Все собрались в одной из комнат воскресной школы и расположились около камина. Миссис Росс принялась угощать всех очень вкусным ужином. Она сама настояла на этом и приготовила пиво, виски, кофе и бутерброды. Обе мисс мечтали выступить в этой роли и теперь были в ярости от того, что миссис Росс их опередила.
Дина изумилась, поняв из разговоров, что они очень довольны репетицией. Эсквайр был в восторге от самого себя. Доктор Темплетт так вошёл в роль, что и сейчас продолжал изображать из себя француза. А Селия Росс неустанно повторяла, что, по её мнению, они оба были великолепны. Две старые девы разговаривали только с господином Коуплендом, и каждая ждала момента, когда сможет поговорить с ректором наедине. Дина видела, что её отец был чем-то встревожен.
“О, Господи! — подумала она. — Что ещё затевается?"
Она хотела бы, чтобы у её отца был более сильный характер, чтобы он мог запугать этих двух злобных женщин и заставить их придержать свои языки. И неожиданно её пронзило холодом от мысли: “А что, если он потеряет голову и женится на одной из них?"
Генри принёс ей чашку чёрного кофе.
— Я добавил в него немного виски, — сказал он. — Ты бледна, как звезды утром, и у тебя очень испуганный вид. Что случилось?
— Ничего. Просто я устала.
Генри наклонился к ней и прошептал:
— Дина?
— Да.
— Я поговорю с отцом в субботу, когда он будет воодушевлён своим сомнительным триумфом. Ты получила моё письмо?
Дина молча прижала руку к груди.
— Моя дорогая, — прошептал Генри. — И я твоё — тоже. Мы не можем больше ждать. Значит, послезавтра?
— Послезавтра, — прошептала Дина.
Глава 7
ВИНЬЕТКИ
— Я согрешила, — говорила мисс Прентайс, — мыслью, словом и делом, по своей вине, по своей собственной вине, по своей самой большой вине. С особой силой я обвиняю себя в том, что с последней исповеди, которая была месяц назад, я согрешила против своего ближнего. Я затаила злые подозрения на тех, с кем я вынуждена общаться, в душе обвиняя их в прелюбодеянии, неверности и непослушании своим родителям. Я осуждала в душе мою сестру — женщину. Я слышала много раз дурные слухи о женщине, и так как я поистине не могла сказать, что я не верила им., .
— Не стремитесь оправдывать свои помыслы и дела вместо того, чтобы осудить себя, — проговорил ректор из-за занавески исповедальни, которой он пользовался с разрешения епископа. — Осуждайте только своё собственное заблуждающееся сердце. Вы содействовали и потворствовали скандалу. Продолжайте.
Установилась короткая тишина.
— Я обвиняю себя в том, что совершила грех упущения, не выполнив того, что я считала своим христианским долгом, не предупредив того, кто, по моему мнению, находится в опасности и может стать очень несчастным.
Ректор услышал, как мисс Прентайс перевернула страничку в блокноте, где она записывала свои исповеди. “Я знаю, к чему она ведёт”, — с отчаянием подумал он. Но так как он был искренним и смиренным человеком, он помолился: “Господи, дай мне силы выдержать это. Аминь”.
Мисс Прентайс тихонько откашлялась и продолжила:
— Я общалась с женщиной, которую считаю воплощением зла, зная, что, поступая таким образом, я потворствую греху.
— Господь общался с грешниками и с безгрешными. Не судите, да не судимы будете. Чужой грех должен вызывать лишь сочувствие в вашем сердце. Продолжайте.
— Я имела гневные и горькие мысли о двух молодых людях, которые обидели того, кто…
— Стоп! — сказал ректор. — Не обвиняйте других. Обвиняйте только себя. Спросите вашу совесть. Убедитесь, что вы пришли сюда с покаянием и смирением в сердце. Если в нем есть ещё немилосердные мысли, раскайтесь и признайтесь в них. Не пытайтесь оправдать свой гнев поиском его причин. Господь рассудит, как велико было ваше искушение.
Он замолчал. С другой стороны исповедальни не доносилось ни звука. Вся церковь, казалось, ждала вместе с ним, прислушиваясь к малейшему шороху.
— Я жду, дочь моя, — проговорил ректор. В ответ он услышал ужаснувшее его резкое, злое рыдание.
