Разночтения просто обязательны. Не говоря уж о том, что «сборные» зависят от нашего возраста, от стажа посещения стадионов.
…Вратарь – фигура парадоксальная. В конечном итоге футбол сводится к тому, чтобы был забит гол. И люди идут на стадионы или приникают к телевизорам в надежде увидеть сей славный миг. Голы показывает кинохроника, за ними гоняются фотокорреспонденты, их описывают во всех подробностях в газетах, обсуждают болельщики, да и сами бомбардиры даже на склоне лет помнят о своих ударах и без конца готовы о них рассказывать. Больше, чем кто бы то ни было, мешает осуществлению заветных чаяний вратарь. Схватывая мяч на белой линии ворот, он обрывает вскрик стадиона, набравшего в легкие воздух, усаживает на место вскочивших. Вратарь как бы стоит поперек игре, она в него утыкается, и когда мяч у него в руках, это значит, что все надо начинать сызнова, что усилия пошли прахом. Но, несмотря на это, человек, не позволяющий забивать желанные голы, который, казалось бы, должен был нас раздражать, сделался фигурой, пользующейся исключительными симпатиями. В этом парадоксе выражена чудесная соразмерность футбола.
Но есть тут и другое. Десять человек на поле играют с мячом одинаково, они и одеты одинаково. Вратарь один и одет не как все. Он врывается резким диссонансом в картину матча и оценивается иными мерками. Кто он, футболист? Все-таки точнее сказать – вратарь. Исключительность обязанностей делает исключительной его роль. Стадион, симпатизирующий «своей» команде, может встретить гробовой тишиной классный удар чужого форварда. Чужой вратарь непременно удостоится аплодисментов за бросок в угол ворот. Искусство вратаря как бы вне конъюнктуры, вне расчетов, оно имеет вечную власть над людьми.
В футболе много красивого, а игра вратаря красива вся, целиком, без изъятия. Если, конечно, вратарь высокого класса. Самый искусный форвард и ошибается, пасуя, и бьет выше ворот, и штрафуется судьей за нечистое единоборство. Вратарь ничего вольного не может себе позволить, он обречен на безупречную игру, потому что белая линия ворот – это канат под куполом цирка и сотка за спиной не для страховки, а, наоборот, для того, чтобы отметить его поражение.
Мы с вами знавали многих хороших вратарей; советский футбол на протяжении всей своей истории не изведал вратарского безвременья. Мне не хотелось бы никого ни с кем сравнивать: каждый мастер достоин уважения. Замечу только, что трибуны обычно неравнодушны к вратарям, которых постоянно можно видеть летящими в воздухе. Они, если и пропускают гол, бывают прощены за свои предшествующие чудеса. Акробатический стиль импозантен, дарит выставочные фотокадры. И все-таки в глубине души за такого вратаря побаиваешься: а вдруг прыгнет и промахнется? По моим многолетним наблюдениям, летающие вратари то и дело пропускают голы, которые следует признать сомнительными.
И существует иная манера игры, встречающаяся гораздо реже. Этот вратарь тоже летает в углы, но в крайнем случае. Обычно же он вырастает на пути мяча, и то, как он его ловит, не воспринимается как подвиг, потому что он делает это, на удивление, просто. Он затрачивает словно бы какую-то другую энергию, чем вратарь-акробат, не столько мышечную, сколько нервную, умственную. Он разгадчик, он наперед знает, куда прилетит мяч. Таким вратарем был Анатолий Акимов. Памятен его мягкий длинный бросок, но чаще всего Акимов вспоминается с мячом в руках, который неведомо как к нему прилетел. И, кстати, Акимов играл долго, с 1936 по 1951 год, и до последнего матча надежно.
Вот и Лев Яшин играл долго, с 1953 по 1970 год, и до последнего матча надежно. Долго и надежно. Сами по себе 18 лет стажа, хоть и вызывают уважение, всего рассказать не могут. Надо представить, какие это были годы.
