солдат. Ветераны – бородатые унтер-офицеры – поддерживали молодых, щеки которых еще не пробовали бритвы. Гренадеры со впалыми от усталости глазами, устремив вперед тупой взгляд, несли снаряжение больных товарищей. Офицеры цеплялись за орудийные повозки, а канониры держались за лошадиные хвосты.
Армия, казалось, была близка к катастрофе. Не было слышно команд. Только проклятия, вздохи да скрип колес. От этой колонны поднималось густое облако копоти, словно из горящего очага.
И опять Денон схватился за карандаш. Он видел полотнище знамени, бахрома которого тащилась по песку. Особенно заинтересовал его солдат, который нес знамя, пытаясь сохранить равновесие.
Будет ли это знамя вновь развеваться над штурмующими отрядами? Маловероятно. Если этот ужасный марш через пустыню продлится еще один или два дня, армия умрет от жажды. А Мурат Бей, предводитель мамелюков и владыка Египта, казалось, только и ждал этого. Солнце и песок были его могущественными союзниками. Уже и теперь он мог уничтожить армию Наполеона, если бы решился внезапно привести сюда отряды своих всадников.
Озабоченно всматривался Денон на запад. Оттуда прежде всего нужно ожидать нападения. Он содрогался при мысли о том, чем может завершиться конная атака на растянутые фланги французской армии. Ни один солдат не уцелел бы в этой бойне. А ему и другим гражданским предстояло бы рабство. Тогда он не выполнил бы свою задачу, а Академии наук в Париже пришлось бы еще долго ждать рисунки храмов, пирамид и гробниц времен фараонов. От выдержки армии зависит, будут ли открыты ворота в прошлое Египта. Уже девятнадцать дней шагали солдаты, испытывая адские муки. Смогут ли они продержаться еще один день? Завтра 21 июля 1798 года по европейскому календарю. Каким войдет этот день в мировую историю? Как день, когда ищущий славы генерал Бонапарт потерпел катастрофу, или как дата начала нового периода в исследовании одной из древнейших культур? Наполеон жаждал завоеваний, наука же, напротив, горела нетерпением открыть тайны фараонов.
Ищущий взгляд Денона скользнул по горизонту к югу. Песчаное море казалось бескрайним. Но там, далеко впереди, из пустыни поднималось нечто похожее на крохотный серый треугольник. Нет, это скорее всего несколько зубцов. Может быть, это просто мираж в колеблющемся от зноя воздухе?
Денон выпрямился в седле, загородив рукой глаза от солнца. Серые вершины треугольников стали более отчетливыми. Это не были призраки. Внезапная радость охватила Денона. Он поднял руки к небу и закричал хриплым голосом:
– Пирамиды! Пирамиды!
Солдаты слева от него устало подняли головы, равнодушно посмотрели вперед и вновь устремили взгляд в песок под ногами. Они не имели понятия о пирамидах. А штатский на лошаденке, очевидно, потерял рассудок от жары, раз он так кричит.
Солнце зашло. Внезапно наступила ночь. Солдаты упали на песок, словно скошенные пулями во время сражения. Никто не обращал внимания на сказочно прекрасное звездное небо.
Уже рассвело, а они все еще лежали там, где упали. И снова воля генерала Бонапарта заставила их шагать дальше, через песчаную пустыню. Когда горизонт на востоке заалел, лошади забеспокоились. Они чуяли воду и фыркали.
По рядам прокатился крик: «Нил, Нил!» Вытянув шею, жадно раздув ноздри, конь Денона рысью помчался к реке. Его всадник зачарованно смотрел на восток. Как в сказке из тысячи и одной ночи, на другом берегу Нила поднимались к небу стройные башни четырехсот минаретов Каира. Купола мечетей, обрамленные изящными башенками дворцов, как кружево, блестели золотом в лучах утреннего солнца. Розетки, арки и купола, сверкающие на солнце, как отполированный металл, давали представление Денону о том потрясающем изобилии вещей, которые он увидит в этом городе. Великие зодчие Востока превзошли здесь один другого в своем мастерстве и создали поистине сказочную картину в пустыне.
