Однако ее понимание очень важно для анализа свободы в
современном обществе. Я имею в виду утверждение, что свобода определяет
человеческое существование как таковое, а кроме того, что понятие свободы
меняется в зависимости от степени осознания человеком себя самого как
независимого и отдельного существа.
Социальная история человека началась с того, что он вырос из состояния
единства с природой, осознав себя как существо, отдельное от окружающего
мира и от других людей. В течение долгого времени это осознание было весьма
смутным. Индивид оставался тесно связанным с природным и социальным миром;
уже сознавая себя как отдельное существо, он в то же время чувствовал себя
частью окружающего мира. Процесс растущего обособления индивида от
первоначальных связей - мы можем назвать этот процесс
"индивидуализацией",по-видимому, достиг наивысшей стадии в Новое время, то
есть от эпохи Возрождения и до наших дней.
В истории жизни каждого индивида мы видим тот же процесс. Родившись,
ребенок уже не составляет единого целого с матерью и становится
биологическим существом, отдельным от нее. Однако, хотя такое биологическое
разделение является началом индивидуального существования человека, ребенок
в течение долгого времени сохраняет функциональное единство с матерью.
Пока и поскольку индивид, фигурально выражаясь, не порвал пуповину,
связывающую его с внешним миром, он не свободен; но эти узы дают ему
ощущение принадлежности к чему-то, как бы гарантируют ему безопасность
существования за счет корней в какой-то почве. Я предлагаю назвать эти узы,
существующие до того, как процесс индивидуализации приводит к полному
обособлению индивида, "первичными узами". Они органичны - в том смысле, что
являются естественным фактором нормального человеческого развития. Они
предполагают отсутствие индивидуальности, но дают индивиду уверенность и
жизненную ориентацию. Эти узы связывают ребенка с матерью, первобытного
человека с его племенем и с природой, а средневекового - с церковью и с его
сословием. Когда достигается полная индивидуализация, когда человек
освобождается от этих первичных уз, перед ним встает новая задача:
сориентироваться и укорениться в мире, найти для себя какие-то новые
гарантии, которые просто не были нужны при его прежнем существовании. При
этом свобода приобретает другое, новое содержание. Здесь мы должны
остановиться и уточнить эти понятия, рассмотрев их более подробно в связи с
индивидуальным и общественным развитием.
Относительно быстрый переход от внутриутробного к собственному
существованию, обрыв пуповины обозначают начало независимости ребенка от
тела матери. Но эту независимость можно понимать лишь в грубом смысле
разделения двух тел. В функциональном смысле младенец остается частью тела
матери. Она его кормит, ухаживает за ним и оберегает его. Постепенно ребенок
приходит к осознанию того, что его мать и другие объекты - это нечто
отдельное от него. Одним из факторов этого процесса является психическое и
общее физическое развитие ребенка, его способность схватывать объекты -
физически и умственно - и овладевать ими. Ребенок осваивает окружающий мир
через посредство собственной деятельности. Процесс индивидуализации
ускоряется воспитанием. При этом возникает ряд фрустраций, запретов, и роль
матери меняется: выясняется, что цели матери не всегда совпадают с желаниями
ребенка, иногда мать превращается во враждебную и опасную силу (1) . Этот
антагонизм, который является неизбежной частью процесса воспитания,
становится важным фактором, обостряющим осознание различия между "я" и "ты".
Проходит несколько месяцев, прежде чем младенец вообще начинает
воспринимать других людей как других и становится способен реагировать на
них улыбкой, но лишь через годы он перестанет смешивать себя с миром (2) .
До тех пор ребенок проявляет специфический, свойственный детям эгоцентризм,
который вовсе не исключает интереса и нежности к другим людям, но "другие"
еще не вполне осознаются как действительно отдельные от него. По той же
причине отношение к власти в ранние детские годы и в последующее время
принципиально отличается своим содержанием. Родители - или кто-то другой,
кто олицетворяет власть,- еще не осознаются как совершенно отдельные
существа: они являются частью мира ребенка, а весь этот мир еще является
частью его самого. Поэтому подчинение родителям - это совсем не то
подчинение, какое имеет место, когда ребенок становится по-настоящему
отдельным существом.
Р. Хьюз в романе "Сильный ветер на Ямайке" (3) замечательно описал, как
десятилетний ребенок внезапно осознает свою индивидуальность.
