Он жался, но согласился. А потом увлекся, стал спрашивать, рассказывать, где что видел…
«Вы записывайте, — твердила Анна собравшимся. — Не надейтесь на память. Потом расскажете дома В бригадах. В звеньях. Учитесь! Учитесь друг у друга…»
Получился деловой разговор. Люди не пошли даже обедать. Порядок нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры…
Когда все разъехались и они остались втроем, Анна, Щетинин и Жуков, она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим:
— Получилось?
— Поживем — увидим, — осторожно ответил Жуков.
— Непривычно, — пожаловался Щетинин. — Будет нам от Ивана Степановича.
Анне и самой было непривычно, но на этот раз она готова была спорить с Тарабриным.
Он вернулся на пятый день. Сводку о ходе сева ему передавали в Пронск ежедневно, но никто не осмелился сказать, что на этот раз сев проходит без уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении.
Он явился утром в райком, прошел к себе и только тогда вызвал Гончарову.
— Что это вы тут без меня натворили?
— Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович.
— Почему не послали уполномоченных?
Анна набралась решимости.
— Целее будут.
Тарабрин вспыхнул.
— Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар…
— Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном…
Он сухо поглядел на Анну.
— Здесь вам не сельхозотдел. Здесь райком, и вы прежде всего партработник.
— Иван Степанович…
— Вам было сказано?
— Я все взвесила, прежде чем принять решение.
Тарабрин откинулся на спинку кресла.
— Анна Андреевна, я задам вам лишь один вопрос: кто здесь первый секретарь — вы или я?
Анне не хотелось ответить так, как хотелось Тарабрину. Не хотела она отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась…
— А я здесь что — пешка? — вызывающе ответила Анна. — Я вас уважаю, Иван Степанович, но ведь и я тоже.
— Я вас слушаю, слушаю, — холодно произнес Тарабрин. — Объясняйтесь.
— Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, — сказала Анна.
— Доверять, но и проверять, — поправил Тарабрин. — Вы забыли это партийное правило.
— Не каждый день и не по всякому поводу, — отрезала Анна. — Недоверие к людям меня не устраивает.
Тарабрин побледнел. От удивления и от возмущения Вот как она заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из «Рассвета»…
— Вас? — иронически переспросил Тарабрин.
— Не меня лично… — Анна спохватилась. — По-моему, это не устраивает партию…
Тарабрин не повышал голоса, не менял позы.
— Рано вы стали говорить за партию!
— А я всегда за нее говорила, — тихо сказала Анна. — Вы не помните, а я помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет.
Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу.
— Кажется, я ошибся в вас…
— Нет, — ответила Анна. — Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у нас с вами одно.
XXXVII
Второе столкновение с Тарабриным у Анны произошло из-за масла, из-за коровьего масла, которого сурожцы не видели в продаже уже несколько месяцев.
Анна пришла на работу, развернула районную газету и так и ахнула! Полугодовой план по сдаче молока выполнен! Июнь еще не кончился, а план выполнен. Сто процентов. Даже с какими-то десятыми. Анна знала положение дел в районе. С кормами на фермах не густо, надои невелики, район не мог выполнить план. К концу июня должны были набрать девяносто пять, девяносто шесть процентов. И то хорошо. А тут — на тебе!
Анна принялась изучать сводку.
«Красный партизан» — на последнем месте. Семьдесят процентов. Правильно. У них ни кормов, ни голов… За чей же счет выполнен план? На первом месте «Ленинский путь». Сто двадцать. Ну, допустим, там люди оборотистые. Впрочем, у них с кормами лучше, чем у других. «Рассвет»… Сто девять… Враки! Что касается «Рассвета», Гончарову не проведешь, Анна не хуже Мосолкиной знает положение дел в «Рассвете». С кормами там уже весною было туговато. Не могли они выполнить…
Анна позвонила в «Рассвет». Вызвала Челушкина. Челушкин сменил ее на посту секретаря парторганизации.
— Григорий Федорович, откуда вы столько молока взяли?
Он замялся.
— Марья Филипповна надоила.
— Нет, серьезно.
Челушкин задал дипломатический вопрос:
— А вы для чего — хвалить или ругать?
— Ну как же хвалить, когда это невозможно?
Она почувствовала, ее собеседник задумался.
— Анна Андреевна, я итоги не подбивал. По-видимому, набрали. Василий Кузьмич с Малининым считали. Я ведь надои не проверяю…
Раздражение все сильнее овладевало Анной.