Яшин пришел в наш футбол вовремя, накануне поворотных событий. Он стоял в воротах сборной в августе 1955 года в матче с тогдашним чемпионом мира – командой ФРГ. Он стоял в воротах на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 году, когда были завоеваны золотые медали. Он стоял в воротах на трех чемпионатах мира и в двух розыгрышах Кубка Европы, принесших нашей команде первое и второе места. Другими словами, с Яшиным в воротах наша сборная вступила во все самые знаменитые международные турниры. Вспомним, каким нападающим он противостоял. Пеле, Гарринча, Вава, Жаирзиньо, Герсон, Кеван, Гривс, Альберт, Бене, Хамрин, Маццола, Ривера, Шекуларац, Костич, Рагга, Вальтер, Зеелер, Эйсебио, Амансио, Онега, Роча… Под их обстрелом Яшин был признан первым вратарем в мире.
Достижение всегда легче обозначить, чем объяснить. Откуда взялся Яшин? В «Динамо» до него играли отличные мастера Алексей Хомич и Вальтер Саная, в сборной команде страны – Леонид Иванов. Прямо скажем, такие «исходные нормативы» для новичка не из легких. Яшин (думаю, что это было к счастью) выполнил их не вдруг, не по щучьему велению. Он начинал трудно, пережил жестокие разочарования. После первых двух игр за «Динамо» в 1950 году он был надолго переведен в запасные и более двух лет ждал своего часа. Ждал – это значит отбивал и отбивал бесчисленные удары на тренировках, удары, шедшие в зачет ему одному. Все его старания, броски, синяки были невидимы миру, и никто не мог поручиться, что из него выйдет вратарь.
С годами, с опытом что-то в людях меняется. Но то, что определяет судьбу и призвание, обычно остается нетронутым, на всю жизнь. Я не был знаком с Яшиным, когда он, отстраненный за неудачу, добивался права стоять в воротах. Но, зная его сейчас, легко представляю и того молодого, безвестного, хватающего мяч. Он, став мировой величиной, остался таким же. Вероятно, тогда он усвоил хоть и простую, но далеко не всем доступную истину, что на один отраженный в матче удар приходится сто ударов на тренировке, и пронес эту истину сквозь все свои славные сезоны.
…Мы дожидались посадки в аэропорту Цюриха. Яшина узнал один пассажир, выразил ему свое восхищение, пожал руку, взял автограф. Пассажир заявил, что в дни предстоящего чемпионата мира в Англии будет смотреть все телевизионные передачи. «Я тоже», – горько усмехнувшись, сказал вдруг Яшин. «Перевести?»-спросил я. Он резко махнул рукой: «Не надо, не поймет…»
Не только чужеземец не понял бы тревоги Яшина. Да, это выглядело странно, не вязалось с его славой, с его заслугами. Но это было сказано искренне: ему уже 36, как знать, что будет спустя полгода…
Думаю, что Яшина всю его жизнь хранило от искушений славы вот это самое беспокойство за завтрашний матч. Он никогда не жил матчем вчерашним, как бы тот ни был удачен, не слишком доверял ему по той простой причине, что, пока играешь, нет матча последнего. Никакой взлет ничего не гарантирует, каждые очередные полтора часа проверяют человека сызнова, очередная игра делает всех равными, независимо от стажа, званий, оваций.
Затрудняюсь назвать дату, когда Яшин получил общее признание. Одно известно: не было вратаря, который бы так долго носил тяжкое бремя славы, проходя все новые и новые испытания и выходя из них с честью, не только ничего не теряя, но и что-то приплюсовывая.
Из славы можно делать любые выводы. Яшину слава делала его вратарскую жизнь вдвое сложнее, и, может быть, именно поэтому он относился к ней настороженно, даже с иззестной досадой. Оказавшись в средоточии мирового футбола, сыграв за сборную мира в 1963 году в эпохальном матче, ознаменовавшем столетие игры, получив в том же году «Золотой мяч» – приз лучшего футболиста Европы, Яшин не умозрительно, а руками, телом, поврежденным коленом ощущал, как безжалостно строг футбол, как широк и непоправим резонанс малейшего неверного движения.