* * *
Несмотря на простуду, мисс Кампанула была счастлива. Она собиралась исповедоваться и ощущала гармонию со всем миром, чувствуя себя юной и восторженной. Состояние мрачного уныния, в котором она проснулась сегодня утром, полностью исчезло. Она даже ощутила прилив хорошего настроения, когда подумала о том, как Элеонора будет играть свою “Венецианскую сюиту” на завтрашнем спектакле. С этим ужасным нарывом на пальце Элеонора наверняка все испортит, и тогда все подумают: как жаль, что не предложили это сделать Идрис Кампанула. Эта мысль наполняла её счастьем. В последнее время она никогда не знала, какое настроение будет у неё через минуту. Оно менялось самым странным образом от состояния восторженности до страшной раздражительности, которая находила на неё так стремительно и по таким пустяковым поводам, что это пугало её. Словно — как у персонажей Нового Завета — внутри неё сидел дьявол, зверь, который мог навлечь на неё чёрные мысли и заставить дрожать от гнева. Она призналась в этих приступах ярости отцу Коупленду (они с Элеонорой так его называли между собой), и он был очень добр с ней и помолился за неё. Также, к её немалому удивлению, он посоветовал ей обратиться к врачу. Но она рассудила, что со здоровьем у неё все в порядке, не считая прострела и естественных процессов, связанных с тем, что она становилась, как, впрочем, все живущие на земле, немного старше. Мисс Кампанула быстро прогнала эту мысль, так как от неё был один шаг до депрессии и тогда дьявол возьмёт над ней верх.
Шофёр подвёз её к церкви. Они приехали на несколько минут раньше назначенного срока, и она решила заглянуть в ратушу, чтобы посмотреть, начал ли комитет общества подготовку к завтрашнему вечеру. Конечно, все декорации будут делаться завтра утром под её наблюдением. Но до этого надо подмести полы, вынести столы и сдвинуть скамейки. Может, там сейчас Элеонора, или даже сам отец Коупленд заглянул туда по пути в церковь. В который раз за это утро её вновь охватил восторг. Она знала, почему чувствует себя такой счастливой. Возможно, он будет в Пен Куко во время этого смешного “прогона ролей” в пять часов. Но самое главное — сегодня её очередь председательствовать на заседании вечернего кружка любителей книги в гостиной у ректора. Когда все закончится, она заглянет к нему в кабинет, где отец Коупленд будет совсем один, и они немного побеседуют.
Приказав шофёру подождать, она пошла по усыпанной гравием тропинке, ведущей к ратуше.
Дверь была заперта. Она почувствовала, как начинает раздражаться. Наверное, эта деревенская молодёжь решила, что сделано достаточно много для одного дня. Этого следовало ожидать. Они удрали, оставив половину работы на завтра. Она уже собиралась возвращаться, когда услышала доносившееся изнутри неясное бренчание. Кто-то очень плохо играл на рояле, нажав на правую педаль. Внезапно мисс Кампанула овладело непреодолимое желание выяснить, кто это делает. Она принялась стучать в дверь. Шум внутри сразу же прекратился.
— Кто там? — крикнула мисс Кампанула гнусавым от простуды голосом и опять забарабанила в дверь.
Ответа не последовало.
“Задняя дверь! — подумала она. — Может, она открыта”.
Она обошла вокруг здания. Задняя дверь также была закрыта, и, несмотря на то, что мисс Кампанула громко и долго стучала, испортив при этом чёрные лайковые перчатки, ей никто не открыл. С покрасневшим от напряжения и подступающей ярости лицом она ещё раз обошла вокруг здания. Белые от изморози окна были расположены выше уровня её глаз. Но на одном из них, последнем, рама была приподнята. Мисс Кампанула вернулась обратно и увидела, что её шофёр следовал за ней от церкви на машине.
— Гибсон! — крикнула она. — Гибсон, иди сюда! Шофёр вышел из машины и подошёл к ней. У него были грубые черты лица, но хорошее телосложение. Он прекрасно смотрелся в модной темно-коричневой ливрее и блестящих гамашах. Он прошёл вслед за своей хозяйкой мимо входной двери и обогнул здание.
— Я хочу, чтобы ты заглянул в это окно, — сказала мисс Кампанула. — Там внутри кто-то есть и при этом ведёт себя очень подозрительно.
— Хорошо, мисс, — ответил Гибсон.
Он схватился за подоконник. Мускулы под тонкой тканью напряглись, когда он пытался подтянуться, чтобы глаза оказались на уровне окна.
Мисс Кампанула громко чихнула, высморкалась в огромный носовой платок, пропитанный эвкалиптом, и прогнусавила:
— Ты видишь что-нибудь?
— Нет, мисс, там никого нет.