— Позовите-ка к телефону Мосолкину. Найдите ее, и пусть она мне позвонит. Впрочем, нет… — Анна передумала. — Григорий Федорович, не говорите, что я звонила. Я сама приеду…
Она еще не очень-то ясно отдавала себе отчет, почему сообщение о выполнении полугодового плана по молоку привело ее в такое раздражение. Очень уж кстати была эта сводка. Дела в районе шли не блестяще. Район, правда, не числился в отстающих, но и хвастаться было нечем. В области давно поговаривали, что Тарабрин засиделся в Суроже. Сводка по молоку на какое-то время затыкала критикам рты.
На войне малейший самообман нередко приводил людей к гибели. Обман нарастает, как лавина. Ложь ложью погоняет. Сводка о молоке была фальшивой. Анна еще не знала подробностей, но это-то она знала. Не упоминайся в сводке «Рассвет», она, может быть, прошла бы мимо, но «Рассвет» не мог выполнить план на сто девять процентов…
Она позвонила Тарабрину.
— Иван Степанович, хочу съездить в «Рассвет».
Тарабрин даже не спросил — зачем.
— Пожалуйста. Можете взять машину. Я буду в городе.
В Мазилове Анна проехала прямо на ферму.
— Ну как, девочки, дела?
Дневная дойка только что кончилась. Зоя Черемисина, одна из лучших доярок, откинула с ведер марлю.
— Смотрите. Это от всей моей группы.
— Маловато.
— Кормим слабо.
— А вас премировать собираются.
— Не откажемся…
Анна нашла Мосолкину.
— Марья Филипповна, как у вас план?
— Что-то около ста.
— А в Кузовлеве?
— Поменьше.
— А как же в сводке?
— А это уж вы Василия Кузьмича спрашивайте…
Василий Кузьмич был где-то на сенокосе, его нашли, привели, он вошел обрадованный, улыбающийся. Он уважал Анну, считал ее чуть ли не представителем «Рассвета» в райкоме.
— Василий Кузьмич, откуда такие проценты?
Поспелов невозмутим.
— А это мы немножко вперед. Перестраховываемся.
— Да, но откуда их взяли?
В глазах Поспелова мелькнула лукавая улыбка.
— Ловкость рук, и никакого мошенства. Резервы, резервы, Анна Андреевна…
Анна нахмурилась.
— Я серьезно спрашиваю. Спрашиваю вас как секретарь райкома. Откуда вы взяли молоко? Было молоко или это приписка?
Поспелов вдруг понял, что Анна не шутит, что она рассержена, и заерзал на стуле, как грешник на сковороде.
— Было, Анна Андреевна, было. Честное слово, — как-то невнятно пробормотал он. — Купили. Купили и сдали в счет плана.
Анна окончательно помрачнела.
— У кого? Где? Вы объясните, Василий Кузьмич. Меня очень интересует это молоко.
Поспелов потупился.
— Это не молоко. Это масло. Мы маслом сдали.
Анна пристально посмотрела на Поспелова.
— Вы меня не обманываете?
— Анна Андреевна! Купили масло и сдали.
— Где?
— В райпотребсоюзе.
— Как же вы до этого додумались?
— Подсказали.
— Кто?
— Ну, это я не скажу.
— Много купили?
— Весь излишек.
— А деньги откуда взяли?
— Сами знаете, деньги у нас есть.
— Не ожидала я этого от вас, Василий Кузьмич…
Анна вернулась в город. Поехала на склад райпотребсоюза.
— Масло получали в этом месяце с маслозавода?
— Получали.
— Где оно?
— Продано.
— Кому?
— Населению.
— Врете. В магазины масло не поступало.
Легкое замешательство.
— Продавали со склада.
— Кому?
— Ну… Кто обращался.
— А кто обращался?
— А мы не знаем…
Здесь трудно подкопаться. Масло получено и продано. Может быть, даже в одни руки. Но деньги получены. За все масло. Все в порядке.
Анна поехала на маслозавод. Дудаков, директор завода, считался хорошим хозяйственником. Вежливый товарищ, с незаметным лицом, в недорогом зеленом венгерском костюмчике.
— «Рассвет» в этом месяце много масла сдал?
— Порядочно.
— А сколько именно?
— Сейчас уточним… Алексей Ильич!
Перед Анною предстал собственный муж.
— Сколько молока «Рассвет» сдал в июне, Алексей Ильич?
Алексей взял счеты.
— Сейчас сочтем.
Он защелкал костяшками.
— Это ты что пересчитываешь? — догадалась Анна. — Масло в молоко?
Он не ответил ей, закончил подсчет, назвал количество молока в литрах.
Анна гневно посмотрела на Дудакова.
— Вам «Рассвет» сдавал молоком или маслом?