Однажды мне в редакцию позвонил незнакомый болельщик:
– Вы читали интервью с Яшиным? Что же получается? Он обвиняет игроков сборной в отсутствии заряженности на победу, обижает некоторых из них…
А я вспомнил в этот момент, как на заседании президиума Федерации футбола Яшин держал речь в защиту одного мастера, которому по каким-то формальным причинам не разрешали играть.
– Товарищи, но он же специалист футбола! Как же можно специалисту не позволять выполнять дело, которым он владеет?..
Исполненный уважения к людям футбола, готовый отстаивать их интересы, Яшин резок, когда сталкивается с игроком, не отдающим всего, на что способен. Добрый, я бы даже сказал, нежный к своим соратникам, в которых верил, Яшин был крут и колюч с теми, кто у него на подозрении по части отношения к игре. На моих глазах он осадил 19-летнего форварда, только что приглашенного в сборную, когда тот обратился к нему на «ты».
– Я тебе не Лева, а Лев Иванович, и, будь добр, называй меня на «вы».
Больше чем уверен, что Яшин успел разглядеть в этом парне зазнайство, оттого так с ним и обошелся. И он не ошибся: форварда этого спустя недолгое время вывели из сборной.
За Яшиным числят многие вратарские достижения. Считается, что он был новатором в дальних выходах из ворот. Что ж, яшинские вылазки помнятся. Помнятся и его броски, послужившие поводом для зарубежных журналистов прозвать его «черным спрутом». И все-таки дороже всего в Яшине то чувство надежности, которое мы все испытывали, видя его в воротах. Более 500 матчей за его плечами, в том числе 78 в составе сборной. Он пропускал голы, иногда досадные. Характерно, что яшинские неудачи вспоминают примерно так же, как великолепные матчи других вратарей, они в его карьере были своеобразными сенсациями. Ну а хорошая игра Яшина не дробится на эпизоды, она была постоянной величиной, нормой. Такое достижение не отнесешь к специфически вратарским, это достижение человеческое…
Восемнадцать лет вратарское искусство олицетворял Яшин. Есть и сейчас у нас хорошие вратари. Выдвинутся новые, молодые. Не обязательно, чтобы они напоминали Яшина внешностью, повадками, манерой игры. Но о том вратаре, за которого мы всегда будем спокойны, мы скажем: «Как Яшин». Эту меру оценки он оставил футболу.
…Английские авторы в начале века безапелляционно заявляли, что защитником может быть любой здоровый, сильный человек, что для исполнения этой роли не требуется особого дарования. Скорее всего, так оно и есть, если иметь в виду достаточное, удовлетворительное исполнение. Во всяком случае, так называемые «средние» игроки в защите могут спокойно прожить свой век, не вызывая нареканий. «Среднему» форварду и хавбеку на это рассчитывать не приходится, от их услуг откажутся сразу же, как только на горизонте появится чуть более способный.
Защитнику достается: он весь внимание, он не жалеет себя, выполняет уйму рискованной, мускульной, подчас однообразной работы.
И все-таки защитник не самостоятелен, все его поведение вынужденное, он разгадывает, откликается, мешает, не дает играть, встает на пути, отбирает и отбивает в сторону мяч, хоть за линию, хоть на угловой, да еще у него сзади в запасе вратарь, да еще вполне вероятно, что чужой форвард смажет, и тогда можно с деланным равнодушием повернуться и идти как ни в чем не бывало от своей штанги в поле.
На простоте, понятности и незамысловатости игры защитника, скорее всего, и возникли оборонительные построения, когда команда сознательно разрешает противнику долго себя атаковать, опутывает его, заставляет тщетно тратить силы, усыпляет его бдительность, а потом при случае наносит убийственный выпад и, вопреки очевидному соотношению сил, побеждает 1:0. Матчей, разыгранных по такому сценарию, не счесть. Это футбол деловой, когда желанную победу или ничью терпеливо вымучивают, не отходя далеко от своих ворот. Какими бы реалистически мыслящими личностями ни изображались руководители команд, избирающие такого рода игру, все знают, что идут они на это от желания уцелеть, остаться на поверхности. В футболе оборонительная соломинка вполне надежное бревно и, оседлав его, можно добраться до берега.