— Но там должен кто-то быть, — настаивала она.
— Я никого не вижу, мисс. Все кругом убрано, как для завтрашнего мероприятия.
— Где рояль?
— На полу, мисс, перед сценой. Гибсон спустился вниз.
— Должно быть, они ушли в одну из задних комнат, — пробормотала мисс Кампанула.
— Мог ли этот человек выйти через переднюю дверь, пока мы с вами огибали здание?
— Ты видел кого-нибудь?
— Не могу сказать, мисс. Я разворачивал машину. Но те, кто был внутри, могли свернуть с тропинки в сторону прежде, чем я их заметил.
— Мне кажется это все более странным и подозрительным.
— Да, мисс. Смотрите, мисс Прентайс выходит из церкви.
— Да?
Мисс Кампанула принялась близоруко вглядываться в дорогу, ведущую от церкви. Она разглядела южные ворота церкви и фигуру в дверном проёме.
“Я не должна была опаздывать, — подумала она. — Элеонора, как всегда, опередила меня”.
Она приказала Гибсону ждать её около церкви, пересекла дорогу и широким шагом направилась к калитке. Элеонора все ещё стояла на крыльце. Мисс Кампанула кивнула своей подруге и с удивлением заметила, что та выглядела ужасно.
“С ней что-то случилось”, — подумала мисс Кампанула, и где-то в глубине её души, на границе сознательного и бессознательного, зародилась горячая надежда, что ректор был недоволен Элеонорой на исповеди.
С радостью в сердце мисс Кампанула вошла в церковь.
* * *
В тот самый момент, когда мисс Прентайс и мисс Кампанула встретились у южных ворот церкви, Генри, который находился в это время в Пен Куко, осознал, что не может больше оставаться дома. Он был полон беспокойства и нетерпения. Они с Диной выполнили договор и после того утра на холме больше не встречались наедине. Генри сразу же объявил об их намерении отцу — за завтраком, в присутствии Элеоноры.
— Это идея Дины, — сказал он. — Она называет это перемирием. Так как наши с ней отношения развиваются на глазах у всех и так как её отец очень расстроен разговором, который был у тебя с ним, кузина Элеонора, вчера вечером, Дина считает, что будет хорошо, если мы пообещаем ему, что отложим то, что ты назвала подпольными встречами, на три недели.
Он посмотрел Элеоноре прямо в глаза и добавил:
— Я был бы тебе очень благодарен, если бы в этот период ты не разговаривала с ним на эту тему. В конце концов, это в первую очередь касается только нас с Диной.
— Я буду делать то, что посчитаю своим долгом. Генри, — сказала мисс Прентайс.
— Боюсь, что да, — ответил тот и вышел из комнаты.
Они с Диной писали друг другу. Генри увидел, как однажды за завтраком мисс Прентайс внимательно вглядывалась в первое письмо Дины, лежавшее рядом с его тарелкой. Он переложил письмо в нагрудный карман своего пиджака, но при этом был шокирован выражением лица кузины. После этого случая он стал спускаться на завтрак пораньше.
В течение этой трехнедельной передышки Джоуслин ни разу не заводил с ним разговор о Дине, но Генри очень хорошо знал, что мисс Прентайс продолжала изводить эсквайра при любом удобном случае. Несколько раз, входя в кабинет отца, Генри заставал их вдвоём с Элеонорой. Молчание, которым неизменно сопровождалось его появление, неловкие попытки отца скрыть это и неловкая улыбка сразу же куда-то ускользавшей мисс Прентайс не оставляли у Генри никаких сомнений о предмете их беседы.
Сегодня утром Джоуслин был на охоте. Мисс Прентайс должна вернуться из церкви часам к трём, и перспектива оказаться за чаем один на один с кузиной казалась ему просто невозможной. Она отказалась взять машину и вернётся уставшая и измученная. Хотя сам Джоуслин учил её водить, она оставалась верна своей привычке обходиться без машины, — привычке, приводившей в ярость обоих мужчин из Пен Куко. Она ходила вечерами в церковь пешком, даже под проливным дождём, и после этого простужалась и страдала от сводивших с ума мигреней. Однако сегодня погода была хорошая, время от времени даже выглядывало солнце. Генри взял трость и вышел из дому.
Он пошёл по обсаженной деревьями дороге, пролегавшей мимо церкви. Может, понадобится какая-нибудь помощь в ратуше. Если Дина там, то она окружена помощниками, поэтому все будет нормально.
