убили…
Очнулся Василий Романович, обнаружив, что поезд стоит слишком долго. Он изучил соседей. Рядом сидела дородная тетка с количеством сумок, которым нужны четыре руки, напротив обласкивала друг друга парочка, на них недовольно косился строгий мужчина интеллигентного вида в потертом осеннем пальто. Черкесов придвинулся к дородной тетке и тихонько спросил:
– Скажите, электричка остановится на станции Гороховка?
Тетка слегка отклонилась в сторону, изучая его с неподдельным изумлением. Безусловно, не знать, на какой поезд сел, может либо пьяный, либо чокнутый. Черкесову пришлось оправдаться тем, что пришло в голову:
– Мне сказали, что на маленьких станциях не останавливается…
– Экспресс не останавливается, а эта электричка остановится.
Он поблагодарил и отвернулся к окну, думая, что и на этот раз ему повезло, ибо попал на нужный поезд, а название станции вылетело из уст само по себе, но не случайно. Видимо, интуиция его ведет в место, где действительно Черкесов будет в безопасности. В Гороховке много лет жил в одиночестве его отец. Два года назад он умер, оставив небольшой дом сыну. Но продать его Василий Романович не смог – городских покупателей, желающих приобрести лачугу у черта на куличках в качестве загородного дома, не нашлось, местные тоже не горели желанием купить усадебку на самом краю деревни. Короче, наследие отца не принесло материальных благ и ветшало. У Черкесова прекрасная дача, так что дом отца оказался ненужным и ему. После бесплодных попыток выручить хоть немного за родовое гнездо он перестал ездить в Гороховку, не был там полтора года.
Черкесов вышел на станции один. Постоял, глядя, как в свете фонаря планируют крупные снежные хлопья. Если б он два с половиной часа назад сидел в машине, то сейчас не видел бы этих снежных точек, падающих в покое на землю, не знал бы, что смотреть на снег и ощущать себя живым – высшее благо. Он бы так и не понял, что страстно любит жизнь. Да, его бы уже целых два с половиной часа не было на свете! Интересно, что бы он чувствовал в небытии? Наверное, ничего. Мир существовал до него и будет без него. Это невероятно, но он жив. Жив! Осознав этот факт, Черкесов зашагал по проселочной дороге мимо заснеженной лесополосы с одной стороны и огромного поля с другой стороны к Гороховке – довольно крупной деревне.
Придя к дому на окраине – а с дома отца как раз и начиналась деревня, – Василий Романович огляделся по сторонам, с трудом открыл прогнившую калитку и очутился во дворе. Как ни был потрясен Черкесов, а все же сообразил, что оставит следы на снегу и новый снег может их не засыпать. Следы заинтересуют деревенских, а они суперлюбопытные люди и Василия Романовича обнаружат. Тогда он обогнул двор вдоль забора и соседской ограды и пробрался к крыльцу, ступая у самого основания дома. На крыльце Черкесов встал на колени, просунул руку в дыру сбоку между досками – там под кирпичом лежал ключ. Правда, ключ никак не хотел открывать проржавевший замок, и Черкесову пришлось изрядно потрудиться. Он даже взмок в своей дубленке-то, прежде чем разбухшая дверь со скрипом отворилась.
Войдя в сени, он заперся на задвижку, которую тоже сдвинул не без усилий. И только после этого, щелкнув зажигалкой и подняв ее над головой, осмотрел сени, словно не знал, куда идти. Неся оба пакета в одной руке, прошел в комнату. Холод стоял в доме зверский, пар валил изо рта. Черкесов поставил пакеты на пол, принялся искать старую керосиновую лампу со стеклянной колбой. Он боялся зажигать электричество, боялся, что его заметят соседи… Теперь он вообще боялся людей.
Лампа оказалась на том же месте, где держал ее отец. Дом не ограбили. Собственно, здесь нечего было взять. Черкесов после похорон отца из дома ничего не увозил – рухлядь ему не нужна. Керосин он нашел в бутылке на той же полке, где стояла лампа. Еле-еле зажег лампу, огонек едва тлел, давал мало света. Все же и этого света было достаточно, чтобы Черкесову стало легче. Поставив лампу на стол, он тяжело опустился на стул и замер. Ни о чем не думал, ничего не хотел, просто смотрел на огонек. И так сидел до тех пор, пока не замерзли ноги.
