Простые люди, живущие по краю большого леса, говорили о феях и вампирах, чтобы описать эльфов, что, по сути, вполне соответствовало их истинной природе.В своем абсурдном познании пространства люди готовы были завоевать весь мир, в то время как у них под ногами расстилались необозримые равнины. Но редко кто из них пытался покорить Элиандский лес, а те, кто сунулся туда однажды, не возвращались, чтобы похвастаться. Именно там, в самом сердце бескрайней растительной крепости, находилась священная роща эльфов, роща из семи деревьев, посаженных самой Богиней. Предки верили, что эти деревья объединяют три уровня мироздания, связывая своими корнями Митгаард – Срединную Землю – с подземным миром, черпая живительный сок во мраке и грязи, чтобы подняться над мертвым прахом и соединить этот нижний мир с миром небес, к которому устремлялись их вершины. Эти семь деревьев носили имена дуир, кверт, бетх, сайле, коль, тинне, фирн – то есть дуб, яблоня, береза, ива, орешник, остролист и ольха, и образовывали круг, в котором и до сих пор был спрятан талисман эльфов – Чаша Дагды, Грааль познания, душа мира. Именно там родилась Ллиэн, там же она приняла посвящение, очень давно, от старца Гвидиона.Сам Мирддин, несмотря на то, что являлся друидом Друид: в переводе «получающий знания от деревьев»
– так эльфы называли своих жрецов, – не знал многого из магии Высоких эльфов, и сейчас мог только созерцать, охваченный любовью и трепетом, изящный силуэт королевы, гладкий и светлый, словно вырезанный из бука, и в самом деле похожий на дерево, с поднятыми руками и черными развевающимися от ветра волосами, пряди которых переплетались вокруг нее, как ветви. Легкий бриз раннего утра не ослабевал, а небо с каждой минутой все сильнее затягивалось тяжелыми черными тучами, словно в ответ на безмолвную молитву королевы. Вскоре порывы ветра пригнули к земле траву вокруг него, его длинный темно-синий плащ начал хлопать, как знамя, воды озера пришли в движение и стали ударять о берега. Ллиэн так и стояла среди этого шквала, откинув голову назад, и казалось, что она притягивает к себе дикое неистовство восточного ветра, того самого ветра, что прилетел издалека, из-за озера и леса, из-за равнин, вспаханных людьми. Мирддин, лежа на земле, застигнутый внезапно хлынувшими струями дождя, различил смутное послание, растворенное в дыхании бури, но его человеческая половина дрожала от холода и дурного предчувствия, затемняющего его суждение. Ослепший, оглохший, раздавленный этим абсурдным смятением, возникшим из ничего, он не мог понять слов, слышащихся в вое яростных природных стихий. Однако из самой глубины его животного страха вопреки его воле выплыл какой-то образ.Моргана… Маленькая девочка была одна в этой буре. Он взглянул на королеву, величественную в своем равнодушии к царящему вокруг хаосу. Ее бедра, живот и грудь блестели от водяных брызг. Лишь волосы разметались ветром и словно жили своей собственной жизнью, но она сама стояла не шелохнувшись. Как могла она стоять на этой скале, бичуемой ливнем и озерными волнами? Дикие порывы ветра разбивались о ее тело, не пошатнув ее, в то время как сам он вцепился руками и ногами в траву, чтобы его не смело. И снова, среди рева бури, он различил голос ветра, а вместе с ним высокий и чистый голос королевы, уносившийся вдаль.– Маэгенхеард винд, оферсеальд скур, феотан эалъ рэте хэардингас! Фаэгер треов гедреосан фор эгле леод! Лаэтан анмод нит лео – фиан! Хаэль хлисстан! Это был древний язык рун, магия четырех стихий… Проклятие, из которого он понял лишь несколько слов: оферсеальд скур – ледяная буря, эгле леод – ненавидимый народ… Ллиэн давала бой, но Мирддин не мог понять, был ли ураган ее оружием или врагом, и он чувствовал себя еще более растерянным. Новый порыв ветра заставил его искать убежища, однако краем глаза он заметил ее жест: на секунду ему показалось, что королева увидела его и что-то ему сказала.Рианнон… Не это ли имя она только что произнесла?– Я и сам уже подумал о ней! – глупо заорал он, хотя в этом вое ветра едва слышал свой собственный голос.