Футбол придуман как попеременная схватка тех и других защитников с теми и другими форвардами, это его нормальный образ жизни, И вот открылось, что равенства можно достичь без дерзания – не соревнуясь в атаках, а просто – в окопах. Это открытие сделало футбол общедоступным, средние команды получили возможность время от времени обыгрывать заведомо более сильные (оттого-то мы часто не угадываем, как кончатся матчи). В загадочности результатов футбол, может быть, даже выиграл. Тот, среднеарифметический, повседневный, рядовой. Ну а другой, снящийся мальчишкам, прекрасный, за душу хватающий, изнемогает от нарочитого, наглого, не всегда честного засилья оборончества, его стреноживают, пинают, унижают, и «водится» он, как львы в заповедниках.
Вспоминаю куйбышевские «Крылышки» в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Благодушная московская публика шла на их встречи с ЦДКА и «Динамо», предвкушая особого сорта зрелище, и порой его получала. Гремевшие на всю страну форварды запутывались в тенетах многолюдной обороны, теряли самообладание, били мимо, а потом вдруг быстрый черноволосый куйбышевец Гулевский проскакивал, удирал от защитников и забивал гол. В ту пору такая игра выглядела диковинной, народ потешался, симпатизировал «Крылышкам», еще не ведая, что присутствует при начале эпидемии, которой спустя годы суждено будет исказить футбол. «Волжской защепкой» окрестили тогда эту бациллу (хорошо хоть прозвище отдает насмешкой!). Много бед способна натворить оборона, если ее, а не атаку сделать решающей силой!
Однако же (и в этом возмездие!) «герои» массированной обороны остаются безымянными, в памяти они сохраняются осиным роем. Истинных рыцарей защиты выдвигают команды, верящие в атаку и умеющие ее вести. Защитники таких команд не носятся скопом, им требуется больше искусства, их игра самостоятельна, акцентирована, они запоминаются как личности.
…Редакторская работа, когда изо дня в день просматриваешь ворохи фотографий, убедила меня, что большие мастера «хорошо получаются», они фотогеничны. Едва ли не каждый снимок, где фигурируют Стрельцов, Воронин, Иванов, Колотов, Блохин, выразителен, нестандартен. Когда я еще не разглядел как следует па поле динамовца Козлова, меня заинтересовала скульптурность его поз на снимках. Я стал к нему присматриваться и понял, что фотообъектив и на этот раз прав. Бывают и обратные примеры. Некий форвард принялся было забивать голы, и я просил фоторепортеров снять его крупно. На стол легли десятки снимков, но они разоблачали, шаржировали форварда, показывали его нелепым, смешным. Из этого молодого человека ничего путного не вышло.
Константин Крижевский был фотогеничен. Высокий, с выпуклой широкой грудью, чуть сутуловатый, с первого взгляда он не производил впечатления идеально сложенного атлета. В футболе привлекательность лепит игра, тут свои критерии: стройный, рослый красавец может стать потешным, а невзрачный восхитить плавностью и соразмерностью движений.
В Крижевском была высоко ценимая в защитниках суровость, даже угрюмость. И вместе с тем ему были свойственны приемы словно бы легкомысленные, приемы повышенной сложности: удары через себя в падении, шпагаты, головоломные прыжки. Другому бы наверняка сказали: «Играй проще, брось эти номера!» И, наверное, правильно бы сказали, потому что у другого, захотевшего играть, как Крижевский, удачи чередовались бы с вопиющими промахами. А для Крижевского усложненная игра, игра в полете, в прыжке, была естественна, это была его собственная игра, ни у кого не заимствованная, продиктованная свойствами, координацией его тела. В хорошие дни он срывал аплодисменты наравне с вратарями и форвардами. Люди вечно надеются увидеть в матче что-либо необычайное, какое-нибудь отклонение от привычного, их само по себе покоряет редкое, оригинальное движение, и в этом, кстати говоря, один из секретов зрелищности футбола. Когда говорят – «футбол не балет!», хотят подчеркнуть муки, испытываемые игроками-воинами на пути к чужим воротам. Пусть так. Но если взять внешний облик футбола, то чем он лучше, чище, чем выше классом, тем больше в нем возникает композиций чисто художественных – скульптурных и балетных. Крижевский играл таким образом, что мог навести балетмейстера на мысль о возможности постановки сцены на футбольную тему.
