Хорошо бы вспомнить…
7. Англия – ФРГ (сборные). 30 июля 1966 г
К «Уэмбли» подходишь как к крепости. Две круглые приземистые башни с развевающимися на ветру флагами, отвесные стены с окнами-бойницами. Внутри, прежде чем выйдешь к своим местам, преодолеваешь сложную сеть коридоров, железных лестниц. «Уэмбли» и есть крепость. Стадион этот, один из самых крупных и знаменитых в мире, еще и символ английского футбола, гордого тем, что с него все началось, гордого своим генеалогическим древом и взирающего на конкурентов, пусть и удачливых, снисходительно и высокомерно, как на учеников, продолжателей, а то и на выскочек.
Правда, это не означает, что англичане впали в расслабленное зазнайство. Они играют по-своему, твердо придерживаются издавна сложившихся принципов, всегда похожи сами на себя и не слишком падки на модные новации, полагая, что превыше и дороже всего старые истины, раз и навсегда установленные их пращурами, придумавшими игру. Вероятно, по этой причине англичанам присуще подчеркнутое чувство собственного достоинства, они не впадают в истерику, не грешат намеренной грубостью, но неуклонно верны резкости и жесткости, узаконенным еще при основании игры, признающимися ими как непременная черта спортивности. В одном из старинных наставлений английского автора я вычитал следующее: «По нашему мнению, мужчины должны играть только в такие игры, которые приучают к опасности и боли. К счастью, футбол именно такая игра». Руководствуясь этим правилом, англичане в совершенстве освоили приемы силового единоборства и, как никто, умеют решительно отобрать мяч, не щадя ни себя, ни противника, но так, что судья не придерется. Их игра всегда проста, может иной раз показаться элементарной, и требуется время, чтобы вникнуть в эту простоту и открыть в ней не только игровые выгоды, но и красоту.
Все это и сторожат башни «Уэмбли». Все это и выразилось в полной мере на поле этого стадиона в день финального матча VIII чемпионата мира.
Если произвести подсчет «звезд», то немцы имели несомненный перевес; у них – Шнеллингер, Беккенбауэр, Халлер, Оверат, Зеелер, у англичан – Мур и Р. Чарльтон. Но тем и славен английский футбол, что выучка пусть даже невыдающегося игрока настолько высока и профессиональна, что он не испытывает затруднений, вступая в соприкосновение с любой «звездой».
Дважды англичане пережили трудные минуты. Они пришли к финалу с репутацией непробиваемой команды, в пяти предыдущих матчах ими был пропущен один гол, да и тот с пенальти. А тут уже на 12-й минуте Халлер послал мяч в сетку мимо закрытого своими защитниками Бенкса. Ни тени растерянности не увидели зрители. Гол был как сигнал боевого сбора; после него английская команда и приступила к делу, засучив рукава. Спустя шесть минут долговязый Херст (англичане свято верят в высоких центрфорвардов) головой сравнял счет.
Во втором тайме Питерс забил еще один мяч. Дело шло к концу (помню, я уже захлопнул блокнот), 90-я минута. Левый крайний Эммерих подает штрафной на дальнюю штангу, и притаившийся в толпе игроков Вебер с двух шагов забивает гол. Вот уж поистине нежданный поворот для матча такого уровня! Я говорю так потому, что высококласные команды с подбором больших мастеров в обороне, как у англичан, обычно непринужденно сохраняют минимальное преимущество. В ту минуту «Золотая богиня», уже было выглянувшая из-за кулис на поле, отшатнулась и скрылась в тени. Предстоял еще один, 30-минутный, матч.
Команды не ушли в раздевалку – день был теплый, все разместились на траве перед центральной трибуной. Видно было, что немцы взбудоражены своей нечаянной удачей, они переговаривались, жестикулировали, им не сиделось, не отдыхалось. Англичане лежали на траве, как косари в короткую передышку, расслабленно и спокойно, зная, что им еще махать и махать, а пока можно понежиться. Над немцами хлопотал долговязый, с круглым животиком тренер Шён, что-то им нашептывал, к чему-то призывал, а угрюмый бровастый тренер англичан Рамсей стоял в стороне, невозмутимый, словно такое происшествие случается ежедневно.
Когда судья позвал команды в центр поля, англичане поднялись с решительностью людей, знающих, что дело ждет и они обязаны его закончить, а немцы выглядели растревоженными, неотдохнувшими, гадающими, что же впереди.
