Ганиль глядел на эти два знака, как зачарованный, Наконец, он
заговорил каким-то не своим, срывающимся голосом:
- Ведь это... одно из черных, чисел?
- Да, ты, Ганиль, пришел к черным числам сам, но как бы через заднюю
дверь.
Ганиль, сидевший рядом, молчал.
- Сколько будет CXX, умноженное на МСС? - спросил Миид.
- Таблицы так далеко не идут.
- Тогда смотри.
И Миид написал на доске:
1200
Х
120
------
а потом -
0000
2400
1200
------
144000
Опять долгое молчание.
- Три Ничто, умноженные на XII... - забормотал Ганиль. - Дай мне
доску.
Слышались только монотонный стук падающих капель за окном и
поскрипывание мела. Потом:
- Каким черным числом обозначается VIII?
К концу этого холодного Дня Отдыха они ушли так далеко, как только
Миид смог увести за собой Ганиля. Правильней даже было бы сказать, что
Ганиль перегнал Миида и под конец тот уже не мог за ним поспевать.
- Тебе нужно познакомиться с Йином, - сказал Миид, - Он может научить
тебя тому, что тебя, интересует, Йин работает с углами, треугольниками,
измерениями. Он своими треугольниками может измерить расстояние между
любыми двумя точками, даже если до этих точек нельзя добраться, Он
замечательный догадчик, числа - самое сердце его знания, язык, на котором
оно говорит.
- И мой тоже.
- Да, я это вижу. Но не мой, я люблю числа не ради них самих. Мне они
нужны как средство, чтобы с их помощью объяснять... Вот если, например, ты
бросаешь мяч, отчего он летит?
- Оттого, что, ты его бросил, - и лицо у Ганиля расплылось в широкой
улыбке.
Он был бледен, а в голове у него звенело, как в пустом бочонке, от
шестнадцати - минус короткие перерывы для еды и сна, часов чистой
математики; и он уже потерял весь свой страх, все смирение. Он улыбался
как властитель, вернувшийся из долгого изгнания к себе домой.
- Прекрасно, - сказал Миид, - Но почему он летит и не падает?
- Потому, что... его поддерживает воздух?
- Тогда почему потом он все же падает? Почему он движется по кривой?
Что это за кривая. Видишь, зачем нужны мне твои числа?
Теперь на властителя был похож Миид, но не на довольного, а
рассерженного, чьи владения огромны, и поэтому ими слишком трудно
управлять.
- И они, в своих тесных Мастерских за ставнями, - презрительно
фыркнул он, - могут еще говорить о Тайнах! Ну ладно, давай пообедаем - и к
Йину.
Высокий старый дом, пристроенный вплотную к городской стене, глядел
освинцованными окнами на двух молодых Мастеров внизу на улице. Над крутыми
черепичными крышами, блестевшими от дождя, нависли зеленовато-желтые
сумерки поздней осени.
- Йин был, как мы, Мастером-Механиком, - сказал Миид, пока они ждали
у обитой железными полосами двери, - Теперь он больше не работает, сам
увидишь почему. К нему приходят люди из всех Лож - Аптекари, Ткачи,
Каменщики, ходят даже несколько ремесленников и мясник - он разрезает и
рассматривает мертвых кошек.
Последние слова Миид произнес добродушно, но чуть насмешливо.
Наконец, дверь открылась, и слуга провел их наверх, в комнату, где в
огромном камине пылали поленья; с дубового кресла с высокой спинкой
поднялся навстречу им человек и их приветствовал.
Ганилю, когда он его увидел, сразу вспомнился один из Высших Мастеров
его Ложи - тот, что кричал ему, когда он лежал в Могиле: "Встань!" Йин
тоже был старый и высокий, и на нем тоже был белый плащ Высшего Мастера.
Только Йин, в отличие от того, сутулился, и лицом, морщинистым и усталым,
был похож на старую гончую. Здороваясь, он протянул Мииду и Ганилю левую
руку - у правой руки кисти не было, она оканчивалась у запястья давно
залеченной блестящей культей.
- Это Ганиль, - уже знакомил их Миид. - Вчера вечером он додумался до
двенадцатиричной системы счисления. Добейтесь от него, Мастер Йин, чтобы
он занялся для меня математикой кривых.
Йин засмеялся тихим и коротким старческим смехом.
