– спросил один из бортинженеров.
Глядя прямо перед собой, Редер покачал головой.
– Лишь легкая аномалия на одном из диагностических экранов и сверхъестественно острое чутье лейтенанта Роббинс, сэр.
Вице-адмирал Андерсон удивленно приподняла брови.
– Сейчас вы превозносите чутье лейтенанта, коммандер Редер, и тем не менее в тот день вы отменили ее решение.
– И сейчас я мучительно сознаю, как я тогда ошибался, – сказал Редер. – Я читал в личном деле лейтенанта Роббинс, какой сверхъестественно чуткой она может быть в ликвидировании подобных проблем. Но боюсь, тогда мне это показалось преувеличением.
Не было нужды спрашивать, раздражала ли его эта ошибка; всем присутствующим было очевидно, что раздражала.
День вышел долгий и трудный, и члены комиссии всех их подробно допросили. Вопросы были умными, глубокими и, к великому облегчению Редера, совершенно, как ему показалось, беспристрастными.
Однако, как обещала вице-адмирал Андерсон, они работали не только тщательно, но и оперативно. К 14.00 допросить осталось только Джона Ларкина.
«Хотя я не очень понимаю, – подумал Питер, – зачем они хотят еще и квартирмейстера допросить. К программам он никакого отношения не имеет. Он только запечатанную упаковку вручает, а ведь почти определенно неполадка здесь именно программная».
У членов комиссии тоже особых вопросов к Ларкину не нашлось. Формальности ради они все-таки о чем-то его спросили, после чего подробно узнали о том, какие идеальные детали выходили из его рук, становясь совершенно непригодными в руках лейтенанта Роббинс, и как он об этой аномалии не раз в письменном виде докладывал.
– Спасибо, квартирмейстер, – наконец сказала вице-адмирал. – Можете сесть на место.
– Вице-адмирал, – произнес Ларкин, и лицо его тут же стало образчиком беспокойства, – я бы хотел сделать заявление для протокола.
Брови Андерсон удивленно приподнялись, однако она кивнула.
– Я сожалею о том, что мне приходится это говорить, – продолжил Ларкин, – но чувствую, что долг повелевает мне воспользоваться этой возможностью высказаться. – Тут он сделал паузу и, не отрывая глаз от пола, немного пожевал нижнюю губу. – После приблизительно двух месяцев работы с лейтенантом Роббинс я пришел к глубокому убеждению, что она является весьма нестабильной и опасной личностью. Она способна таить обиду на самые невинные замечания, она угрюма и мстительна, она способна жестоко оскорбить человека только за то, что его мнение не совпадает с ее мнением. И я определенно считаю, что она способна соответствующим образом оснастить чей-то «спид», чтобы преподать кому-то жестокий урок.
Тут Ларкин бросил быстрый взгляд на Редера, а затем покраснел и отвернулся.
– Таким образом, я призываю уважаемую комиссию отдать второго лейтенанта Синтию Роббинс под трибунал. Я допускаю, что эта молодая женщина остро нуждается в психологическом консультировании, а потому достойна сочувствия. Тем не менее ее поведение в целом указывает на то, что она потенциально опасна и способна на все. Я глубоко убежден в том, что ради безопасности всей команды «Непобедимого» она должна быть как можно скорее отстранена от исполнения своих обязанностей.
Андерсон вопросительно на него глянула, затем кивнула.
– Благодарю вас, квартирмейстер, за высказанное мнение. Уверяю вас, оно будет удостоено такого внимания, какого заслуживает.
Редер встал.
– Вице-адмирал, – сказал он, – могу я также сделать заявление для протокола?
Андерсон слегка поморщилась, будто чего-то кислого попробовала.
– Безусловно, коммандер, – ровным голосом ответила она. – Продолжайте.
– Я совсем недолго проработал с Синтией Роббинс, сэр. Но за это время я нашел ее необычайно компетентным бортинженером, страстно преданным своему делу. Откровенно говоря, сэр, я считаю, что если бы лейтенант Роббинс захотела на кого-то напасть, она при этом постаралась бы не причинить ни малейшего вреда «спиду».
Брови вице-адмирала опять немного приподнялись, а глаза стали еще более заинтересованными.
– Благодарю вас, коммандер. Мы, безусловно, примем во внимание и ваше заявление. – Тут она взглянула влево-вправо на своих коллег по комиссии. Когда каждый из них кивнул, она объявила: – Поскольку все свидетели выслушаны, комиссия удаляется на совещание. Мы встретимся в этом зале завтра в тот же самый час. – С этими словами он стукнула по столу молотком и встала, а все остальные встали лишь на секунду позже нее. Затем члены комиссии вышли, и судебный пристав закрыл за ними дверь.
