Метельной ночью, рядом с вмерзшим в сугробы грузовиком, в темной подворотне вампир приподнял за подбородок голову человека неопределенного возраста и пола — череп с горящими глазами, с темной, как обугленной кожей, череп, повязанный шерстяным платком. Высохшие руки, почти такие же ледяные, как руки самого вампира, вцепились в его пальто на груди, чтобы легкое тело могло удержаться на ногах — и на лице умирающего мелькнула тень блаженной улыбки. Вампир обернулся и посмотрел на небо: там, по черному льду скользили белые столбы прожекторных лучей.
«Это уже Питер, Джеффри?»
«Тогда его называли Ленинградом, Мигель».
«Слушай, зачем ты мне это показал?»
«Чтобы ты не питал иллюзий насчет вампиров и людей. Я показал тебе удар милосердия — и все».
«Я и не питаю иллюзий. Такие удары мне и самому приходилось наносить — я знаю, чего это стоит. Я знаю, что смерть — важная штука, хоть и считается, что об этом не говорят вслух»…
«Тогда ты знаешь, что мир идет своим путем».
«И много в нем потустороннего?»
«Оно посюстороннее, Мигель. Ты уже сам понял: мы с тобой — Хозяева Ночей в городах. Хранители и проводники умирающих. Так, видимо, было всегда. Я видел и других существ — тоже из силы, но еще и из света, из чистого света… только в городах они не живут. Они хранят то, что нарождается на свет, и до нас с тобой и нам подобным им нет никакого дела».
«Кто они?»
«Вот этого я не знаю. Может, хранители чего-нибудь другого. Но к людям имеют такое же отношение, как и мы».
К чему нам, действительно, рыдать об ушедших днях и горестях, давно канувших в Лету?! На наш век хватит свеженьких. Пропади она пропадом, человеческая глупость, заодно с пошлостью и суетой! Мы плюнули на это дело. Мы толкались и пинались, потом — швырялись кусками сосулек с навеса над остановкой, а когда сосульки кончились, мы пошли, куда глаза глядят и метет поземка.
В сущности, смысл имело только то, что мы не чувствовали себя одинокими. Все остальное — суета. Одиночество, видите ли, уедает вампиров куда сильнее, чем людей.
В ту ночь Энди пил с какими-то своими приятелями, которые давно не появлялись в клубе.
Лешка заметил, как ему не хотелось уходить, как он ждал, когда Лешка его остановит — но не остановил. Пусть резвится. У Лешки были на то свои причины.
Клара.
Эмма в последнее время была совершенно невыносима. Нет, спору нет, славная тетка, славная, добрая, неглупая, но — что ж она бдит-то все время?! С Кларой никак не остаться наедине — всегда Эмма маячит поблизости.
— Она — Кларина компаньонка, — сказал Энди. — Вот и присматривает.
— Кларка же не грудная, в самом деле, чтоб за ней так уж присматривать!
— Да нет, не грудная, конечно, но у нее какая-то там была дурацкая история, она переживала очень. И характер у нее тяжелый. Эмма ее жалеет.
— Точно. Добрая старушка, в сущности.
— Да ну тебя.
И вот, нынче, в этот торжественный день, Эмма сказала, что ей надо поговорить с кем-то. И у Клары вспыхнуло лицо, когда она обратилась к Лешке:
— Ты действительно хотел поболтать наедине? Пойдем погуляем, — и положила руки Лешке на плечи. И ее глаза горели темным багровым огнем.
— Еще как, — выдохнул Лешка. В этот миг он был почти счастлив.
— Так ночь твоя, душа моя, — сказала Клара, приблизила свое лицо к Лешкиному, как для поцелуя, но не поцеловала. — Пошли отсюда.
Лешка только кивнул. И они сбежали из зала, пока Эмма общалась с какими-то девицами.
Лешка подал Кларе невесомую шубку из серебристого меха, пахнущую духами и ладаном, и они вдвоем выбежали на улицу.
На улице шел тихий снег. Мир напоминал темную акварель; желтые фонари плыли в снежном молоке, как бусины, полные горячего меда. Ночь давно перевалила за середину. Город уснул, на проезжей части лежал нежный снежок, на котором не отпечаталось ни одной колеи.
Ночной воздух немного встряхнул Лешку, вывел из наркотического транса, произведенного близостью и запахом Клары, прояснил мысли. Впрочем, к чему ясная голова, когда ночная птица с темно-рыжим крылом кудрей то ли парит, то ли плывет над тротуаром, и снег благоухает ее волосами… Лицо Клары сделалось отрешенным и задумчивым, она будто прислушивалась к чему-то внутри себя. Лешка хотел взять ее под руку, но она поспешно отстранилась.