- Добро пожаловать, Ганиль. Можешь приходить сюда, когда захочешь. Мы
все здесь чернокнижники, все занимаемся ведьмовством - или пытаемся
заниматься... Приходи, когда захочешь, в любое время - днем, ночью. И
уходи, когда захочешь, если нас предадут, так тому и быть. Мы должны
доверять друг другу. Любой человек имеет право знать все; мы не храним
Тайну, а ее разыскиваем. Понятно тебе, о чем я говорю?
Ганиль кивнул. Находить нужные слова ему всегда было нелегко; вот с
числами обстояло совсем иначе. Слова Йина его очень тронули, и от этого он
смутился еще больше, И ведь никого здесь не посвящали торжественно,
никаких клятв не требовали - просто говорил, спокойно и негромко,
незнакомый старик.
- Ну, вот и хорошо, - сказал Йин, как будто кивка Ганиля было вполне
достаточно, - Немножко вина, молодые Мастера, или пива? Темное пиво
удалось мне на славу в этом году, Так, значит, Ганиль, ты любишь числа?

Была ранняя весна, и Ганиль стоял в мастерской и следил за тем, как,
ученик Уонно снимает своей Палкой для Измерений размеры с образца
двигателя самодвижущейся повозки. Лицо у Ганиля было мрачным. Он изменился
за эти месяцы, выглядел теперь старше, жестче, решительней, да и немудрено
- четыре часа сна в сутки и изобретение алгебры не прошли бы ни для него
бесследно.
- Мастер Ганиль... - робко сказал нежный голосок у него за спиной.
- Измерь снова, - приказал он ученику и удивленно повернулся к
девушке.
Лани тоже стала другой, Лицо у нее было напряженным, глаза
тоскливыми, и говорила она теперь с Ганилем как-то испуганно, Он совершил
второй шаг ухаживанья и нанес три вечерних визита, и на этом вдруг
остановился, не стал предпринимать дальнейших шагов. Такое произошло с
Лани впервые, до сих пор никто еще не смотрел на нее невидящим взглядом -
так, как сейчас смотрел Ганиль. Что же такое, интересно, видит его
невидящий взгляд? Если бы только она могла узнать его тайну! Каким-то
непонятным ему самому образом Ганиль чувствовал, что происходит в душе у
Лани, и он жалел ее и немного ее боялся.
Она наблюдала за Уонно.
- Меняют ли... меняете вы хоть иногда эти размеры? - спросила она,
чтобы как-то завязать разговор.
- Изменить Образец - значит впасть в Ересь Изобретательства.
На это Лани сказать было нечего.
- Отец просил - передать вам всем, что завтра Мастерская будет
закрыта.
- Закрыта? Почему?
- Коллегия объявила, что начинает дуть западный ветер и, может быть,
завтра мы увидим Солнце.
- Хорошо! Хорошее начало для весны, правда? Спасибо, - сказал Ганиль.
И он снова повернулся к Образцу двигателя.

Священнослужители Коллегии на этот раз оказались правы. Вообще
предсказание погоды, которому они отдавали почти все свое время, было
делом неблагодарным, но примерно один раз из десяти они предсказывали
правильно, и именно сегодняшний день оказался для них удачным. К полудню
дождь кончился, и теперь облачный покров бледнел - казалось, что он кипит
и медленно течет на восток. Во второй половине дня все жители города были
уже на улицах; некоторые взобрались на трубы домов, другие на деревья,
третьи на городскую стену, и даже на полях, по ту сторону стены, стояли и
смотрели, задрав головы, люди. На огромном внешнем дворе Коллегии ряды
священнослужителей, начавшие свой ритуальный танец, сходились и
расходились с поклонами, сплетались и расплетались. Священнослужитель
стоял уже и в каждом храме, готовый в любой момент, потянув за цепь,
раздвинуть крышу, что, бы лучи Солнца могли упасть на камни алтаря. И
наконец, уже перед самым вечером, небо открылось. Желто-серая пелена
разорвалась, и между клубящимися краями разрыва показалась полоска
голубизны. И с улиц, площадей, окон, крыш, стен города - единый вздох, а
потом глухой гул:
- Небеса, Небеса...
Разрыв в небе расширялся. На город посыпались капли, свежий ветер
сносил их в сторону, и они падали не отвесно, а наискосок; и вдруг капли
засверкали, словно при свете факелов ночью - но только свет, который они
отражали теперь, был светом Солнца. Ослепительное, оно стояло в Небесах, и
ничего, кроме него, там не было.