Черкесов достал из пакета коньяк, открыл его и выпил из бутылки добрую половину, выкурил подряд пять сигарет. После этого подошел к кровати, рухнул на нее, не снимая ни шапки, ни дубленки, ни обуви. Он ощущал дикую, нечеловеческую усталость. То ли она, то ли коньяк подействовали – Черкесов уснул, хотя в его положении людям наверняка не до сна…
* * *
Проснулся Василий Романович от холода. Холод пробрался под дубленку, костюм и рубашку, заледенели ноги. Черкесов сразу вспомнил вчерашний взрыв и собственный побег, неуклюже сел на кровати. Сквозь ставни просачивался дневной свет. Значит, уже утро. Он спустил ноги с кровати, поставил их на пол и пошевелил пальцами, те едва двигались. Как же согреться? На столе стоял коньяк.
Черкесов добрался до бутылки, отпил и поморщился. Да, пить натощак коньяк – не самая приятная штука. Он порылся в пакетах, достал копченую курицу, успевшую хорошо охладиться, и принялся поедать ее, медленно ворочая челюстями. Потрясение не прошло. Он вновь видел пылающий «самурай», думал о Федьке, ощущал огонь на теле, будто сам сидел вчера в горящей машине. Стало жарко. Не вытерев жирных от курицы рук, Черкесов растянул узел галстука, душивший его со вчерашнего вечера. Он съел половину курицы, запил минеральной водой и закурил. Сигареты покупал для вдумчивой паузы, вот и пришла она – пауза, когда необходимо подумать.
Разумеется, первые вопросы, посетившие его, были: кто и за что? Но сколько Василий Романович ни думал, ответа не находил. Непередаваемое чувство – не знать врага, покушавшегося на твою жизнь. А ведь кто-то прекрасно подготовился, подсунув бомбу в автомобиль, значит, враг у Черкесова крутой и крупный. Но кто он, кто? Кому Черкесов стал костью поперек горла?
Он подозревал всех, однако оснований для подозрений было слишком мало, ведь из-за незначительных размолвок убивать не станут. Убивают за большие дела – обман, мошенничество, крупное воровство, наконец – за место под солнцем. Безусловно, Черкесов немножко мошенник, немножко вор. Без обманов ни один предприниматель не выживал, место под солнцем он отвоевал тоже под девизом «Все средства хороши». Да только это мелочовка, и без него полно депутатов и предпринимателей, которых мало убить! Так что же сделал Черкесов не так?
И вдруг в его разгоряченном мозгу промелькнуло: а если ошиблись? «Самурая» он купил недавно, с рук, выторговав пару тысяч «зеленых». Хотя машина новая и навороченная, бывший хозяин машины торопился сбыть ее. Так, так… А что, если убить хотели бывшего хозяина «Тойоты Корола»? Как бы это узнать? Но сначала необходимо согреться.
Попробовал включить газовое отопление – газ отключен. Щелкнул выключателем – свет есть, ну и что? Черкесов перерыл дом в поисках отопительного прибора, но, кроме утюга и кипятильника на стакан, ничего не попалось в руки. Продолжил поиски в сенях, рыскал по полкам в надежде обнаружить что-нибудь подходящее, способное его согреть хоть чуточку. Ведра. Ну, наверное, можно попробовать из ведра соорудить нечто вроде «буржуйки». Только Черкесов не знал, как устроена «буржуйка». Тогда он поставил цинковое ведро на середину комнаты, подложив под него два камня, найденные в сенях. Эти камни отец использовал как гнет, когда солил капусту. Затем разбил табуретку и принялся поджигать дровишки в ведре. Бумага горела, а дровишки коптили, выдавая черный дым. Жаль, отец разрушил настоящую русскую печку, когда проводил газовое отопление. Хотя горящая печь – это дым из трубы. Дым увидят соседи, заинтересуются, кто пробрался в дом, милицию вызовут… Нет, печь Черкесову не нужна, а согреться нужно, иначе околеет.
Это стало его главной целью – согреться, потому он не обращал внимания на чад из ведра, наполняющий комнату. Он упорно добывал огонь, как первобытный обитатель пещеры. Когда чад распространился по комнате и стало щипать глаза от дыма, Черкесов открыл дверь в сени, но не отказался от мысли добыть огонь. И добыл. Дрова слабо занялись огнем, не переставая чадить. Черкесов придвинул «очаг» к столу, сел на стул и включил утюг. Подошва утюга быстро нагрелась, Черкесов уложил его между книгами подошвой вверх, поставил на нее ноги в носках и сосчитал сигареты. Их осталось две штуки, но есть еще целая пачка и пять пачек, предназначенных для Аллы. Он закурил. В таком чаду только дыма от сигарет не хватало, но не курить он не мог.
