Старинов внимательно посмотрел на Педаченко. — Тогда говори, — согласился он. — Мне хотелось бы вернуться домой до рассвета.
Педаченко кивнул.
— То, что казалось нам удачным решением проблемы, когда Ельцин утонул в ванне с водкой, оказалось неосуществимым, — начал он. — Ты обратил внимание на ГУМ? — Педаченко махнул рукой на здание, протянувшееся вдоль площади.
На лице Старинова появилась язвительная улыбка.
— В последние месяцы у меня не было времени ходить за покупками.
— Да, но даже со столь высокого поста ты не можешь не видеть, что очереди в универмагах и продовольственных магазинах исчезли. Товары пылятся на полках.
Мнимое процветание, о котором когда-то трубил наш скончавшийся президент, исчезло в черной дыре. — Педаченко распростер руки. — Наша страна погружается в хаос. Международная программа продовольственной помощи буксует, организованная преступность продолжает расцветать, моральная деградация...
— Боже мой, Педаченко, да посмотри по сторонам! Здесь нет телевизионных камер. Прошу, избавь меня от нравоучений и сбереги ханжеские проповеди для другой аудитории. Я уже просил тебя перейти к делу.
На лице Педаченко застыла притворная улыбка. Старинову казалось, что перед ним картонная маска.
— Стране нужен один руководитель, а не три, — произнес Педаченко. Различные точки зрения членов тройки привели к тому, что наш народ потерял веру в свое правительство и блуждает в потемках. — Он смотрел на Старинова немигающим взглядом. — Я пришел, чтобы предложить тебе отказаться от власти.
Уступи ее мне ради спасения родины.
Старинов посмотрел на него.
— Жаль, я не могу сказать, что ты удивил меня, Аркадий, — ответил он. — Я ожидал именно этого.
— И каким будет твой ответ?
— Что за альтернативу ты можешь предложить? Третью Великую отечественную войну, о которой мне говорят? — Старинов засмеялся. — Иконы, фанфары, этническое превосходство и прочее мракобесие? Это напоминает мне сборища в Нюрнберге.
Улыбка соскользнула с лица Педаченко.
— Прошу тебя более тщательно выбирать слова, — предостерег он.
Старинов изобразил притворное удивление.
— Неужели ты обиделся? Как это похоже на Милошевича!
— Которого ты обнимал.
— Только из политической необходимости, точно так же, как поступаю и сейчас, — заметил Старинов. — Какими чувствительными становятся люди вроде тебя, когда мы сравниваем их с нацистами. Почему, Педаченко? Ты боишься увидеть в зеркале демона?
— Я боюсь утраты нашей национальной чести и достоинства. Боюсь унижения, которое испытывает наш народ, когда ты обращаешься за подачками к Соединенным Штатам. Боюсь, что Россию продадут ее врагам. «Заграница нам поможет» — это та позиция, которую ты занимаешь при решении всех проблем, возникающих перед нашей страной.
Порыв ветра поднял воротник пальто, и Старинов почувствовал ледяные пальцы мороза, он едва удержался от дрожи.
— Послушай меня, — тихо произнес он. — Да, мир не такой, как нам хотелось бы — тебе и мне, — но мы живем во время, когда ни одна из стран не может стать неприступной крепостью. — Он сделал паузу. — Ты знаешь об американской станции спутниковой связи в Калининграде? Той, что строит Роджер Гордиан? После ввода этой станции в строй станет возможным установить телефонную будку на вершине Эвереста и говорить оттуда с людьми, находящимися на расстоянии в десятки тысяч километров. Безо всяких проводов, получая энергию только от солнечных батарей.
Подумай об этом, Аркадий. Разве это не чудо, не фантастическое достижение человеческого гения? Ты не можешь не понимать, что в будущем нации будут стремиться к единению, а не к одинокой независимости.
— А если твое чудо означает, что горные пространства огласятся эхом американских песен?
— Тогда мы будем молиться о том, что достигнутое нами стоит того, что мы потеряли, — ответил Старинов. Он помолчал, затем пожал плечами. — Короче говоря, Аркадий, я отвергаю твое предложение. Мы не можем отступить в славное прошлое.
Педаченко молча смотрел на него, глаза его походили на осколки льда.
— Тебе не удастся одержать верх, — проговорил он наконец. — Народные массы не будут молча ждать, наблюдая за хаосом, в который погружается наша страна.