Королева, конечно, не ответила. Да это и не важно… Он мог помочь ей только одним: найти маленькую девочку, которую он называл Моргана, маленькую эльфийку, которой она дала имя Рианнон – единственное существо, которое они оба любили под разными именами, – и уберечь ее от непогоды.Он рывком вскочил на ноги и, качаясь от бури, подгоняемый в спину порывами ветра и залпами ливня, побежал со всех ног. И вдруг предательский ком в горле перехватил дыхание, и невольные слезы смешались с каплями дождя на его щеках. Невыносимая мысль о том, что он может потерять Моргану, отравила его, словно ядом, и он помчался, подхваченный этой мыслью, через силу борясь с разъяренной стихией. С каждым своим появлением на священном острове он замечал, как она подрастает, становится все более похожей на ту, кого он так ждал. По человеческим меркам ей было всего четыре года, но на острове Фей время текло по-другому, и даже Утер, ее собственный отец, дал бы ей лет на пять больше. Как и сам Мирддин, на вид она казалась по-эльфийски хрупкой, но с неожиданной внутренней силой, которую можно было заметить лишь в ее взгляде. И если она была до такой степени на него похожа, то должна была очень бояться бури…Сначала он не видел ее. Яблоневый сад, служивший ей убежищем, казался пустым, как будто всех эльфиек унесло ветром. Он кричал, звал ее, но шелест полощущейся от ветра листвы заглушал его крики, и Моргана не отзывалась. В какой-то момент он подумал было отказаться от поисков и бежать за помощью к королеве, как вдруг заметил ее.Увиденное подкосило его больше, чем ураган.Малышка была нагой и неподвижной, как и ее мать, – вся белая, с вытянутыми руками и запрокинутой головой, она внимала тому же посланию и смеялась – да, смеялась, словно этот апокалипсис был для нее всего лишь игрой, как будто буря разговаривала с ней, а он ровным счетом ничего не понимал, жалкий и дрожащий, прижавшийся к земле. Тогда он зарылся в траву, уткнувшись лицом в землю, и стал ждать, когда стихнет ураган.
Вокруг них бушевала стихия, опустошая лесную опушку, Вокруг них, вернее, позади, в двух шагах, с остервенением дикаря металась буря, и они не осмеливались обернуться через плечо, так как им казалось, что они увидят саму воющую смерть, готовую растерзать их в слепом исступлении. Словно охваченные паникой звери, они бежали сломя голову. Фрейр потерял свой нож, он больше не чувствовал своих ран, он даже забыл о существовании Галаада рядом с ним, и если бы мальчик упал, он так и бросил бы его на милость ветра, черных волков и гоблинов, потому что мог только бежать, бежать со всех ног, подальше от этого кошмара.Вдруг он зацепился своими отороченными мехом сапогами за колючие кусты ежевики и растянулся во весь рост. Инстинктивно он обернулся назад. Сначала он не увидел Галаада, крошечная фигурка которого скорчилась под вихрем ветвей, листьев и земли. Кроны больших деревьев стелились почти горизонтально, их стволы вибрировали, словно струны безумной арфы, по серо-свинцовому небу неслись чудовищные черные тучи, спазматически извергая потоки дождя с оглушающим ревом, от которого останавливалось сердце, перехватывало дыхание, и душа уходила в пятки. От этого дикого рева Фрейр едва мог вздохнуть. Варвар издал вопль ужаса, когда что-то черное и огромное вдруг ударилось в него. Это оказалась всего лишь накидка – грубошерстный плащ гоблина, сорванный ветром, но он заметил среди вихря и другие черные силуэты, буквально в сотне туазов от себя. Их было не менее двадцати, своими длинными руками они цеплялись за стволы, перебегая от дерева к дереву, прячась от урагана и неумолимо приближаясь к хрупкой фигурке Галаада, прятавшейся за выступом скалы. Ребенок был совсем близко. В десять прыжков Фрейр мог добраться до него и поднять на руки, но ураган пригибал варвара к земле, не давая сделать ни единого движения. Гоблины же все продвигались вперед, возможно, потому, что их крошечный мозг, заполоненный ненавистью, был слишком неразвит, чтобы познать страх. А может быть, что еще хуже, они им питались, этим страхом.