Потом многие, и я в том числе, писали, что у англичан сохранилось больше физических сил, а немцы устали. Так это и выглядело в последние полчаса. Но теперь я склонен думать, что не степень тренированности, не запас выносливости дали себя знать – ведь сборная ФРГ состояла из атлетов, мощных как на подбор. Англичане были спокойнее, они владели своими нервами, оказались готовыми к любым передрягам, их ничто не выводило из равновесия. И не потому, что они от природы флегматики либо наделены сверхъестественной выдержкой. Сказалась их привычка к футболу, впитанная с молоком матери. (В этом выражении нет преувеличения: все дни, что я провел в Лондоне, я наблюдал, как в Гайд-парке матери, именно матери, давали уроки футбола сыновьям, ковыляющим на широко расставленных ножонках возле своих колясок.)
Голу, забитому Херстом на 100-й минуте, суждено было стать вдвойне знаменитым. Мяч ударился о перекладину, от нее в землю и вылетел в поле. Это был биллиардный росчерк. Немцы взяли в кольцо судью Динста. Он выдрался из окружения бело-черных и, ища спасения, кинулся к Тофику Бахрамову, боковому. Люди замерли в ожидании их диалога. Сто тысяч на трибунах и миллионы у телевизоров. И вот видно, как качнулась в утвердительном кивке крупная голова Бахрамова, как шевельнулась его косматая черпая шевелюра, которую он тут же быстрым движением руки привел в порядок. Консилиум удался, диагноз установлен: 3:2.
Сколько же потом шло толков вокруг этого гола! Демонстрировались кинопленки, фотографии, присягали и клялись очевидцы. Но нет в футболе иного суда кроме судейской тройки, и нет иных аргументов кроме их убеждения в своей правоте. Законна ли такая власть? Спросим проще: ошибаются ли судьи, в том числе и в решающие моменты, определяющие счет и результат? Ошибаются. Но все же гораздо реже, чем мерещится односторонне воспринимающим игру болельщику, футболисту, тренеру. Мир погряз бы в распрях, если бы судейская власть ставилась под сомнение и решения арбитров подвергались обжалованию и пересмотру. В непреклонном жесте арбитра, единолично отвечающего за правопорядок на поле, – спасение футбола. Мы имеем право утверждать, что форма правления в футболе – судейская диктатура. Потому-то так ценится легко читающий игру, поворотливый, остроглазый, решительный, без намека на гамлетовскую раздвоенность и честный перед футболом судья. Такие люди имеют не меньше права на славу, чем «звезды». Спустя четыре года после этого матча, на чемпионате мира в Мексике, я был свидетелем, как туристы, главным образом англичане и немцы из ФРГ, узнав, что перед ними Бахрамов, тянулись к нему с блокнотами за автографом. Тофик важничал и, ставя подписи, сквозь зубы ворчал: «Ох они мне и надоели…»
К слову, в Мексике тоже не раз приходилось задумываться о «людях в черном». Нас всех больно хлестнули досадные обстоятельства, при которых был забит гол в матче СССР – Уругвай. Я из ложи прессы не заметил, зашел ли мяч за линию. Но у меня нет оснований не верить нашим футболистам, которые это видели. Точно так же я допускаю, что и судья, находившийся в отдалении, честно прозевал этот миг. Если бы ошибка не привела к голу, о ней тут же забыли бы – ведь это был не офсайд, не назначение пенальти, не удаление с поля. В финальном матче был эпизод, когда вратарь итальянцев Альбертози занес мяч за лицевую линию, Пеле стал требовать углового, но судья не дал: он не заметил. Я об этом сужу уверенно, потому что с моего места все было видно как на ладони. Но кто помнит о таком пустяке!
Матч Мексика – Бельгия, решавший, какая из команд выйдет в четвертьфинал. Единственный гол забили мексиканцы с пенальти. Ложа прессы наблюдала инцидент, приведший к наказанию, со спины. По центру к воротам рванулись бельгийский защитник и мексиканский форвард. Мяч перед ними. Бельгиец чуть впереди. И вдруг мексиканец падает плашмя, наткнувшись на ногу бельгийца, а мяч улетает за боковую линию. Судья, бежавший следом за игроками, резко останавливается и выбрасывает руку в направлении белой точки на штрафной. Бельгийцы ожесточенно спорят. В нашей ложе, где обычно не смолкают разговоры, стало тихо. Вроде бы правильно: подножка…
В перерыве мы кидаемся к телевизорам, чтобы посмотреть замедленное повторение эпизода. Сначала он был показан опять со спины. Молчим, это мы уже видели. И тут же запись с другой камеры, из-за бельгийских ворот, – с лица. Прекрасно видно, как бельгиец вытягивает ногу, выбивая мяч, и после этого на нее наскакивает мексиканец и валится как подкошенный. Пресс-клуб взорвался, на разных языках прозвучало: «Нет пенальти!»