Дровишки постепенно высыхали, разгорались активней, меньше дымили. Да и ноги чувствовали тепло от утюга. Понимая, что это единственный его обогреватель, он отключил утюг, зажал в зубах новую сигарету и протянул над «очагом» руки. Вот что, оказывается, главное для человека – тепло. Прожил Василий Романович на свете тридцать восемь лет, отдыхал на лучших курортах, где солнце палит нещадно, а не знал, что зной – не самое страшное на свете. Страшен холод. Нельзя сказать, что Черкесов согрелся, а все же почувствовал себя лучше. Теперь можно подумать о том, как узнать новости о себе, убиенном.
Есть телевизор. Когда Черкесов был здесь последний раз, он работал. Но включить его не рискнул, наверняка внутри ящика все покрылось инеем, произойдет замыкание, и тогда станет жарко от пожара. Глаза непроизвольно остановились на радиоле, на крышке которой лежали пластинки. Он никогда не слышал, чтобы эти агрегаты горели. Черкесов встал, приблизился к радиоле, некоторое время постоял, раздумывая. Потом отыскал в инструментах отца отвертку, снял сзади радиолы щиток, оголив внутренности. Так по крайней мере будет видно, загорится внутри или нет. Включил…
Радиола заработала! Ламповый допотопный агрегат шестидесятых годов, который давно пора было сдать в музей, работал! Черкесов поискал нужную волну, а узнать городскую радиостанцию не составило труда, так как в машине он постоянно включал местное радио, вещавшее с раннего утра до поздней ночи. Знакомый хит слышался с минуту, потом заговорила диктор, однако это были новости из музыкальной жизни. Следовало подождать городских новостей. Черкесов то и дело поглядывал на светящиеся лампы радиолы, боясь, что она нечаянно взорвется. Прошло полчаса.
– А теперь последние новости, – начала диктор. Черкесов был весь внимание. – Громкое убийство. – Ага, это наверняка про него! – Вчера в шесть часов пятнадцать минут у супермаркета на улице Королева взорвалась машина депутата городской думы Черкесова Василия Романовича, который находился в это время в автомобиле. – Значит, он не ошибся, все думают, что он погиб. – По данным следственной группы, взорвалась бомба, которую неизвестные преступники установили под днищем автомобиля. По предположениям следователей, бомбу преступники привели в действие при помощи дистанционного управления. Прорабатывается несколько версий, главная из которых – предпринимательская деятельность Василия Романовича. – Чушь, да и только! Так подумал сам Василий Романович. – Напомним радиослушателям, что Черкесов занимал одно из ведущих мест в городе, не только вел активную политическую жизнь, но и управлял механическим заводом, имел иные предприятия, спонсировал городские мероприятия, помогал детям. В связи с убийством Черкесова заведено уголовное дело, ведется следствие. Мы будем информировать радиослушателей о расследовании. А теперь последние сообщения…
Черкесов отключил единственную связь с миром, проворчав:
– И это весь некролог? Негусто.
Вскипятив кипятильником минеральную воду, он пил, обжигая рот и не чувствуя этого. Черкесов думал, долго ли он так протянет и что ему делать? Именно сейчас пришло понимание, что теперь так, как раньше, уже не будет, все изменилось. Только вот в какую сторону? Ну, раз его не убили, это уже хорошо. Но что будет дальше? Как выбраться из кошмара, если страх за собственную жизнь засел под кожей и не дает вздохнуть? К кому обратиться за помощью? Ведь сам он не справится.
Возник следующий вопрос – а что конкретно он хочет? Бежать куда глаза глядят или узнать, кто организовал взрыв? Разумеется, следует бежать, потому что раскрыть тайного врага вряд ли удастся. У Черкесова ни с кем не было серьезных трений, он человек очень осторожный. Однако… кому-то крупно помешал. Если б у него были явные недруги, тогда он последил бы за ними, а так – бесполезно. Да и как следить? В городе его каждая собака знает, значит, следует рвать когти…
Приняв решение убраться подальше, Василий Романович ощупал карманы дубленки и пиджака, выложил все имеющееся на стол.