Фрейр видел, как они подошли к Галааду, протягивая к нему свои уродливые лапы, и унесли его – при этом он не слышал, чтобы тот кричал. Скорее всего, мальчуган был без сознания. По крайней мере, Фрейру хотелось на это надеяться. Затем среди монстров пронеслось какое-то движение, их безобразные лица повернулись к нему, и в то время как двое из них потащили свою добычу назад, группа возобновила свое медленное продвижение, борясь со стихией.Фрейр закрыл глаза и уронил голову. Ему не было необходимости ни смотреть в их сверкающие темным блеском глаза, ни видеть отсвет их кривых сабель, чтобы знать, что в конце концов скорая смерть настигнет его.Перед его закрытыми глазами стояла картина, которую он наблюдал на пустынной дороге, и видение это было столь отчетливым и жутким, что сама смерть не могла с ним сравниться. Чудовища покидали Черные Земли, двигаясь цепью друг за другом. Там были гоблины, закованные в доспехи, полудикие орки и тролли, люди-псы, которых называли кобольдами, изможденные вампиры, худоба которых была невероятной, и многие другие твари, которых никто не смог бы назвать. Фрейр, онемевший от ужаса, смотрел на этот темный поток, бесшумно катящийся к долине, медленный, как тающий лед. Но вот перед ним на миг промелькнуло видение, слишком невыносимое, чтобы тут же не отвести от него взгляд и не броситься бежать, охваченному безумием, яростью, отвращением и стыдом, забыв не только о Галааде, но и о всякой осторожности, с отравленной ужасом кровью и онемевшими членами. Там, в гуще этих страшных легионов, рядом с всадником, похожим на человека, держащим длинное копье из темного металла, он увидел сидящего на черной лошади, окруженного кольцом бородатых воинов Безымянного. Это существо повернулось к нему, словно почувствовало исходящий от него запах страха, и Фрейр разглядел его лицо… Невыносимое зрелище. Его лицо было в точности как…Жестокость этого воспоминания вызвала у него отвращение. Он повернулся на бок, и его стало выворачивать наизнанку – до тех пор, пока он не превратился в неподвижную груду плоти, лишенную всяких сил, которой оставалось лишь дожидаться смерти. У поверхности земли ветер не так безумствовал, и Фрейр чувствовал себя почти покойно. Невыносимый образ, запечатленный в его памяти, понемногу рассеивался, а его мозг, почти независимо от его воли, сконцентрировался на детали, которой он вначале пренебрег, отупев от ужаса в тот момент. И чем больше он об этом думал, тем больше бородатые воины, окружавшие Черного Властелина и всадника с копьем, казались ему знакомыми. Особенно одно лицо навязчиво напоминало кого-то… Фрейр открыл глаза, ошеломленный тем, что пришло ему на ум. Вокруг Безымянного были гномы. А знакомое лицо принадлежало Рогору, принцу Черной Горы, наследнику потомства Двалина, которого все считали исчезнувшим. Он не мог ошибиться… Варвар, скорчившись, приподнялся. Утер. Надо, чтобы он узнал…В тот самый момент, когда он поднимался, дикий вой прорезал шум урагана. Гоблины были совсем близко, одетые в лохмотья и тусклые кольчуги, такие же большие, как тролли, но ужасно исхудавшие, мокрые от дождя, они выли и лаяли, как собаки, а их темные накидки хлопали на ветру, отчего монстры становились похожи на летучих мышей. Утер не узнает никогда…– Ну, идите же, грязные свиньи, пожиратели дерьма, – закричал Фрейр. – Подходите же, проклятые крысы, умрите вместе со мной!Гоблины стояли в нерешительности, опасаясь пройти последние туазы по открытому пространству, лающе переругиваясь и толкаясь, как вдруг страшный треск заставил их всех повернуть головы в одном направлении. Вывернутый ветром граб обрушился прямо на них, перемалывая плоть и кости, ткань и сталь. Затем бугристый ствол покатился, как соломинка, оставляя от монстров лишь кровавую кашу.