"И тут с Эмили что-то случилось, очень важное. Она вдруг поняла, кто
она. Трудно сказать, почему это не произошло за пять лет до этого или не
могло бы произойти еще через пять; и уж совсем непонятно, почему это пришло
как раз в тот день. Только что она играла в дом, на самом носу корабля, в
укромном уголке за брашпилем (на нем висел чертов палец вместо дверного
молотка). Потом игра эта ей как-то наскучила, и она пошла на корму, просто
так. И по дороге что-то думала про пчел и про сказочную принцессу, и вдруг в
мозгу у нее сверкнуло, что она - это она. Эмили остановилась как вкопанная и
стала оглядывать себя всю - все, что можно было увидеть. Видно было не так
уж много - платье спереди да руки, когда подняла их, чтобы рассмотреть,- но
этого оказалось достаточно, чтобы составить представление о маленьком теле,
про которое она вдруг поняла, что это - ее тело.
Она рассмеялась, даже с издевкой, пожалуй. Подумала: "Вот это да! Это ж
надо, что тебя - из всех людей как раз тебя - вот так поймали! И теперь ведь
никуда не деться, не вылезть. Во всяком случае, не скоро: это надо вырасти,
прожить всю жизнь, состариться - тогда только избавишься от этого дурацкого
наряда!"
Дело было исключительно важное: она решила уберечься от возможных помех
и полезла по выбленкам на свою любимую смотровую площадку у самого верха
мачты. Лезть было совсем просто, но каждый раз, как она двигала ногой или
рукой, ее снова и снова изумляло, до чего послушно они двигаются. Память ей,
конечно, подсказывала, что так было всегда, но раньше она не замечала,
насколько это удивительно. Устроившись на своей площадке, она занялась
изучением кожи на руках и делала это чрезвычайно внимательно: ведь эта была
ее кожа. Потом высвободила плечо из-под платья, заглянула себе за пазуху -
убедиться, что под одеждой она тоже есть, и при этом коснулась плечом щеки.
Когда теплая ямка голого плеча коснулась лица, ощущение было такое, будто ее
приласкал кто-то добрый-добрый. Но откуда пришло это ощущение - от щеки или
от плеча-и кто кого погладил - щека плечо или плечо щеку,- этого она никак
не могла понять.
Окончательно убедившись в том потрясающем факте, что теперь она - Эмили
Бас-Торнтон (откуда взялось это "теперь", она не знала; уж конечно, ей не
приходила в голову такая чушь, будто раньше она была кем-то другим), она
стала размышлять, что же теперь
будет".
По мере роста ребенка - по мере того, как рвутся первичные связи,- у
него развивается стремление к свободе и независимости. Но что происходит с
этим стремлением, это мы можем понять лишь в том случае, если примем во
внимание диалектический характер процесса растущей индивидуализации. Этот
процесс имеет два аспекта.
Прежде всего, ребенок становится сильнее и физически, и эмоционально, и
интеллектуально; активность и энергия развиваются в каждой из этих сфер. В
то же время эти сферы все больше интегрируются; развивается определенная
структура, руководимая волей и разумом индивида. Если мы назовем эту
структуру - совокупность черт характера, стремлений, разума и воли индивида
- личностью, то можно сказать, что первым аспектом растущей индивидуальности
является развитие личности. Границы роста индивидуализации и развитие
личности в какой-то мере определяются и индивидуальными условиями, но в
основном - социальными. Различия между индивидами в каждом обществе кажутся
значительными, но в любом обществе существует определенный предел
индивидуализации, за который нормальный индивид выйти не может.
Другой аспект процесса индивидуализации - растущее одиночество.
Первичные узы обеспечивают фундаментальное единство с окружающим миром и
ощущение безопасности. По мере того как ребенок обособляется от этого мира,
он начинает осознавать свое одиночество, свою отдельность от других. Эта
отделенность от мира, который в сравнении с индивидуальным существом
представляется ошеломляюще громадным, мощным - а иногда и опасным,
урожающим,- порождает чувство беззащитности и тревоги. Пока человек был
неотделимой частью мира, пока не осознавал ни возможностей, ни последствий
индивидуальных действий, ему не приходилось и бояться его. Но, превратившись
в индивида, он остается один на один с этим миром, ошеломляющим и грозным.