Редер повернулся к Роббинс, желая ее ободрить, и был поражен, увидев на лице девушки взрывоопасную смесь гнева и изумления.
– Спасибо вам, сэр, за поддержку, – сказала Синтия. – Без нее меня бы, наверное, душевнобольной признали.
– Идемте, Роббинс, – сказал Бут, беря ее за руку. – Вам лучше пойти со мной.
Редер открыл было рот, но тут же его закрыл. «В ее словах есть смысл, – сказал он себе. – Но черт побери, меня тут совершенно врасплох застигли. Никогда бы не ожидал, что веселый, милейший квартирмейстер будет способен на такой резкий выпад. Впрочем, если это его глубокое убеждение…» Нет, все равно это ему категорически не понравилось. Редер огляделся, но Ларкин уже ушел.
– Неприятный сюрприз, не правда ли, сэр? – спросил ар-Рашид. На лице его словно бы застыла маска, под которой скрывался гнев. – Он так мало с лейтенантом общался, что мне просто интересно, когда у него такое резкое мнение успело сформироваться.
– Мне тоже, – отозвался Редер. «И раз уж на то пошло, – подумал он, – мне также интересно, что он так поздно вечером перед учениями делал на главной палубе».
– Питер!
Колебания Редера были скорее моральными, нежели физическими. Он не остановился, продолжая проталкиваться сквозь толпу матросов Торгового Флота, на лицах у которых ясно читалось, что это их первое увольнение после какого-то очень крутого рейса. Один из них пытался удерживать на бритой голове бокал пива, одновременно жонглируя тем, что сильно смахивало на яйца…
– Точно, яйца, – пробормотал Питер, когда одно из них с хлюпаньем разбилось о пол коридора рядом с его ногой.
– Эй, Редер, погодите!
Рука ухватила Питера за локоть; он замер и опустил на нее глаза. Его невозмутимое лицо лишь слегка помрачнело.
– Эй, приятель, зачем вы так? Позвольте, я все объясню. Ладно? – Серьезное лицо Ларкина выглядело еще невинней обычного.
Редер сжал губы и просто взглянул в голубые глаза квартирмейстера, сам не зная, что он там выискивает.
– Вы хотите мне что-то сказать? – ровным голосом осведомился он.
– Послушайте, – ломая руки, начал Ларкин, – я не мог вас предупредить, потому что сам не знал, что собираюсь это сделать.
– Очень проницательно с вашей стороны, Джон, – задумчиво склонив голову набок, отозвался Питер. – Вы сразу попали пальцем в одну из причин, почему меня от вас так воротит.
– Просто вы не так долго с ней работали, – вставил в свою защиту Ларкин. – Вы думаете, когда детали ко мне дефектными возвращаются, я просто их в коробку собираю и на полку кладу? Знаете, у меня тоже бюджет имеется. Я подошел к Окакуре и спросил: «Что нам с этим поделать?» А он предложил, чтобы мы с его заместителем посмотрели, что нам удастся выяснить. Я пытался что-то делать, приятель, действительно пытался! Я совещания организовывал, я дважды весь свой персонал проверил, я всех своих людей допросил. – Теперь Ларкин уже выглядел воинственно и даже немного дулся. – А знаете, что она делала? Она или опаздывала, или вообще совещания пропускала, продолжала все от меня скрывать, жаловалась, что я ее преследую, и все в таком духе. Черт возьми, Окакура как-то на меня напустился, на меня, как будто мы с ним оба не офицеры, а все из-за какой-то ее дурацкой жалобы по поводу моей агрессивности. Моей агрессивности, Редер! Она четыре совещания пропустила! Ни объяснений, ни извинений, ничего. Я из кожи лез, а она со мной как с каким-то ничтожеством обращалась. А у вас на моем месте в конце концов терпение бы не лопнуло? – Он встал перед Питером, уперев руки в бока и тяжело дыша. – И никто, кроме меня, этого делать явно не собирался. Это было нелегко, и я вовсе этим не горжусь, но это было необходимо!
Редер переложил свой портфель из одной руки в другую.
– Так это извинения или как? – спросил он.
– Это не извинения за то, что я сказал то, что должен был сказать, – спокойно произнес Ларкин, глядя Питеру прямо в глаза. – Но это извинения за то, что я не смог по-честному вас предупредить. – После некоторых колебаний он протянул ему руку.