— Молоком.
— А они говорят, маслом.
Дудаков невозмутимо смотрел на Анну.
— Они что-то путают.
Анна попросила показать квитанции. Сдаточные ведомости оформлены на молоко. По документам все везде правильно. Она ни с чем вернулась в райком. Не так-то легко опровергнуть сводку.
С Алексеем они встретились за ужином.
— Чего это тебя понесло на завод? — сразу обратился он к жене.
— Да, понимаешь, Алеша, молока не было и молоко сдали, — доверчиво объяснила она. — Нельзя же такие вещи допускать.
— Какие? — насмешливо спросил он. — К примеру, я хочу сдать масло. Пошел на рынок, купил, сдал. Разве возбраняется?
— А сдавали все-таки масло? — поймала его на слове Анна.
— Конечно, — подтвердил он.
— Ваше же масло? От вас на склад, а со склада обратно?
— А его и не возили вовсе, — насмешливо объяснил Алексей. — Двигались одни накладные. А оно как лежало, так и лежит без движения.
— И все это проводил ты?
— А кому же еще!
— Но ведь это мошенничество.
— Чем?
— Вот почему нельзя купить масла в магазинах! Вот как прячут дурную работу…
Алексей участливо посмотрел на жену.
— По-детски думаешь, а пора бы уже повзрослеть.
XXXVIII
Анна не спала ночь. Она сама на себя сердилась, но что ж поделаешь? Не защищаться же фальшивыми сводками от критики. Она понимала, что сводка передана в Пронск, что в Пронске довольны. Понимала, что исправлять сводку, снижать проценты — более чем неприятно. Она это понимала так же хорошо, как и то, что Тарабрин не захочет выступить в роли унтер-офицерской вдовы. Она не знала что делать. Но терпеть обман она не могла.
Она рано пришла в райком. Раньше Тарабрина. Предстоял неприятный разговор. Но Анна не торопилась, даже оттягивала встречу, пока, наконец, дверь не приоткрылась и не показалась голова Клаши.
— Анна Андреевна! — позвала она. — Вас просит Иван Степанович.
Анна поднялась тотчас. Тарабрин не любил ждать. Она пересекла приемную, на мгновение задержалась у двери кабинета.
Клаша уже сидела за своим столом.
— Один? — спросила Анна.
— Один, один… — торопливо сказала Клаша.
Тарабрин сидел, подперев голову рукой, читал какую-то бумагу, глаз его не было видно, виден был только открытый лоб.
«Хороший лоб, — подумала Анна. — Умный человек Тарабрин. Но какой-то уж очень чистый лоб, ни морщинки на нем. Как мрамор».
— Звали, Иван Степанович?
Тарабрин поднял голову. Он редко улыбался. Посмотрел на Анну и улыбнулся ей.
— Садись, садись, Анна Андреевна. Хорошо, что зашла.
Анна села, молчала, ждала, что скажет Тарабрин.
Но Тарабрин тоже молчал.
— Бюро в час? — спросила Анна.
— Да, через полчаса, — сказал Тарабрин.
Помолчали еще.
— С маслом ерунда какая-то получилась, — сказал Тарабрин.
— Какая же ерунда? — сказала Анна. — Просто липа. Надо сообщить в обком, что план по молоку не выполнен.
— То есть как не выполнен? — насмешливо переспросил Тарабрин. — Ты, Анна Андреевна, чего-то путаешь. План выполнен. Я сам просматривал сводку. Разве без меня Дудаков посмел бы представить ее в райисполком?
— Но ведь на самом деле нет даже ста процентов, Иван Степанович.
— А что же сдавали? Воздух?
— Масло.
— Ну это меня не интересует — масло или молоко. Важно, что сдали.
— Но ведь это комбинации.
— Чьи?
— Вот этого я пока не пойму.
— Ну, так вот по этому поводу я и позвал вас, Анна Андреевна. Колхозы сдавали, как положено. Но на маслозаводе совершенно запутана отчетность. И повинен в этом, к сожалению, ваш муж…
— Но ведь сдавал и принимал масло не он?
— Но он оформлял! Я не хочу вам неприятностей. Поэтому оставим все, как было.
— Подождите, Иван Степанович, — медленно проговорила Анна. — Сперва о молоке. Потом о моем муже. Надо сообщить в обком, что мы по молоку не дотянули.
— Но это же неправда!
— Покупали чужое масло и сдавали в счет собственного молока!
— А где доказательства?
— Мне сам Поспелов сказал.
— Документы, документы нужны. Я тоже звонил, интересовался. Все правильно.
— Надо исправить сводку.