Возникает стремление отказаться от своей индивидуальности, побороть
чувство одиночества и беспомощности, а для этого - слиться с окружающим
миром, раствориться в нем. Однако новые узы, возникающие из этого
стремления, не идентичны первичным связям, которые были оборваны в процессе
роста. Ребенок не может физически вернуться в материнское лоно; точно так же
невозможно повернуть вспять и психический процесс индивидуализации. Попытки
такого возврата неминуемо принимают характер подчинения, при котором,
однако, никогда не исчезают противоречия между властью и ребенком,
подчиняющимся этой власти. Сознательно ребенок может считать себя
удовлетворенным, но подсознательно он чувствует, что платит за ощущение
безопасности полноценностью и силой своей личности. В конечном итоге
подчинение приводит к обратному результату: неуверенность ребенка
возрастает, и в то же время в нем развивается враждебность и мятежность,
которые тем более опасны, что направлены против людей, от которых он
продолжает зависеть (или стал зависим).
Однако подчинение - это не единственный способ избавиться от
одиночества и тревоги. Другой путь - единственно продуктивный, не приводящий
к неразрешимым конфликтам,- это путь спонтанных связей с людьми и природой,
то есть таких связей, которые соединяют человека с миром, не уничтожая его
индивидуальности. Такие связи, наивысшими проявлениями которых являются
любовь и творческий труд, коренятся в полноте и силе целостной личности и
поэтому не ограничивают развитие личности, а способствуют этому развитию до
максимально возможных пределов.
Итак, растущая индивидуализация приводит либо к подчинению, либо к
спонтанной активности. Ниже мы обсудим эту проблему более детально; здесь же
я хочу указать на общий принцип: процесс, который развивается на основе
растущей индивидуализации и растущей свободы индивида, является
диалектическим. Ребенок становится более свободным, он может развивать и
выражать свою сущность, не стесненную больше теми узами, которые
ограничивали ее прежде. Но при этом ребенок освобождается от мира, дававшего
ему безопасность и покой. Процесс индивидуализации - это процесс усиления и
развития его личности, его собственного "я"; но в ходе этого процесса
утрачивается идентичность с остальными людьми, ребенок отделяется от них.
Прогрессирующее отделение может привести к изоляции, которая перерастает в
потерянность и порождает интенсивную тревогу и неуверенность; оно же может
привести и к принципиально новой близости: к солидарности с другими людьми,
если ребенок окажется в состоянии развить в себе внутреннюю силу и
творческую активность, которые являются предпосылками этого нового типа
связанности с миром.
Если бы каждый шаг в направлении отделения и индивидуализации
сопровождался соответствующим ростом личности, развитие ребенка было бы
гармонично. Этого, однако, не происходит. В то время как процесс
индивидуализации происходит автоматически, развитие личности сдерживается
целым рядом психологических и социальных причин. Разрыв между этими
тенденциями приводит к невыносимому чувству изоляции и бессилия, а это в
свою очередь приводит в действие психические механизмы, которые будут
описаны ниже как механизмы избавления, бегства.
Историю человека можно рассматривать как процесс растущей
индивидуализации и растущего освобождения также и в филогенетическом плане.
Именно первые шаги, направленные к освобождению от принуждающих инстинктов,
вывели человека из дочеловеческого состояния. Под инстинктами мы понимаем
специфические шаблоны деятельности, обусловленные наследственными нервными
структурами, которые в чистом виде можно наблюдать только в животном мире
(4) . Чем ниже уровень развития животного, тем в большей степени его
приспособление к природе и вся его деятельность определяются механизмами
инстинктивных и рефлекторных действий. Знаменитая сложная организация жизни
некоторых насекомых основана исключительно на инстинктах. Но чем уровень
развития животного выше, тем более гибким является его поведение. И тем
менее всеохватывающей оказывается врожденная адаптация при его появлении на
свет. Эта тенденция достигает вершины у человека. При рождении он самое
беспомощное из всех животных; его приспособление к природе основано главным
образом на процессе обучения, а не на инстинктивной предопределенности.
"Инстинкт... это ослабленная, если не исчезающая категория у высших форм
животных, в особенности у человека" (5).