Николай Латышев, контролер этого матча, выставил судье «двойку». Любопытно, что позже, в новых повторениях по телевизору, кадры, снятые из-за ворот, больше не фигурировали. Так что же, судья – злодей? Нет, и тут была ошибка. Он, как и мы в ложе прессы, видел эпизод со спины, с порядочного расстояния и принял решение интуитивно.
Футболу пора обзаводиться более твердыми гарантиями. И игроки нынче перемещаются быстрее, и грубые приемы выполняются более скрытно, если угодно, техничнее, чем прежде. Могли бы появиться на поле сразу два судьи, можно завести дополнительных помощников на линии ворот… Предпринять есть что во избежание конфузов.
А когда-нибудь, я полагаю, судейской диктатуре и вовсе придет конец. Пофантазируем. Судья сидит за пределами поля, перед ним бежит лента наподобие кардиограммы, бесстрастно регистрирующая неправильные толчки, ауты, корнеры, пенальти, «вне игры», голы, а он кнопкой включает сигнал на остановку и по микрофону отдает команды игрокам. Уверен, что-то в этом роде возможно. За «матчеграммой» смогут наблюдать представители обеих команд, и все будет спокойно. Исчезнет яблоко раздора, каким сейчас является судья, бегающий среди игроков, возбужденный, взмыленный, усталый и, несмотря на всю свою эрудицию, все же совершающий промахи. Однажды я наблюдал, как на следующий день после матча известный арбитр раз за разом просматривал телезапись эпизода, где было ясно видно, что не засчитанный им гол забит правильно. Он долго ерзал в кресле, не зная, что сказать сидевшим рядом представителям потерпевшей стороны. Ему оставалось только развести руками, что он и сделал. Диктатура не шелохнулась, ошибочно отмененный гол отдал победу непо-бедившей команде. А истина? Истину занесли в список неизбежных жертв и потерь.
…Пропустив третий мяч, немцы окончательно сдали. Удар Херста как прокол в баллоне, ехать дальше стало невозможно. Вскоре тот же Херст, пройдя чуть ли не полполя, спокойно забил четвертый гол.
Я включил этот матч в свою «сборную матчей» потому, что из четырех финалов чемпионатов мира, которые мне довелось видеть, он оказался наиболее равным, неясным и драматичным. В Стокгольме и Мехико бразильцы торжествовали, давая показательные матчи. В Мюнхене финал был простоват: из трех голов – два с пенальти, и ничего захватывающего. И голландцы, и немцы вышли на последнюю игру обугленные, они уже отпылали раньше. На «Уэмбли» встретились команды одинаково высоких достоинств, недаром основное время принесло ничью. По регламенту одна должна победить.
Победила английская.
Встречал я людей, криво усмехавшихся: «Знаем, знаем, англичанам, игравшим дома, да еще вскоре после столетней годовщины изобретенного ими футбола, пошли навстречу, подсобили, другого исхода чемпионата и быть не могло…» До чего же пошлая и туповатая проницательность! Не важно, что нет доказательств, – тень брошена, и тот, кто ее бросил, глядишь, прослыл информированным знатоком.
Кто другой мог стать чемпионом? Бразильцы при всей своей одаренности в тот год не явили миру единства, без чего немыслим хороший футбол. Их разоблачили венгры, не просто выигравшие, а переигравшие их по всем статьям. Сборные же Португалии и ФРГ англичане победили сами, показав в этих встречах первостатейную игру. Да что толковать?! Вспоминаю я об этом вот почему. Англичанам с их невидимым, не бросающимся в глаза, но высочайшим классом игры как бы заранее уготована роль персонажа спорного, ибо, не говоря уж о бразильцах, и итальянцы, и португальцы, и венгры имеют перед ними легко улавливаемое взглядом преимущество в изяществе, мягкости выполнения приемов, в занимательности комбинаций, в трюках, воспринимаемых публикой на «ура». Чтобы понять английскую игру, надо уметь пренебречь заманчивой приманкой и открыть красоту в простоте. С первого раза это обычно не удается. А потом понимаешь, как же надежен и верен английский стиль, как близок он к самой сути игры!