Питер посмотрел на нее, немного поразмыслил, затем пожал. «Черт с ним, – подумал он. – Конечно, я им недоволен, но если это его честное мнение, основанное на прошлом опыте, который мне не случилось с ним разделить, тогда мне будет не слишком комфортно зло на него таить. В конце концов, честный квартирмейстер – птица просто редчайшая. Пожалуй, такую породу следует всячески хранить и оберегать».
Ларкин заулыбался как ребенок, которому на день рождения подарили сверкающий велосипед.
– Я тут пришел свой голос к вашему прибавить, – сказал он, указывая на коридор, ведущий к Базовому складу. – Я также собираюсь рапорт по нашей проблеме с неисправными запчастями передать.
– Отлично! – от души порадовался Редер. «Только никаких неожиданных разоблачений на предмет моей натуры, ага? – мысленно добавил он. – Этого я уже не прощу». Его самого на Базовом складе, скорее всего, ожидал предельно холодный прием. Складские работники обычно не слишком прикипали сердцами к тем, кого вот-вот могли под трибунал отдать. «Если у них вообще сердца имеются», – подумал Питер. – Ради всего святого, попробуйте их за вымя пощупать, – сказал он Ларкину. – У меня такое впечатление, что меня там совершенно не любят.
– Это потому, что вы тайного рукопожатия не знаете, – с ухмылкой объяснил квартирмейстер. – Я вас потом научу.
«Ну вот, хоть этот камень с души долой, – подумал Питер, шагая дальше. – Только сомневаюсь, что лейтенант Роббинс тоже этому порадуется».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Редер с поникшей головой вошел в ресторан Паттона. Он не заметил ни латунных горшков с неярко светящимися цветами, что сползали вниз точно живой огонь, ни фальшивого дерева и штукатурки, придававших этому заведению облик «старой доброй пивной». Так и не подняв головы, Питер просто доплелся до метрдотеля. Ресторан был полон, так что он оставил метрдотелю свою карточку и прошел в менее людный, роскошно-архаический бар. Там в глазах рябило от форменной одежды, и облаченные в нее люди в основном обменивались чем-то радостным и откровенно оптимистическим. Содружество выиграет войну – в этом мало кто сомневался, – а продвижения по службе станут тем временем более частыми и резкими.
Питер с тяжким вздохом устроился на табурете. «Терпеть не могу похорон, – подумал он, подзывая к себе бармена. – Даже когда кого-то знакомого хоронят. А уж когда незнакомого…» Чужое горе ощущалось острее, когда у тебя не было собственного, чтобы на него отвлечься. Питер всегда чувствовал себя таким беспомощным и пристыженным перед болью осиротевших незнакомцев.
«И ведь нет ни одной банальности, – подумал он, – которой ты можешь хоть как-то утешить родных абсолютно здоровой молодой женщины, которая погибла вот так, без всякой на то причины».
– Ich hatt ein kamerad, – пробормотал Питер себе под нос. Старинная армейская поговорка, много старше космических полетов: «Был у меня товарищ».
Ты скверно себя чувствовал, когда это случалось с кем-то из твоих приятелей, но уж такая у них была работа. В этом была своя логика, разумное зерно.
Редер даже не мог сказать: «Ну что ж, она не страдала» – или, того хуже: «Не волнуйтесь, она так ничего и не успела понять». Тут вышла даже не потеря в бою, а глупый несчастный случай… или подлое убийство.
Дочка Лонго вложила маленькую ладошку в его ладонь и с вызовом сказала:
– Я хочу стать пилотом. Как мама.
– Элли! – тут же предостерег ее отец. Затем он взглянул на Редера, и глаза его были мертвыми от усталости и боли утраты. – Мы ее в этом не поощряем, – твердо сказал он.
«Еще бы, – подумал Питер. – Очень даже понимаю». Затем он перевел взгляд обратно и понял, что смотрит прямо в серьезные и решительные глаза Элли. «Но только если бы вы пытались солнечный луч в консервной банке хранить, – тут же решил он, вам бы и то больше удачи светило». Ибо если была на свете девочка, обреченная реализовать свою детскую мечту, то этой девочкой была Элли Лонго.
Затем вдовец, поняв, судя по всему, кто перед ним стоит, умышленно проигнорировал протянутую руку Редера и вместо этого обменялся рукопожатием с кем-то за спиной у коммандера.
