— Не жеманится, но и не тушуется, хотя есть в ней что-то… нет, не от бывшей монахини, а от кого же тогда? Наверно, от учительницы в женской школе, которая начинает мечтать о замужестве гораздо раньше, чем о должности директора».
Он представился слегка напыщенно, как и полагалось по роли, отказался от предложенного кофе.
— Я доставляю вам столько хлопот, мистер Кэслейк, — заметила Сара.
— Отнюдь, мисс Брантон, — с улыбкой возразил он. — Сочетаю приятное с полезным. Мне это нравилось всегда, а теперь — особенно. Подошел мой отпуск, вот мистер Гедди и предложил заехать к вам.
— Вы в Португалии впервые?
— Да. И уверен — она придется мне по душе. А сейчас, если позволите, перейдем к делу, и оно, смею утверждать, вас очень обрадует. Вы, конечно, понимаете, что мне известно все… о вашем прошлом, скажем так.
— Конечно. Признаюсь, меня удивило, что отец вздумал обо мне позаботиться. Сказать по правде, мы с ним не ладили никогда.
Раскрыв папку, Кэслейк наградил Сару достаточно сдержанной, по его мнению, улыбкой и снисходительно кивнул: «Ваш отец уже не молод. А с годами люди, мисс Брантон, меняются. Давайте считать, что мой приезд вызван переменами в его душе… желанием наверстать упущенное. Впрочем, нести хорошие вести я рад всегда, чем бы они ни вызывались. А теперь, — он перешел на деловой тон, — позвольте кое-что объяснить».
Кэслейк выложил на маленький столик свои бумаги — документы о переводе виллы на имя Сары, договор о ежегодной ренте, бланк заявления, который Сара должна была заполнить, чтобы получить паспорт, и сказал: «Может быть, вы сфотографируетесь до моего отъезда? Тогда я сам оформлю и вышлю вам паспорт».
Сара сидела, покорно и внимательно слушала. И теперь казалась скорее школьницей, чем учительницей. Она нравилась Кэслейку помимо воли — симпатия к людям, с которыми ему приходится сталкиваться по долгу службы, неизбежно таит опасность. Но иногда ничего нельзя было с собой поделать. Какие-нибудь мужчина или женщина вдруг задевали за живое, и оставалось только надеяться, что с ними ничего страшного не случится. Впрочем, все это, в конце концов, неважно — сантименты выполоть из памяти так же легко, как сорняки с грядки.
Узнав о величине ренты, Сара обрадованно сказала: «Как щедро с его стороны. Но я обойдусь и меньшей суммой, если эта его стесняет. Мне всегда представлялось, что дела у него идут не слишком хорошо».
— Ваши опасения напрасны, мисс Брантон. Ваш отец такое может позволить себе вполне. — Он улыбнулся, чувствуя, что становится напыщенным, как Гедди.
— Родители любят притворяться бедняками. Так они защищаются от расточительства детей. Поверьте, вашего отца эти деньги ничуть не затруднят.
— Надо написать ему.
— Обязательно. — Кэслейк нашел в бумагах листок с напечатанным на машинке текстом и продолжил: — Есть маленький вопрос, касающийся вашей тети, миссис Ринджел Фейнз. Она прислала нам телеграмму с перечнем вещей, дорогих ей как память. Их она хотела бы оставить себе. Боюсь, мне, словно оценщику, придется пройти с вами по дому и убедиться, что они на месте. А копию списка оставить у вас.
Миссис Ринджел Фейнз и впрямь прислала Гедди этот список телеграфом из США, и Куинт, прочитав его после возвращения из Челтнема, склонил голову набок, улыбнулся и произнес: «Нам повезло. Теперь вы узнаете, где ключ от сейфа».
Перечень был короткий. Сара и Кэслейк отправились по дому вместе, начали с первого этажа. Прежде чем подняться на второй, Кэслейк заглянул в список и сказал: «Здесь еще вот что: „Две связки писем от моего покойного мужа. Они в спальне — или в сейфе, или в нижнем ящике комода“. Может быть, мисс Брантон, ключ от сейфа здесь, внизу, и вы прихватите его?»
— Нет, мистер Кэслейк, ключ в спальне в комоде — он с ярлычком. А сейф за книжным шкафом. Там мать хранила драгоценности.
— Понятно. Итак, идем наверх?
Они вошли в спальню. Писем в нижнем ящике комода не оказалось. Сара вынула ключ и показала, как отвести шкаф от стены. Письма лежали в сейфе. Больше там ничего не было. Перед уходом Сара вернула ключ в комод.