На «Уэмбли» я получил удовольствие от победы англичан. Кроме всего прочего, их стиль таков, что он способен противостоять бразильскому стилю, окруженному ореолом непобедимости. При всей симпатии к бразильцам я не могу не думать о той команде, которая способна поставить под сомнение их многолетнюю гегемонию. Это нужно футболу. Абсолютная монархия ему и не к лицу, и не на пользу.
8. «Динамо» (Киев) – «Селтик» (Глазго). 4 октября 1967 г
Бывает, слышишь от журналиста: «Какое наслаждение смотреть матч, если о нем не надо писать!» Что это, красное словцо, кокетство, пижонство? Нет, в этом восклицании есть свой резон.
Сидя с блокнотом, я, например, на своих соседей обычно настораживаю иглы, как еж, ухожу в себя, не терплю, чтобы отвлекали. Нельзя ничего прозевать: игру надо и понять, и запомнить, надо успеть присмотреться к каждому из двадцати двух игроков и к судьям, подметить и сохранить все бегущие, летучие мгновения. Неспроста молодых репортеров учат: «Для того чтобы написать сто строк, запаси материала на двести». Когда же сидишь без задания и без блокнота, из игры извлекаешь то, что тебе угодно, по выбору, и остаешься, если матч не был пустым, с двумя тремя мыслями, наблюдениями, ассоциациями, словесными находками, подчас не имеющими отношения к увиденному в тот вечер.
Это работа впрок, про запас.
И у того, и у другого видения есть свои «за». Одно точнее, пространнее и строже, другое непринужденнее и образнее. Меня с годами стала больше устраивать роль незанятого зрителя, и я, даже если и предстоит о матче писать, часто обхожусь без блокнота. Память привычно регистрирует так называемые «моменты», а глаза, освободившись от метаний между блокнотом и полем, ищут что-либо заслуживающее внимания.
Я возвращался из Будапешта через Киев и поспевал домой к телетрансляции. Но сердце дрогнуло, и я сошел с поезда. Смотреть матч по телевидению все равно что изучать животное по скелету. Все вроде бы ясно, а теплого и трепетного ощущения нет. Так же как нет и возможности сделать какие-либо собственные открытия, потому что режиссер и комментатор предлагают тебе этот самый скелет-минимум и навязывают свои точки зрения в прямом и переносном смысле. И уж, во всяком случае, никаких ассоциаций и мыслей! Ты проинформирован, только и всего. Низкий поклон телевидению за эту самую информацию! Но профессиональному журналисту с нею с одной не уйти дальше повторения общих мест. К слову говоря, меня удивляет смелость некоторых людей, наблюдающих футбол по телевидению и тут же строчащих пространные сочинения с категорическими выводами и точнейшими рекомендациями. Нет, не умещается футбол ни в кино, ни в телекадры. Когда-нибудь, быть может, уместится, но сейчас он на экране кукольный, бесплотный, теневой…
Много раз бывал я на киевском стадионе, но того, что творилось в тот день, никогда (разве что только осенью 1975 года, в день матча с «Баварией» за Суперкубок) не видел. Толпы людей находились в таком возбужденном, приподнятом состоянии, словно им самим предстояло двинуться в чистое поле, чтобы постоять за честь «Динамо». Болельщики уже насытились победами своего клуба в чемпионате страны. Но каковы динамовцы в «мировом масштабе»? Для ответа на этот жадный, нетерпеливый вопрос ничего лучшего, чем встреча с шотландским «Селтиком», обладателем Кубка европейских чемпионов, нельзя было придумать. Да еще встреча в рамках очередного розыгрыша этого самого Кубка чемпионов!