Фрейр бросился назад, но дерево, к счастью, не задело его – крона хлестнула о землю в нескольких дюймах от его ног, но не оцарапала его даже самыми верхними ветками, и в сердце у него появилось жуткое чувство, что десница божья раздавила его врагов прямо у него на глазах. IllОЧИЩЕНИЕ ИГРЕЙНЫ Утер проснулся от того, что чихнул, или вернее сказать, чихание его разбудило. Буря отшумела уже неделю назад, но влажный и холодный восточный ветер еще трепал кожаный занавес, закрывающий единственное окно их комнаты. Дождевые капли забрызгали плитки пола под оконным проемом. Игрейна постанывала во сне, прижавшись к его плечу, и это наполняло его ощущением простого житейского счастья. Великолепные светлые волосы почти полностью закрывали ее лицо, и он, вытянув шею, смог увидеть лишь ее лоб и закрытые глаза. Во сне она выглядела совсем молоденькой девушкой, несмотря на выпавшие на ее долю испытания и на ребенка, которого она подарила ему в ночь урагана. Словно бы разбушевавшиеся небеса – гром, молния и ливень – приветствовали рождение юного принца. Их сына. Артура…Утер мягко высвободился из объятий своей супруги, отбросил льняные простыни и тонкое покрывало, подбитое беличьим мехом, которым они укрывались, соскочил на пол и натянул штаны. Потом взял со скамьи свою меховую накидку, плотнее запахнул полы, схватил яблоко из корзины, оставленной служанкой на столе, подошел к окну и приподнял занавес.День нехотя начинался, и уже лил дождь, однако ветер утих. За улочками и предместьями города, за бастионами и башнями расстилались темные убранные поля. Крестьяне начали боронить землю, готовя ее под озимые, и должны будут сеять, как только отпразднуют Мабон, праздник осеннего равноденствия. Согласно древним ритуалам, с которыми так упорно боролись монахи, но которые, однако, никто и не думал забывать, Мабон, шестой праздник в году, отмечал окончание жатвы, первый листопад и конец лета. Обычно это был период праздности, немного грустное время, благоприятное для длинных неспешных разговоров и возлияний, но в этом году зима начиналась необычно рано, и буря оставила мало времени для отдыха тем, кто хотел загодя подготовиться к холодам.Молодой король снова чихнул и сбросил с себя остатки сна. Несмотря на огромный камин, занимающий чуть не полкомнаты, скоро надо было перебираться из летнего помещения, открытого и продуваемого ветрами, в одну из клетушек, находящихся в башнях, – узких, с окнами из толстого полупрозрачного стекла, – но, по крайней мере, там можно было спать в тепле.Он плотнее прикрыл окно кожаным занавесом, завернулся в меховой плащ и на цыпочках выскользнул из комнаты, чтобы не разбудить Игрейну. Ей предстоял длинный день, ее первый день на людях спустя сорок дней после родов, как того требовало Священное Писание. Аббат Илльтуд Бреннок, самый высший духовный авторитет королевства после смерти епископа Бедвина, которого многие почитали за святого, пришел лично, чтобы дать очищение, как называли церемонию омовения после родов. Так как зачастую младенцы не выживали, то более чем крещение, которое полагалось проводить вскоре после рождения, праздновали именно это событие и поздравляли молодую мать и ее новорожденное дитя как в домах простолюдинов, так и в семьях знати.И Утер, и Игрейна хотели отпраздновать этот день с особой торжественностью. Ни для нее, ни для него это не был первый ребенок. Но речь шла об их общем первенце. К тому же это был сын. Будущий наследник королевства Логр…Игрейна могла еще поспать. В течение этого дня ей предстояло принять чествование от вассалов Утера и благословение духовенства, занять свое место за пиршественным столом, есть и пить, чтобы никто не догадался о ее истинном самочувствии, и без конца улыбаться, улыбаться всем – дворянам и среднему сословию, эльфам, людям и гномам в расшитых золотом одеяниях и шелестящих шелками, как всегда случалось на больших праздниках.