— Да поймите, Анна Андреевна, что это невозможно переиграть. Ну, как вы это себе представляете? Колхозы обратно забирают масло с завода, везут в райпотребсоюз, там возвращают деньги… В общем, крути киноленту в обратную сторону? Вы подумайте: возможно это проделать?
— Тогда просто сказать правду…
— Обрадуете обком? И что, собственно, сказать? Выполнили — и каемся?
В чем-то Тарабрин прав. Сводку действительно невозможно переиграть.
— Я прошу назначить проверку, Иван Степанович. Ревизию. Чтобы такие вещи не могли больше повториться. Надо начать с маслозавода…
Тарабрин с интересом посмотрел на Анну.
— Хотите поставить под удар собственного мужа?
— Я не хочу ставить под удар собственную совесть.
— А если мы воздержимся?
— Я поставлю вопрос на бюро.
Тарабрин высыпал из деревянного стакана карандаши, пересчитал, положил обратно. Подумал. Тряхнул головой.
— Обойдемся без бюро. Не надо так официально. Пусть будет по-вашему. Поручим Семену Евграфовичу…
Облегченно откинулся на спинку стула, поправил рукою волосы, и только тут Анна заметила на его умном и большом лбу мелкие капельки пота.
XXXIX
Тарабрин оказался верен своему слову. В тот же день он переговорил с Жуковым. Жуков тоже не стал медлить, и без каких-либо оттяжек, как Анна и хотела, ревизия нагрянула на маслозавод.
В основном ревизии подверглась бухгалтерия завода, то есть Бахрушин, то есть собственный муж Анны… Санитарный врач достаточно придирчиво осматривал завод в установленные сроки, чистота соблюдалась на заводе неукоснительно. Масло и сыр, которые завод поставлял в Пронск и в другие города, — продукция его доходила даже до Ленинграда, — не встречали неодобрительных отзывов. Побольше бы такого масла и сыра! Таким образом, проверить следовало только отчетность, приход да расход, выяснить, сколько поступает на завод молока и куда оно девается…
— Раз уж проверять, так проверять, — сказал Тарабрин, и Жуков сказал обследователям примерно то же:
— Злоупотреблений как будто незаметно, но уж коли решили, поднимите всю отчетность, проверьте, так сказать, до конца…
Два дня шелестели на заводе бумагами, Алексей Ильич подавал всякие гроссбухи, в которые и сам-то заглядывал, пожалуй, впервые, и все было в порядке, все, как говорится, соответствовало. Но…
И вот акт комиссии уже на столе у Жукова, Жуков звонит Тарабрину, Тарабрин разыскивает по району Гончарову, и, поймав ее по телефону в Давыдовском совхозе, просит вечером, по возвращении, обязательно заглянуть в райком.
Тарабрин отменно вежлив, спокоен, может быть, чуть ироничен.
— Ваше желание удовлетворено, Анна Андреевна. Проверили маслозавод. Причем проверяли на совесть, это вам говорю я.
— Я знаю, Иван Степанович. Из райфо ведь Козловского посылали.
— А что — Козловский?
— Говорят, ни одной копейки не пропустит. Педант.
— Ну, не знаю, педант там или не педант, но все в порядке. Как говорится, в ажуре. Так, кажется, у бухгалтеров?
Анна вздохнула. Про себя облегченно вздохнула. И все-таки ей что-то не по себе.
— Но… — Тут последовала многозначительная пауза. — Есть разрыв между принятым молоком и выходом готовой продукции. В самое последнее время молока было принято больше, чем переработано.
— Значит, квитанции колхозам выдавались, а…
— Куда-то утекло. Бидоны дырявые.
— А может быть, колхозы не сдавали этого молока?
— Кто же в этом признается?
— Следовательно…
— Следовательно, недостача.
— Кто же несет ответственность?
— Бухгалтер Бахрушин. Ваш муж.
Тарабрин сказал это без подчеркивания, очень просто, как если бы говорил о постороннем для Гончаровой человеке.
Анна помолчала. Потом взглянула невесело на Тарабрина.
— Это преступление?
Тарабрин отрицательно замахал рукой.
— Нет, нет! Не волнуйтесь. Упущение… — Он участливо посмотрел на Анну, ему, наверно, искренне хотелось ее утешить. — Возможно, виновата спешка. Допускаю, что уж очень хотелось выполнить план. Так сказать, авансировали колхозы. Мы с Семеном Евграфовичем расцениваем это как служебное упущение. Не больше. Все отрегулируется…
Так она и знала. Она была уверена, что с выполнением плана что-то не в порядке. Формально в порядке, но на самом деле…
Ах, Бахрушин, Бахрушин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
«Вы записывайте, — твердила Анна собравшимся. — Не надейтесь на память. Потом расскажете дома В бригадах. В звеньях. Учитесь! Учитесь друг у друга…»
Получился деловой разговор. Люди не пошли даже обедать. Порядок нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры…
Когда все разъехались и они остались втроем, Анна, Щетинин и Жуков, она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим:
— Получилось?