Но примерно на полпути к клубу, на изгибе дороги, он неожиданно прямо перед собой увидел Дину.
В первый момент они застыли на месте, с удивлением глядя друг на друга. Затем Генри произнёс:
— Я подумал, что смогу чем-нибудь помочь в ратуше.
— Сегодня мы все закончили в два часа.
— Куда ты идёшь?
— Просто прогуляться. Я не знала, что ты… Я думала, что ты…
— Я тоже не знал. Это непременно должно было случиться рано или поздно.
— Да, наверное.
— Ты бледная, — сказал Генри дрогнувшим голосом. — У тебя все в порядке?
— Да. Это просто усталость. Ты тоже бледнее обычного.
— Дина!
— Нет, нет. Не раньше чем завтра. Мы договорились.
И как под воздействием какой-то неведомой силы, они автоматически оказались в объятиях друг друга.
Когда мисс Прентайс, с высохшими слезами, но с неутихающей бурей внутри, вышла из-за поворота, она наткнулась на счастливую целующуюся пару.
* * *
— Я не понимаю, — говорила Селия Росс, — какое значение имеет то, что говорит пара скандальных, мерзких, старых церковных мышей.
— Очень большое, — отвечал доктор Темплетт, подбрасывая полено в камин. — Моя работа является одной из немногих, в которой личная жизнь влияет на профессиональную репутацию. Почему это так — одному Богу известно. А я не могу позволить себе потерять здесь практику, Селия. Мой брат сохранил большую часть того, что осталось после смерти отца. Я не хочу продавать Чиппингвуд, но я трачу все свои деньги, чтобы содержать его в порядке. Отвратительная ситуация, я знаю. При прочих равных условиях я не могу просить Фриду о разводе. Ведь она уже целый год лежит без движения. Паралич — штука неприятная, и.., она все ещё привязана ко мне.
— Мой дорогой, — нежно произнесла миссис Росс. Темплетт сидел к ней спиной. Она задумчиво смотрела на него. Возможно, она решала, подойти к нему или нет. Если так, то она приняла решение этого не делать и осталась сидеть в своём кресле с высокой спинкой.
— Только что, — пробормотал Темплетт, — старый господин Каин сказал что-то о моей машине, которую он видел возле твоего дома. Я взял это на заметку. Обо мне пошли разговоры, будь они прокляты! А с появлением этого нового парня в Пенмуре я не могу позволить себе идти на риск. И все из-за этих двух женщин. Никто ничего бы не подумал, если бы они не вцепились в меня своими когтями. В тот день, когда я перевязывал палец старой Прентайс, она спросила меня про Фриду и почти без передышки принялась говорить о тебе. О, Господи, хоть бы она подхватила гангрену! А теперь ещё это!
— Мне не надо было говорить тебе.
— Нет, ты правильно сделала, что сказала. Дай мне посмотреть.
Миссис Росс подошла к письменному столу и открыла один из ящиков. Она достала из него листок бумаги и протянула доктору. Он внимательно изучил несколько строк, написанных чёрными заглавными буквами:
“ВЫ ДОЛЖНЫ УЕХАТЬ ОТСЮДА. ПРЕДУПРЕЖДАЮ, ЧТО ЕСЛИ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕТЕ, ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ВЫ ЛЮБИТЕ, ПОСТРАДАЕТ”.
— Когда это пришло?
— Сегодня утром. На конверте был почтовый штемпель Чиппинга.
— Почему ты думаешь, что это её рук дело?
— А ты понюхай.
— О, Господи! Эвкалипт!
— Она вся им пропитана.
— Возможно, она носила записку в своей сумке.
— Да, наверное. Лучше сжечь это, Билли. Доктор Темплетт бросил бумажку на тлеющее полено, но затем выхватил её из пламени.
— Нет, — сказал он. — У меня дома есть записка от неё. Я сравню бумагу.
— Наверняка та бумага с гербовыми знаками.
— А эта записка на гладком листе. Может, она собирается завалить тебя подобными письмами. Но бумага хорошая.
— Она ещё не совсем выжила из ума.
— Это тяжёлый случай, дорогая. Она способна на все, что угодно. Во всяком случае, я посмотрю. Он положил записку в карман.
— По-моему, — сказала Селия Росс, — она зеленеет от зависти, потому что я завоевала симпатию священника и эсквайра.
— Я тоже.
— Дорогой, — сказала миссис Росс, — ты представить себе не можешь, как целомудренны наши отношения. Темплетт разразился громким хохотом.