…Василий Соколов, длинный, поджарый, сухой, из костей и мускулов, с лицом аскета, напоминал мне куперовского индейского вождя. Убор из перьев ему пошел бы. Он играл чуть ли не до сорока, время его не брало, он и впрямь был «последним из могикан».
В 1937 году наш футбольный мир был взбаламучен визитом басков, от которых мы с десятилетним опозданием узнали о существовании «дубль-ве». Требовалось срочно перейти на эту самую систему с тремя защитниками. Лучше всех угадал «Спартак». Нашлись у него три человека, создавшие с первого показа образцовую оборонительную линию. По краям однофамильцы Соколовы, Виктор и Василий, в центре – Андрей Старостин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
…Вратарь – фигура парадоксальная. В конечном итоге футбол сводится к тому, чтобы был забит гол. И люди идут на стадионы или приникают к телевизорам в надежде увидеть сей славный миг. Голы показывает кинохроника, за ними гоняются фотокорреспонденты, их описывают во всех подробностях в газетах, обсуждают болельщики, да и сами бомбардиры даже на склоне лет помнят о своих ударах и без конца готовы о них рассказывать. Больше, чем кто бы то ни было, мешает осуществлению заветных чаяний вратарь. Схватывая мяч на белой линии ворот, он обрывает вскрик стадиона, набравшего в легкие воздух, усаживает на место вскочивших. Вратарь как бы стоит поперек игре, она в него утыкается, и когда мяч у него в руках, это значит, что все надо начинать сызнова, что усилия пошли прахом. Но, несмотря на это, человек, не позволяющий забивать желанные голы, который, казалось бы, должен был нас раздражать, сделался фигурой, пользующейся исключительными симпатиями. В этом парадоксе выражена чудесная соразмерность футбола.
Но есть тут и другое. Десять человек на поле играют с мячом одинаково, они и одеты одинаково. Вратарь один и одет не как все. Он врывается резким диссонансом в картину матча и оценивается иными мерками. Кто он, футболист? Все-таки точнее сказать – вратарь. Исключительность обязанностей делает исключительной его роль. Стадион, симпатизирующий «своей» команде, может встретить гробовой тишиной классный удар чужого форварда. Чужой вратарь непременно удостоится аплодисментов за бросок в угол ворот. Искусство вратаря как бы вне конъюнктуры, вне расчетов, оно имеет вечную власть над людьми.
В футболе много красивого, а игра вратаря красива вся, целиком, без изъятия. Если, конечно, вратарь высокого класса. Самый искусный форвард и ошибается, пасуя, и бьет выше ворот, и штрафуется судьей за нечистое единоборство. Вратарь ничего вольного не может себе позволить, он обречен на безупречную игру, потому что белая линия ворот – это канат под куполом цирка и сотка за спиной не для страховки, а, наоборот, для того, чтобы отметить его поражение.
Мы с вами знавали многих хороших вратарей; советский футбол на протяжении всей своей истории не изведал вратарского безвременья. Мне не хотелось бы никого ни с кем сравнивать: каждый мастер достоин уважения. Замечу только, что трибуны обычно неравнодушны к вратарям, которых постоянно можно видеть летящими в воздухе. Они, если и пропускают гол, бывают прощены за свои предшествующие чудеса. Акробатический стиль импозантен, дарит выставочные фотокадры. И все-таки в глубине души за такого вратаря побаиваешься: а вдруг прыгнет и промахнется? По моим многолетним наблюдениям, летающие вратари то и дело пропускают голы, которые следует признать сомнительными.