На верхнем этаже находилось всего три предмета из списка. Один из них значился как «Гейша с зонтиком». Трехцветный эстамп работы Исикавы Тоенобу. Висит в главной спальне".
Войдя в спальню, Кэслейк сразу понял — она обитаема. У гардероба стоял чемодан. На спинке стула висели поношенная рубашка и пижама, постель была не убрана.
— Извините за беспорядок, — сказала Сара. — Фабрина сюда еще не добралась. Видите ли, у меня гостит очень близкий друг… — Она подошла к сложенному из дикого камня камину, над которым висел эстамп Тоенобу. Равнодушно взглянув на эстамп, — Кэслейк в искусстве ничего не смыслил, — он подумал о «близком друге». Это, без сомнения, Ричард Фарли. Он, видимо, знал, когда придет Кэслейк, и почел за лучшее ненадолго исчезнуть. Поведение Сары, свобода, с которой она расхаживала по комнате, убедила Кэслейка, что между ними ничего нет. Значит, Сара Брантон не из тех, кто запросто скачет из постели в постель. От этого она понравилась Кэслейку еще больше.
Наконец нашлись и остальные вещи из перечня. Дойдя до нижнего поворота широкой лестницы, Кэслейк остановился и взглянул на портрет леди Джин. Гедди упоминал о нем, и Кэслейк решил до конца придерживаться роли поверенного в делах семьи.
— Прекрасный портрет, — сказал он. — Ваша мать, мисс Брантон, была очень красива.
— Это правда. А портрет написал сам Август Джон.
— Неужели? Тогда он стоит больших денег.
— Наверно.
Кэслейк снисходительно покачал головой: «Никаких „наверно“, мисс Брантон. Этот портрет действительно ценный. И он подводит нас к последнему вопросу, решить который я приехал сюда. Вилла и почти все в ней отныне принадлежит вам. А договор по ее страховке, заключенный миссис Ренджел Фейнз, истекает через два месяца. Значит, о страховке придется позаботиться вам самой. И мистер Гедди будет рад уладить это дело через нашего агента в Лиссабоне. Заплатить можно или в фунтах, или в португальской валюте. Но для этого, боюсь, придется составить новый перечень обстановки и драгоценностей, если они у вас есть».
Сара помотала головой и рассмеялась: «По-моему, вы забыли о моем недавнем прошлом, мистер Кэслейк. Восемь лет назад я отказалась от всего, чем владела. Никаких драгоценностей у меня нет… хотя погодите-ка, я и забыла».
— О чем, мисс Брантон? — Кэслейк втихомолку наслаждался личиной терпеливого нотариуса.
— О поясе. Том, что на портрете матери. Он, кажется, страшно ценный, хотя, сказать по правде, мать его недолюбливала. Считала пошлым. Впрочем… впрочем, нет смысла страховать пояс, ведь я его почти что подарила.
Кэслейк усмехнулся: "Простите, мисс Брантон, но нельзя ли объясниться подробнее? Уходя в монастырь, вы отказались от всего. Откуда же он у вас?… "
Сара засмеялась: «В том-то все и дело, мистер Кэслейк. Моя мать была умна и предусмотрительна. Она предвидела, что однажды я могу… пожалеть о своем выборе. И сказала мне, что на сей случай оставила кое-что, способное помочь начать жить сначала. Оставила у бывшей служанки Мелины — та вышла замуж за нашего шофера и у них теперь своя гостиница в Лиссабоне. Очень романтично, не правда ли? На днях я ездила к Мелине. И получила этот пояс. Но о нем не стоит беспокоиться — я дарю его мистеру Фарли».
— Мистеру Фарли?
— Да. — Сара на миг упрямо выпятила подбородок. — Видите ли, когда я убежала из монастыря, он спас мне жизнь. И больше говорить об этом не стоит.
— Само собой. Так это он гостит у вас?
— Да.
Кэслейк ничуть не соблазнился выйти из роли нотариуса и задать неожиданный вопрос. Долгие годы Мелина Спуджи берегла для Сары пояс. Но только ли его? Если в свертке находилось что-то еще, можно поручиться — оно до сих пор на вилле. Ему вспомнились слова лорда Беллмастера: «Если в нем были письма или дневник, добудьте их». Он улыбнулся Саре и дружелюбно произнес: «Вы очень щедры, мисс Брантон, — снова взглянул на картину и повторил: — Ваша мать была потрясающе красива. Могу вам сказать, — он лукаво улыбнулся, — что наш мистер Гедди, — убежденный холостяк, — даже он тайком вздыхал по ней».
— Ее все любили, мистер Кэслейк. Все.
— Конечно, конечно. А теперь с вашего позволения вернемся в кабинет, утрясем кое-какие мелочи. Например, нужно решить вопрос о счете, куда вам будут присылать ренту.