Итак, документов никаких! Водительские права, паспорт, пропуск на завод – все-все осталось в барсетке, а барсетка в «самурае». Он взял с собой в магазин лишь бумажник, чтобы купить провиант для романтического вечера. Василий Романович достал из ящика буфета сохранившиеся документы отца, надеясь отыскать полезные для себя бумаги, лихорадочно просмотрел их. Свидетельство о смерти, профсоюзный билет, подтверждение квалификации слесаря и красная книжечка, на которой выведено: «Ударник коммунистического труда». Ну и всяческие технические паспорта на телевизор, пылесос и так далее. Очень «ценные» документы!
Черкесов пересчитал деньги. В наличии осталось всего триста шестьдесят девять рублей с копейками. Далеко уедешь на эти деньги, очень далеко! Зато в кармане лежал газовый пистолет и сотовый телефон. М-да, ему бесспорно необходим пистолет в деревне! Лучше б документы прихватил. Кстати, в барсетке лежали и деньги, приличная сумма в евро и долларах. Ну, почему он не взял ее?!
Жизнь разделилась на настоящее и прошлое. От прошлого остался животный страх, что его убьют, стоит только появиться в городе. А в будущем сплошная неопределенность, отчего в душу прокрадывался новый страх.
Черкесов принадлежал к тем редким людям, которые никогда не знавали нужды, не тянули копейки от зарплаты до зарплаты даже в советские времена. Он довольно рано сообразил, что руководящий работник имеет массу преимуществ, потому посвятил себя сначала комсомолу, затем партии. Только осчастливил своим членством ряды партии и поступил в высшую партийную школу, как тут свалились перемены. Партию отменили, но… в креслах-то остались те же партийные руководители!
Черкесова, перспективного молодого человека, каждый из новостарых руководителей пытался переманить на свою сторону. Вот когда он научился дипломатии! Лавировал между противоборствующими сторонами, как лоцман, знающий подводные камни и скрытые течения лучше, чем землю. Он умело использовал своих боссов, добиваясь положения и материальных благ. Таким образом очутился в кресле директора завода, быстренько прибрал к рукам контрольный пакет акций, попутно занялся собственным бизнесом. Деньги, как известно, липнут к деньгам, прилипали они и к рукам Черкесова. А сейчас у него ничего нет, даже удостоверения личности. Куда ж податься? А мысль убраться подальше становилась идей фикс.
Что если продать дубленку? Вместе с пыжиковой шапкой? А какое сегодня число? Взглянув на часы, Черкесов горько усмехнулся: тридцать первое декабря. Завтра наступит новый год. Лишь после праздников можно будет попробовать толкануть дубленку и купить скромную куртку. Кстати, часы тоже стоят немало.
Как холодно! Черкесов нашел старые газеты, прогладил их горячим утюгом и, обернув ими ступни, сунул ноги в сапоги. К вечеру выключил свет и зажег лампу. Вся страна готовилась к встрече Нового года, готовился и Черкесов. Он поставил на стол бутылку шампанского, нарезал бекон, салями, открыл банку икры. Хлеба нет, без хлеба еда не еда, а недавно он этого не знал. Изредка включал радиолу, чтобы послушать новости о себе, однако о нем больше не упоминалось. Это называется – делай добро людям! Забывают о тебе сразу же, будто тебя и не было. А он, Черкесов Василий Романович, есть. И будет. Хочется верить, что будет.
Глава 2
Лиза напевала, накрывая на стол. Ей тридцать лет, телом она справная – как говорят в деревне, не полная, а все при ней, – белокожая, круглолицая, синеглазая, со светлыми длинными волосами, которые лежат на затылке тяжелым узлом. Ее шестилетняя дочка, тоже мурлыкая, лепила пельмени с ответственным видом, самостоятельно раскатывая скалкой тесто и кладя на плоские кружочки кусочки фарша. Когда Вероничка соединяла концы теста, она от напряжения замолкала, высунув язык. Лиза забавлялась ее потешным видом, звонко смеясь и чувствуя себя счастливой. Пельмени у дочки получались разнокалиберные, но Лиза нахваливала ее, девочка должна с охотой помогать матери. А вообще-то Вероничка идеальный ребенок, практически не доставляет хлопот. Люди удивляются и завидуют Лизе, мол, как получаются такие дети… Наверное, заслуга Лизы в том, что она воспитывает девочку любовью.