Выйдя из покоев, Утер, не задумываясь, пошел по коридору, ведущему к комнате кормилицы. По дороге у него заныл желудок, и он выкинул едва надкушенное яблоко. В конце концов, и для него этот день будет длинным. Он должен вести Совет, затем присутствовать на церемонии со знатными представителями трех Свободных народов. Лео де Гран, герцог Кармелидский, родной брат королевы, которого Утер сделал своим коннетаблем, был уже здесь, как и аббат Илльтуд. Сеньор Бран, наследник королевского дома Черной Горы, последний из живущих принцев из племени гномов после исчезновения его брата Рогора, прибыл накануне поздним вечером, как и Гвидион, верховный друид лесных эльфов, и Дориан, юный принц Высоких эльфов, родной брат королевы Ллиэн. До сего дня Утер то ли опасался, то ли с нетерпением ждал, что королева согласится нарушить свое уединение на Авалоне, чтобы лично возглавить посольство эльфов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– так эльфы называли своих жрецов, – не знал многого из магии Высоких эльфов, и сейчас мог только созерцать, охваченный любовью и трепетом, изящный силуэт королевы, гладкий и светлый, словно вырезанный из бука, и в самом деле похожий на дерево, с поднятыми руками и черными развевающимися от ветра волосами, пряди которых переплетались вокруг нее, как ветви. Легкий бриз раннего утра не ослабевал, а небо с каждой минутой все сильнее затягивалось тяжелыми черными тучами, словно в ответ на безмолвную молитву королевы. Вскоре порывы ветра пригнули к земле траву вокруг него, его длинный темно-синий плащ начал хлопать, как знамя, воды озера пришли в движение и стали ударять о берега. Ллиэн так и стояла среди этого шквала, откинув голову назад, и казалось, что она притягивает к себе дикое неистовство восточного ветра, того самого ветра, что прилетел издалека, из-за озера и леса, из-за равнин, вспаханных людьми. Мирддин, лежа на земле, застигнутый внезапно хлынувшими струями дождя, различил смутное послание, растворенное в дыхании бури, но его человеческая половина дрожала от холода и дурного предчувствия, затемняющего его суждение. Ослепший, оглохший, раздавленный этим абсурдным смятением, возникшим из ничего, он не мог понять слов, слышащихся в вое яростных природных стихий. Однако из самой глубины его животного страха вопреки его воле выплыл какой-то образ.Моргана… Маленькая девочка была одна в этой буре. Он взглянул на королеву, величественную в своем равнодушии к царящему вокруг хаосу. Ее бедра, живот и грудь блестели от водяных брызг. Лишь волосы разметались ветром и словно жили своей собственной жизнью, но она сама стояла не шелохнувшись. Как могла она стоять на этой скале, бичуемой ливнем и озерными волнами? Дикие порывы ветра разбивались о ее тело, не пошатнув ее, в то время как сам он вцепился руками и ногами в траву, чтобы его не смело. И снова, среди рева бури, он различил голос ветра, а вместе с ним высокий и чистый голос королевы, уносившийся вдаль.– Маэгенхеард винд, оферсеальд скур, феотан эалъ рэте хэардингас! Фаэгер треов гедреосан фор эгле леод! Лаэтан анмод нит лео – фиан! Хаэль хлисстан! Это был древний язык рун, магия четырех стихий… Проклятие, из которого он понял лишь несколько слов: оферсеальд скур – ледяная буря, эгле леод – ненавидимый народ… Ллиэн давала бой, но Мирддин не мог понять, был ли ураган ее оружием или врагом, и он чувствовал себя еще более растерянным. Новый порыв ветра заставил его искать убежища, однако краем глаза он заметил ее жест: на секунду ему показалось, что королева увидела его и что-то ему сказала.Рианнон… Не это ли имя она только что произнесла?– Я и сам уже подумал о ней! – глупо заорал он, хотя в этом вое ветра едва слышал свой собственный голос.Королева, конечно, не ответила. Да это и не важно… Он мог помочь ей только одним: найти маленькую девочку, которую он называл Моргана, маленькую эльфийку, которой она дала имя Рианнон – единственное существо, которое они оба любили под разными именами, – и уберечь ее от непогоды.