… Он покинул виллу через полчаса, позволив уговорить себя выпить с Сарой рюмку хереса; допивая ее, заметил прошедшего под окном мужчину, догадался, что это Ричард Фарли. Уезжая, подумал: нужно проникнуть на виллу и похозяйничать без свидетелей. Чем скорее, тем лучше. Ну да это не сложно устроить.
В тот же вечер он позвонил и спросил мисс Брантон, не желает ли она — конечно, вместе с гостем, мистером Фарли — отужинать завтра в отеле у Кэслейка в честь того, что Сара — как некогда и леди Джин — предоставила конторе «Гедди, Парсонз и Рэнк» честь защищать ее интересы? Сара, чуточку поколебавшись, сказала, что принимает приглашение с удовольствием. На сей раз это был простейший выход из положения. Кэслейк положил трубку, улегся на кровать, ненадолго уставился в потолок, а затем заказал разговор с лордом Беллмастером.
Лорд Беллмастер наполнил рюмку коньяком, не отходя от буфета. Он только что вернулся с Даунинг-стрит, где беседовал с премьером и министром иностранных дел. Тут и позвонил Кэслейк. Разговор с ним занимал аристократа меньше, чем встреча на Даунинг-стрит. Закулисные интриги не ослабевали. Приближенные к власти подчас строят дьявольски хитрые козни, но мысли премьера он знал назубок. Тот далеко не глуп, однако в душе тщеславен. Если вы родились в рабочем поселке в семье трактирщика, полшколы проходили в заплатанных штанах… что ж, это можно направить на пользу карьере, но червячок зависти к аристократам всю жизнь будет глодать вас. Премьер любил ездить к Беллмастеру в родовое поместье, но Боже упаси сбрасывать его из-за этого со счетов. Ведь бедняга обожает раскованность, царящую там на приемах лишь потому, что его жена подчеркнуто не интересуется альковными удовольствиями. Министр иностранных дел… совсем другая птица… закончил Итон, верующий, ставший социалистом, но не затем, чтобы избавиться от фамильного богатства, а чтобы иссушать свою и без того аскетичную душу постоянным самобичеванием… впрочем, и его можно купить, хотя пока неясно, как. Посулить что-нибудь одному из двух его сыновей-умников? Место редактора какой-нибудь газеты? Вероятно. Ведь для человека с деньгами, доступом к прессе и широкими деловыми связями ничего невозможного нет. Бог свидетель, Беллмастер ворочает теперь миллионами, и они помогут осуществить его заветную мечту. Всю жизнь он посвятил ей. Так можно ли отступать? Это все равно, что ослепнуть или стать импотентом. Хотя — Бог свидетель и этому — дела не всегда шли столь блестяще, как сейчас. Однажды — о чем не известно никому — он, по собственным меркам, конечно, — скатился почти на самое дно.
Беллмастер выпил и вдруг расхохотался. Черт бы побрал этот золотой пояс. Впрочем, здорово, что он попался тогда на глаза. Сама не зная, Джин спасла Беллмастера от банкротства, и с тех пор он зарекся оглядываться на прошлое. А Кэслейк… если отлучить его от Клетки, можно вымуштровать на свой лад. Он из тех остроумных молодых людей, кого делает уязвимым какой-нибудь недостаток. На таких у Беллмастера прямо-таки собачий нюх. Как пустельга за тридцать метров различает трепет поедаемого жуком листка, так и Кэслейк ухватывает отраженные в глазах мысли собеседника и читает их. Что это? Сноровка? Ясновидение? Так или иначе, он — человек полезный. Если дневник есть, он его найдет. А ведь она отрицала, что ведет дневник. С улыбкой, но отрицала. Ах, какая женщина! Ее словно взрывчаткой начинили. «Ну, не расстраивайся, — сказал он себе, сообразив, что на него сначала повлиял премьер, а теперь — бренди. — Как это там говорится? Кларе — для мальчишек, портвейн — для мужчин, а тот, кто мечтает стать героем, должен пить бренди. Возможно, для войны сия пословица применима. Но не для политической грызни. Еще одну рюмку, и спать. Пояс Венеры. Кто же снял с него копию? Неважно». Когда лорд Беллмастер подарил пояс леди Джин, он заставил ее надеть его голой. «Победит добродетель»? Черта с два.
Глава шестая
Кэслейк пригласил Сару и Ричарда к восьми вечера. Они покинули поместье в половине восьмого, и Кэслейк — он оставил машину у ответвления дороги на Лиссабон и пешком прошел до холма, на вершине которого стояла вилла, — проследил за их отъездом. Потом, стараясь скрываться за кустами и деревьями, подошел к боковому входу. Слуги были далеко, в сторожке у ворот.