1 2 3 4 5 6
Очнулся Василий Романович, обнаружив, что поезд стоит слишком долго. Он изучил соседей. Рядом сидела дородная тетка с количеством сумок, которым нужны четыре руки, напротив обласкивала друг друга парочка, на них недовольно косился строгий мужчина интеллигентного вида в потертом осеннем пальто. Черкесов придвинулся к дородной тетке и тихонько спросил:
– Скажите, электричка остановится на станции Гороховка?
Тетка слегка отклонилась в сторону, изучая его с неподдельным изумлением. Безусловно, не знать, на какой поезд сел, может либо пьяный, либо чокнутый. Черкесову пришлось оправдаться тем, что пришло в голову:
– Мне сказали, что на маленьких станциях не останавливается…
– Экспресс не останавливается, а эта электричка остановится.
Он поблагодарил и отвернулся к окну, думая, что и на этот раз ему повезло, ибо попал на нужный поезд, а название станции вылетело из уст само по себе, но не случайно. Видимо, интуиция его ведет в место, где действительно Черкесов будет в безопасности. В Гороховке много лет жил в одиночестве его отец. Два года назад он умер, оставив небольшой дом сыну. Но продать его Василий Романович не смог – городских покупателей, желающих приобрести лачугу у черта на куличках в качестве загородного дома, не нашлось, местные тоже не горели желанием купить усадебку на самом краю деревни. Короче, наследие отца не принесло материальных благ и ветшало. У Черкесова прекрасная дача, так что дом отца оказался ненужным и ему. После бесплодных попыток выручить хоть немного за родовое гнездо он перестал ездить в Гороховку, не был там полтора года.
Черкесов вышел на станции один. Постоял, глядя, как в свете фонаря планируют крупные снежные хлопья. Если б он два с половиной часа назад сидел в машине, то сейчас не видел бы этих снежных точек, падающих в покое на землю, не знал бы, что смотреть на снег и ощущать себя живым – высшее благо. Он бы так и не понял, что страстно любит жизнь. Да, его бы уже целых два с половиной часа не было на свете! Интересно, что бы он чувствовал в небытии? Наверное, ничего. Мир существовал до него и будет без него. Это невероятно, но он жив. Жив! Осознав этот факт, Черкесов зашагал по проселочной дороге мимо заснеженной лесополосы с одной стороны и огромного поля с другой стороны к Гороховке – довольно крупной деревне.
Придя к дому на окраине – а с дома отца как раз и начиналась деревня, – Василий Романович огляделся по сторонам, с трудом открыл прогнившую калитку и очутился во дворе. Как ни был потрясен Черкесов, а все же сообразил, что оставит следы на снегу и новый снег может их не засыпать. Следы заинтересуют деревенских, а они суперлюбопытные люди и Василия Романовича обнаружат. Тогда он обогнул двор вдоль забора и соседской ограды и пробрался к крыльцу, ступая у самого основания дома. На крыльце Черкесов встал на колени, просунул руку в дыру сбоку между досками – там под кирпичом лежал ключ. Правда, ключ никак не хотел открывать проржавевший замок, и Черкесову пришлось изрядно потрудиться. Он даже взмок в своей дубленке-то, прежде чем разбухшая дверь со скрипом отворилась.
Войдя в сени, он заперся на задвижку, которую тоже сдвинул не без усилий. И только после этого, щелкнув зажигалкой и подняв ее над головой, осмотрел сени, словно не знал, куда идти. Неся оба пакета в одной руке, прошел в комнату. Холод стоял в доме зверский, пар валил изо рта. Черкесов поставил пакеты на пол, принялся искать старую керосиновую лампу со стеклянной колбой. Он боялся зажигать электричество, боялся, что его заметят соседи… Теперь он вообще боялся людей.
Лампа оказалась на том же месте, где держал ее отец. Дом не ограбили. Собственно, здесь нечего было взять. Черкесов после похорон отца из дома ничего не увозил – рухлядь ему не нужна. Керосин он нашел в бутылке на той же полке, где стояла лампа. Еле-еле зажег лампу, огонек едва тлел, давал мало света. Все же и этого света было достаточно, чтобы Черкесову стало легче. Поставив лампу на стол, он тяжело опустился на стул и замер. Ни о чем не думал, ничего не хотел, просто смотрел на огонек. И так сидел до тех пор, пока не замерзли ноги.