— Поживем — увидим, — осторожно ответил Жуков.
— Непривычно, — пожаловался Щетинин. — Будет нам от Ивана Степановича.
Анне и самой было непривычно, но на этот раз она готова была спорить с Тарабриным.
Он вернулся на пятый день. Сводку о ходе сева ему передавали в Пронск ежедневно, но никто не осмелился сказать, что на этот раз сев проходит без уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении.
Он явился утром в райком, прошел к себе и только тогда вызвал Гончарову.
— Что это вы тут без меня натворили?
— Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович.
— Почему не послали уполномоченных?
Анна набралась решимости.
— Целее будут.
Тарабрин вспыхнул.
— Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар…
— Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном…
Он сухо поглядел на Анну.
— Здесь вам не сельхозотдел. Здесь райком, и вы прежде всего партработник.
— Иван Степанович…
— Вам было сказано?
— Я все взвесила, прежде чем принять решение.
Тарабрин откинулся на спинку кресла.
— Анна Андреевна, я задам вам лишь один вопрос: кто здесь первый секретарь — вы или я?
Анне не хотелось ответить так, как хотелось Тарабрину. Не хотела она отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась…
— А я здесь что — пешка? — вызывающе ответила Анна. — Я вас уважаю, Иван Степанович, но ведь и я тоже.
— Я вас слушаю, слушаю, — холодно произнес Тарабрин. — Объясняйтесь.
— Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, — сказала Анна.
— Доверять, но и проверять, — поправил Тарабрин. — Вы забыли это партийное правило.
— Не каждый день и не по всякому поводу, — отрезала Анна. — Недоверие к людям меня не устраивает.
Тарабрин побледнел. От удивления и от возмущения Вот как она заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из «Рассвета»…
— Вас? — иронически переспросил Тарабрин.
— Не меня лично… — Анна спохватилась. — По-моему, это не устраивает партию…
Тарабрин не повышал голоса, не менял позы.
— Рано вы стали говорить за партию!
— А я всегда за нее говорила, — тихо сказала Анна. — Вы не помните, а я помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет.
Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу.
— Кажется, я ошибся в вас…
— Нет, — ответила Анна. — Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у нас с вами одно.
XXXVII
Второе столкновение с Тарабриным у Анны произошло из-за масла, из-за коровьего масла, которого сурожцы не видели в продаже уже несколько месяцев.
Анна пришла на работу, развернула районную газету и так и ахнула! Полугодовой план по сдаче молока выполнен! Июнь еще не кончился, а план выполнен. Сто процентов. Даже с какими-то десятыми. Анна знала положение дел в районе. С кормами на фермах не густо, надои невелики, район не мог выполнить план. К концу июня должны были набрать девяносто пять, девяносто шесть процентов. И то хорошо. А тут — на тебе!
Анна принялась изучать сводку.
«Красный партизан» — на последнем месте. Семьдесят процентов. Правильно. У них ни кормов, ни голов… За чей же счет выполнен план? На первом месте «Ленинский путь». Сто двадцать. Ну, допустим, там люди оборотистые. Впрочем, у них с кормами лучше, чем у других. «Рассвет»… Сто девять… Враки! Что касается «Рассвета», Гончарову не проведешь, Анна не хуже Мосолкиной знает положение дел в «Рассвете». С кормами там уже весною было туговато. Не могли они выполнить…
Анна позвонила в «Рассвет». Вызвала Челушкина. Челушкин сменил ее на посту секретаря парторганизации.
— Григорий Федорович, откуда вы столько молока взяли?
Он замялся.
— Марья Филипповна надоила.
— Нет, серьезно.
Челушкин задал дипломатический вопрос:
— А вы для чего — хвалить или ругать?
— Ну как же хвалить, когда это невозможно?
Она почувствовала, ее собеседник задумался.
— Анна Андреевна, я итоги не подбивал. По-видимому, набрали. Василий Кузьмич с Малининым считали. Я ведь надои не проверяю…
Раздражение все сильнее овладевало Анной.