Кэслейк вынул из-под каменной кадки ключ, отпер дверь, положил ключ обратно и вошел, створка захлопнулась сама. «Женщины вечно что-нибудь забывают, — подумал он и невесело усмехнулся, вспомнив Маргарет. — Но если Сара и Ричард вернутся, я услышу шум машины и успею выпрыгнуть в окно». Войдя в прихожую, он позвонил в свою гостиницу дежурному. Сказал, что пригласил к ужину сеньориту Брантон и сеньора Фарли, попросил передать им извинения и сообщить, что немного задержится — по дороге из Фаро у него лопнула шина. А тем временем пусть их усадят и подадут что-нибудь выпить. Он все оплатит.
Тщательно обыскать нужно было только две комнаты. Спальни Фарли и Сары. Он начал с последней. Достал из комода ключ и открыл сейф. Там лежали лишь письма от мужа миссис Ринджел Фейнз. Заперев сейф и вернув на место книжный шкаф, он провел рукой по трем рядам книг и внимательно осмотрел их. Это в основном были романы в мягких обложках, религиозные трактаты и несколько дорогих книг в твердых переплетах.
Затем он оглядел письменный стол у окна. В одном из ящичков с ручками из слоновой кости нашлось письмо от леди Джин Брантон, заверенное отцом Ансольдо и служанкой Мелиной, согласно которому содержимое некоего свертка — видимо, с поясом Венеры — завещалось Саре. Рядом лежала записка с данными о поясе, о том, что его подарил леди Джин лорд Беллмастер. «Если в сорок восьмом он стоил тридцать тысяч, — прикинул Кэслейк, — одному Богу известно, какова его цена сейчас. Да, лорд Беллмастер не скупился… впрочем, у него миллионы. Однако ни деньги, ни власть не освободили его мысли от поселившегося там червячка страха».
Последовательно, расторопно и внимательно Кэслейк обыскал всю спальню. Это была уже не тренировка, когда над душой стоял Куинт, подсматривал, оценивал. Кэслейк запомнит все, к чему прикасался. На столике у бокового окна валялись иголки, вата, нитки, ножницы и летнее платье, подметанное, чтобы укоротить его. Сара, видимо, колдовала над старыми платьями тетки или матери. В Кэслейка вселилось твердое убеждение, что Саре нечего скрывать. Она же простушка, а потому все, что хотела бы схоронить от чужих глаз, положила бы в сейф.
Кэслейк перешел в комнату Фарли. Все имущество Ричарда умещалось в саквояже. На столике лежал старый номер «Кантри Лайф» и потертый томик «Белого попугая» Лоуренса. Фарли был явно из тех, кто путешествует налегке. На последнем листе его чековой книжки — она отыскалась в заднем кармане джинсов — значилось, что на текущем счету всего 2760 эскудо. «И, наверное, нет долгосрочных вкладов, — подумал Кэслейк. — Однако положение изменится, когда он продаст пояс Венеры». Чувствовалось, что деньги для Фарли — не главное. Знавал Кэслейк и таких людей. Они живут одним днем. Что ж, каждому свое, к тому же, Бог свидетель, так сейчас живут многие, и ничего — перебиваются.
Обыскав спальню Ричарда, он быстро прошелся по остальным комнатам верхнего этажа, потом — нижнего и покинул виллу. На пути к машине его вдруг охватило гнетущее чувство — вспомнилось одно из наставлений Куинта: «Если люди решают что-то спрятать, все в порядке. Рано или поздно вы это отыщете. Беда, если они обладают чем-то таким, что им и в голову не придет схоронить. Они оставят его у вас прямо под носом, но вы и не заметите». Вот леди Джин Брантон — будь у нее нечто против Беллмастера — дневник, скажем, она бы… Нет. Дело в другом. То же чувство охватывало Кэслейка и на занятиях, когда наступало время повернуться к Куинту и сказать: «Задание выполнено». Уж слишком много зависело от этих двух слов.
Он сел в машину, запер фотоаппарат в перчаточный ящик и уехал.
Отужинали прекрасно. Кэслейк без труда вновь вошел в роль нотариуса, да и Фарли ему понравился. Простой, без затей парень, а после нескольких рюмок — еще и прекрасный рассказчик. Перед расставанием, когда Сара пошла в туалет, Фарли попросил: «Мне бы хотелось поговорить с глазу на глаз».
— Пожалуйста.