И существует иная манера игры, встречающаяся гораздо реже. Этот вратарь тоже летает в углы, но в крайнем случае. Обычно же он вырастает на пути мяча, и то, как он его ловит, не воспринимается как подвиг, потому что он делает это, на удивление, просто. Он затрачивает словно бы какую-то другую энергию, чем вратарь-акробат, не столько мышечную, сколько нервную, умственную. Он разгадчик, он наперед знает, куда прилетит мяч. Таким вратарем был Анатолий Акимов. Памятен его мягкий длинный бросок, но чаще всего Акимов вспоминается с мячом в руках, который неведомо как к нему прилетел. И, кстати, Акимов играл долго, с 1936 по 1951 год, и до последнего матча надежно.
Вот и Лев Яшин играл долго, с 1953 по 1970 год, и до последнего матча надежно. Долго и надежно. Сами по себе 18 лет стажа, хоть и вызывают уважение, всего рассказать не могут. Надо представить, какие это были годы.
Яшин пришел в наш футбол вовремя, накануне поворотных событий. Он стоял в воротах сборной в августе 1955 года в матче с тогдашним чемпионом мира – командой ФРГ. Он стоял в воротах на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 году, когда были завоеваны золотые медали. Он стоял в воротах на трех чемпионатах мира и в двух розыгрышах Кубка Европы, принесших нашей команде первое и второе места. Другими словами, с Яшиным в воротах наша сборная вступила во все самые знаменитые международные турниры. Вспомним, каким нападающим он противостоял. Пеле, Гарринча, Вава, Жаирзиньо, Герсон, Кеван, Гривс, Альберт, Бене, Хамрин, Маццола, Ривера, Шекуларац, Костич, Рагга, Вальтер, Зеелер, Эйсебио, Амансио, Онега, Роча… Под их обстрелом Яшин был признан первым вратарем в мире.
Достижение всегда легче обозначить, чем объяснить. Откуда взялся Яшин? В «Динамо» до него играли отличные мастера Алексей Хомич и Вальтер Саная, в сборной команде страны – Леонид Иванов. Прямо скажем, такие «исходные нормативы» для новичка не из легких. Яшин (думаю, что это было к счастью) выполнил их не вдруг, не по щучьему велению. Он начинал трудно, пережил жестокие разочарования. После первых двух игр за «Динамо» в 1950 году он был надолго переведен в запасные и более двух лет ждал своего часа. Ждал – это значит отбивал и отбивал бесчисленные удары на тренировках, удары, шедшие в зачет ему одному. Все его старания, броски, синяки были невидимы миру, и никто не мог поручиться, что из него выйдет вратарь.
С годами, с опытом что-то в людях меняется. Но то, что определяет судьбу и призвание, обычно остается нетронутым, на всю жизнь. Я не был знаком с Яшиным, когда он, отстраненный за неудачу, добивался права стоять в воротах. Но, зная его сейчас, легко представляю и того молодого, безвестного, хватающего мяч. Он, став мировой величиной, остался таким же. Вероятно, тогда он усвоил хоть и простую, но далеко не всем доступную истину, что на один отраженный в матче удар приходится сто ударов на тренировке, и пронес эту истину сквозь все свои славные сезоны.
…Мы дожидались посадки в аэропорту Цюриха. Яшина узнал один пассажир, выразил ему свое восхищение, пожал руку, взял автограф. Пассажир заявил, что в дни предстоящего чемпионата мира в Англии будет смотреть все телевизионные передачи. «Я тоже», – горько усмехнувшись, сказал вдруг Яшин. «Перевести?»-спросил я. Он резко махнул рукой: «Не надо, не поймет…»
Не только чужеземец не понял бы тревоги Яшина. Да, это выглядело странно, не вязалось с его славой, с его заслугами. Но это было сказано искренне: ему уже 36, как знать, что будет спустя полгода…
Думаю, что Яшина всю его жизнь хранило от искушений славы вот это самое беспокойство за завтрашний матч. Он никогда не жил матчем вчерашним, как бы тот ни был удачен, не слишком доверял ему по той простой причине, что, пока играешь, нет матча последнего. Никакой взлет ничего не гарантирует, каждые очередные полтора часа проверяют человека сызнова, очередная игра делает всех равными, независимо от стажа, званий, оваций.