— Позовите-ка к телефону Мосолкину. Найдите ее, и пусть она мне позвонит. Впрочем, нет… — Анна передумала. — Григорий Федорович, не говорите, что я звонила. Я сама приеду…
Она еще не очень-то ясно отдавала себе отчет, почему сообщение о выполнении полугодового плана по молоку привело ее в такое раздражение. Очень уж кстати была эта сводка. Дела в районе шли не блестяще. Район, правда, не числился в отстающих, но и хвастаться было нечем. В области давно поговаривали, что Тарабрин засиделся в Суроже. Сводка по молоку на какое-то время затыкала критикам рты.
На войне малейший самообман нередко приводил людей к гибели. Обман нарастает, как лавина. Ложь ложью погоняет. Сводка о молоке была фальшивой. Анна еще не знала подробностей, но это-то она знала. Не упоминайся в сводке «Рассвет», она, может быть, прошла бы мимо, но «Рассвет» не мог выполнить план на сто девять процентов…
Она позвонила Тарабрину.
— Иван Степанович, хочу съездить в «Рассвет».
Тарабрин даже не спросил — зачем.
— Пожалуйста. Можете взять машину. Я буду в городе.
В Мазилове Анна проехала прямо на ферму.
— Ну как, девочки, дела?
Дневная дойка только что кончилась. Зоя Черемисина, одна из лучших доярок, откинула с ведер марлю.
— Смотрите. Это от всей моей группы.
— Маловато.
— Кормим слабо.
— А вас премировать собираются.
— Не откажемся…
Анна нашла Мосолкину.
— Марья Филипповна, как у вас план?
— Что-то около ста.
— А в Кузовлеве?
— Поменьше.
— А как же в сводке?
— А это уж вы Василия Кузьмича спрашивайте…
Василий Кузьмич был где-то на сенокосе, его нашли, привели, он вошел обрадованный, улыбающийся. Он уважал Анну, считал ее чуть ли не представителем «Рассвета» в райкоме.
— Василий Кузьмич, откуда такие проценты?
Поспелов невозмутим.
— А это мы немножко вперед. Перестраховываемся.
— Да, но откуда их взяли?
В глазах Поспелова мелькнула лукавая улыбка.
— Ловкость рук, и никакого мошенства. Резервы, резервы, Анна Андреевна…
Анна нахмурилась.
— Я серьезно спрашиваю. Спрашиваю вас как секретарь райкома. Откуда вы взяли молоко? Было молоко или это приписка?
Поспелов вдруг понял, что Анна не шутит, что она рассержена, и заерзал на стуле, как грешник на сковороде.
— Было, Анна Андреевна, было. Честное слово, — как-то невнятно пробормотал он. — Купили. Купили и сдали в счет плана.
Анна окончательно помрачнела.
— У кого? Где? Вы объясните, Василий Кузьмич. Меня очень интересует это молоко.
Поспелов потупился.
— Это не молоко. Это масло. Мы маслом сдали.
Анна пристально посмотрела на Поспелова.
— Вы меня не обманываете?
— Анна Андреевна! Купили масло и сдали.
— Где?
— В райпотребсоюзе.
— Как же вы до этого додумались?
— Подсказали.
— Кто?
— Ну, это я не скажу.
— Много купили?
— Весь излишек.
— А деньги откуда взяли?
— Сами знаете, деньги у нас есть.
— Не ожидала я этого от вас, Василий Кузьмич…
Анна вернулась в город. Поехала на склад райпотребсоюза.
— Масло получали в этом месяце с маслозавода?
— Получали.
— Где оно?
— Продано.
— Кому?
— Населению.
— Врете. В магазины масло не поступало.
Легкое замешательство.
— Продавали со склада.
— Кому?
— Ну… Кто обращался.
— А кто обращался?
— А мы не знаем…
Здесь трудно подкопаться. Масло получено и продано. Может быть, даже в одни руки. Но деньги получены. За все масло. Все в порядке.
Анна поехала на маслозавод. Дудаков, директор завода, считался хорошим хозяйственником. Вежливый товарищ, с незаметным лицом, в недорогом зеленом венгерском костюмчике.
— «Рассвет» в этом месяце много масла сдал?
— Порядочно.
— А сколько именно?
— Сейчас уточним… Алексей Ильич!
Перед Анною предстал собственный муж.
— Сколько молока «Рассвет» сдал в июне, Алексей Ильич?
Алексей взял счеты.
— Сейчас сочтем.
Он защелкал костяшками.
— Это ты что пересчитываешь? — догадалась Анна. — Масло в молоко?
Он не ответил ей, закончил подсчет, назвал количество молока в литрах.
Анна гневно посмотрела на Дудакова.
— Вам «Рассвет» сдавал молоком или маслом?
— Молоком.
— А они говорят, маслом.