Канули в прошлое времена, когда нас тешили победы над «Арсеналом», «Миланом», «Рапидом», «Вулверхемптоном», «Партизаном», «Фиорентиной» в товарищеских встречах. Они были нам дороги в период становления, когда футбол наш проникался самоуважением. Позже, когда выработалась разветвленная, стройная система регулярных мировых и европейских турниров как для сборных, так и для клубов, значение турне и гастролей пошло книзу, люди в них ощутили половинчатость, необязательность, и, чём бы ни закончился такой матч, оставалось гадать, как бы он сложился в официальном турнире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
7. Англия – ФРГ (сборные). 30 июля 1966 г
К «Уэмбли» подходишь как к крепости. Две круглые приземистые башни с развевающимися на ветру флагами, отвесные стены с окнами-бойницами. Внутри, прежде чем выйдешь к своим местам, преодолеваешь сложную сеть коридоров, железных лестниц. «Уэмбли» и есть крепость. Стадион этот, один из самых крупных и знаменитых в мире, еще и символ английского футбола, гордого тем, что с него все началось, гордого своим генеалогическим древом и взирающего на конкурентов, пусть и удачливых, снисходительно и высокомерно, как на учеников, продолжателей, а то и на выскочек.
Правда, это не означает, что англичане впали в расслабленное зазнайство. Они играют по-своему, твердо придерживаются издавна сложившихся принципов, всегда похожи сами на себя и не слишком падки на модные новации, полагая, что превыше и дороже всего старые истины, раз и навсегда установленные их пращурами, придумавшими игру. Вероятно, по этой причине англичанам присуще подчеркнутое чувство собственного достоинства, они не впадают в истерику, не грешат намеренной грубостью, но неуклонно верны резкости и жесткости, узаконенным еще при основании игры, признающимися ими как непременная черта спортивности. В одном из старинных наставлений английского автора я вычитал следующее: «По нашему мнению, мужчины должны играть только в такие игры, которые приучают к опасности и боли. К счастью, футбол именно такая игра». Руководствуясь этим правилом, англичане в совершенстве освоили приемы силового единоборства и, как никто, умеют решительно отобрать мяч, не щадя ни себя, ни противника, но так, что судья не придерется. Их игра всегда проста, может иной раз показаться элементарной, и требуется время, чтобы вникнуть в эту простоту и открыть в ней не только игровые выгоды, но и красоту.
Все это и сторожат башни «Уэмбли». Все это и выразилось в полной мере на поле этого стадиона в день финального матча VIII чемпионата мира.
Если произвести подсчет «звезд», то немцы имели несомненный перевес; у них – Шнеллингер, Беккенбауэр, Халлер, Оверат, Зеелер, у англичан – Мур и Р. Чарльтон. Но тем и славен английский футбол, что выучка пусть даже невыдающегося игрока настолько высока и профессиональна, что он не испытывает затруднений, вступая в соприкосновение с любой «звездой».
Дважды англичане пережили трудные минуты. Они пришли к финалу с репутацией непробиваемой команды, в пяти предыдущих матчах ими был пропущен один гол, да и тот с пенальти. А тут уже на 12-й минуте Халлер послал мяч в сетку мимо закрытого своими защитниками Бенкса. Ни тени растерянности не увидели зрители. Гол был как сигнал боевого сбора; после него английская команда и приступила к делу, засучив рукава. Спустя шесть минут долговязый Херст (англичане свято верят в высоких центрфорвардов) головой сравнял счет.
Во втором тайме Питерс забил еще один мяч. Дело шло к концу (помню, я уже захлопнул блокнот), 90-я минута. Левый крайний Эммерих подает штрафной на дальнюю штангу, и притаившийся в толпе игроков Вебер с двух шагов забивает гол. Вот уж поистине нежданный поворот для матча такого уровня! Я говорю так потому, что высококласные команды с подбором больших мастеров в обороне, как у англичан, обычно непринужденно сохраняют минимальное преимущество. В ту минуту «Золотая богиня», уже было выглянувшая из-за кулис на поле, отшатнулась и скрылась в тени. Предстоял еще один, 30-минутный, матч.
Команды не ушли в раздевалку – день был теплый, все разместились на траве перед центральной трибуной. Видно было, что немцы взбудоражены своей нечаянной удачей, они переговаривались, жестикулировали, им не сиделось, не отдыхалось. Англичане лежали на траве, как косари в короткую передышку, расслабленно и спокойно, зная, что им еще махать и махать, а пока можно понежиться. Над немцами хлопотал долговязый, с круглым животиком тренер Шён, что-то им нашептывал, к чему-то призывал, а угрюмый бровастый тренер англичан Рамсей стоял в стороне, невозмутимый, словно такое происшествие случается ежедневно.
Когда судья позвал команды в центр поля, англичане поднялись с решительностью людей, знающих, что дело ждет и они обязаны его закончить, а немцы выглядели растревоженными, неотдохнувшими, гадающими, что же впереди.