Затрудняюсь назвать дату, когда Яшин получил общее признание. Одно известно: не было вратаря, который бы так долго носил тяжкое бремя славы, проходя все новые и новые испытания и выходя из них с честью, не только ничего не теряя, но и что-то приплюсовывая.
Из славы можно делать любые выводы. Яшину слава делала его вратарскую жизнь вдвое сложнее, и, может быть, именно поэтому он относился к ней настороженно, даже с иззестной досадой. Оказавшись в средоточии мирового футбола, сыграв за сборную мира в 1963 году в эпохальном матче, ознаменовавшем столетие игры, получив в том же году «Золотой мяч» – приз лучшего футболиста Европы, Яшин не умозрительно, а руками, телом, поврежденным коленом ощущал, как безжалостно строг футбол, как широк и непоправим резонанс малейшего неверного движения.
Однажды мне в редакцию позвонил незнакомый болельщик:
– Вы читали интервью с Яшиным? Что же получается? Он обвиняет игроков сборной в отсутствии заряженности на победу, обижает некоторых из них…
А я вспомнил в этот момент, как на заседании президиума Федерации футбола Яшин держал речь в защиту одного мастера, которому по каким-то формальным причинам не разрешали играть.
– Товарищи, но он же специалист футбола! Как же можно специалисту не позволять выполнять дело, которым он владеет?..
Исполненный уважения к людям футбола, готовый отстаивать их интересы, Яшин резок, когда сталкивается с игроком, не отдающим всего, на что способен. Добрый, я бы даже сказал, нежный к своим соратникам, в которых верил, Яшин был крут и колюч с теми, кто у него на подозрении по части отношения к игре. На моих глазах он осадил 19-летнего форварда, только что приглашенного в сборную, когда тот обратился к нему на «ты».
– Я тебе не Лева, а Лев Иванович, и, будь добр, называй меня на «вы».
Больше чем уверен, что Яшин успел разглядеть в этом парне зазнайство, оттого так с ним и обошелся. И он не ошибся: форварда этого спустя недолгое время вывели из сборной.
За Яшиным числят многие вратарские достижения. Считается, что он был новатором в дальних выходах из ворот. Что ж, яшинские вылазки помнятся. Помнятся и его броски, послужившие поводом для зарубежных журналистов прозвать его «черным спрутом». И все-таки дороже всего в Яшине то чувство надежности, которое мы все испытывали, видя его в воротах. Более 500 матчей за его плечами, в том числе 78 в составе сборной. Он пропускал голы, иногда досадные. Характерно, что яшинские неудачи вспоминают примерно так же, как великолепные матчи других вратарей, они в его карьере были своеобразными сенсациями. Ну а хорошая игра Яшина не дробится на эпизоды, она была постоянной величиной, нормой. Такое достижение не отнесешь к специфически вратарским, это достижение человеческое…
Восемнадцать лет вратарское искусство олицетворял Яшин. Есть и сейчас у нас хорошие вратари. Выдвинутся новые, молодые. Не обязательно, чтобы они напоминали Яшина внешностью, повадками, манерой игры. Но о том вратаре, за которого мы всегда будем спокойны, мы скажем: «Как Яшин». Эту меру оценки он оставил футболу.
…Английские авторы в начале века безапелляционно заявляли, что защитником может быть любой здоровый, сильный человек, что для исполнения этой роли не требуется особого дарования. Скорее всего, так оно и есть, если иметь в виду достаточное, удовлетворительное исполнение. Во всяком случае, так называемые «средние» игроки в защите могут спокойно прожить свой век, не вызывая нареканий. «Среднему» форварду и хавбеку на это рассчитывать не приходится, от их услуг откажутся сразу же, как только на горизонте появится чуть более способный.
Защитнику достается: он весь внимание, он не жалеет себя, выполняет уйму рискованной, мускульной, подчас однообразной работы.