Дудаков невозмутимо смотрел на Анну.
— Они что-то путают.
Анна попросила показать квитанции. Сдаточные ведомости оформлены на молоко. По документам все везде правильно. Она ни с чем вернулась в райком. Не так-то легко опровергнуть сводку.
С Алексеем они встретились за ужином.
— Чего это тебя понесло на завод? — сразу обратился он к жене.
— Да, понимаешь, Алеша, молока не было и молоко сдали, — доверчиво объяснила она. — Нельзя же такие вещи допускать.
— Какие? — насмешливо спросил он. — К примеру, я хочу сдать масло. Пошел на рынок, купил, сдал. Разве возбраняется?
— А сдавали все-таки масло? — поймала его на слове Анна.
— Конечно, — подтвердил он.
— Ваше же масло? От вас на склад, а со склада обратно?
— А его и не возили вовсе, — насмешливо объяснил Алексей. — Двигались одни накладные. А оно как лежало, так и лежит без движения.
— И все это проводил ты?
— А кому же еще!
— Но ведь это мошенничество.
— Чем?
— Вот почему нельзя купить масла в магазинах! Вот как прячут дурную работу…
Алексей участливо посмотрел на жену.
— По-детски думаешь, а пора бы уже повзрослеть.
XXXVIII
Анна не спала ночь. Она сама на себя сердилась, но что ж поделаешь? Не защищаться же фальшивыми сводками от критики. Она понимала, что сводка передана в Пронск, что в Пронске довольны. Понимала, что исправлять сводку, снижать проценты — более чем неприятно. Она это понимала так же хорошо, как и то, что Тарабрин не захочет выступить в роли унтер-офицерской вдовы. Она не знала что делать. Но терпеть обман она не могла.
Она рано пришла в райком. Раньше Тарабрина. Предстоял неприятный разговор. Но Анна не торопилась, даже оттягивала встречу, пока, наконец, дверь не приоткрылась и не показалась голова Клаши.
— Анна Андреевна! — позвала она. — Вас просит Иван Степанович.
Анна поднялась тотчас. Тарабрин не любил ждать. Она пересекла приемную, на мгновение задержалась у двери кабинета.
Клаша уже сидела за своим столом.
— Один? — спросила Анна.
— Один, один… — торопливо сказала Клаша.
Тарабрин сидел, подперев голову рукой, читал какую-то бумагу, глаз его не было видно, виден был только открытый лоб.
«Хороший лоб, — подумала Анна. — Умный человек Тарабрин. Но какой-то уж очень чистый лоб, ни морщинки на нем. Как мрамор».
— Звали, Иван Степанович?
Тарабрин поднял голову. Он редко улыбался. Посмотрел на Анну и улыбнулся ей.
— Садись, садись, Анна Андреевна. Хорошо, что зашла.
Анна села, молчала, ждала, что скажет Тарабрин.
Но Тарабрин тоже молчал.
— Бюро в час? — спросила Анна.
— Да, через полчаса, — сказал Тарабрин.
Помолчали еще.
— С маслом ерунда какая-то получилась, — сказал Тарабрин.
— Какая же ерунда? — сказала Анна. — Просто липа. Надо сообщить в обком, что план по молоку не выполнен.
— То есть как не выполнен? — насмешливо переспросил Тарабрин. — Ты, Анна Андреевна, чего-то путаешь. План выполнен. Я сам просматривал сводку. Разве без меня Дудаков посмел бы представить ее в райисполком?
— Но ведь на самом деле нет даже ста процентов, Иван Степанович.
— А что же сдавали? Воздух?
— Масло.
— Ну это меня не интересует — масло или молоко. Важно, что сдали.
— Но ведь это комбинации.
— Чьи?
— Вот этого я пока не пойму.
— Ну, так вот по этому поводу я и позвал вас, Анна Андреевна. Колхозы сдавали, как положено. Но на маслозаводе совершенно запутана отчетность. И повинен в этом, к сожалению, ваш муж…
— Но ведь сдавал и принимал масло не он?
— Но он оформлял! Я не хочу вам неприятностей. Поэтому оставим все, как было.
— Подождите, Иван Степанович, — медленно проговорила Анна. — Сперва о молоке. Потом о моем муже. Надо сообщить в обком, что мы по молоку не дотянули.
— Но это же неправда!
— Покупали чужое масло и сдавали в счет собственного молока!
— А где доказательства?
— Мне сам Поспелов сказал.
— Документы, документы нужны. Я тоже звонил, интересовался. Все правильно.
— Надо исправить сводку.