Потом многие, и я в том числе, писали, что у англичан сохранилось больше физических сил, а немцы устали. Так это и выглядело в последние полчаса. Но теперь я склонен думать, что не степень тренированности, не запас выносливости дали себя знать – ведь сборная ФРГ состояла из атлетов, мощных как на подбор. Англичане были спокойнее, они владели своими нервами, оказались готовыми к любым передрягам, их ничто не выводило из равновесия. И не потому, что они от природы флегматики либо наделены сверхъестественной выдержкой. Сказалась их привычка к футболу, впитанная с молоком матери. (В этом выражении нет преувеличения: все дни, что я провел в Лондоне, я наблюдал, как в Гайд-парке матери, именно матери, давали уроки футбола сыновьям, ковыляющим на широко расставленных ножонках возле своих колясок.)
Голу, забитому Херстом на 100-й минуте, суждено было стать вдвойне знаменитым. Мяч ударился о перекладину, от нее в землю и вылетел в поле. Это был биллиардный росчерк. Немцы взяли в кольцо судью Динста. Он выдрался из окружения бело-черных и, ища спасения, кинулся к Тофику Бахрамову, боковому. Люди замерли в ожидании их диалога. Сто тысяч на трибунах и миллионы у телевизоров. И вот видно, как качнулась в утвердительном кивке крупная голова Бахрамова, как шевельнулась его косматая черпая шевелюра, которую он тут же быстрым движением руки привел в порядок. Консилиум удался, диагноз установлен: 3:2.
Сколько же потом шло толков вокруг этого гола! Демонстрировались кинопленки, фотографии, присягали и клялись очевидцы. Но нет в футболе иного суда кроме судейской тройки, и нет иных аргументов кроме их убеждения в своей правоте. Законна ли такая власть? Спросим проще: ошибаются ли судьи, в том числе и в решающие моменты, определяющие счет и результат? Ошибаются. Но все же гораздо реже, чем мерещится односторонне воспринимающим игру болельщику, футболисту, тренеру. Мир погряз бы в распрях, если бы судейская власть ставилась под сомнение и решения арбитров подвергались обжалованию и пересмотру. В непреклонном жесте арбитра, единолично отвечающего за правопорядок на поле, – спасение футбола. Мы имеем право утверждать, что форма правления в футболе – судейская диктатура. Потому-то так ценится легко читающий игру, поворотливый, остроглазый, решительный, без намека на гамлетовскую раздвоенность и честный перед футболом судья. Такие люди имеют не меньше права на славу, чем «звезды». Спустя четыре года после этого матча, на чемпионате мира в Мексике, я был свидетелем, как туристы, главным образом англичане и немцы из ФРГ, узнав, что перед ними Бахрамов, тянулись к нему с блокнотами за автографом. Тофик важничал и, ставя подписи, сквозь зубы ворчал: «Ох они мне и надоели…»
К слову, в Мексике тоже не раз приходилось задумываться о «людях в черном». Нас всех больно хлестнули досадные обстоятельства, при которых был забит гол в матче СССР – Уругвай. Я из ложи прессы не заметил, зашел ли мяч за линию. Но у меня нет оснований не верить нашим футболистам, которые это видели. Точно так же я допускаю, что и судья, находившийся в отдалении, честно прозевал этот миг. Если бы ошибка не привела к голу, о ней тут же забыли бы – ведь это был не офсайд, не назначение пенальти, не удаление с поля. В финальном матче был эпизод, когда вратарь итальянцев Альбертози занес мяч за лицевую линию, Пеле стал требовать углового, но судья не дал: он не заметил. Я об этом сужу уверенно, потому что с моего места все было видно как на ладони. Но кто помнит о таком пустяке!
Матч Мексика – Бельгия, решавший, какая из команд выйдет в четвертьфинал. Единственный гол забили мексиканцы с пенальти. Ложа прессы наблюдала инцидент, приведший к наказанию, со спины. По центру к воротам рванулись бельгийский защитник и мексиканский форвард. Мяч перед ними. Бельгиец чуть впереди. И вдруг мексиканец падает плашмя, наткнувшись на ногу бельгийца, а мяч улетает за боковую линию. Судья, бежавший следом за игроками, резко останавливается и выбрасывает руку в направлении белой точки на штрафной. Бельгийцы ожесточенно спорят. В нашей ложе, где обычно не смолкают разговоры, стало тихо. Вроде бы правильно: подножка…
В перерыве мы кидаемся к телевизорам, чтобы посмотреть замедленное повторение эпизода. Сначала он был показан опять со спины. Молчим, это мы уже видели. И тут же запись с другой камеры, из-за бельгийских ворот, – с лица. Прекрасно видно, как бельгиец вытягивает ногу, выбивая мяч, и после этого на нее наскакивает мексиканец и валится как подкошенный. Пресс-клуб взорвался, на разных языках прозвучало: «Нет пенальти!»