— Это касается только нас с Сарой, но вам, как поверенному в ее делах, я откроюсь. Убежав из монастыря, она пыталась утопиться. У нее было безумное и совершенно необоснованное убеждение, будто она беременна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Он представился слегка напыщенно, как и полагалось по роли, отказался от предложенного кофе.
— Я доставляю вам столько хлопот, мистер Кэслейк, — заметила Сара.
— Отнюдь, мисс Брантон, — с улыбкой возразил он. — Сочетаю приятное с полезным. Мне это нравилось всегда, а теперь — особенно. Подошел мой отпуск, вот мистер Гедди и предложил заехать к вам.
— Вы в Португалии впервые?
— Да. И уверен — она придется мне по душе. А сейчас, если позволите, перейдем к делу, и оно, смею утверждать, вас очень обрадует. Вы, конечно, понимаете, что мне известно все… о вашем прошлом, скажем так.
— Конечно. Признаюсь, меня удивило, что отец вздумал обо мне позаботиться. Сказать по правде, мы с ним не ладили никогда.
Раскрыв папку, Кэслейк наградил Сару достаточно сдержанной, по его мнению, улыбкой и снисходительно кивнул: «Ваш отец уже не молод. А с годами люди, мисс Брантон, меняются. Давайте считать, что мой приезд вызван переменами в его душе… желанием наверстать упущенное. Впрочем, нести хорошие вести я рад всегда, чем бы они ни вызывались. А теперь, — он перешел на деловой тон, — позвольте кое-что объяснить».
Кэслейк выложил на маленький столик свои бумаги — документы о переводе виллы на имя Сары, договор о ежегодной ренте, бланк заявления, который Сара должна была заполнить, чтобы получить паспорт, и сказал: «Может быть, вы сфотографируетесь до моего отъезда? Тогда я сам оформлю и вышлю вам паспорт».
Сара сидела, покорно и внимательно слушала. И теперь казалась скорее школьницей, чем учительницей. Она нравилась Кэслейку помимо воли — симпатия к людям, с которыми ему приходится сталкиваться по долгу службы, неизбежно таит опасность. Но иногда ничего нельзя было с собой поделать. Какие-нибудь мужчина или женщина вдруг задевали за живое, и оставалось только надеяться, что с ними ничего страшного не случится. Впрочем, все это, в конце концов, неважно — сантименты выполоть из памяти так же легко, как сорняки с грядки.
Узнав о величине ренты, Сара обрадованно сказала: «Как щедро с его стороны. Но я обойдусь и меньшей суммой, если эта его стесняет. Мне всегда представлялось, что дела у него идут не слишком хорошо».
— Ваши опасения напрасны, мисс Брантон. Ваш отец такое может позволить себе вполне. — Он улыбнулся, чувствуя, что становится напыщенным, как Гедди.
— Родители любят притворяться бедняками. Так они защищаются от расточительства детей. Поверьте, вашего отца эти деньги ничуть не затруднят.
— Надо написать ему.
— Обязательно. — Кэслейк нашел в бумагах листок с напечатанным на машинке текстом и продолжил: — Есть маленький вопрос, касающийся вашей тети, миссис Ринджел Фейнз. Она прислала нам телеграмму с перечнем вещей, дорогих ей как память. Их она хотела бы оставить себе. Боюсь, мне, словно оценщику, придется пройти с вами по дому и убедиться, что они на месте. А копию списка оставить у вас.
Миссис Ринджел Фейнз и впрямь прислала Гедди этот список телеграфом из США, и Куинт, прочитав его после возвращения из Челтнема, склонил голову набок, улыбнулся и произнес: «Нам повезло. Теперь вы узнаете, где ключ от сейфа».
Перечень был короткий. Сара и Кэслейк отправились по дому вместе, начали с первого этажа. Прежде чем подняться на второй, Кэслейк заглянул в список и сказал: «Здесь еще вот что: „Две связки писем от моего покойного мужа. Они в спальне — или в сейфе, или в нижнем ящике комода“. Может быть, мисс Брантон, ключ от сейфа здесь, внизу, и вы прихватите его?»
— Нет, мистер Кэслейк, ключ в спальне в комоде — он с ярлычком. А сейф за книжным шкафом. Там мать хранила драгоценности.
— Понятно. Итак, идем наверх?
Они вошли в спальню. Писем в нижнем ящике комода не оказалось. Сара вынула ключ и показала, как отвести шкаф от стены. Письма лежали в сейфе. Больше там ничего не было. Перед уходом Сара вернула ключ в комод.
На верхнем этаже находилось всего три предмета из списка. Один из них значился как «Гейша с зонтиком». Трехцветный эстамп работы Исикавы Тоенобу. Висит в главной спальне".
