Лишь бы гонцу быстрей было скакать… Даже лучший почтовый голубь не пролетит это расстояние быстрей, чем часа за три. Конному на сей путь понадобиться три дня. Ну или два с половиной, если лошадь особо не жалеть. А если конь падет в дороге или изначально его не было, но на своих двоих топать дней шесть или более. И то если повезет, если волки не задерут, люди лихие не встретят. В те времена тракт являл собой не просто дорогу, а сложную структуру. Через каждые пятнадцать-двадцать миль стояли блокгаузы с вооруженной охраной, сменой лошадей для гонцов и экипажами для казенных людей. На этих постах с проезжих брали пошлину за право ехать трактом. За отдельную плату предлагали присоединиться к конвоям, которые ходили раз в несколько часов. Дежурный офицер, увешанный бляхами словно иная ель шишками, поглядел на наше оружие и настоятельно советовал дождаться следующего конвоя. Обещал нам серьезную скидку, грозил бандитами, которые обнаглели до такой степени, что нападают на конвои и даже на станции.
– Ну а тогда на кой вы тогда вовсе нужны? – спросил его Ади.
– А что вы хотите, – всплеснул руками лейтенант, – времена пошли ныне лихие. Эвон и в городе посреди дня на банки налетают.
– И не говорите, – поддакнул ему сержант, – Недавно в соседней губернии кто-то банк ограбил. Правда без налета и ночью… Прорыли ход, то ли магией, то ли машинами….
– Да какими машинами, – оборвал лейтенант, – нету таких машин. Не придумали еще. И не магией – в банках все алярмами на магию увешано. Как есть вам говорю – там была банда дрессированных кротов. По тракту Ади гнал как безумный или гонец, что в общем одно и то же. Мне тоже приходилось погонять коня за ним, и, иногда становилось страшно – а не загоним ли мы коней, а не падут ли они. Когда я что-то заметил? Может и сразу. А может, и до конца я ни о чем не догадался. В Ади многое было странно – его странность была притчей во языцах. Скажем, вы видели человека, который жмет руку прокаженному, а затем откусывает заусенцы с пальцев той же руки, кою держал больной лепрой? Как правильно назвать болезнь Ади? Да никак! Теперь я знаю, что не болезнь была у него. Не хвороба в нашем, обычном понимании. Не тот недуг, при которой пользительно глотать микстуры, прикладывать пиявки… Никто из врачей нашего мира не смог бы прописать Ади стоящего рецепта, равно как и не смог бы предложить лекарства от болезни по имени любовь. Ну кроме яда, конечно… Меж тем, я действительно думал, что Ади влюбился – уж слишком были похожи симптомы – он вел себя, будто ударенный пустым мешком – отвечал невпопад, бил наугад… Но в кого он мог влюбиться – не в меня же? А всех остальных он наблюдал ну не более четверти часа. С Ади действительно творилось что-то непонятное. Он часто вздрагивал, его бросало то в жар то в холод, он произвольно менял темы разговоров. Иной раз, проснувшись ночью, я не находил его на месте – его то ли не было вовсе, то ли он сидел и скармливал костру щепки. Я пытался с ним заговорить, но он просто отмахивался. Иной раз из его сумок появлялась колбочка с каким-то эликсиром. Цвета лекарств были совершенно разные, фантазийные – то будто кипящая сталь, то будто пьяная, свихнувшаяся радуга. Ади выпивал, морщился, срывал злость на пустом сосуде – разбивал его о ближайшее дерево. Я раз попытался выяснить, что он пьет, но Ади не счел нужным даже открывать рот в ответ. А знал ли он сам, что вливает в себя? Часть его, вероятно, это знала, но скрывала ответ. Вероятно, кто-то ему объяснил, что если почувствует одно – пить из такой-то пробирки, другое – из совершенно иной… Однажды, проснувшись, я увидел как он, в лунном свете упражняется с мечом. Это был единственный случай, когда я видел Ади тренирующимся, и впечатление получилось тягостным – мельницу он крутил медленно, кружил тяжело, будто держал оружие впервые. Но я не придал этому значения – какая разница, какие мы на тренировках. Все решает бой. Я повернулся на другой бок и заснул.