Глава 8
КАТАСТРОФА
В субботу вечером, двадцать седьмого ноября, в десять минут восьмого, ратуша была пропитана запахами развешанных по стенам вечнозелёных растений и мокрых плащей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Дина изумилась, поняв из разговоров, что они очень довольны репетицией. Эсквайр был в восторге от самого себя. Доктор Темплетт так вошёл в роль, что и сейчас продолжал изображать из себя француза. А Селия Росс неустанно повторяла, что, по её мнению, они оба были великолепны. Две старые девы разговаривали только с господином Коуплендом, и каждая ждала момента, когда сможет поговорить с ректором наедине. Дина видела, что её отец был чем-то встревожен.
“О, Господи! — подумала она. — Что ещё затевается?"
Она хотела бы, чтобы у её отца был более сильный характер, чтобы он мог запугать этих двух злобных женщин и заставить их придержать свои языки. И неожиданно её пронзило холодом от мысли: “А что, если он потеряет голову и женится на одной из них?"
Генри принёс ей чашку чёрного кофе.
— Я добавил в него немного виски, — сказал он. — Ты бледна, как звезды утром, и у тебя очень испуганный вид. Что случилось?
— Ничего. Просто я устала.
Генри наклонился к ней и прошептал:
— Дина?
— Да.
— Я поговорю с отцом в субботу, когда он будет воодушевлён своим сомнительным триумфом. Ты получила моё письмо?
Дина молча прижала руку к груди.
— Моя дорогая, — прошептал Генри. — И я твоё — тоже. Мы не можем больше ждать. Значит, послезавтра?
— Послезавтра, — прошептала Дина.
Глава 7
ВИНЬЕТКИ
— Я согрешила, — говорила мисс Прентайс, — мыслью, словом и делом, по своей вине, по своей собственной вине, по своей самой большой вине. С особой силой я обвиняю себя в том, что с последней исповеди, которая была месяц назад, я согрешила против своего ближнего. Я затаила злые подозрения на тех, с кем я вынуждена общаться, в душе обвиняя их в прелюбодеянии, неверности и непослушании своим родителям. Я осуждала в душе мою сестру — женщину. Я слышала много раз дурные слухи о женщине, и так как я поистине не могла сказать, что я не верила им., .
— Не стремитесь оправдывать свои помыслы и дела вместо того, чтобы осудить себя, — проговорил ректор из-за занавески исповедальни, которой он пользовался с разрешения епископа. — Осуждайте только своё собственное заблуждающееся сердце. Вы содействовали и потворствовали скандалу. Продолжайте.
Установилась короткая тишина.
— Я обвиняю себя в том, что совершила грех упущения, не выполнив того, что я считала своим христианским долгом, не предупредив того, кто, по моему мнению, находится в опасности и может стать очень несчастным.
Ректор услышал, как мисс Прентайс перевернула страничку в блокноте, где она записывала свои исповеди. “Я знаю, к чему она ведёт”, — с отчаянием подумал он. Но так как он был искренним и смиренным человеком, он помолился: “Господи, дай мне силы выдержать это. Аминь”.
Мисс Прентайс тихонько откашлялась и продолжила:
— Я общалась с женщиной, которую считаю воплощением зла, зная, что, поступая таким образом, я потворствую греху.
— Господь общался с грешниками и с безгрешными. Не судите, да не судимы будете. Чужой грех должен вызывать лишь сочувствие в вашем сердце. Продолжайте.
— Я имела гневные и горькие мысли о двух молодых людях, которые обидели того, кто…
— Стоп! — сказал ректор. — Не обвиняйте других. Обвиняйте только себя. Спросите вашу совесть. Убедитесь, что вы пришли сюда с покаянием и смирением в сердце. Если в нем есть ещё немилосердные мысли, раскайтесь и признайтесь в них. Не пытайтесь оправдать свой гнев поиском его причин. Господь рассудит, как велико было ваше искушение.
Он замолчал. С другой стороны исповедальни не доносилось ни звука. Вся церковь, казалось, ждала вместе с ним, прислушиваясь к малейшему шороху.
— Я жду, дочь моя, — проговорил ректор. В ответ он услышал ужаснувшее его резкое, злое рыдание.