— Кларочка, я не кусаюсь, — сказал Лешка. — То есть, я, конечно, с удовольствием бы укусил тебя за ушко, но придется от этого удовольствия отказаться.
Клара рассмеялась.
— Ты укусил бы?!
— А то. Еще как. Ты думаешь, что несладко выглядишь, если вампир?
Клара быстро взглянула на него, и в ее вишневых глазах снова вспыхнули красные огоньки.
— Ты, Лешка, классный мужик, — сказала она. — Только попал в плохую компанию. Нашел компаньона — Энди! Брр! Терпеть его не могу!
— А общаться пришла.
— Во-первых, из-за Эммы. А во-вторых, из-за тебя, если хочешь знать.
— Я же хам трамвайный, Кларочка. Мне до всякого там Артура далеко, как ты считаешь?
Клара взглянула с раздражением и досадой.
— Да что там Артур!
— Ну, как же! Чистая сила, а?
— Плевать я на него хотела. Он все равно толчется со своими Князьями, сноб несчастный. Или уж с полным быдлом.
— А тебя не изволит замечать.
— Не твое дело.
— У тебя что, с ним что-то было?
— А вот это уж совсем не твое дело! — Клара по вернулась к Лешке всем телом, ее белое лицо прямо-таки излучало холодную злобу. — А то я спрошу — у тебя с Энди тоже что-то было?
— Клара, ты уж через край хватила.
— Что ж ты с ним носишься?
— Да почему — ношусь? Мы просто товарищи.
— Ага, товарищи! Сучка он мелкая, а не товарищ.
— Клара, поссоримся.
— А сам тыкаешь меня этим Артуром.
— Ладно, замяли.
Похоже, Клара сменила гнев на милость. Она даже взяла Лешку за локоть — и ее пальцы были холодны даже сквозь куртку. Ее лицо светилось сквозь снег, а глаза сделались двумя жаркими черными звездами. У Лешки снова закружилась голова. Он даже нагнулся, чтобы поцеловать Клару в висок.
Клара слегка отстранилась, но только слегка. У Лешки появилось захватывающее чувство, что ему удалось остановить, удержать порыв ветра — нежный, сильный, холодный… Он обнял Клару за талию — во на сей раз она убрала его руку увереннее и жестче.
— Клара… Констанция, куда же вы все время исчезаете? — пробормотал Лешка. — Я прямо сейчас начну тут плакать и рыдать.
Клара быстро взглянула на него — и ни капельки тепла не соскользнуло ни с лица, ни с губ, ни из глаз.
— Я не буду исчезать, но потом, потом, — проговорила она с резким смешком, и Лешка заметил, как раздувались ее ноздри — как у лисицы, учуявшей мышь.
Лешка не мог отвести от нее взгляда. Никакими словами он не мог бы описать тот полушаг, полуполет, в который превратилась легчайшая Кларина походка. И тут Лешка вдруг понял, что они уже не одни в целом мире, что где-то поблизости — человек, и этот человек и есть цель, фокус, который концентрирует мысли и ощущения вампира. Появился мгновенный порыв остановить, схватить за руки, что-то сказать, поцеловать, отвлечь — но Клара как будто учуяла это желание. Она на мгновение обернулась к Лешке, и ее лицо с прищуренными глазами и темным разрезом губ вдруг показалось почти страшным.
Лешка инстинктивно отшатнулся — и в этот миг увидел на обочине одинокую человеческую фигуру. Девушка-подросток, то ли пьяная, то ли обколотая, худенькая, в темном потрепанном пуховичке, джинсах и дешевых сапожках, стояла, прислонившись спиной к фонарному столбу. Ветер мотал вместе со снежными вихрями ее длинные грязные волосы.
Лешка посмотрел на Клару. Клара пожирала девушку глазами и улыбалась, приоткрывая появившиеся клыки. Самым страшным показалось именно то, что она не торопилась, даже замедлила шаг, наслаждаясь моментом предвкушения.
— Клара, — шепнул Лешка почти беззвучно, — может быть, не ее?
— Ну почему же, — мурлыкнула Клара, облизывая губы. — Это как раз то, что мне нужно, А-лек-сей.
— Послушай, — сказал Лешка торопливо. — Ну что она тебе далась? Она же просто бродяжка, она ж и так несчастная. А может, даже не наркоманка, а просто с ней случилось что-то…
— Ну и что? — Клара дернула плечом. — Мне на плевать, что там у нее, бедняжечки, случилось. Ты еще не видел, как мы питаемся по-настоящему? Так смотри — ни Эмма, ни Энди тебе не покажут!
— Я видел! Что, в Питере гадов мало? Что тебе далась эта девчонка?
— Знаешь, Лешечка, я святошу не строю, — огрызнулась Клара так, что лязгнули друг о друга клыки. — Я — вампир, а не благотворительный фонд! Ясно тебе! И они все — тоже вампиры! Вампиры, а не ангелы, если ты еще не понял!