Он рывком вскочил на ноги и, качаясь от бури, подгоняемый в спину порывами ветра и залпами ливня, побежал со всех ног. И вдруг предательский ком в горле перехватил дыхание, и невольные слезы смешались с каплями дождя на его щеках. Невыносимая мысль о том, что он может потерять Моргану, отравила его, словно ядом, и он помчался, подхваченный этой мыслью, через силу борясь с разъяренной стихией. С каждым своим появлением на священном острове он замечал, как она подрастает, становится все более похожей на ту, кого он так ждал. По человеческим меркам ей было всего четыре года, но на острове Фей время текло по-другому, и даже Утер, ее собственный отец, дал бы ей лет на пять больше. Как и сам Мирддин, на вид она казалась по-эльфийски хрупкой, но с неожиданной внутренней силой, которую можно было заметить лишь в ее взгляде. И если она была до такой степени на него похожа, то должна была очень бояться бури…Сначала он не видел ее. Яблоневый сад, служивший ей убежищем, казался пустым, как будто всех эльфиек унесло ветром. Он кричал, звал ее, но шелест полощущейся от ветра листвы заглушал его крики, и Моргана не отзывалась. В какой-то момент он подумал было отказаться от поисков и бежать за помощью к королеве, как вдруг заметил ее.Увиденное подкосило его больше, чем ураган.Малышка была нагой и неподвижной, как и ее мать, – вся белая, с вытянутыми руками и запрокинутой головой, она внимала тому же посланию и смеялась – да, смеялась, словно этот апокалипсис был для нее всего лишь игрой, как будто буря разговаривала с ней, а он ровным счетом ничего не понимал, жалкий и дрожащий, прижавшийся к земле. Тогда он зарылся в траву, уткнувшись лицом в землю, и стал ждать, когда стихнет ураган.
Вокруг них бушевала стихия, опустошая лесную опушку, Вокруг них, вернее, позади, в двух шагах, с остервенением дикаря металась буря, и они не осмеливались обернуться через плечо, так как им казалось, что они увидят саму воющую смерть, готовую растерзать их в слепом исступлении. Словно охваченные паникой звери, они бежали сломя голову. Фрейр потерял свой нож, он больше не чувствовал своих ран, он даже забыл о существовании Галаада рядом с ним, и если бы мальчик упал, он так и бросил бы его на милость ветра, черных волков и гоблинов, потому что мог только бежать, бежать со всех ног, подальше от этого кошмара.Вдруг он зацепился своими отороченными мехом сапогами за колючие кусты ежевики и растянулся во весь рост. Инстинктивно он обернулся назад. Сначала он не увидел Галаада, крошечная фигурка которого скорчилась под вихрем ветвей, листьев и земли. Кроны больших деревьев стелились почти горизонтально, их стволы вибрировали, словно струны безумной арфы, по серо-свинцовому небу неслись чудовищные черные тучи, спазматически извергая потоки дождя с оглушающим ревом, от которого останавливалось сердце, перехватывало дыхание, и душа уходила в пятки. От этого дикого рева Фрейр едва мог вздохнуть. Варвар издал вопль ужаса, когда что-то черное и огромное вдруг ударилось в него. Это оказалась всего лишь накидка – грубошерстный плащ гоблина, сорванный ветром, но он заметил среди вихря и другие черные силуэты, буквально в сотне туазов от себя. Их было не менее двадцати, своими длинными руками они цеплялись за стволы, перебегая от дерева к дереву, прячась от урагана и неумолимо приближаясь к хрупкой фигурке Галаада, прятавшейся за выступом скалы. Ребенок был совсем близко. В десять прыжков Фрейр мог добраться до него и поднять на руки, но ураган пригибал варвара к земле, не давая сделать ни единого движения. Гоблины же все продвигались вперед, возможно, потому, что их крошечный мозг, заполоненный ненавистью, был слишком неразвит, чтобы познать страх. А может быть, что еще хуже, они им питались, этим страхом.Фрейр видел, как они подошли к Галааду, протягивая к нему свои уродливые лапы, и унесли его – при этом он не слышал, чтобы тот кричал. Скорее всего, мальчуган был без сознания. По крайней мере, Фрейру хотелось на это надеяться. Затем среди монстров пронеслось какое-то движение, их безобразные лица повернулись к нему, и в то время как двое из них потащили свою добычу назад, группа возобновила свое медленное продвижение, борясь со стихией.Фрейр закрыл глаза и уронил голову. Ему не было необходимости ни смотреть в их сверкающие темным блеском глаза, ни видеть отсвет их кривых сабель, чтобы знать, что в конце концов скорая смерть настигнет его.