* * *
Несмотря на простуду, мисс Кампанула была счастлива. Она собиралась исповедоваться и ощущала гармонию со всем миром, чувствуя себя юной и восторженной. Состояние мрачного уныния, в котором она проснулась сегодня утром, полностью исчезло. Она даже ощутила прилив хорошего настроения, когда подумала о том, как Элеонора будет играть свою “Венецианскую сюиту” на завтрашнем спектакле. С этим ужасным нарывом на пальце Элеонора наверняка все испортит, и тогда все подумают: как жаль, что не предложили это сделать Идрис Кампанула. Эта мысль наполняла её счастьем. В последнее время она никогда не знала, какое настроение будет у неё через минуту. Оно менялось самым странным образом от состояния восторженности до страшной раздражительности, которая находила на неё так стремительно и по таким пустяковым поводам, что это пугало её. Словно — как у персонажей Нового Завета — внутри неё сидел дьявол, зверь, который мог навлечь на неё чёрные мысли и заставить дрожать от гнева. Она призналась в этих приступах ярости отцу Коупленду (они с Элеонорой так его называли между собой), и он был очень добр с ней и помолился за неё. Также, к её немалому удивлению, он посоветовал ей обратиться к врачу. Но она рассудила, что со здоровьем у неё все в порядке, не считая прострела и естественных процессов, связанных с тем, что она становилась, как, впрочем, все живущие на земле, немного старше. Мисс Кампанула быстро прогнала эту мысль, так как от неё был один шаг до депрессии и тогда дьявол возьмёт над ней верх.
Шофёр подвёз её к церкви. Они приехали на несколько минут раньше назначенного срока, и она решила заглянуть в ратушу, чтобы посмотреть, начал ли комитет общества подготовку к завтрашнему вечеру. Конечно, все декорации будут делаться завтра утром под её наблюдением. Но до этого надо подмести полы, вынести столы и сдвинуть скамейки. Может, там сейчас Элеонора, или даже сам отец Коупленд заглянул туда по пути в церковь. В который раз за это утро её вновь охватил восторг. Она знала, почему чувствует себя такой счастливой. Возможно, он будет в Пен Куко во время этого смешного “прогона ролей” в пять часов. Но самое главное — сегодня её очередь председательствовать на заседании вечернего кружка любителей книги в гостиной у ректора. Когда все закончится, она заглянет к нему в кабинет, где отец Коупленд будет совсем один, и они немного побеседуют.
Приказав шофёру подождать, она пошла по усыпанной гравием тропинке, ведущей к ратуше.
Дверь была заперта. Она почувствовала, как начинает раздражаться. Наверное, эта деревенская молодёжь решила, что сделано достаточно много для одного дня. Этого следовало ожидать. Они удрали, оставив половину работы на завтра. Она уже собиралась возвращаться, когда услышала доносившееся изнутри неясное бренчание. Кто-то очень плохо играл на рояле, нажав на правую педаль. Внезапно мисс Кампанула овладело непреодолимое желание выяснить, кто это делает. Она принялась стучать в дверь. Шум внутри сразу же прекратился.
— Кто там? — крикнула мисс Кампанула гнусавым от простуды голосом и опять забарабанила в дверь.
Ответа не последовало.
“Задняя дверь! — подумала она. — Может, она открыта”.
Она обошла вокруг здания. Задняя дверь также была закрыта, и, несмотря на то, что мисс Кампанула громко и долго стучала, испортив при этом чёрные лайковые перчатки, ей никто не открыл. С покрасневшим от напряжения и подступающей ярости лицом она ещё раз обошла вокруг здания. Белые от изморози окна были расположены выше уровня её глаз. Но на одном из них, последнем, рама была приподнята. Мисс Кампанула вернулась обратно и увидела, что её шофёр следовал за ней от церкви на машине.
— Гибсон! — крикнула она. — Гибсон, иди сюда! Шофёр вышел из машины и подошёл к ней. У него были грубые черты лица, но хорошее телосложение. Он прекрасно смотрелся в модной темно-коричневой ливрее и блестящих гамашах. Он прошёл вслед за своей хозяйкой мимо входной двери и обогнул здание.
— Я хочу, чтобы ты заглянул в это окно, — сказала мисс Кампанула. — Там внутри кто-то есть и при этом ведёт себя очень подозрительно.
— Хорошо, мисс, — ответил Гибсон.
Он схватился за подоконник. Мускулы под тонкой тканью напряглись, когда он пытался подтянуться, чтобы глаза оказались на уровне окна.
Мисс Кампанула громко чихнула, высморкалась в огромный носовой платок, пропитанный эвкалиптом, и прогнусавила:
— Ты видишь что-нибудь?
— Нет, мисс, там никого нет.
— Но там должен кто-то быть, — настаивала она.
— Я никого не вижу, мисс. Все кругом убрано, как для завтрашнего мероприятия.