Лешка схватил Клару за локоть, но она взглянула с дикой холодной злостью и наотмашь, коротко и сильно ударила его по руке. Лешка дернул Клару к себе изо всех сил — и вдруг понял, что она уже не сопротивляется. Холодная сияющая волна поднялась откуда-то снизу, хлынула в сознание, как цунами — Клара обняла Лешку за шею и поцеловала в губы. Мир залило голубое лунное сияние, мир исчез, остался только привкус мятных леденцов, ладана и крови, остался обжигающий холод и чувство неописуемого счастья…
Но тут Клара с силой оттолкнула Лешку в сторону, так, что он едва удержался на ногах. Лешка с трудом открыл глаза, которые закрывались сами собой, и увидел сквозь туман, головокружение и тошноту, что Клара уже стоит рядом с девушкой. Бродяжка подняла отяжелевшую голову, разлепила припухшие веки и несколько мгновений смотрела на Клару бессмысленными мутными глазами, потом ее голова упала на грудь. Клара рассмеялась коротко и зло, лающим неживым смешком и, взглянув на оцепеневшего Лешку, впилась в шею девушки зубами.
Лешку замутило. В этот момент Клара показалась ему удивительно похожей на голодную собаку, которая грызет кость — она даже чмокала и облизывалась, отрываясь от раны. На Лешку напал странный столбняк; он стоял, не шевелясь, и смотрел, не в силах моргнуть.
Тело девушки обмякло, и Клара отшвырнула его в сторону. Девушка тяжело и неуклюже упала на припорошенный снегом асфальт, как набитая ватой кукла в человеческий рост. Клара выпрямилась и медленно пошла к Лешке, облизывая окровавленные губы, то ли похотливо, то ли хищно — Лешка, во всяком случае, не понял, что она собирается делать, но, пожалуй, в этот момент предпочел бы укус поцелую.
— Ну что, смелый смертный? — насмешливо спросила Клара. — Как насчет ноченьки наедине? А?
Лешка сделал шаг назад.
— Куда же ты, кавалер? — продолжала Клара, не спеша, подходя все ближе. — А любовь-то как же?
— Клара… ты ее убила… Ты ж ее просто убила. Ни за что, просто так, взяла и убила. Она ж ни в чем не виновата, никому ничего не сделала…
Клара презрительно рассмеялась.
— Ах, бедная девочка! Порыдай над трупом, добрый самаритянин!
— Не о чем тут разговаривать, — сказал Лешка, развернулся и побрел куда глаза глядят — от мертвой бродяжки и мертвой Клары, которая снова рассмеялась и свистнула вдогонку.
Его мутило от привкуса крови и ладана.
Энди стоял у ворот гаража. Ждал.
— Ты что так рано? — спросил Лешка через силу. — Я думал — ты под утро придешь.
— Мне показалось — у тебя случилось что-то.
Лешка открыл гараж, впустил Энди, вошел, торопливо запер дверь. Энди прошел за ним к дивану, потом к шкафчику, где стояли банки консервов и бутылки, молча пронаблюдал, как Лешка потряс пустую коньячную бутылку, в сердцах сунул ее обратно, вытащил фляжку с водкой, отвинтил крышку, глотнул.
— Леш, что случилось-то, а?
— Она ее убила, — выдавил Лешка с мучительным трудом, кривясь, глотая воздух, как гвозди. — Просто убила. Как эти гады — Маргошку. Сука.
Энди смахнул с плеча Лешкиной куртки растаявший снег. Вытер об свитер мокрую ладошку.
— У нее характер сложный, Леш. Эмма вот…
— Эмме вот надо было думать, с кем возиться. Гадина. Девчонку убила, молоденькую девчонку…
— Леш, у тебя губы синие. Замерз, да? Тебе надо было домой пойти.
— Не могу. Я замерз немного. Она меня поцеловала…
Лешка хотел еще что-то сказать, но тут навалился жуткий озноб, такой, что затрясло крупной дрожью, залязгали зубы, онемевшие пальцы не хотели расстегнуть пуговицу. Лешка снова потянулся к фляжке с водкой, но Энди перехватил ее и сунул в шкаф.
— Людям вредно без закуски водку жрать, Леш.
— Там где-то — кильки в томате…
Энди, не слушая, подошел, расстегнул Лешкину куртку, от чего стало еще холоднее — и обхватил руками поверх одежды, сцепив пальцы у него за спиной. В первый момент холод оглушил Лешку, от холода свело руки и ноги, заныли пальцы, замерло сердце — но уже мгновение спустя непонятно откуда пришло живое тепло. К теплу подмешивалась эйфория, но совсем не того порядка, что от Клариного поцелуя — в душу пришел покой, разум прояснился, головокружение потихоньку пропало.