Перед его закрытыми глазами стояла картина, которую он наблюдал на пустынной дороге, и видение это было столь отчетливым и жутким, что сама смерть не могла с ним сравниться. Чудовища покидали Черные Земли, двигаясь цепью друг за другом. Там были гоблины, закованные в доспехи, полудикие орки и тролли, люди-псы, которых называли кобольдами, изможденные вампиры, худоба которых была невероятной, и многие другие твари, которых никто не смог бы назвать. Фрейр, онемевший от ужаса, смотрел на этот темный поток, бесшумно катящийся к долине, медленный, как тающий лед. Но вот перед ним на миг промелькнуло видение, слишком невыносимое, чтобы тут же не отвести от него взгляд и не броситься бежать, охваченному безумием, яростью, отвращением и стыдом, забыв не только о Галааде, но и о всякой осторожности, с отравленной ужасом кровью и онемевшими членами. Там, в гуще этих страшных легионов, рядом с всадником, похожим на человека, держащим длинное копье из темного металла, он увидел сидящего на черной лошади, окруженного кольцом бородатых воинов Безымянного. Это существо повернулось к нему, словно почувствовало исходящий от него запах страха, и Фрейр разглядел его лицо… Невыносимое зрелище. Его лицо было в точности как…Жестокость этого воспоминания вызвала у него отвращение. Он повернулся на бок, и его стало выворачивать наизнанку – до тех пор, пока он не превратился в неподвижную груду плоти, лишенную всяких сил, которой оставалось лишь дожидаться смерти. У поверхности земли ветер не так безумствовал, и Фрейр чувствовал себя почти покойно. Невыносимый образ, запечатленный в его памяти, понемногу рассеивался, а его мозг, почти независимо от его воли, сконцентрировался на детали, которой он вначале пренебрег, отупев от ужаса в тот момент. И чем больше он об этом думал, тем больше бородатые воины, окружавшие Черного Властелина и всадника с копьем, казались ему знакомыми. Особенно одно лицо навязчиво напоминало кого-то… Фрейр открыл глаза, ошеломленный тем, что пришло ему на ум. Вокруг Безымянного были гномы. А знакомое лицо принадлежало Рогору, принцу Черной Горы, наследнику потомства Двалина, которого все считали исчезнувшим. Он не мог ошибиться… Варвар, скорчившись, приподнялся. Утер. Надо, чтобы он узнал…В тот самый момент, когда он поднимался, дикий вой прорезал шум урагана. Гоблины были совсем близко, одетые в лохмотья и тусклые кольчуги, такие же большие, как тролли, но ужасно исхудавшие, мокрые от дождя, они выли и лаяли, как собаки, а их темные накидки хлопали на ветру, отчего монстры становились похожи на летучих мышей. Утер не узнает никогда…– Ну, идите же, грязные свиньи, пожиратели дерьма, – закричал Фрейр. – Подходите же, проклятые крысы, умрите вместе со мной!Гоблины стояли в нерешительности, опасаясь пройти последние туазы по открытому пространству, лающе переругиваясь и толкаясь, как вдруг страшный треск заставил их всех повернуть головы в одном направлении. Вывернутый ветром граб обрушился прямо на них, перемалывая плоть и кости, ткань и сталь. Затем бугристый ствол покатился, как соломинка, оставляя от монстров лишь кровавую кашу.Фрейр бросился назад, но дерево, к счастью, не задело его – крона хлестнула о землю в нескольких дюймах от его ног, но не оцарапала его даже самыми верхними ветками, и в сердце у него появилось жуткое чувство, что десница божья раздавила его врагов прямо у него на глазах. IllОЧИЩЕНИЕ ИГРЕЙНЫ Утер проснулся от того, что чихнул, или вернее сказать, чихание его разбудило. Буря отшумела уже неделю назад, но влажный и холодный восточный ветер еще трепал кожаный занавес, закрывающий единственное окно их комнаты. Дождевые капли забрызгали плитки пола под оконным проемом. Игрейна постанывала во сне, прижавшись к его плечу, и это наполняло его ощущением простого житейского счастья. Великолепные светлые волосы почти полностью закрывали ее лицо, и он, вытянув шею, смог увидеть лишь ее лоб и закрытые глаза. Во сне она выглядела совсем молоденькой девушкой, несмотря на выпавшие на ее долю испытания и на ребенка, которого она подарила ему в ночь урагана. Словно бы разбушевавшиеся небеса – гром, молния и ливень – приветствовали рождение юного принца. Их сына. Артура…Утер мягко высвободился из объятий своей супруги, отбросил льняные простыни и тонкое покрывало, подбитое беличьим мехом, которым они укрывались, соскочил на пол и натянул штаны. Потом взял со скамьи свою меховую накидку, плотнее запахнул полы, схватил яблоко из корзины, оставленной служанкой на столе, подошел к окну и приподнял занавес.