Как и у всех, лицо у Ганиля было обращено к небу. На этом лице, на
шраме, оставшемся после ожога, он чувствовал тепло Солнца. Он не отрываясь
глядел, до тех пор, пока глаза не заволокло слезами, на Огненный Круг,
Лицо Бога.
"Что такое Солнце?"
Это зазвучал в его памяти тихий голос Миида. Холодная ночь в середине
зимы, и они разговаривают у Йина в доме, перед камином - он, Миид, Йин и
остальные, "Круг это или шар? Почему оно проходит по небу? Какой оно на
самом деле величины - насколько оно от нас далеко? И ведь подумать только:
когда-то, чтобы посмотреть на Солнце, достаточно было поднять голову..."
Вдалеке, где-то внутри Коллегии, раздавались лихорадочный барабанный
бой и пение флейт - веселые, но чуть слышные звуки. Время от времени на
непереносимо яркий лик наплывали клочья облаков, и в мире опять все
становилось серым и холодным, и флейты умолкали; но западный ветер уносил
облако, и Солнце показывалось снова, чуть ниже чем прежде. Перед тем как
спуститься в тяжелые облака на Западе, оно покраснело, и на него уже стало
можно смотреть. В эти последние мгновенья оно казалось глазам Ганиля не
диском, а огромным, подернутым дымкой, медленно падающим шаром.
Шар упал, исчез.
В разрывах облаков над головой все еще видны были Небеса, бездонные,
синевато-зеленые. Потом на западе, недалеко от места, где исчезло Солнце,
засияла яркая точка - вечерняя звезда.
- Смотрите! - закричал Ганиль.
Но на призыв его обернулись только один или два человека: Солнце
ушло, так, что может быть интересного после него - какие-то звезды?
Желтоватый туман, часть савана из облаков, после Адского Огня четырнадцать
поколений тому назад облекшего своим покровом из дождя и пыли всю землю,
наполз на звезду и ее стер. Ганиль вздохнул - потер затекшую шею и зашагал
домой, как все остальные.
Арестовали его тем же вечером. От стражников и товарищей по несчастью
(за исключением Главного Мастера Ли, в тюрьме оказалась вся Мастерская) он
узнал: его преступление заключается в том, что он был знаком с Миидом
Светлокожим. Сам Миид обвинялся в ереси. Его видели на поле, он направлял
на Солнце какой-то инструмент - как говорили, прибор для измерения
расстояний. Он пытался измерить расстояние между землей и Богом.
Учеников скоро отпустили. На третий день в камеру, где был Ганиль,
пришли стражники и под тихим редким дождиком ранней весны провели его в
один из внутренних дворов Коллегии. Почти вся жизнь священнослужителей
проходила под открытым небом, и огромный квартал, который занимала
Коллегия, состоял из приземистых строений, а между ними были
дворы-спальни, дворы-канцелярии, дворы, молельни, дворы-трапезные и дворы
закона. В один из последних и привели Ганиля. Ему пришлось пройти между
рядами заполнявших весь двор людей в белых и желтых облачениях. И,
наконец, он оказался на таком месте, с которого был хорошо виден всем. Он
стоял теперь на открытой площадке, перед длинным, блестящим от дождя
столом, а за столом сидел священнослужитель в золотом облачении Хранителя
Высокой Тайны. В дальнем конце стола сидел другой человек; по сторонам
его, как и Ганиля, стояли стражники. Этот человек смотрел на Ганиля, и его
взгляд, прямой и холодный, ничего не выражал; глаза у него были голубые,
того же цвета, что и Небеса над облаками.
- Ганиль Калсон из Идана, вас подозревают как знакомого Миида
Светлокожего, обвиняемого в Ересях Изобретательства и Вычисления. Вы были
другом этого человека?
- Мы оба были Мастерами в...
- Да. Говорил он вам хоть раз об измерении без Палок для Измерения?
- Нет.
- О черных числах?
- Нет.
- О ведьмовстве?
- Нет.
- Мастер Ганиль, вы произнесли "нет" три раза. Известен ли вам Приказ
Священнослужителей-Мастеров Тайны Закона, касающийся подозреваемых в
ереси?
- Нет, неизв...
- Приказ гласит: "Если подозреваемый ответит на вопросы отрицательно
четыре раза, вопросы могут повторяться с применением пресса до тех пор,
пока не будет дан другой ответ". Сейчас я начну их повторять, если только
вы не захотите изменить какой, нибудь из ваших ответов сразу.