— Что это? — пробормотал Лешка сонно.
— Сила это. Я не Артур, но все-таки…
Тепло превратилось в жар. Энди разжал руки — и Лешка сбросил куртку. Привычно захотелось есть и спать. Мысли потихоньку выходили из полного раздрая в нормальное русло.
Энди сел на диван. Он смотрел, как Лешка разыскивает завалившуюся банку с кильками, и устало улыбался. Вокруг его глаз появились непривычные иссиня-серые тени, с какими обычно изображают нечисть и оживших мертвецов в кино.
— Выглядишь, как вампир Лестат, — усмехнулся Лешка.
— Балда ты, Леш… Между прочим, это было мое тепло. Я не из Князей, у меня его не в избытке.
— Ты мне отдал, что ли?
— Вот именно.
Лешка подошел, бросил банку с открывалкой на стол, сам обнял Энди за плечи.
— Знаешь, Эндюшка, такого друга у меня еще никогда не было.
— Грабки-то убери, — слабо отмахнулся Энди. — Я, чтоб ты знал, еще вреднее водки, я — как героин, вызываю необратимое привыкание, так что нечего лапиться.
— Ничего, — сказал Лешка, так и держа его в охапке. — Авось не привыкну.
Когда мы проснулись ранним вечером, первым делом я раздернул плотные шторы. За окном, глубоко внизу в синем сумраке мерцали серебряные деревья. Это выглядело, как лес из сказки про деда Мороза. Даже провода опушились инеем и висели между домами, как елочная мишура. Антенны на крыше дома под нами напоминали белые мохнатые кораллы с изогнутыми рогами веток. Прямо напротив окна в черном небе висела в туманном круге розоватая жемчужная луна. Наступила настоящая новогодняя погода — до праздника оставалось уже недели две, никак не больше.
Джеффри неслышно подошел сзади и сказал:
— Будем выполнять петровский указ, Мигель?
— Какой это?
— Ну, елку, елку будем украшать? Вифлеемская звездочка на макушке, свечки, все эти рождественские прелести, а?
— Ну да, почему бы вампирам и не праздновать Рождество! — сказал я и толкнул его плечом.
Джеффри рассмеялся и показал мне пару красненьких елочных шариков на шелковой ленточке.
— А мне нравится, — сказал он. — Симпатичный обычай, не говоря уже о восхитительном запахе.
— Ну, хорошо, — сдался я. — Украшаем елку и водим вокруг хоровод.
— И поем «Маленькой елочке холодно зимой».
— Нет, лучше «В лесу родилась елочка».
— А кто ее родил? Колко же ему было…
— Да ну тебя, пошляк!
Джеффри принес бутылку кагора и стаканы. Я бы, пожалуй, хлебнул и чего-нибудь покрепче — мы с ним жили одним кагором. Он взглянул на меня и сказал:
— Как-то не тянет охотиться. Может, в клуб сходим?
— Клуб вампиров — это круто, конечно, но опять же консервы, дьявольщина, а я шоколадку хочу!
А если серьезно, я с удовольствием посмотрел бы на клуб — но уж слишком здорово было дурачиться. Впрочем, Джеффри понял, что мне интересно — мы стали собираться и пикироваться по ходу процесса.
Мне ужасно нравилось жилье Джеффри — маленькая квартирка под самой крышей высотного дома. Я оценил тишину, тепло и великолепный заросший двор под окном. Еще меня тронул портрет де ля Сола — бледного парня в шикарном старинном костюме, при шпаге, темноволосого, с чертиками в прищуренных глазах. Похоже, этот портрет писали в те времена, когда Мигель уже был вампиром — и здорово вышло, насколько я понимаю в живописи. Джеффри был прав — де ля Сола мне действительно понравился. Я решил, что он был сильный и отчаянный, и совершенно смирился с его местом в Джеффриной биографии. В общем, когда Джеффри предложил сначала пожить у него, я согласился, не раздумывая. Единственным композиционным излишеством в его логове, на мой взгляд, конечно, был роскошный гроб черного дерева с белым атласом и кружевами внутри. Каждый раз, когда он попадался мне на глаза, хотелось прикалываться со страшной силой.
— Здорово, конечно, дрыхнуть, как граф Дракула — сказал я, когда очередной раз об него споткнулся. — Но подозреваю, что в этом гробу ты похож на покойного главу правительства.
— Просто привык, — сказал Джеффри и посмотрел на гроб с симпатией. — В свое время это считалось хорошим тоном. Это, между прочим, очень старый гроб, еще испанского времени, мой талисман, если хочешь.
— Ну да, антиквариат! Понимаю, как говорится, цинковые — долговечнее, зато деревянные — полезнее для здоровья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30