Свадьба

Ближе к Тииру нашу дорогу перегородила свадьба – шумная и многолюдная. На нее, вероятно, собралась вся деревня. Все сорок дворов. Деревня лежала чуть в стороне, на холме, ближе к совершенно бесплатному проезжему шляху. Но отчего-то процессия вышла именно на тракт. Наверное, в этом был какой-то скрытый мятеж, месть проносящимся мимо. Невеста была молодой дородной девкой – вся в прыщах. Жених был подстать ей – совершенно зеленый паренек, который выглядел испуганным. Ему подносили чарку – он выпивал ее как водичку и даже забывал хмелеть.
– Ты женат? – спросил Ади
– Нет… А ты? Не отрываясь от созерцания процессии, он стянул перчатку и показал мне свою руку с массивным кольцом на безымянном пальце. Оно было золотым и, вероятно, прилично весило. Когда я видел подобное, мне всегда хотелось спросить – а руку не оттягивает?… Не тяжело носить? Не это ли называют семейным ярмом?
– Каждый раз я вижу, – продолжал Ади, – но никак не пойму, почему по сути детей подкладывают друг другу в постель…
– Потому что созрели…
– Для чего?… Жизнь подобных людей скучна и однообразна и в постели они находят одно лишь развлечение. Да и потом я не думаю, что зрелость определяется постелью. Первого человека я убил в четырнадцать лет, а вот с женщиной меня увидели первый раз позже… Гораздо позже… Настолько позже, что вокруг моего имени начались всякие неумные разговоры…
– А убийство – это действие зрелого человека? Было видно, что задумался он крепко. Но ответил как обычно быстро:
– Не само убийство… А ответственность, что за ним следует… Надо сказать, что к задержке все отнеслись благосклонно. Даже имперский конный патруль, чьей первейшей задачей было следить за порядком движенья, остановился и взирал на новобрачных свысока и улыбаясь. Будто извиняясь за причиненные неудобства, среди путников появился мужичок из местных. Он наливал из штофа чарки самогона.
– За брачующихся, сталбыть, – сказал он, подавая стакан нам. Самогон был мутным и злым. Я нащупал в кошельке монету:
– А это от нас, – бросил ее в стакан, – молодым на счастье, на новую жизнь. Мужичок расцвел в улыбке. На новую жизнь… Не знаю, попала ли монета по адресу. Я в этом сомневаюсь – еще больше я сомневаюсь в том, что жизнь тех, кто женился в тот день, изменилась значительно. Наконец, свадьба сошла с тракта и вернулась к деревне. Движение на дороге восстановилось. Буквально через пять миль, с другой стороны тракта показалась еще одна деревушка. Она жила буднично – праздник был совсем не на ее улицах. На огородах горели костры, дым стелился улицами, затекал в овраги, смешиваясь с ожидающим сумерек туманом, выплескивался на дорогу. Я вдыхал эту смесь полной грудью – она пахла моим детством. На холме, в четверти мили от дороги мальчишки махали руками проезжающим, что-то кричали. Голосов не было слышно – но я знал, что они кричат. Они желали доброго пути и счастливого прибытия. Когда-то давно я тоже так кричал – проезжающим. А затем дорога прошла через мой дом. Я подумал: а ведь пройдет еще лет десять и уже свадьба этих детей перегородит кому-то дорогу. Где к тому времени буду я? И подумал еще я такое: а как это?… Как можно жить у дороги – но ступить на нее только раз, перекрыть своим праздником будничное движенье остальных, посторонних людей. Или напротив, уже с небес смотреть, как односельчане несут твое тело на погост, а за скромной сельской колонной пристраиваются те, кто не спешит обгонять покойника. Как не сойти с ума, дожить до вековой мудрости, а не до маразма. Как найти разнообразие в одинаковых днях? Можно ли ходить в одно место в одно время разными дорогами всю жизнь?… Случалось, часто путешественники на покое селились у дороги: раньше они проносились мимо людей, а теперь люди мимо них – движенье сохранилось. Но здесь все было иначе. Почему? Да потому что их деды делали так, потому что отцы делали так и они не видят повода делать иначе. Они смотрели из кустов на проносящихся мимо, а затем набирали духу, распрямляли плечи и как в старые времена – бежали, бежали – к медленной реке, к никому неведомой ветле над тихим плесом. Ведь можно и так – в детстве залезть на вершину самого высокого дерева, осмотреться на десятки миль вокруг, подумать – мир велик. И дожить до седин, ни разу не выйдя за пределы увиденного в юности круга. Они знают – мир велик. Но редко понимают – насколько. И ближайшая ярмарка для них – край света. И солнце садится за соседней деревней, а затем всю ночь крадется по оврагам, чтоб снова встать утром на востоке.