Войдя в спальню, Кэслейк сразу понял — она обитаема. У гардероба стоял чемодан. На спинке стула висели поношенная рубашка и пижама, постель была не убрана.
— Извините за беспорядок, — сказала Сара. — Фабрина сюда еще не добралась. Видите ли, у меня гостит очень близкий друг… — Она подошла к сложенному из дикого камня камину, над которым висел эстамп Тоенобу. Равнодушно взглянув на эстамп, — Кэслейк в искусстве ничего не смыслил, — он подумал о «близком друге». Это, без сомнения, Ричард Фарли. Он, видимо, знал, когда придет Кэслейк, и почел за лучшее ненадолго исчезнуть. Поведение Сары, свобода, с которой она расхаживала по комнате, убедила Кэслейка, что между ними ничего нет. Значит, Сара Брантон не из тех, кто запросто скачет из постели в постель. От этого она понравилась Кэслейку еще больше.
Наконец нашлись и остальные вещи из перечня. Дойдя до нижнего поворота широкой лестницы, Кэслейк остановился и взглянул на портрет леди Джин. Гедди упоминал о нем, и Кэслейк решил до конца придерживаться роли поверенного в делах семьи.
— Прекрасный портрет, — сказал он. — Ваша мать, мисс Брантон, была очень красива.
— Это правда. А портрет написал сам Август Джон.
— Неужели? Тогда он стоит больших денег.
— Наверно.
Кэслейк снисходительно покачал головой: «Никаких „наверно“, мисс Брантон. Этот портрет действительно ценный. И он подводит нас к последнему вопросу, решить который я приехал сюда. Вилла и почти все в ней отныне принадлежит вам. А договор по ее страховке, заключенный миссис Ренджел Фейнз, истекает через два месяца. Значит, о страховке придется позаботиться вам самой. И мистер Гедди будет рад уладить это дело через нашего агента в Лиссабоне. Заплатить можно или в фунтах, или в португальской валюте. Но для этого, боюсь, придется составить новый перечень обстановки и драгоценностей, если они у вас есть».
Сара помотала головой и рассмеялась: «По-моему, вы забыли о моем недавнем прошлом, мистер Кэслейк. Восемь лет назад я отказалась от всего, чем владела. Никаких драгоценностей у меня нет… хотя погодите-ка, я и забыла».
— О чем, мисс Брантон? — Кэслейк втихомолку наслаждался личиной терпеливого нотариуса.
— О поясе. Том, что на портрете матери. Он, кажется, страшно ценный, хотя, сказать по правде, мать его недолюбливала. Считала пошлым. Впрочем… впрочем, нет смысла страховать пояс, ведь я его почти что подарила.
Кэслейк усмехнулся: "Простите, мисс Брантон, но нельзя ли объясниться подробнее? Уходя в монастырь, вы отказались от всего. Откуда же он у вас?… "
Сара засмеялась: «В том-то все и дело, мистер Кэслейк. Моя мать была умна и предусмотрительна. Она предвидела, что однажды я могу… пожалеть о своем выборе. И сказала мне, что на сей случай оставила кое-что, способное помочь начать жить сначала. Оставила у бывшей служанки Мелины — та вышла замуж за нашего шофера и у них теперь своя гостиница в Лиссабоне. Очень романтично, не правда ли? На днях я ездила к Мелине. И получила этот пояс. Но о нем не стоит беспокоиться — я дарю его мистеру Фарли».
— Мистеру Фарли?
— Да. — Сара на миг упрямо выпятила подбородок. — Видите ли, когда я убежала из монастыря, он спас мне жизнь. И больше говорить об этом не стоит.
— Само собой. Так это он гостит у вас?
— Да.
Кэслейк ничуть не соблазнился выйти из роли нотариуса и задать неожиданный вопрос. Долгие годы Мелина Спуджи берегла для Сары пояс. Но только ли его? Если в свертке находилось что-то еще, можно поручиться — оно до сих пор на вилле. Ему вспомнились слова лорда Беллмастера: «Если в нем были письма или дневник, добудьте их». Он улыбнулся Саре и дружелюбно произнес: «Вы очень щедры, мисс Брантон, — снова взглянул на картину и повторил: — Ваша мать была потрясающе красива. Могу вам сказать, — он лукаво улыбнулся, — что наш мистер Гедди, — убежденный холостяк, — даже он тайком вздыхал по ней».
— Ее все любили, мистер Кэслейк. Все.
— Конечно, конечно. А теперь с вашего позволения вернемся в кабинет, утрясем кое-какие мелочи. Например, нужно решить вопрос о счете, куда вам будут присылать ренту.