Они сплотятся за мной.
— Ты говоришь так уверенно, будто обладаешь даром предвидения вроде Святого Василия.
Педаченко продолжал неподвижно стоять, глядя на Старинова холодными голубыми глазами, затем расправил плечи, повернулся и пошел по брусчатке площади к своим охранникам.
Старинов смотрел ему вслед, пока он не скрылся в темноте, потом направился в противоположную сторону.
Глава 33
Вашингтон, округ Колумбия, 28 января 2000 года
Купол Капитолия сверкал в свете прожекторов. Над северным входом горел красный свет. В зале прозвенел продолжительный звонок. Лидеры большинства и меньшинства церемонно поздоровались друг с другом и разошлись по своим местам в переднем ряду по обе стороны прохода. Советник по парламентскому протоколу, клерки и секретари сели, председательствующий взял в руку молоток, зажглись огоньки на телевизионных камерах Си-эн-эн, ведущих передачу из Капитолия, и открылось дневное заседание августейшего законодательного собрания.
Роджер Гордиан, сидевший на галерее, наблюдал за тем, как первый оратор, сенатор Боб Делакруа из штата Луизиана, в накрахмаленной белой сорочке и темном костюме, полный достоинства, направляется к трибуне. За ним следовали два вышколенных молодых помощника, которые несли чучело черного медведя.
Чучело было шести футов ростом, его облачили в красное шелковое борцовское трико с серпом и молотом на груди — гербом давно исчезнувшего Советского Союза.
— Друзья и коллеги, сегодня я собираюсь познакомить вас с Борисом — Боевым Медведем! — прогремел в зале гулкий бас Делакруа. — Между прочим, причина, по которой он вытащил из сундука свое прежнее борцовское трико, заключается в том, что оно подходит ему намного лучше нового!
С той стороны зала, где сидели его сторонники, донеслись смешки и аплодисменты. Сенаторы, сидевшие на другой стороне, смущенно смотрели перед собой и терпеливо вздыхали.
— Хотя Борис походит на воспитанного медведя, это не должно вводить вас в заблуждение. Сколько бы ни ел Борис, он всегда голоден. Это потому, что с каждым днем он становится все больше и сильнее и, можете не сомневаться, готов откусить руку, протягивающую ему пищу!
Гордиан с трудом подавил вздох, полный отвращения.
Дамы и господа, подумал он, добро пожаловать на главный аттракцион нашего цирка.
— А теперь я расскажу вам маленькую историю о Борисе. Она совсем не такая уж приятная, и я не советую слушать ее тем, у кого слабые нервы. Но из нее можно вынести полезный урок, — продолжал Делакруа. — Когда-то, давным-давно, у Бориса был такой аппетит, что ему казалось, будто он может проглотить весь мир.
Ничто не могло утолить его аппетита. Он ел, и ел, и ел до тех пор, пока не стал таким жирным, что рухнул под собственным весом. Тут на помощь пришел добрый дядя Сэм, прописал ему диету в соответствии с законами свободного рынка, научил хорошим манерам цивилизованного мира и попытался убедить его отказаться от обжорства.
Со стороны зала, где сидело чуть больше половины сенаторов, снова донеслись смешки. Остальные выглядели смущенными.
— Так вот, ребята, в течение нескольких лет создавалось впечатление, что диета приносит свои плоды, и Борис даже сумел натянуть на себя новое борцовское трико, на котором красовались те же цвета — красный, белый и синий, что и на одежде дяди Сэма. Разумеется, расположены эти полосы были по-другому, потому что Борис не хотел, чтобы его обвинили в подражательстве! — Голос Делакруа разносился по всему залу до самого сводчатого потолка.
Это внезапно напомнило Гордиану роль Берта Ланкастера в фильме «Заклинатель дождя». Или это был какой-то другой фильм, где Ланкастер играл проповедника. Самым поразительным было то, что слова проповедника звучали очень убедительно. Хотя он читал проповедь перед своими последователями и теми, кто уже были готовы поверить ему, аудитория принимала его с очевидным восторгом.