– Ади?
– Да…
– Ты давно в дороге?
– Дай подумать… Наняли меня где-то в середине весны… В конце последнего месяца я выступил, летом был на Вашей стороне…
– Нет, я хочу спросить – как много ты провел в дороге по жизни? Сколько лет тебе было, когда ты покинул дом.
– Говорят, я был зачат в колонне беженцев. Может, мать и врала, но это было не насилье. Наемники ведь тоже бывают беженцами. Но когда они расстались, мой отец еще не знал, что станет таковым. Он разворачивал бригаду для контрнаступления, а мать шла в спокойные земли. Так что можно сказать, что я начал путешествовать не родившись.
– Но родился ты в…
– В селе… Его название тебе ничего не скажет, и поэтому я тебе его не назову. Но там до сих пор живет моя мать, мои братья и сестры. Вероятно, я выглядел удивленным, поэтому Ади уточнил:
– Сводные, разумеется. Единоутробные…Они совсем не такие как я но… Но ты не поверишь – я их люблю. Ибо ребенок – это плод женщины, а от мужчины в этом… Он задумался, усиленно жестикулируя, будто пытаясь вынуть из воздуха не хватающее слово.
– И во сколько ты пустился в дорогу? – Прервал я его поиски.
– Дорога в кадетский корпус и обратно, вероятно не в счет. Десять миль туда и обратно почти каждый праздник. А вот так, окончательно я бежал из села в четырнадцать лет…
– Ты бежал из дому? – отчего-то меня это удивило.
– Не из дому. Я же сказал – из села, из провинции. Я убил человека, и меня искали, чтоб отомстить.
– Того самого? Первого?…
– Ага. Я убил человека. Убил… Человека!!! Убил! Ади задумчиво катал эти два слова – произносил их различной интонацией, разделяя и собирая их, меняя местами. Наконец, очнулся:
– Да неважно в общем… Ничего подобного я не испытывал ни до не после. После драки я шел будто в сажени от земли. Я чувствовал себя внештатным командиром земли – я был не знающими потерь. Я будто шествовал со смертью в кармане. Я был властелином мира Ведь если я его могу уничтожить, он мне и принадлежит. Я мог приказать – окропить помещение, прекратить безобразие. Недовольных мог перечеркнуть сабельным ударом.
– А что дальше?
– Дальше? Дальше было похмелье. Не с больной головой, но все же… Плохо или хорошо, но сделано… Или как с ребенком – ты теперь в ответе. В церкви ты можешь купить прощение – но это чушь и это блаж. Никто не снимет этого с тебя. Ты высказал мнение и обязан его доказывать всю жизнь. И если перестанешь это делать, то ответ будет короткой как росчерк клинка. Стало страшно за свои силы
– за убитого могли мстить…
– И ты бежал? Ади кивнул:
– Я так и сделал. Мать дала мне сумку – кажется она ждала такого дня. И когда это случилось, вздохнула с облегчением. Проще проводить сына в дорогу, чем в могилу. Из дороги возвращаются, из могилы – никогда. Сводный брат отпустил грехи и благословил в дорогу. Но… Это не смоешь – это всегда в тебе. Это сильней тебя. Ты убийца, животное, которое вкусило крови, которое знает о своей силе, которое живет по своим собственным законам.
– И ты видел своих родных?
– Конечно видел. Я там часто бываю. Но в первый раз я вернулся домой уже в ореоле славы. Никто из моих родных не пострадал, хотя и шпыняли их часто. Тогда со мной было еще четверо, и мы могли бы вырезать всю деревню. Но я их простил – все закончилось пьянкой. И наши семьи помирились. Более того – после моего отъезда, мои вчерашние противники стали опекать мою родню.
– И как твоя мать отнеслась к тому, что ты вернулся… Я поперхнулся, подбирая слово, но Ади легко пришел мне на помощь.
– Убийцей – ты хотел спросить? Мне оставалось только кивнуть.