Черкесов достал из пакета коньяк, открыл его и выпил из бутылки добрую половину, выкурил подряд пять сигарет. После этого подошел к кровати, рухнул на нее, не снимая ни шапки, ни дубленки, ни обуви. Он ощущал дикую, нечеловеческую усталость. То ли она, то ли коньяк подействовали – Черкесов уснул, хотя в его положении людям наверняка не до сна…
* * *
Проснулся Василий Романович от холода. Холод пробрался под дубленку, костюм и рубашку, заледенели ноги. Черкесов сразу вспомнил вчерашний взрыв и собственный побег, неуклюже сел на кровати. Сквозь ставни просачивался дневной свет. Значит, уже утро. Он спустил ноги с кровати, поставил их на пол и пошевелил пальцами, те едва двигались. Как же согреться? На столе стоял коньяк.
Черкесов добрался до бутылки, отпил и поморщился. Да, пить натощак коньяк – не самая приятная штука. Он порылся в пакетах, достал копченую курицу, успевшую хорошо охладиться, и принялся поедать ее, медленно ворочая челюстями. Потрясение не прошло. Он вновь видел пылающий «самурай», думал о Федьке, ощущал огонь на теле, будто сам сидел вчера в горящей машине. Стало жарко. Не вытерев жирных от курицы рук, Черкесов растянул узел галстука, душивший его со вчерашнего вечера. Он съел половину курицы, запил минеральной водой и закурил. Сигареты покупал для вдумчивой паузы, вот и пришла она – пауза, когда необходимо подумать.
Разумеется, первые вопросы, посетившие его, были: кто и за что? Но сколько Василий Романович ни думал, ответа не находил. Непередаваемое чувство – не знать врага, покушавшегося на твою жизнь. А ведь кто-то прекрасно подготовился, подсунув бомбу в автомобиль, значит, враг у Черкесова крутой и крупный. Но кто он, кто? Кому Черкесов стал костью поперек горла?
Он подозревал всех, однако оснований для подозрений было слишком мало, ведь из-за незначительных размолвок убивать не станут. Убивают за большие дела – обман, мошенничество, крупное воровство, наконец – за место под солнцем. Безусловно, Черкесов немножко мошенник, немножко вор. Без обманов ни один предприниматель не выживал, место под солнцем он отвоевал тоже под девизом «Все средства хороши». Да только это мелочовка, и без него полно депутатов и предпринимателей, которых мало убить! Так что же сделал Черкесов не так?
И вдруг в его разгоряченном мозгу промелькнуло: а если ошиблись? «Самурая» он купил недавно, с рук, выторговав пару тысяч «зеленых». Хотя машина новая и навороченная, бывший хозяин машины торопился сбыть ее. Так, так… А что, если убить хотели бывшего хозяина «Тойоты Корола»? Как бы это узнать? Но сначала необходимо согреться.
Попробовал включить газовое отопление – газ отключен. Щелкнул выключателем – свет есть, ну и что? Черкесов перерыл дом в поисках отопительного прибора, но, кроме утюга и кипятильника на стакан, ничего не попалось в руки. Продолжил поиски в сенях, рыскал по полкам в надежде обнаружить что-нибудь подходящее, способное его согреть хоть чуточку. Ведра. Ну, наверное, можно попробовать из ведра соорудить нечто вроде «буржуйки». Только Черкесов не знал, как устроена «буржуйка». Тогда он поставил цинковое ведро на середину комнаты, подложив под него два камня, найденные в сенях. Эти камни отец использовал как гнет, когда солил капусту. Затем разбил табуретку и принялся поджигать дровишки в ведре. Бумага горела, а дровишки коптили, выдавая черный дым. Жаль, отец разрушил настоящую русскую печку, когда проводил газовое отопление. Хотя горящая печь – это дым из трубы. Дым увидят соседи, заинтересуются, кто пробрался в дом, милицию вызовут… Нет, печь Черкесову не нужна, а согреться нужно, иначе околеет.
Это стало его главной целью – согреться, потому он не обращал внимания на чад из ведра, наполняющий комнату. Он упорно добывал огонь, как первобытный обитатель пещеры. Когда чад распространился по комнате и стало щипать глаза от дыма, Черкесов открыл дверь в сени, но не отказался от мысли добыть огонь. И добыл. Дрова слабо занялись огнем, не переставая чадить. Черкесов придвинул «очаг» к столу, сел на стул и включил утюг. Подошва утюга быстро нагрелась, Черкесов уложил его между книгами подошвой вверх, поставил на нее ноги в носках и сосчитал сигареты. Их осталось две штуки, но есть еще целая пачка и пять пачек, предназначенных для Аллы. Он закурил. В таком чаду только дыма от сигарет не хватало, но не курить он не мог.