— Однако затем к Борису вернулись старые дурные привычки, — продолжал греметь голос Делакруа. — Он снова проголодался. Только на этот раз Борис привык к подачкам из рук доброго дяди Сэма, вроде тех гризли в Йосемитском национальном парке, которые подходят в поисках пищи прямо к вашей палатке. И тогда дядя Сэм, щедрая и добрая душа — слишком щедрая, по моему мнению, — не смог отказать ему. Видите ли, дядя Сэм убедил себя, что если он будет прикармливать Бориса и держать его рядом, позволит ему смотреть через откинутые полы своей палатки на то, чем он занимается и как поступает, Борис научится самостоятельно ходить на задних лапах. Хотите верьте, хотите нет, но дядя Сэм давал ему сотни тысяч тонн пищи и десятки миллионов долларов. Десятки миллионов! Вы слышите меня? Десятки миллионов долларов только ради того, чтобы Борис никуда не уходил и оставался рядом! И знаете, что случилось потом? Можете догадаться? Борис набросился на него! Борис пробрался в палатку и сделал что-то настолько ужасное, настолько немыслимое, что я не решаюсь рассказать вам об этом. Но это мой долг, видите ли, это мой долг, и я обязан рассказать все, потому что среди вас есть люди, которые все еще не поняли, что из эмблемы серпа и молота можно удалить медведя, но нельзя отнять у медведя серпа и молота!
В зале воцарилась напряженная тишина. К этому времени все сенаторы прочли доклад спецслужб, в котором говорилось о связи Башкирова с кровавым преступлением на Таймс-сквер, или по крайней мере слышали о нем, и теперь знали, к чему Делакруа ведет свой спектакль.
Гордиан заметил, что даже он подался вперед, захваченный представлением.
Сначала он предполагал, что Делакруа закончит спектакль, добравшись до взрывов в Нью-Йорке, и, может быть, откажется от театральности, но теперь стало ясно, что сенатор собирается играть до конца. Он вел свою родословную от предков со смешанной кровью и был прирожденным актером.
— ... прокрался ночью в палатку дяди Сэма, когда тот утратил бдительность.
Дядя Сэм в это время праздновал наступление нового счастливого века и посвятил ночь молитвам о мире, счастье и процветании всего человечества, вот тут-то Борис и вонзил зубы глубоко в его плоть, — ораторствовал Делакруа. — Вцепился в него, рвал когтями и зубами, нанес ему такие страшные раны, что боль от них не забудется никогда. Никогда! Но знаете, что последовало дальше? Сожмите руки в кулаки, друзья, не теряйте самообладания, потому что я собираюсь посвятить вас в нечто совершенно невероятное. — Делакруа вышел из-за трибуны, театрально наклонился вперед и обвел взглядом всех, кто сидели в зале. — Вы слушаете меня?
Приготовились? Так вот что произошло дальше: медведь набрался наглости, вернулся к палатке на следующий день, делая вид, что ничего не произошло, и снова начал выпрашивать пищу! И нашлись люди, глупые и обманутые — я не стану называть их имена, но все мы знаем, кто они, — которые хотят, чтобы дядя Сэм закрыл глаза на случившееся и принялся снова кормить Бориса!
Делакруа повернулся, подошел к чучелу медведя и схватил его за плечи.
— Так вот, я не допущу этого. А сейчас решайте, каждый из вас, на чью сторону становиться, кого поддерживать, потому что я собираюсь бороться с Борисом. Теперь я нападу на него. Я покажу ему, что те дни, когда дядя Сэм кормил его, остались позади, и пусть он навсегда отправляется в свое логово и получше спрячется там!
Гордиану казалось, что он готов ко всему, к любой выходке сенатора, но дальше произошло то, что заставило его широко открыть глаза от изумления.
— Давай, Борис, попытайся напасть на меня. попробуй победить, если сможешь.
С этими словами Делакруа набросился на чучело медведя. Полы его пиджака развевались позади, галстук съехал на спину, а сенатор повалил чучело, обхватив его руками, и начал кататься с ним по полу на глазах собравшихся законодателей, потрясенных зрителей на галереях и перед телевизионными камерами. Наконец он прижал чучело к полу и торжествующе поднял голову.
— Все кончено, Борис! — закричал он. — Все кончено!
Глядя с галереи на восторженные лица сенаторов, Гордиан подумал о том, какое влияние окажет шутовская выходка Делакруа на общественное мнение, как только попадет в вечерние новости, и тут он вдруг понял, что сенатор вполне может оказаться прав и отношениям с Россией грозит крах.