Человеческое существование начинается тогда, когда достигает
определенного предела развитие деятельности, не обусловленной врожденными
механизмами:
приспособление к природе утрачивает принудительный характер, и способы
действий уже не определяются наследственностью, инстинктами. Иными словами,
человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. Здесь
имеется в виду не позитивная "свобода чего-то" а негативная "свобода от
чего-то" - в данном случае свобода от инстинктивной предопределенности
действий.
Такая свобода представляет собой весьма сомнительное преимущество.
Человек рождается без врожденной способности к необходимым действиям, какая
есть у животных (6) ; он зависит от родителей дольше, чем любое из них; его
реакции на окружающую обстановку не так быстры и не так эффективны, как
инстинктивные действия, выполняемые автоматически. Он подвержен всем
опасностям и страхам, проистекающим из этой недостаточности его врожденных
инстинктов. Однако именно эта беспомощность явилась той почвой, на которой
развился и вырос человек: биологическое несовершенство человека обусловило
появление цивилизации.
С самого начала своего существования человек сталкивается с выбором
между различными способами действий. У животных существуют непрерывные цепи
рефлекторных реакций, которые начинаются со стимула, например голода, и
ведут к более или менее строго определенному поведению, позволяющему
избавиться от напряжения, вызываемого стимулом. У человека эти цепи
разорваны. Стимулы присутствуют, но способы удовлетворения - "открытые", то
есть человек должен выбирать между различными действиями; он начинает
думать. Его роль по отношению к природе меняется: вместо того, чтобы
действовать на основе инстинктивной предопределенности, человеку приходится
оценить в уме различные способы действия; от пассивного приспособления он
переходит к активному, то есть начинает трудиться. Он изобретает орудия
труда и тем самым, овладевая природой, отделяется от нее все больше и
больше. Он начинает смутно осознавать, что он - или, точнее, группа, к
которой он принадлежит,- это не то же самое, что природа вокруг. В нем
пробуждается сознание трагичности своей судьбы: быть частью природы, но не
вписываться в нее. Он осознает, что в конце концов его ожидает смерть, хотя
и пытается отрицать это в различных фантазиях.
Фундаментальная связь между человеком и свободой чрезвычайно
показательно отображена в библейском мифе об изгнании из рая.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Бегство от свободы'
1 2 3 4 5
современном обществе. Я имею в виду утверждение, что свобода определяет
человеческое существование как таковое, а кроме того, что понятие свободы
меняется в зависимости от степени осознания человеком себя самого как
независимого и отдельного существа.
Социальная история человека началась с того, что он вырос из состояния
единства с природой, осознав себя как существо, отдельное от окружающего
мира и от других людей. В течение долгого времени это осознание было весьма
смутным. Индивид оставался тесно связанным с природным и социальным миром;
уже сознавая себя как отдельное существо, он в то же время чувствовал себя
частью окружающего мира. Процесс растущего обособления индивида от
первоначальных связей - мы можем назвать этот процесс
"индивидуализацией",по-видимому, достиг наивысшей стадии в Новое время, то
есть от эпохи Возрождения и до наших дней.
В истории жизни каждого индивида мы видим тот же процесс. Родившись,
ребенок уже не составляет единого целого с матерью и становится
биологическим существом, отдельным от нее. Однако, хотя такое биологическое
разделение является началом индивидуального существования человека, ребенок
в течение долгого времени сохраняет функциональное единство с матерью.
Пока и поскольку индивид, фигурально выражаясь, не порвал пуповину,
связывающую его с внешним миром, он не свободен; но эти узы дают ему
ощущение принадлежности к чему-то, как бы гарантируют ему безопасность
существования за счет корней в какой-то почве. Я предлагаю назвать эти узы,
существующие до того, как процесс индивидуализации приводит к полному
обособлению индивида, "первичными узами". Они органичны - в том смысле, что
являются естественным фактором нормального человеческого развития. Они
предполагают отсутствие индивидуальности, но дают индивиду уверенность и
жизненную ориентацию. Эти узы связывают ребенка с матерью, первобытного
человека с его племенем и с природой, а средневекового - с церковью и с его
сословием. Когда достигается полная индивидуализация, когда человек
освобождается от этих первичных уз, перед ним встает новая задача:
сориентироваться и укорениться в мире, найти для себя какие-то новые
гарантии, которые просто не были нужны при его прежнем существовании. При
этом свобода приобретает другое, новое содержание. Здесь мы должны
остановиться и уточнить эти понятия, рассмотрев их более подробно в связи с
индивидуальным и общественным развитием.