А здесь, на западном берегу Нила, напротив мрачно торчащей вверх горы Мокаттам, возвышались пирамиды, каменные гиганты древности, вечные свидетели могущества фараонов. Возведенные армией рабов, они безмолвно свидетельствовали об исхлестанных спинах, о стонах, о пролитой крови и поте. Осталось загадкой, зачем понадобилось фараонам сооружать их. Никто не мог объяснить, зачем нужны были каменные великаны и лежащие у их подножия стражи, сфинксы.
Карандаш Денона скользил по бумаге. Как одержимый, продолжал он рисовать даже тогда, когда десять тысяч всадников египетского властителя Мурад Бея с фанатическими криками бросились на отряды Наполеона.
Началась страшная резня: кривая сабля вступила в единоборство с ружьем. Фанатичные поборники ислама атаковали беспорядочной толпой, в то время как французы стреляли только по команде, сохраняя строгий боевой порядок.
Денон рисовал падающих мамелюков, лошадей, вздымающихся на дыбы, раненых. А далеко позади возвышались пирамиды. Грозные и мрачные, как и четыре тысячи лет назад.
Наполеон вошел в Каир победителем. Виван Денон рисовал архитектурные памятники ислама. Наполеон дал своему генералу Дезэ приказ преследовать отступавших к Верхнему Египту мамелюков. Денон отправился с Дезэ. Его лихорадило от восторга, когда он вступил в город памятников – Фивы. Там были храмы, статуи, изображения богов, надгробные часовни, подземные ходы; повсюду он видел таинственные картины, гравюры и рельефы того времени, когда еще не существовало ни Рима, ни Афин. Это было единственное в своем роде богатейшее собрание многочисленных древностей. Величайшее в мире!
Все стены храмов, колонн, цоколи статуй и башни гигантских построек были покрыты иероглифами. Что они обозначали? Что хотели сообщить те люди, которые жили здесь тысячелетия назад, своим потомкам?
Если эти диковинные знаки и фигуры действительно представляли собой рисуночное письмо, а не простые украшения, тогда действительно их стоит расшифровать, чтобы узнать о прошлом таинственной страны. Но найдется ли такой гений, который сумеет разгадать подлинный смысл этих никогда не виданных знаков? Его, Вивана Денона, рисунки, которые он набрасывает с утра до вечера возле погребений и храмов, наверное, покажутся ученым Европы фантастическими. Они едва ли поверят, что в Мемфисе, Дендерах, Саккара и здесь, в этих когда-то стовратных Фивах, в таком количестве свободно лежат древности. А сколько еще погребено в песках пустыни. Стоит лишь копнуть ногой землю, как оттуда появляется голова статуи. Солдаты проклинали Денона, когда он приказывал им выкапывать скульптуры!
Но теперь Денон ругался и сам. Только что он начал рисовать вход в какой-то древнеегипетский храм, как ворвался отряд гренадеров.
Один из них крикнул:
– Монсеньер Денон! Бегите! На нас напали мамелюки. Они преследуют нас. Мы бежим за подкреплением.
– Да, да, хорошо, ведите подкрепление! А я тем временем здесь порисую!
Гренадер, предупредивший Денона, подал товарищам знак. Они набросились на художника, схватили его и потащили с собой, не обращая внимания на ругань и угрозы. Они знали этого человека. Он был, конечно, немного сумасшедшим, потому что перерисовывал то, что они считали ничего не стоящими кучами камней. Но в то же время они хорошо относились к Денону за его добродушный характер. Он мог здорово рассвирепеть, когда ему мешали рисовать. Но стоило Денону излить свою ярость, как он уже делил свой паек с голодными. Ах, этот Денон странный парень! Вместо того чтобы брать трофей у мамелюков, он рисует древности, за которые ни один солдат не дал бы ломаного гроша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29