Глава 34
Нью-Йорк, 29 января 2000 года
Давай, Борис, попытайся напасть на меня, попробуй победить, если сможешь!
Прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как Гордиан был свидетелем фиглярства Делакруа в здании Капитолия, но сцена все еще не шла у него из головы. Отчасти оттого, что она, как и ожидал Гордиан, обладала именно той сенсационной притягательностью, на которую всегда клевали средства массовой информации. Каждая телевизионная компания подала в своих передачах выступление Делакруа как главную новость. Си-эн-эн поступила точно так же и сделала его темой дискуссии в программах «Внутри политики», «Перекрестный огонь» и «Шоу Ларри Кинга», равно как включила в обзор последних новостей о ходе расследования террористического акта на Таймс-сквер. А этим утром газеты «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк тайме» посвятили ему передовые статьи.
Гордиан был вынужден отдать должное Делакруа, который дважды переизбирался мэром Нового Орлеана, до того как выдвинул свою кандидатуру в Сенат Соединенных Штатов и победил на выборах, — он привез с собой в Вашингтон блеск и шик карнавала Марди-Граи умело пользовался им в сочетании с инстинктивным пониманием различных течений в общественном мнении, превратив все это в уникальное и, возможно, неповторимое качество политического деятеля.
Сейчас Гордиан старался поудобнее устроиться в кресле рейсового авиалайнера, которое, даже в первом классе, намного уступало креслу в его кабинете, и пытался перестать думать о возможных последствиях вчерашнего заседания Конгресса. Однако он никак не мог забыть о предстоящих трудностях.
Как звучит строчка в том стихотворении? «Все разваливается, в центре — дыра»?
Гордиан подумал о вчерашнем разговоре с Эпши перед его вылетом в Вашингтон. На протяжении последнего месяца она жила в их квартире в Сан-Франциско и хотела принять меры, чтобы спасти их семейную жизнь от краха. До того момента, когда Эшли покинула его в канун Нового года, он не подозревал о такой угрозе.
Небольшой косметический ремонт — может быть, но не больше. И вот она улетела.
Теперь он стоял перед необходимостью делиться самыми интимными подробностями их семейной жизни с каким-то человеком, в профессию которого не верил. Или открывать душу и сердце перед каким-то незнакомцем.
Все это казалось Гордиану болезненной и напрасной тратой времени. Они были женаты почти двадцать лет, вырастили чудесную дочь. Если они сами, без посторонней помощи не в состоянии разобраться в своей жизни, как сможет сделать это за них кто-то другой? Он вспомнил бесчисленные сеансы психотерапии после освобождения из плена, входившие в программу возвращения к жизни. Может быть, кое-кому она и принесла пользу, Гордиан даже не сомневался в этом, но для него оказалась совершенно бесполезной. Пользы — никакой. Ноль. Точка.
И все-таки ему нужно принять решение, причем обязательно правильное, потому что ошибочное приведет к тому, что Эшли оставит его Навсегда.
Голос стюардессы нарушил ход его мыслей. — До взлета осталось десять минут. Проверьте, успели ли вы уложить свой ручной багаж в отделение над головой или под кресло впереди себя.
— Где же Нимец, черт побери? — снова подумал он. После того, как Пит поздно вечером позвонил ему в номер гостиницы, Гордиан сменил билет на рейс Вашингтон-Сан-Франциско, пожелав взамен лететь из Нью-Йорка. Ему нашли место на рейс из аэропорта Кеннеди, поэтому пришлось вылететь рано утром в Нью-Йорк. Тем же рейсом летел Нимец. или должен был, по крайней мере. Пит сказал, что у него есть нечто весьма важное и он может передать это только из рук в руки. И как можно скорее. Что-то не припоминаю, чтобы Нимец говорил по телефону такими загадочными фразами, подумал Гордиан. Или ему просто кажется, потому что никогда раньше он не чувствовал себя таким расстроенным и нетерпеливым? Он знал, что Питу удалось добиться крупных успехов в Нью-Йорке, и не мог не...
Коричневый конверт из плотной бумаги упал ему на колени, что снова нарушило ход его мыслей. Гордиан поднял голову и увидел стоящего в проходе Нимеца.
— Извини, что я опоздал, — сказал он. — По пути в аэропорт одни пробки.
— Я был уверен, что ты успеешь, — ответил Гордиан с невозмутимым лицом и поднял конверт. — Это то, что ты хотел передать мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33