Относительно быстрый переход от внутриутробного к собственному
существованию, обрыв пуповины обозначают начало независимости ребенка от
тела матери. Но эту независимость можно понимать лишь в грубом смысле
разделения двух тел. В функциональном смысле младенец остается частью тела
матери. Она его кормит, ухаживает за ним и оберегает его. Постепенно ребенок
приходит к осознанию того, что его мать и другие объекты - это нечто
отдельное от него. Одним из факторов этого процесса является психическое и
общее физическое развитие ребенка, его способность схватывать объекты -
физически и умственно - и овладевать ими. Ребенок осваивает окружающий мир
через посредство собственной деятельности. Процесс индивидуализации
ускоряется воспитанием. При этом возникает ряд фрустраций, запретов, и роль
матери меняется: выясняется, что цели матери не всегда совпадают с желаниями
ребенка, иногда мать превращается во враждебную и опасную силу (1) . Этот
антагонизм, который является неизбежной частью процесса воспитания,
становится важным фактором, обостряющим осознание различия между "я" и "ты".
Проходит несколько месяцев, прежде чем младенец вообще начинает
воспринимать других людей как других и становится способен реагировать на
них улыбкой, но лишь через годы он перестанет смешивать себя с миром (2) .
До тех пор ребенок проявляет специфический, свойственный детям эгоцентризм,
который вовсе не исключает интереса и нежности к другим людям, но "другие"
еще не вполне осознаются как действительно отдельные от него. По той же
причине отношение к власти в ранние детские годы и в последующее время
принципиально отличается своим содержанием. Родители - или кто-то другой,
кто олицетворяет власть,- еще не осознаются как совершенно отдельные
существа: они являются частью мира ребенка, а весь этот мир еще является
частью его самого. Поэтому подчинение родителям - это совсем не то
подчинение, какое имеет место, когда ребенок становится по-настоящему
отдельным существом.
Р. Хьюз в романе "Сильный ветер на Ямайке" (3) замечательно описал, как
десятилетний ребенок внезапно осознает свою индивидуальность.
"И тут с Эмили что-то случилось, очень важное. Она вдруг поняла, кто
она. Трудно сказать, почему это не произошло за пять лет до этого или не
могло бы произойти еще через пять; и уж совсем непонятно, почему это пришло
как раз в тот день. Только что она играла в дом, на самом носу корабля, в
укромном уголке за брашпилем (на нем висел чертов палец вместо дверного
молотка). Потом игра эта ей как-то наскучила, и она пошла на корму, просто
так. И по дороге что-то думала про пчел и про сказочную принцессу, и вдруг в
мозгу у нее сверкнуло, что она - это она. Эмили остановилась как вкопанная и
стала оглядывать себя всю - все, что можно было увидеть. Видно было не так
уж много - платье спереди да руки, когда подняла их, чтобы рассмотреть,- но
этого оказалось достаточно, чтобы составить представление о маленьком теле,
про которое она вдруг поняла, что это - ее тело.
Она рассмеялась, даже с издевкой, пожалуй. Подумала: "Вот это да! Это ж
надо, что тебя - из всех людей как раз тебя - вот так поймали! И теперь ведь
никуда не деться, не вылезть. Во всяком случае, не скоро: это надо вырасти,
прожить всю жизнь, состариться - тогда только избавишься от этого дурацкого
наряда!"
Дело было исключительно важное: она решила уберечься от возможных помех
и полезла по выбленкам на свою любимую смотровую площадку у самого верха
мачты. Лезть было совсем просто, но каждый раз, как она двигала ногой или
рукой, ее снова и снова изумляло, до чего послушно они двигаются. Память ей,
конечно, подсказывала, что так было всегда, но раньше она не замечала,
насколько это удивительно. Устроившись на своей площадке, она занялась
изучением кожи на руках и делала это чрезвычайно внимательно: ведь эта была
ее кожа. Потом высвободила плечо из-под платья, заглянула себе за пазуху -
убедиться, что под одеждой она тоже есть, и при этом коснулась плечом щеки.
Когда теплая ямка голого плеча коснулась лица, ощущение было такое, будто ее
приласкал кто-то добрый-добрый. Но откуда пришло это ощущение - от щеки или
от плеча-и кто кого погладил - щека плечо или плечо щеку,- этого она никак
не могла понять.