День нехотя начинался, и уже лил дождь, однако ветер утих. За улочками и предместьями города, за бастионами и башнями расстилались темные убранные поля. Крестьяне начали боронить землю, готовя ее под озимые, и должны будут сеять, как только отпразднуют Мабон, праздник осеннего равноденствия. Согласно древним ритуалам, с которыми так упорно боролись монахи, но которые, однако, никто и не думал забывать, Мабон, шестой праздник в году, отмечал окончание жатвы, первый листопад и конец лета. Обычно это был период праздности, немного грустное время, благоприятное для длинных неспешных разговоров и возлияний, но в этом году зима начиналась необычно рано, и буря оставила мало времени для отдыха тем, кто хотел загодя подготовиться к холодам.Молодой король снова чихнул и сбросил с себя остатки сна. Несмотря на огромный камин, занимающий чуть не полкомнаты, скоро надо было перебираться из летнего помещения, открытого и продуваемого ветрами, в одну из клетушек, находящихся в башнях, – узких, с окнами из толстого полупрозрачного стекла, – но, по крайней мере, там можно было спать в тепле.Он плотнее прикрыл окно кожаным занавесом, завернулся в меховой плащ и на цыпочках выскользнул из комнаты, чтобы не разбудить Игрейну. Ей предстоял длинный день, ее первый день на людях спустя сорок дней после родов, как того требовало Священное Писание. Аббат Илльтуд Бреннок, самый высший духовный авторитет королевства после смерти епископа Бедвина, которого многие почитали за святого, пришел лично, чтобы дать очищение, как называли церемонию омовения после родов. Так как зачастую младенцы не выживали, то более чем крещение, которое полагалось проводить вскоре после рождения, праздновали именно это событие и поздравляли молодую мать и ее новорожденное дитя как в домах простолюдинов, так и в семьях знати.И Утер, и Игрейна хотели отпраздновать этот день с особой торжественностью. Ни для нее, ни для него это не был первый ребенок. Но речь шла об их общем первенце. К тому же это был сын. Будущий наследник королевства Логр…Игрейна могла еще поспать. В течение этого дня ей предстояло принять чествование от вассалов Утера и благословение духовенства, занять свое место за пиршественным столом, есть и пить, чтобы никто не догадался о ее истинном самочувствии, и без конца улыбаться, улыбаться всем – дворянам и среднему сословию, эльфам, людям и гномам в расшитых золотом одеяниях и шелестящих шелками, как всегда случалось на больших праздниках.Выйдя из покоев, Утер, не задумываясь, пошел по коридору, ведущему к комнате кормилицы. По дороге у него заныл желудок, и он выкинул едва надкушенное яблоко. В конце концов, и для него этот день будет длинным. Он должен вести Совет, затем присутствовать на церемонии со знатными представителями трех Свободных народов. Лео де Гран, герцог Кармелидский, родной брат королевы, которого Утер сделал своим коннетаблем, был уже здесь, как и аббат Илльтуд. Сеньор Бран, наследник королевского дома Черной Горы, последний из живущих принцев из племени гномов после исчезновения его брата Рогора, прибыл накануне поздним вечером, как и Гвидион, верховный друид лесных эльфов, и Дориан, юный принц Высоких эльфов, родной брат королевы Ллиэн. До сего дня Утер то ли опасался, то ли с нетерпением ждал, что королева согласится нарушить свое уединение на Авалоне, чтобы лично возглавить посольство эльфов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24