Николай Латышев, контролер этого матча, выставил судье «двойку». Любопытно, что позже, в новых повторениях по телевизору, кадры, снятые из-за ворот, больше не фигурировали. Так что же, судья – злодей? Нет, и тут была ошибка. Он, как и мы в ложе прессы, видел эпизод со спины, с порядочного расстояния и принял решение интуитивно.
Футболу пора обзаводиться более твердыми гарантиями. И игроки нынче перемещаются быстрее, и грубые приемы выполняются более скрытно, если угодно, техничнее, чем прежде. Могли бы появиться на поле сразу два судьи, можно завести дополнительных помощников на линии ворот… Предпринять есть что во избежание конфузов.
А когда-нибудь, я полагаю, судейской диктатуре и вовсе придет конец. Пофантазируем. Судья сидит за пределами поля, перед ним бежит лента наподобие кардиограммы, бесстрастно регистрирующая неправильные толчки, ауты, корнеры, пенальти, «вне игры», голы, а он кнопкой включает сигнал на остановку и по микрофону отдает команды игрокам. Уверен, что-то в этом роде возможно. За «матчеграммой» смогут наблюдать представители обеих команд, и все будет спокойно. Исчезнет яблоко раздора, каким сейчас является судья, бегающий среди игроков, возбужденный, взмыленный, усталый и, несмотря на всю свою эрудицию, все же совершающий промахи. Однажды я наблюдал, как на следующий день после матча известный арбитр раз за разом просматривал телезапись эпизода, где было ясно видно, что не засчитанный им гол забит правильно. Он долго ерзал в кресле, не зная, что сказать сидевшим рядом представителям потерпевшей стороны. Ему оставалось только развести руками, что он и сделал. Диктатура не шелохнулась, ошибочно отмененный гол отдал победу непо-бедившей команде. А истина? Истину занесли в список неизбежных жертв и потерь.
…Пропустив третий мяч, немцы окончательно сдали. Удар Херста как прокол в баллоне, ехать дальше стало невозможно. Вскоре тот же Херст, пройдя чуть ли не полполя, спокойно забил четвертый гол.
Я включил этот матч в свою «сборную матчей» потому, что из четырех финалов чемпионатов мира, которые мне довелось видеть, он оказался наиболее равным, неясным и драматичным. В Стокгольме и Мехико бразильцы торжествовали, давая показательные матчи. В Мюнхене финал был простоват: из трех голов – два с пенальти, и ничего захватывающего. И голландцы, и немцы вышли на последнюю игру обугленные, они уже отпылали раньше. На «Уэмбли» встретились команды одинаково высоких достоинств, недаром основное время принесло ничью. По регламенту одна должна победить.
Победила английская.
Встречал я людей, криво усмехавшихся: «Знаем, знаем, англичанам, игравшим дома, да еще вскоре после столетней годовщины изобретенного ими футбола, пошли навстречу, подсобили, другого исхода чемпионата и быть не могло…» До чего же пошлая и туповатая проницательность! Не важно, что нет доказательств, – тень брошена, и тот, кто ее бросил, глядишь, прослыл информированным знатоком.
Кто другой мог стать чемпионом? Бразильцы при всей своей одаренности в тот год не явили миру единства, без чего немыслим хороший футбол. Их разоблачили венгры, не просто выигравшие, а переигравшие их по всем статьям. Сборные же Португалии и ФРГ англичане победили сами, показав в этих встречах первостатейную игру. Да что толковать?! Вспоминаю я об этом вот почему. Англичанам с их невидимым, не бросающимся в глаза, но высочайшим классом игры как бы заранее уготована роль персонажа спорного, ибо, не говоря уж о бразильцах, и итальянцы, и португальцы, и венгры имеют перед ними легко улавливаемое взглядом преимущество в изяществе, мягкости выполнения приемов, в занимательности комбинаций, в трюках, воспринимаемых публикой на «ура». Чтобы понять английскую игру, надо уметь пренебречь заманчивой приманкой и открыть красоту в простоте. С первого раза это обычно не удается. А потом понимаешь, как же надежен и верен английский стиль, как близок он к самой сути игры!