Окончательно убедившись в том потрясающем факте, что теперь она - Эмили
Бас-Торнтон (откуда взялось это "теперь", она не знала; уж конечно, ей не
приходила в голову такая чушь, будто раньше она была кем-то другим), она
стала размышлять, что же теперь
будет".
По мере роста ребенка - по мере того, как рвутся первичные связи,- у
него развивается стремление к свободе и независимости. Но что происходит с
этим стремлением, это мы можем понять лишь в том случае, если примем во
внимание диалектический характер процесса растущей индивидуализации. Этот
процесс имеет два аспекта.
Прежде всего, ребенок становится сильнее и физически, и эмоционально, и
интеллектуально; активность и энергия развиваются в каждой из этих сфер. В
то же время эти сферы все больше интегрируются; развивается определенная
структура, руководимая волей и разумом индивида. Если мы назовем эту
структуру - совокупность черт характера, стремлений, разума и воли индивида
- личностью, то можно сказать, что первым аспектом растущей индивидуальности
является развитие личности. Границы роста индивидуализации и развитие
личности в какой-то мере определяются и индивидуальными условиями, но в
основном - социальными. Различия между индивидами в каждом обществе кажутся
значительными, но в любом обществе существует определенный предел
индивидуализации, за который нормальный индивид выйти не может.
Другой аспект процесса индивидуализации - растущее одиночество.
Первичные узы обеспечивают фундаментальное единство с окружающим миром и
ощущение безопасности. По мере того как ребенок обособляется от этого мира,
он начинает осознавать свое одиночество, свою отдельность от других. Эта
отделенность от мира, который в сравнении с индивидуальным существом
представляется ошеломляюще громадным, мощным - а иногда и опасным,
урожающим,- порождает чувство беззащитности и тревоги. Пока человек был
неотделимой частью мира, пока не осознавал ни возможностей, ни последствий
индивидуальных действий, ему не приходилось и бояться его. Но, превратившись
в индивида, он остается один на один с этим миром, ошеломляющим и грозным.
Возникает стремление отказаться от своей индивидуальности, побороть
чувство одиночества и беспомощности, а для этого - слиться с окружающим
миром, раствориться в нем. Однако новые узы, возникающие из этого
стремления, не идентичны первичным связям, которые были оборваны в процессе
роста. Ребенок не может физически вернуться в материнское лоно; точно так же
невозможно повернуть вспять и психический процесс индивидуализации. Попытки
такого возврата неминуемо принимают характер подчинения, при котором,
однако, никогда не исчезают противоречия между властью и ребенком,
подчиняющимся этой власти. Сознательно ребенок может считать себя
удовлетворенным, но подсознательно он чувствует, что платит за ощущение
безопасности полноценностью и силой своей личности. В конечном итоге
подчинение приводит к обратному результату: неуверенность ребенка
возрастает, и в то же время в нем развивается враждебность и мятежность,
которые тем более опасны, что направлены против людей, от которых он
продолжает зависеть (или стал зависим).
Однако подчинение - это не единственный способ избавиться от
одиночества и тревоги. Другой путь - единственно продуктивный, не приводящий
к неразрешимым конфликтам,- это путь спонтанных связей с людьми и природой,
то есть таких связей, которые соединяют человека с миром, не уничтожая его
индивидуальности. Такие связи, наивысшими проявлениями которых являются
любовь и творческий труд, коренятся в полноте и силе целостной личности и
поэтому не ограничивают развитие личности, а способствуют этому развитию до
максимально возможных пределов.
Итак, растущая индивидуализация приводит либо к подчинению, либо к
спонтанной активности. Ниже мы обсудим эту проблему более детально; здесь же
я хочу указать на общий принцип: процесс, который развивается на основе
растущей индивидуализации и растущей свободы индивида, является
диалектическим. Ребенок становится более свободным, он может развивать и
выражать свою сущность, не стесненную больше теми узами, которые
ограничивали ее прежде. Но при этом ребенок освобождается от мира, дававшего
ему безопасность и покой. Процесс индивидуализации - это процесс усиления и
развития его личности, его собственного "я"; но в ходе этого процесса
утрачивается идентичность с остальными людьми, ребенок отделяется от них.