– Убийцей… Мы здесь вдвоем и можем не выбирать словами… Она просто была рада, что я вернулся. Но я бежал из села уже с кровью на сабле, и я никого не убивал иначе как в бою. Думаю, гораздо больше мою маму расстроило то, что я пью самогон не закусывая… Я думал, что наш разговор себя исчерпал, но чуть подумав, Ади добавил:
– Боюсь, я был не лучшим сыном. Не самым плохим, но все же… Как-то она попрекнула меня в безалаберности. Но я ответил, что у меня своя голова на плечах, и я могу различить, что хорошо, а что плохо. И если я сделаю ошибку, то у меня хватит разума увидеть ее самому и хватит сил, чтобы ее исправить. Если будет на то мое желание… Не знаю, к чему я это сейчас говорю… На западе солнце клонилось все ниже, куда-то спешащая луна уже выглядывала из-за леса на юге. А впереди уже показались дымы и шпили Тиира…! Тиир
Ну так вот – гулять по Тииру неинтересно, да и небезопасно. Город был стар, но строили его, вероятно, на месте какого-то поселка вдоль проезжего тракта. Если вы видели одну такую деревню – то видели все: с две дюжины домов по обе стороны от дороги. Ну и улица одна – та самая дорога. Затем, когда поселок разрастается, прокладывают несколько улиц параллельных тракту, соединив их перпендикулярными проулочками. Потом дома лезут в вышину, улицы покрываются каменной броней, да вот чтоб площадь разбить или фонтан, приходится часть домов снести. Ну а кто это даст – земля-то в центре дорогая! И приходится влюбленным или за город выбираться, или по домам сидеть. Правда, есть и небольшие городские сады. Но только в них настроишься на какой-то лирический лад – а аллейка-то и закончилась. Опять улица… Опять грохочущие телеги, опять несущиеся будто безумные верховые, от которых в узких улочках увернуться тяжело. Можно еще сходить покормить комаров у пруда. В бытность поселка было выкопано несколько маленьких запруд – разводить карпов. Ну а затем досыпали дамбу повыше, уровень поднялся и стал пруд одним и большим. Только вот речка маленькая, течения никакого – только лодки прогулочные волну погонят, лягушку с кувшинки спугнут – и все… От поселка Тиир одноименному городу досталось не только расположение улиц, но и их ширина. Улицы в Тиире, даже центральные были довольно узкие. Иной ушлый проезжий заворачивал свой обоз в сторону от города, чтоб объехать его окраинами, объездными дорогами. Через центр было короче, но вряд ли быстрее: то телега перевернется и остановить движенье на четверть версты, то еще какая напасть… Но Ади не стал сворачивать в сторону – поехал трактом, проходящим через город. Хотел ли он остановиться в нем на ночь, завернуть по делам или к знакомому – не знаю. Мне он не говорил об этом ни слова – ни до ни после нашего пребывания в Тиире. В город мы попали вечером, но не так поздно, чтоб считать свой путь на этот день законченным. До того, как дорога станет невидимой в темноте, можно было сделать верст десять и заночевать или в каком-то трактире, где и ночлег дешевле и еда вот только четверть часа назад хрюкала, крякала, или там чего вашей душе угодно. В городе-то запросто подсунут и то, что мяукает или гавкает.

Этот город был богат, но его богатство было каким-то нехорошим, пиратским, будто на бандитской пирушке – жемчуг меняют на орехи фунт на фунт, льются вековые вина, везде парча и бархат. Да только жемчуг то ли в грязи то ли в крови, вино которое надо цедить по капле будто мудрость мира, хлещет из разбитой бутыли на пол. А парчой вытирают рот, если не что-то похуже. Мостовые, выложенные скользким мрамором, шпили церквей… Но меж тем, нигде я не видел столько нищих, сколь здесь. Их было не просто много – они стекались сюда со всей провинции будто стараясь перещеголять друг друга в своей нищете, в увечьях и уродствах. Скажем, мне встречались иные, будто снятые с операционного стола, с жуткими ранами. Через вшитые трубки сочилась желчь и прочие жидкости. Они, вероятно собирали деньги, чтоб закончить операцию… Конечно же, многие нищие не были конченными личностями – как то, в книжной лавке я встретил двоих убогих, которые выбирали в подарок книгу своему третьему товарищу. Политический строй, бытовавший в тех местах, для удобства именовали выборной деспотией. То бишь, верховное лицо имело всю полноту власти. Меж тем, должность его была ненаследственной – его переизбирали каждые пять лет. Раз в пять лет два или более кандидатов оклеивали город своими листовками, выступали на площадях, веселили народ сами или посредством приглашенных издалека лицедеев. Традиционно обещали построить в провинции райскую жизнь, молочные реки с соответствующими берегами. Если же иной деспот хотел пойти на новый срок, то он говорил, что предыдущие года были ошибкой, что он одумался, и станет на стезю процветания и народовластия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25