… Он покинул виллу через полчаса, позволив уговорить себя выпить с Сарой рюмку хереса; допивая ее, заметил прошедшего под окном мужчину, догадался, что это Ричард Фарли. Уезжая, подумал: нужно проникнуть на виллу и похозяйничать без свидетелей. Чем скорее, тем лучше. Ну да это не сложно устроить.
В тот же вечер он позвонил и спросил мисс Брантон, не желает ли она — конечно, вместе с гостем, мистером Фарли — отужинать завтра в отеле у Кэслейка в честь того, что Сара — как некогда и леди Джин — предоставила конторе «Гедди, Парсонз и Рэнк» честь защищать ее интересы? Сара, чуточку поколебавшись, сказала, что принимает приглашение с удовольствием. На сей раз это был простейший выход из положения. Кэслейк положил трубку, улегся на кровать, ненадолго уставился в потолок, а затем заказал разговор с лордом Беллмастером.
Лорд Беллмастер наполнил рюмку коньяком, не отходя от буфета. Он только что вернулся с Даунинг-стрит, где беседовал с премьером и министром иностранных дел. Тут и позвонил Кэслейк. Разговор с ним занимал аристократа меньше, чем встреча на Даунинг-стрит. Закулисные интриги не ослабевали. Приближенные к власти подчас строят дьявольски хитрые козни, но мысли премьера он знал назубок. Тот далеко не глуп, однако в душе тщеславен. Если вы родились в рабочем поселке в семье трактирщика, полшколы проходили в заплатанных штанах… что ж, это можно направить на пользу карьере, но червячок зависти к аристократам всю жизнь будет глодать вас. Премьер любил ездить к Беллмастеру в родовое поместье, но Боже упаси сбрасывать его из-за этого со счетов. Ведь бедняга обожает раскованность, царящую там на приемах лишь потому, что его жена подчеркнуто не интересуется альковными удовольствиями. Министр иностранных дел… совсем другая птица… закончил Итон, верующий, ставший социалистом, но не затем, чтобы избавиться от фамильного богатства, а чтобы иссушать свою и без того аскетичную душу постоянным самобичеванием… впрочем, и его можно купить, хотя пока неясно, как. Посулить что-нибудь одному из двух его сыновей-умников? Место редактора какой-нибудь газеты? Вероятно. Ведь для человека с деньгами, доступом к прессе и широкими деловыми связями ничего невозможного нет. Бог свидетель, Беллмастер ворочает теперь миллионами, и они помогут осуществить его заветную мечту. Всю жизнь он посвятил ей. Так можно ли отступать? Это все равно, что ослепнуть или стать импотентом. Хотя — Бог свидетель и этому — дела не всегда шли столь блестяще, как сейчас. Однажды — о чем не известно никому — он, по собственным меркам, конечно, — скатился почти на самое дно.
Беллмастер выпил и вдруг расхохотался. Черт бы побрал этот золотой пояс. Впрочем, здорово, что он попался тогда на глаза. Сама не зная, Джин спасла Беллмастера от банкротства, и с тех пор он зарекся оглядываться на прошлое. А Кэслейк… если отлучить его от Клетки, можно вымуштровать на свой лад. Он из тех остроумных молодых людей, кого делает уязвимым какой-нибудь недостаток. На таких у Беллмастера прямо-таки собачий нюх. Как пустельга за тридцать метров различает трепет поедаемого жуком листка, так и Кэслейк ухватывает отраженные в глазах мысли собеседника и читает их. Что это? Сноровка? Ясновидение? Так или иначе, он — человек полезный. Если дневник есть, он его найдет. А ведь она отрицала, что ведет дневник. С улыбкой, но отрицала. Ах, какая женщина! Ее словно взрывчаткой начинили. «Ну, не расстраивайся, — сказал он себе, сообразив, что на него сначала повлиял премьер, а теперь — бренди. — Как это там говорится? Кларе — для мальчишек, портвейн — для мужчин, а тот, кто мечтает стать героем, должен пить бренди. Возможно, для войны сия пословица применима. Но не для политической грызни. Еще одну рюмку, и спать. Пояс Венеры. Кто же снял с него копию? Неважно». Когда лорд Беллмастер подарил пояс леди Джин, он заставил ее надеть его голой. «Победит добродетель»? Черта с два.
Глава шестая
Кэслейк пригласил Сару и Ричарда к восьми вечера. Они покинули поместье в половине восьмого, и Кэслейк — он оставил машину у ответвления дороги на Лиссабон и пешком прошел до холма, на вершине которого стояла вилла, — проследил за их отъездом. Потом, стараясь скрываться за кустами и деревьями, подошел к боковому входу. Слуги были далеко, в сторожке у ворот.