Прогрессирующее отделение может привести к изоляции, которая перерастает в
потерянность и порождает интенсивную тревогу и неуверенность; оно же может
привести и к принципиально новой близости: к солидарности с другими людьми,
если ребенок окажется в состоянии развить в себе внутреннюю силу и
творческую активность, которые являются предпосылками этого нового типа
связанности с миром.
Если бы каждый шаг в направлении отделения и индивидуализации
сопровождался соответствующим ростом личности, развитие ребенка было бы
гармонично. Этого, однако, не происходит. В то время как процесс
индивидуализации происходит автоматически, развитие личности сдерживается
целым рядом психологических и социальных причин. Разрыв между этими
тенденциями приводит к невыносимому чувству изоляции и бессилия, а это в
свою очередь приводит в действие психические механизмы, которые будут
описаны ниже как механизмы избавления, бегства.
Историю человека можно рассматривать как процесс растущей
индивидуализации и растущего освобождения также и в филогенетическом плане.
Именно первые шаги, направленные к освобождению от принуждающих инстинктов,
вывели человека из дочеловеческого состояния. Под инстинктами мы понимаем
специфические шаблоны деятельности, обусловленные наследственными нервными
структурами, которые в чистом виде можно наблюдать только в животном мире
(4) . Чем ниже уровень развития животного, тем в большей степени его
приспособление к природе и вся его деятельность определяются механизмами
инстинктивных и рефлекторных действий. Знаменитая сложная организация жизни
некоторых насекомых основана исключительно на инстинктах. Но чем уровень
развития животного выше, тем более гибким является его поведение. И тем
менее всеохватывающей оказывается врожденная адаптация при его появлении на
свет. Эта тенденция достигает вершины у человека. При рождении он самое
беспомощное из всех животных; его приспособление к природе основано главным
образом на процессе обучения, а не на инстинктивной предопределенности.
"Инстинкт... это ослабленная, если не исчезающая категория у высших форм
животных, в особенности у человека" (5).
Человеческое существование начинается тогда, когда достигает
определенного предела развитие деятельности, не обусловленной врожденными
механизмами:
приспособление к природе утрачивает принудительный характер, и способы
действий уже не определяются наследственностью, инстинктами. Иными словами,
человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. Здесь
имеется в виду не позитивная "свобода чего-то" а негативная "свобода от
чего-то" - в данном случае свобода от инстинктивной предопределенности
действий.
Такая свобода представляет собой весьма сомнительное преимущество.
Человек рождается без врожденной способности к необходимым действиям, какая
есть у животных (6) ; он зависит от родителей дольше, чем любое из них; его
реакции на окружающую обстановку не так быстры и не так эффективны, как
инстинктивные действия, выполняемые автоматически. Он подвержен всем
опасностям и страхам, проистекающим из этой недостаточности его врожденных
инстинктов. Однако именно эта беспомощность явилась той почвой, на которой
развился и вырос человек: биологическое несовершенство человека обусловило
появление цивилизации.
С самого начала своего существования человек сталкивается с выбором
между различными способами действий. У животных существуют непрерывные цепи
рефлекторных реакций, которые начинаются со стимула, например голода, и
ведут к более или менее строго определенному поведению, позволяющему
избавиться от напряжения, вызываемого стимулом. У человека эти цепи
разорваны. Стимулы присутствуют, но способы удовлетворения - "открытые", то
есть человек должен выбирать между различными действиями; он начинает
думать. Его роль по отношению к природе меняется: вместо того, чтобы
действовать на основе инстинктивной предопределенности, человеку приходится
оценить в уме различные способы действия; от пассивного приспособления он
переходит к активному, то есть начинает трудиться. Он изобретает орудия
труда и тем самым, овладевая природой, отделяется от нее все больше и
больше. Он начинает смутно осознавать, что он - или, точнее, группа, к
которой он принадлежит,- это не то же самое, что природа вокруг. В нем
пробуждается сознание трагичности своей судьбы: быть частью природы, но не
вписываться в нее. Он осознает, что в конце концов его ожидает смерть, хотя
и пытается отрицать это в различных фантазиях.
Фундаментальная связь между человеком и свободой чрезвычайно
показательно отображена в библейском мифе об изгнании из рая.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Бегство от свободы'
1 2 3 4 5