Дровишки постепенно высыхали, разгорались активней, меньше дымили. Да и ноги чувствовали тепло от утюга. Понимая, что это единственный его обогреватель, он отключил утюг, зажал в зубах новую сигарету и протянул над «очагом» руки. Вот что, оказывается, главное для человека – тепло. Прожил Василий Романович на свете тридцать восемь лет, отдыхал на лучших курортах, где солнце палит нещадно, а не знал, что зной – не самое страшное на свете. Страшен холод. Нельзя сказать, что Черкесов согрелся, а все же почувствовал себя лучше. Теперь можно подумать о том, как узнать новости о себе, убиенном.
Есть телевизор. Когда Черкесов был здесь последний раз, он работал. Но включить его не рискнул, наверняка внутри ящика все покрылось инеем, произойдет замыкание, и тогда станет жарко от пожара. Глаза непроизвольно остановились на радиоле, на крышке которой лежали пластинки. Он никогда не слышал, чтобы эти агрегаты горели. Черкесов встал, приблизился к радиоле, некоторое время постоял, раздумывая. Потом отыскал в инструментах отца отвертку, снял сзади радиолы щиток, оголив внутренности. Так по крайней мере будет видно, загорится внутри или нет. Включил…
Радиола заработала! Ламповый допотопный агрегат шестидесятых годов, который давно пора было сдать в музей, работал! Черкесов поискал нужную волну, а узнать городскую радиостанцию не составило труда, так как в машине он постоянно включал местное радио, вещавшее с раннего утра до поздней ночи. Знакомый хит слышался с минуту, потом заговорила диктор, однако это были новости из музыкальной жизни. Следовало подождать городских новостей. Черкесов то и дело поглядывал на светящиеся лампы радиолы, боясь, что она нечаянно взорвется. Прошло полчаса.
– А теперь последние новости, – начала диктор. Черкесов был весь внимание. – Громкое убийство. – Ага, это наверняка про него! – Вчера в шесть часов пятнадцать минут у супермаркета на улице Королева взорвалась машина депутата городской думы Черкесова Василия Романовича, который находился в это время в автомобиле. – Значит, он не ошибся, все думают, что он погиб. – По данным следственной группы, взорвалась бомба, которую неизвестные преступники установили под днищем автомобиля. По предположениям следователей, бомбу преступники привели в действие при помощи дистанционного управления. Прорабатывается несколько версий, главная из которых – предпринимательская деятельность Василия Романовича. – Чушь, да и только! Так подумал сам Василий Романович. – Напомним радиослушателям, что Черкесов занимал одно из ведущих мест в городе, не только вел активную политическую жизнь, но и управлял механическим заводом, имел иные предприятия, спонсировал городские мероприятия, помогал детям. В связи с убийством Черкесова заведено уголовное дело, ведется следствие. Мы будем информировать радиослушателей о расследовании. А теперь последние сообщения…
Черкесов отключил единственную связь с миром, проворчав:
– И это весь некролог? Негусто.
Вскипятив кипятильником минеральную воду, он пил, обжигая рот и не чувствуя этого. Черкесов думал, долго ли он так протянет и что ему делать? Именно сейчас пришло понимание, что теперь так, как раньше, уже не будет, все изменилось. Только вот в какую сторону? Ну, раз его не убили, это уже хорошо. Но что будет дальше? Как выбраться из кошмара, если страх за собственную жизнь засел под кожей и не дает вздохнуть? К кому обратиться за помощью? Ведь сам он не справится.
Возник следующий вопрос – а что конкретно он хочет? Бежать куда глаза глядят или узнать, кто организовал взрыв? Разумеется, следует бежать, потому что раскрыть тайного врага вряд ли удастся. У Черкесова ни с кем не было серьезных трений, он человек очень осторожный. Однако… кому-то крупно помешал. Если б у него были явные недруги, тогда он последил бы за ними, а так – бесполезно. Да и как следить? В городе его каждая собака знает, значит, следует рвать когти…
Приняв решение убраться подальше, Василий Романович ощупал карманы дубленки и пиджака, выложил все имеющееся на стол.