— Где рояль?
— На полу, мисс, перед сценой. Гибсон спустился вниз.
— Должно быть, они ушли в одну из задних комнат, — пробормотала мисс Кампанула.
— Мог ли этот человек выйти через переднюю дверь, пока мы с вами огибали здание?
— Ты видел кого-нибудь?
— Не могу сказать, мисс. Я разворачивал машину. Но те, кто был внутри, могли свернуть с тропинки в сторону прежде, чем я их заметил.
— Мне кажется это все более странным и подозрительным.
— Да, мисс. Смотрите, мисс Прентайс выходит из церкви.
— Да?
Мисс Кампанула принялась близоруко вглядываться в дорогу, ведущую от церкви. Она разглядела южные ворота церкви и фигуру в дверном проёме.
“Я не должна была опаздывать, — подумала она. — Элеонора, как всегда, опередила меня”.
Она приказала Гибсону ждать её около церкви, пересекла дорогу и широким шагом направилась к калитке. Элеонора все ещё стояла на крыльце. Мисс Кампанула кивнула своей подруге и с удивлением заметила, что та выглядела ужасно.
“С ней что-то случилось”, — подумала мисс Кампанула, и где-то в глубине её души, на границе сознательного и бессознательного, зародилась горячая надежда, что ректор был недоволен Элеонорой на исповеди.
С радостью в сердце мисс Кампанула вошла в церковь.
* * *
В тот самый момент, когда мисс Прентайс и мисс Кампанула встретились у южных ворот церкви, Генри, который находился в это время в Пен Куко, осознал, что не может больше оставаться дома. Он был полон беспокойства и нетерпения. Они с Диной выполнили договор и после того утра на холме больше не встречались наедине. Генри сразу же объявил об их намерении отцу — за завтраком, в присутствии Элеоноры.
— Это идея Дины, — сказал он. — Она называет это перемирием. Так как наши с ней отношения развиваются на глазах у всех и так как её отец очень расстроен разговором, который был у тебя с ним, кузина Элеонора, вчера вечером, Дина считает, что будет хорошо, если мы пообещаем ему, что отложим то, что ты назвала подпольными встречами, на три недели.
Он посмотрел Элеоноре прямо в глаза и добавил:
— Я был бы тебе очень благодарен, если бы в этот период ты не разговаривала с ним на эту тему. В конце концов, это в первую очередь касается только нас с Диной.
— Я буду делать то, что посчитаю своим долгом. Генри, — сказала мисс Прентайс.
— Боюсь, что да, — ответил тот и вышел из комнаты.
Они с Диной писали друг другу. Генри увидел, как однажды за завтраком мисс Прентайс внимательно вглядывалась в первое письмо Дины, лежавшее рядом с его тарелкой. Он переложил письмо в нагрудный карман своего пиджака, но при этом был шокирован выражением лица кузины. После этого случая он стал спускаться на завтрак пораньше.
В течение этой трехнедельной передышки Джоуслин ни разу не заводил с ним разговор о Дине, но Генри очень хорошо знал, что мисс Прентайс продолжала изводить эсквайра при любом удобном случае. Несколько раз, входя в кабинет отца, Генри заставал их вдвоём с Элеонорой. Молчание, которым неизменно сопровождалось его появление, неловкие попытки отца скрыть это и неловкая улыбка сразу же куда-то ускользавшей мисс Прентайс не оставляли у Генри никаких сомнений о предмете их беседы.
Сегодня утром Джоуслин был на охоте. Мисс Прентайс должна вернуться из церкви часам к трём, и перспектива оказаться за чаем один на один с кузиной казалась ему просто невозможной. Она отказалась взять машину и вернётся уставшая и измученная. Хотя сам Джоуслин учил её водить, она оставалась верна своей привычке обходиться без машины, — привычке, приводившей в ярость обоих мужчин из Пен Куко. Она ходила вечерами в церковь пешком, даже под проливным дождём, и после этого простужалась и страдала от сводивших с ума мигреней. Однако сегодня погода была хорошая, время от времени даже выглядывало солнце. Генри взял трость и вышел из дому.
Он пошёл по обсаженной деревьями дороге, пролегавшей мимо церкви. Может, понадобится какая-нибудь помощь в ратуше. Если Дина там, то она окружена помощниками, поэтому все будет нормально.
Но примерно на полпути к клубу, на изгибе дороги, он неожиданно прямо перед собой увидел Дину.
В первый момент они застыли на месте, с удивлением глядя друг на друга. Затем Генри произнёс:
— Я подумал, что смогу чем-нибудь помочь в ратуше.