— Да поймите, Анна Андреевна, что это невозможно переиграть. Ну, как вы это себе представляете? Колхозы обратно забирают масло с завода, везут в райпотребсоюз, там возвращают деньги… В общем, крути киноленту в обратную сторону? Вы подумайте: возможно это проделать?
— Тогда просто сказать правду…
— Обрадуете обком? И что, собственно, сказать? Выполнили — и каемся?
В чем-то Тарабрин прав. Сводку действительно невозможно переиграть.
— Я прошу назначить проверку, Иван Степанович. Ревизию. Чтобы такие вещи не могли больше повториться. Надо начать с маслозавода…
Тарабрин с интересом посмотрел на Анну.
— Хотите поставить под удар собственного мужа?
— Я не хочу ставить под удар собственную совесть.
— А если мы воздержимся?
— Я поставлю вопрос на бюро.
Тарабрин высыпал из деревянного стакана карандаши, пересчитал, положил обратно. Подумал. Тряхнул головой.
— Обойдемся без бюро. Не надо так официально. Пусть будет по-вашему. Поручим Семену Евграфовичу…
Облегченно откинулся на спинку стула, поправил рукою волосы, и только тут Анна заметила на его умном и большом лбу мелкие капельки пота.
XXXIX
Тарабрин оказался верен своему слову. В тот же день он переговорил с Жуковым. Жуков тоже не стал медлить, и без каких-либо оттяжек, как Анна и хотела, ревизия нагрянула на маслозавод.
В основном ревизии подверглась бухгалтерия завода, то есть Бахрушин, то есть собственный муж Анны… Санитарный врач достаточно придирчиво осматривал завод в установленные сроки, чистота соблюдалась на заводе неукоснительно. Масло и сыр, которые завод поставлял в Пронск и в другие города, — продукция его доходила даже до Ленинграда, — не встречали неодобрительных отзывов. Побольше бы такого масла и сыра! Таким образом, проверить следовало только отчетность, приход да расход, выяснить, сколько поступает на завод молока и куда оно девается…
— Раз уж проверять, так проверять, — сказал Тарабрин, и Жуков сказал обследователям примерно то же:
— Злоупотреблений как будто незаметно, но уж коли решили, поднимите всю отчетность, проверьте, так сказать, до конца…
Два дня шелестели на заводе бумагами, Алексей Ильич подавал всякие гроссбухи, в которые и сам-то заглядывал, пожалуй, впервые, и все было в порядке, все, как говорится, соответствовало. Но…
И вот акт комиссии уже на столе у Жукова, Жуков звонит Тарабрину, Тарабрин разыскивает по району Гончарову, и, поймав ее по телефону в Давыдовском совхозе, просит вечером, по возвращении, обязательно заглянуть в райком.
Тарабрин отменно вежлив, спокоен, может быть, чуть ироничен.
— Ваше желание удовлетворено, Анна Андреевна. Проверили маслозавод. Причем проверяли на совесть, это вам говорю я.
— Я знаю, Иван Степанович. Из райфо ведь Козловского посылали.
— А что — Козловский?
— Говорят, ни одной копейки не пропустит. Педант.
— Ну, не знаю, педант там или не педант, но все в порядке. Как говорится, в ажуре. Так, кажется, у бухгалтеров?
Анна вздохнула. Про себя облегченно вздохнула. И все-таки ей что-то не по себе.
— Но… — Тут последовала многозначительная пауза. — Есть разрыв между принятым молоком и выходом готовой продукции. В самое последнее время молока было принято больше, чем переработано.
— Значит, квитанции колхозам выдавались, а…
— Куда-то утекло. Бидоны дырявые.
— А может быть, колхозы не сдавали этого молока?
— Кто же в этом признается?
— Следовательно…
— Следовательно, недостача.
— Кто же несет ответственность?
— Бухгалтер Бахрушин. Ваш муж.
Тарабрин сказал это без подчеркивания, очень просто, как если бы говорил о постороннем для Гончаровой человеке.
Анна помолчала. Потом взглянула невесело на Тарабрина.
— Это преступление?
Тарабрин отрицательно замахал рукой.
— Нет, нет! Не волнуйтесь. Упущение… — Он участливо посмотрел на Анну, ему, наверно, искренне хотелось ее утешить. — Возможно, виновата спешка. Допускаю, что уж очень хотелось выполнить план. Так сказать, авансировали колхозы. Мы с Семеном Евграфовичем расцениваем это как служебное упущение. Не больше. Все отрегулируется…
Так она и знала. Она была уверена, что с выполнением плана что-то не в порядке. Формально в порядке, но на самом деле…
Ах, Бахрушин, Бахрушин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31