Итак, документов никаких! Водительские права, паспорт, пропуск на завод – все-все осталось в барсетке, а барсетка в «самурае». Он взял с собой в магазин лишь бумажник, чтобы купить провиант для романтического вечера. Василий Романович достал из ящика буфета сохранившиеся документы отца, надеясь отыскать полезные для себя бумаги, лихорадочно просмотрел их. Свидетельство о смерти, профсоюзный билет, подтверждение квалификации слесаря и красная книжечка, на которой выведено: «Ударник коммунистического труда». Ну и всяческие технические паспорта на телевизор, пылесос и так далее. Очень «ценные» документы!
Черкесов пересчитал деньги. В наличии осталось всего триста шестьдесят девять рублей с копейками. Далеко уедешь на эти деньги, очень далеко! Зато в кармане лежал газовый пистолет и сотовый телефон. М-да, ему бесспорно необходим пистолет в деревне! Лучше б документы прихватил. Кстати, в барсетке лежали и деньги, приличная сумма в евро и долларах. Ну, почему он не взял ее?!
Жизнь разделилась на настоящее и прошлое. От прошлого остался животный страх, что его убьют, стоит только появиться в городе. А в будущем сплошная неопределенность, отчего в душу прокрадывался новый страх.
Черкесов принадлежал к тем редким людям, которые никогда не знавали нужды, не тянули копейки от зарплаты до зарплаты даже в советские времена. Он довольно рано сообразил, что руководящий работник имеет массу преимуществ, потому посвятил себя сначала комсомолу, затем партии. Только осчастливил своим членством ряды партии и поступил в высшую партийную школу, как тут свалились перемены. Партию отменили, но… в креслах-то остались те же партийные руководители!
Черкесова, перспективного молодого человека, каждый из новостарых руководителей пытался переманить на свою сторону. Вот когда он научился дипломатии! Лавировал между противоборствующими сторонами, как лоцман, знающий подводные камни и скрытые течения лучше, чем землю. Он умело использовал своих боссов, добиваясь положения и материальных благ. Таким образом очутился в кресле директора завода, быстренько прибрал к рукам контрольный пакет акций, попутно занялся собственным бизнесом. Деньги, как известно, липнут к деньгам, прилипали они и к рукам Черкесова. А сейчас у него ничего нет, даже удостоверения личности. Куда ж податься? А мысль убраться подальше становилась идей фикс.
Что если продать дубленку? Вместе с пыжиковой шапкой? А какое сегодня число? Взглянув на часы, Черкесов горько усмехнулся: тридцать первое декабря. Завтра наступит новый год. Лишь после праздников можно будет попробовать толкануть дубленку и купить скромную куртку. Кстати, часы тоже стоят немало.
Как холодно! Черкесов нашел старые газеты, прогладил их горячим утюгом и, обернув ими ступни, сунул ноги в сапоги. К вечеру выключил свет и зажег лампу. Вся страна готовилась к встрече Нового года, готовился и Черкесов. Он поставил на стол бутылку шампанского, нарезал бекон, салями, открыл банку икры. Хлеба нет, без хлеба еда не еда, а недавно он этого не знал. Изредка включал радиолу, чтобы послушать новости о себе, однако о нем больше не упоминалось. Это называется – делай добро людям! Забывают о тебе сразу же, будто тебя и не было. А он, Черкесов Василий Романович, есть. И будет. Хочется верить, что будет.
Глава 2
Лиза напевала, накрывая на стол. Ей тридцать лет, телом она справная – как говорят в деревне, не полная, а все при ней, – белокожая, круглолицая, синеглазая, со светлыми длинными волосами, которые лежат на затылке тяжелым узлом. Ее шестилетняя дочка, тоже мурлыкая, лепила пельмени с ответственным видом, самостоятельно раскатывая скалкой тесто и кладя на плоские кружочки кусочки фарша. Когда Вероничка соединяла концы теста, она от напряжения замолкала, высунув язык. Лиза забавлялась ее потешным видом, звонко смеясь и чувствуя себя счастливой. Пельмени у дочки получались разнокалиберные, но Лиза нахваливала ее, девочка должна с охотой помогать матери. А вообще-то Вероничка идеальный ребенок, практически не доставляет хлопот. Люди удивляются и завидуют Лизе, мол, как получаются такие дети… Наверное, заслуга Лизы в том, что она воспитывает девочку любовью.
1 2 3 4 5 6