— Сегодня мы все закончили в два часа.
— Куда ты идёшь?
— Просто прогуляться. Я не знала, что ты… Я думала, что ты…
— Я тоже не знал. Это непременно должно было случиться рано или поздно.
— Да, наверное.
— Ты бледная, — сказал Генри дрогнувшим голосом. — У тебя все в порядке?
— Да. Это просто усталость. Ты тоже бледнее обычного.
— Дина!
— Нет, нет. Не раньше чем завтра. Мы договорились.
И как под воздействием какой-то неведомой силы, они автоматически оказались в объятиях друг друга.
Когда мисс Прентайс, с высохшими слезами, но с неутихающей бурей внутри, вышла из-за поворота, она наткнулась на счастливую целующуюся пару.
* * *
— Я не понимаю, — говорила Селия Росс, — какое значение имеет то, что говорит пара скандальных, мерзких, старых церковных мышей.
— Очень большое, — отвечал доктор Темплетт, подбрасывая полено в камин. — Моя работа является одной из немногих, в которой личная жизнь влияет на профессиональную репутацию. Почему это так — одному Богу известно. А я не могу позволить себе потерять здесь практику, Селия. Мой брат сохранил большую часть того, что осталось после смерти отца. Я не хочу продавать Чиппингвуд, но я трачу все свои деньги, чтобы содержать его в порядке. Отвратительная ситуация, я знаю. При прочих равных условиях я не могу просить Фриду о разводе. Ведь она уже целый год лежит без движения. Паралич — штука неприятная, и.., она все ещё привязана ко мне.
— Мой дорогой, — нежно произнесла миссис Росс. Темплетт сидел к ней спиной. Она задумчиво смотрела на него. Возможно, она решала, подойти к нему или нет. Если так, то она приняла решение этого не делать и осталась сидеть в своём кресле с высокой спинкой.
— Только что, — пробормотал Темплетт, — старый господин Каин сказал что-то о моей машине, которую он видел возле твоего дома. Я взял это на заметку. Обо мне пошли разговоры, будь они прокляты! А с появлением этого нового парня в Пенмуре я не могу позволить себе идти на риск. И все из-за этих двух женщин. Никто ничего бы не подумал, если бы они не вцепились в меня своими когтями. В тот день, когда я перевязывал палец старой Прентайс, она спросила меня про Фриду и почти без передышки принялась говорить о тебе. О, Господи, хоть бы она подхватила гангрену! А теперь ещё это!
— Мне не надо было говорить тебе.
— Нет, ты правильно сделала, что сказала. Дай мне посмотреть.
Миссис Росс подошла к письменному столу и открыла один из ящиков. Она достала из него листок бумаги и протянула доктору. Он внимательно изучил несколько строк, написанных чёрными заглавными буквами:
“ВЫ ДОЛЖНЫ УЕХАТЬ ОТСЮДА. ПРЕДУПРЕЖДАЮ, ЧТО ЕСЛИ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕТЕ, ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ВЫ ЛЮБИТЕ, ПОСТРАДАЕТ”.
— Когда это пришло?
— Сегодня утром. На конверте был почтовый штемпель Чиппинга.
— Почему ты думаешь, что это её рук дело?
— А ты понюхай.
— О, Господи! Эвкалипт!
— Она вся им пропитана.
— Возможно, она носила записку в своей сумке.
— Да, наверное. Лучше сжечь это, Билли. Доктор Темплетт бросил бумажку на тлеющее полено, но затем выхватил её из пламени.
— Нет, — сказал он. — У меня дома есть записка от неё. Я сравню бумагу.
— Наверняка та бумага с гербовыми знаками.
— А эта записка на гладком листе. Может, она собирается завалить тебя подобными письмами. Но бумага хорошая.
— Она ещё не совсем выжила из ума.
— Это тяжёлый случай, дорогая. Она способна на все, что угодно. Во всяком случае, я посмотрю. Он положил записку в карман.
— По-моему, — сказала Селия Росс, — она зеленеет от зависти, потому что я завоевала симпатию священника и эсквайра.
— Я тоже.
— Дорогой, — сказала миссис Росс, — ты представить себе не можешь, как целомудренны наши отношения. Темплетт разразился громким хохотом.
Глава 8
КАТАСТРОФА
В субботу вечером, двадцать седьмого ноября, в десять минут восьмого, ратуша была пропитана запахами развешанных по стенам вечнозелёных растений и мокрых плащей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33