- Нет, - растерянно сказал Ганиль, оглядывая бесчисленные пустые лица
и высокие стены вокруг двора.
Когда вынесли какую-то невысокую деревянную машину и защелкнули в ней
кисть правой его руки, он все еще был больше растерян, чем испуган. Что
значит вся эта чушь? Похоже на посвящение, когда они так старались его
напугать; тогда им это удалось.
- Как Механик, - говорил между тем священнослужитель в золотом, - вы,
мастер Ганиль, знаете действие рычага; берете вы назад свой ответ?
- Нет, - сказал, немного сдвинув брови, Ганиль.
Только сейчас он заметил: вид у его правой руки такой, как будто она
кончается у запястья, как рука Йина.
- Прекрасно.
Один из стражников положил руки на рычаг, торчавший из деревянной
коробки, и священнослужитель в золотом спросил:
- Вы были другом Миида Светлокожего?
- Нет, - ответил Ганиль.
И он отвечал "нет" на каждый из вопросов даже после того, как
перестал слышать голос священнослужителя; все говорил и говорил "нет", и
под конец уже не мог отличить собственного своего голоса от эха, хлопками
отлетающего от стен двора: "Нет, нет, нет, нет!"
Свет вспыхивал и гас, холодный дождь падал на его лицо и переставал
идти, и кто-то снова и снова подхватывал его, не давая ему упасть. От его
серого плаща дурно пахло - от боли Ганиля вырвало. Он подумал об этом, и
его вырвало опять.
- Ну-ну, теперь уже все, - прошептал ему на ухо один из стражников.
Неподвижные белые и желтые ряды по-прежнему обступали его, лица у
всех были такие же каменные, глаза смотрели так же пристально, но уже не
на него.
- Еретик, ты знаешь этого человека?
- Мы работали вместе с ним в Мастерской.
- Ты говорил с ним о ведьмовстве?
- Да.
- Ты учил его ведьмовству?
- Нет. Я пытался его учить, - Голос звучал очень тихо и немного
срывался; даже в окружающем безмолвии, где сейчас был слышен только шепот
дождя, разобрать слова Миида было почти невозможно. - Он был слишком глуп.
Он не смел и не мог учиться. Из него выйдет прекрасный Главный Мастер.
Холодные голубые глаза смотрели прямо на Ганиля, и ни мольбы, ни
жалости в них не было.
Священнослужитель в золотом повернулся к бело-желтым рядам:
- Против подозреваемого Ганиля улик нет, можете идти, подозреваемый.
Вы должны явиться сюда завтра в полдень, чтобы присутствовать при
торжестве правосудия. Отсутствие будет сочтено признанием собственной
вины.
Смысл этих слов дошел до Ганиля, когда стражники уже вывели его из
двора. Оставили его они снаружи, у одного из боковых входов Коллегии;
дверь за спиной у него закрылась, громко лязгнул засов. Он постоял
немного, потом опустился, почти упал на землю, прижимая под плащом к
туловищу посеревшую, в запекшейся крови руку. Вокруг тихо бормотал дождь.
Не было видно ни души. Только когда наступили сумерки, он поднялся,
шатаясь, на ноги и поплелся через весь город к дому Йина.
В полумраке около входной двери дома шевельнулась тень, окликнула
его:
- Ганиль!
Он замер.
- Мне все равно, что тебя подозревают, пусть. Пойдем к нам домой.
Отец снова примет тебя в Мастерскую, я попрошу - и примет.
Ганиль молчал.
- Пойдем со мной! Я тебя здесь ждала, я знала, что ты придешь сюда, я
ходила сюда за тобой раньше.
Она засмеялась, но ее деланно-веселый смех почти сразу оборвался.
- Дай мне пройти, Лани.
- Не дам, зачем ты ходишь в дом старого Йина? Кто здесь живет? Кто
она? Пойдем со мной, ничего другого тебе не остается - отец не возьмет
подозреваемого назад в Мастерскую, если только я не...
Не дослушав, Ганиль проскользнул в дверь и плотно закрыл ее за собой.
Внутри было темно, царила мертвая тишина, значит, их взяли, всех
догадчиков, их всех будут допрашивать и пытать, а потом убьют.
- Кто там?
Наверху, на площадке лестницы, стоял Йин, волосы его ярко блестели в
свете лампы. Он спустился к Ганилю и помог ему подняться по лестнице,
Ганиль заговорил торопливо:
- Меня выследили, девушка из Мастерской, дочь Ли.
1 2 3