Редер медлил ровно столько, чтобы вся эскадрилья успела облить его холодным презрением. Затем он ушел. «Ладно, – подумал он. – Это я тоже очень даже понимаю». Но радости от всего этого он, мягко говоря, не испытывал. Более того, это уже начинало его злить.
«Черт возьми, – думал Питер, – я знаю, что я невиновен. Я чертовски уверен, что Роббинс тоже невиновна и что ар-Рашид чист как стеклышко. Что оставляет мне весьма широкое поле выбора». К примеру, не было ли все это, как уже предположила Синтия, «жизнью втроем» или какой-то более простой формой вражды между Гивенсом и Шелдоном?
Тут Питер с отвращением поморщился. «Проклятье, – подумал он, – от таких мыслей все мозги грязными кажутся. Гивенс, конечно, фрукт еще тот, но на холодного убийцу он никак не тянет. Шелдон тем более. А марать репутацию Лонго вообще дело последнее. Пусть даже это только у меня в голове происходит. Итак, отбросим этих троих, и тогда останется… Ларкин. Ларкин?»
Редер сел прямее. «Точно, – подумал он. – Его имя нигде не фигурировало. Он все время был где-то с краю, ничего такого вроде бы не делая, но тем не менее постоянно присутствуя. К примеру, на полетной палубе в полночь…» Питер немного поигрался с этой идеей, находя в ней определенные перспективы. «Надо бы мне в связи с квартирмейстером небольшое расследование провести, – подумал он. – Вообще-то Джон мне нравится, но… Откровенно говоря, он единственный, кого мне подробно изучить осталось. А значит, с него вполне можно начать…»
– Боже мой! – сказала какая-то женщина бармену, садясь на табурет. – А здесь сегодня людно.
– Да, сегодня много работы, – отозвался бармен, протирая перед ней стойку в ожидании заказа. – Только что два штурмовых транспорта прибыли. – Вокруг действительно была масса народу в зеленой десантной униформе.
– Джин-тоник с лимоном, – сказала женщина. – Вообще-то я голодна. Надеюсь, долго ждать не придется.
Редер окинул ее взглядом. Высокая, стройная, с тонким интеллигентным лицом и кудрявыми рыжеватыми волосами, коротко подстриженными. «Где-то я ее видел, – подумал он. – Должно быть, на „Непобедимом“. База „Онтарио“ родной для нее не кажется». А на авианосце, с другой стороны, шесть тысяч с лишним человек находилось.
«Да, похоже на то», – подумал Питер, слегка недовольный собой, после чего впервые взглянул на ее знаки различия. Женщина оказалась капитан-лейтенантом, пилотом, и имела нашивку разведки. «Скорее всего, она нашими „психами“ командует», – решил он. Название разведывательного подразделения ПСИХИ расшифровывалось как Проникновение, Слежение, Исследование и Хранение Информации. Более неподходящую аббревиатуру даже при желании придумать было сложно. И тем не менее всем очень нравилось их так называть. Возможно, потому, что пилоты «психов» на самом деле никакими психами не были. Напротив, они были исключительно выдержанными людьми, рядом с которыми пилоты «спидов» просто маньяками казались. И с их машинами тоже было куда меньше проблем. Прежде всего потому, что пилоты «психов» сами же их обычно и ремонтировали.
– Я уже довольно давно метрдотелю свою карточку оставил, – сказал Редер женщине. – Так что очень скоро столик получу. Если вы не против, присоединяйтесь.
Капитан-лейтенант обратила на него серьезные карие глаза и удивленно приподняла брови.
– Мои родители всегда меня насчет приглашений от незнакомцев серьезно предупреждали, – сухо отозвалась она.
Питер рассмеялся.
– Я вовсе не предлагаю вас угостить, – сказал он, – я лишь предлагаю разделить столик. Мне неприятно будет думать, как вы тут голодаете, пока я буду себе живот набивать. Особенно когда решение… – Тут он развел руками.
– Разделить столик, – подсказала она.
– Разделить столик, – согласился Питер, – такое простое и очевидное. – Обратив на нее свои синие глаза, он улыбнулся.
Капитан-лейтенант какое-то время просто на него смотрела, а затем вдруг тоже улыбнулась.
«Улыбка у нее просто убийственная», – подумал Редер, совершенно очарованный.
– А что, этот взгляд потерявшегося ребенка обычно работает? – поинтересовалась она.
Редер вздрогнул и почти почувствовал, как щеки его заливаются краской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39