На «Уэмбли» я получил удовольствие от победы англичан. Кроме всего прочего, их стиль таков, что он способен противостоять бразильскому стилю, окруженному ореолом непобедимости. При всей симпатии к бразильцам я не могу не думать о той команде, которая способна поставить под сомнение их многолетнюю гегемонию. Это нужно футболу. Абсолютная монархия ему и не к лицу, и не на пользу.
8. «Динамо» (Киев) – «Селтик» (Глазго). 4 октября 1967 г
Бывает, слышишь от журналиста: «Какое наслаждение смотреть матч, если о нем не надо писать!» Что это, красное словцо, кокетство, пижонство? Нет, в этом восклицании есть свой резон.
Сидя с блокнотом, я, например, на своих соседей обычно настораживаю иглы, как еж, ухожу в себя, не терплю, чтобы отвлекали. Нельзя ничего прозевать: игру надо и понять, и запомнить, надо успеть присмотреться к каждому из двадцати двух игроков и к судьям, подметить и сохранить все бегущие, летучие мгновения. Неспроста молодых репортеров учат: «Для того чтобы написать сто строк, запаси материала на двести». Когда же сидишь без задания и без блокнота, из игры извлекаешь то, что тебе угодно, по выбору, и остаешься, если матч не был пустым, с двумя тремя мыслями, наблюдениями, ассоциациями, словесными находками, подчас не имеющими отношения к увиденному в тот вечер.
Это работа впрок, про запас.
И у того, и у другого видения есть свои «за». Одно точнее, пространнее и строже, другое непринужденнее и образнее. Меня с годами стала больше устраивать роль незанятого зрителя, и я, даже если и предстоит о матче писать, часто обхожусь без блокнота. Память привычно регистрирует так называемые «моменты», а глаза, освободившись от метаний между блокнотом и полем, ищут что-либо заслуживающее внимания.
Я возвращался из Будапешта через Киев и поспевал домой к телетрансляции. Но сердце дрогнуло, и я сошел с поезда. Смотреть матч по телевидению все равно что изучать животное по скелету. Все вроде бы ясно, а теплого и трепетного ощущения нет. Так же как нет и возможности сделать какие-либо собственные открытия, потому что режиссер и комментатор предлагают тебе этот самый скелет-минимум и навязывают свои точки зрения в прямом и переносном смысле. И уж, во всяком случае, никаких ассоциаций и мыслей! Ты проинформирован, только и всего. Низкий поклон телевидению за эту самую информацию! Но профессиональному журналисту с нею с одной не уйти дальше повторения общих мест. К слову говоря, меня удивляет смелость некоторых людей, наблюдающих футбол по телевидению и тут же строчащих пространные сочинения с категорическими выводами и точнейшими рекомендациями. Нет, не умещается футбол ни в кино, ни в телекадры. Когда-нибудь, быть может, уместится, но сейчас он на экране кукольный, бесплотный, теневой…
Много раз бывал я на киевском стадионе, но того, что творилось в тот день, никогда (разве что только осенью 1975 года, в день матча с «Баварией» за Суперкубок) не видел. Толпы людей находились в таком возбужденном, приподнятом состоянии, словно им самим предстояло двинуться в чистое поле, чтобы постоять за честь «Динамо». Болельщики уже насытились победами своего клуба в чемпионате страны. Но каковы динамовцы в «мировом масштабе»? Для ответа на этот жадный, нетерпеливый вопрос ничего лучшего, чем встреча с шотландским «Селтиком», обладателем Кубка европейских чемпионов, нельзя было придумать. Да еще встреча в рамках очередного розыгрыша этого самого Кубка чемпионов!
Канули в прошлое времена, когда нас тешили победы над «Арсеналом», «Миланом», «Рапидом», «Вулверхемптоном», «Партизаном», «Фиорентиной» в товарищеских встречах. Они были нам дороги в период становления, когда футбол наш проникался самоуважением. Позже, когда выработалась разветвленная, стройная система регулярных мировых и европейских турниров как для сборных, так и для клубов, значение турне и гастролей пошло книзу, люди в них ощутили половинчатость, необязательность, и, чём бы ни закончился такой матч, оставалось гадать, как бы он сложился в официальном турнире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24