Кэслейк вынул из-под каменной кадки ключ, отпер дверь, положил ключ обратно и вошел, створка захлопнулась сама. «Женщины вечно что-нибудь забывают, — подумал он и невесело усмехнулся, вспомнив Маргарет. — Но если Сара и Ричард вернутся, я услышу шум машины и успею выпрыгнуть в окно». Войдя в прихожую, он позвонил в свою гостиницу дежурному. Сказал, что пригласил к ужину сеньориту Брантон и сеньора Фарли, попросил передать им извинения и сообщить, что немного задержится — по дороге из Фаро у него лопнула шина. А тем временем пусть их усадят и подадут что-нибудь выпить. Он все оплатит.
Тщательно обыскать нужно было только две комнаты. Спальни Фарли и Сары. Он начал с последней. Достал из комода ключ и открыл сейф. Там лежали лишь письма от мужа миссис Ринджел Фейнз. Заперев сейф и вернув на место книжный шкаф, он провел рукой по трем рядам книг и внимательно осмотрел их. Это в основном были романы в мягких обложках, религиозные трактаты и несколько дорогих книг в твердых переплетах.
Затем он оглядел письменный стол у окна. В одном из ящичков с ручками из слоновой кости нашлось письмо от леди Джин Брантон, заверенное отцом Ансольдо и служанкой Мелиной, согласно которому содержимое некоего свертка — видимо, с поясом Венеры — завещалось Саре. Рядом лежала записка с данными о поясе, о том, что его подарил леди Джин лорд Беллмастер. «Если в сорок восьмом он стоил тридцать тысяч, — прикинул Кэслейк, — одному Богу известно, какова его цена сейчас. Да, лорд Беллмастер не скупился… впрочем, у него миллионы. Однако ни деньги, ни власть не освободили его мысли от поселившегося там червячка страха».
Последовательно, расторопно и внимательно Кэслейк обыскал всю спальню. Это была уже не тренировка, когда над душой стоял Куинт, подсматривал, оценивал. Кэслейк запомнит все, к чему прикасался. На столике у бокового окна валялись иголки, вата, нитки, ножницы и летнее платье, подметанное, чтобы укоротить его. Сара, видимо, колдовала над старыми платьями тетки или матери. В Кэслейка вселилось твердое убеждение, что Саре нечего скрывать. Она же простушка, а потому все, что хотела бы схоронить от чужих глаз, положила бы в сейф.
Кэслейк перешел в комнату Фарли. Все имущество Ричарда умещалось в саквояже. На столике лежал старый номер «Кантри Лайф» и потертый томик «Белого попугая» Лоуренса. Фарли был явно из тех, кто путешествует налегке. На последнем листе его чековой книжки — она отыскалась в заднем кармане джинсов — значилось, что на текущем счету всего 2760 эскудо. «И, наверное, нет долгосрочных вкладов, — подумал Кэслейк. — Однако положение изменится, когда он продаст пояс Венеры». Чувствовалось, что деньги для Фарли — не главное. Знавал Кэслейк и таких людей. Они живут одним днем. Что ж, каждому свое, к тому же, Бог свидетель, так сейчас живут многие, и ничего — перебиваются.
Обыскав спальню Ричарда, он быстро прошелся по остальным комнатам верхнего этажа, потом — нижнего и покинул виллу. На пути к машине его вдруг охватило гнетущее чувство — вспомнилось одно из наставлений Куинта: «Если люди решают что-то спрятать, все в порядке. Рано или поздно вы это отыщете. Беда, если они обладают чем-то таким, что им и в голову не придет схоронить. Они оставят его у вас прямо под носом, но вы и не заметите». Вот леди Джин Брантон — будь у нее нечто против Беллмастера — дневник, скажем, она бы… Нет. Дело в другом. То же чувство охватывало Кэслейка и на занятиях, когда наступало время повернуться к Куинту и сказать: «Задание выполнено». Уж слишком много зависело от этих двух слов.
Он сел в машину, запер фотоаппарат в перчаточный ящик и уехал.
Отужинали прекрасно. Кэслейк без труда вновь вошел в роль нотариуса, да и Фарли ему понравился. Простой, без затей парень, а после нескольких рюмок — еще и прекрасный рассказчик. Перед расставанием, когда Сара пошла в туалет, Фарли попросил: «Мне бы хотелось поговорить с глазу на глаз».
— Пожалуйста.
— Это касается только нас с Сарой, но вам, как поверенному в ее делах, я откроюсь. Убежав из монастыря, она пыталась утопиться. У нее было безумное и совершенно необоснованное убеждение, будто она беременна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23