И все-таки защитник не самостоятелен, все его поведение вынужденное, он разгадывает, откликается, мешает, не дает играть, встает на пути, отбирает и отбивает в сторону мяч, хоть за линию, хоть на угловой, да еще у него сзади в запасе вратарь, да еще вполне вероятно, что чужой форвард смажет, и тогда можно с деланным равнодушием повернуться и идти как ни в чем не бывало от своей штанги в поле.
На простоте, понятности и незамысловатости игры защитника, скорее всего, и возникли оборонительные построения, когда команда сознательно разрешает противнику долго себя атаковать, опутывает его, заставляет тщетно тратить силы, усыпляет его бдительность, а потом при случае наносит убийственный выпад и, вопреки очевидному соотношению сил, побеждает 1:0. Матчей, разыгранных по такому сценарию, не счесть. Это футбол деловой, когда желанную победу или ничью терпеливо вымучивают, не отходя далеко от своих ворот. Какими бы реалистически мыслящими личностями ни изображались руководители команд, избирающие такого рода игру, все знают, что идут они на это от желания уцелеть, остаться на поверхности. В футболе оборонительная соломинка вполне надежное бревно и, оседлав его, можно добраться до берега.
Футбол придуман как попеременная схватка тех и других защитников с теми и другими форвардами, это его нормальный образ жизни, И вот открылось, что равенства можно достичь без дерзания – не соревнуясь в атаках, а просто – в окопах. Это открытие сделало футбол общедоступным, средние команды получили возможность время от времени обыгрывать заведомо более сильные (оттого-то мы часто не угадываем, как кончатся матчи). В загадочности результатов футбол, может быть, даже выиграл. Тот, среднеарифметический, повседневный, рядовой. Ну а другой, снящийся мальчишкам, прекрасный, за душу хватающий, изнемогает от нарочитого, наглого, не всегда честного засилья оборончества, его стреноживают, пинают, унижают, и «водится» он, как львы в заповедниках.
Вспоминаю куйбышевские «Крылышки» в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Благодушная московская публика шла на их встречи с ЦДКА и «Динамо», предвкушая особого сорта зрелище, и порой его получала. Гремевшие на всю страну форварды запутывались в тенетах многолюдной обороны, теряли самообладание, били мимо, а потом вдруг быстрый черноволосый куйбышевец Гулевский проскакивал, удирал от защитников и забивал гол. В ту пору такая игра выглядела диковинной, народ потешался, симпатизировал «Крылышкам», еще не ведая, что присутствует при начале эпидемии, которой спустя годы суждено будет исказить футбол. «Волжской защепкой» окрестили тогда эту бациллу (хорошо хоть прозвище отдает насмешкой!). Много бед способна натворить оборона, если ее, а не атаку сделать решающей силой!
Однако же (и в этом возмездие!) «герои» массированной обороны остаются безымянными, в памяти они сохраняются осиным роем. Истинных рыцарей защиты выдвигают команды, верящие в атаку и умеющие ее вести. Защитники таких команд не носятся скопом, им требуется больше искусства, их игра самостоятельна, акцентирована, они запоминаются как личности.
…Редакторская работа, когда изо дня в день просматриваешь ворохи фотографий, убедила меня, что большие мастера «хорошо получаются», они фотогеничны. Едва ли не каждый снимок, где фигурируют Стрельцов, Воронин, Иванов, Колотов, Блохин, выразителен, нестандартен. Когда я еще не разглядел как следует па поле динамовца Козлова, меня заинтересовала скульптурность его поз на снимках. Я стал к нему присматриваться и понял, что фотообъектив и на этот раз прав. Бывают и обратные примеры. Некий форвард принялся было забивать голы, и я просил фоторепортеров снять его крупно. На стол легли десятки снимков, но они разоблачали, шаржировали форварда, показывали его нелепым, смешным. Из этого молодого человека ничего путного не вышло.
Константин Крижевский был фотогеничен. Высокий, с выпуклой широкой грудью, чуть сутуловатый, с первого взгляда он не производил впечатления идеально сложенного атлета. В футболе привлекательность лепит игра, тут свои критерии: стройный, рослый красавец может стать потешным, а невзрачный восхитить плавностью и соразмерностью движений.
В Крижевском была высоко ценимая в защитниках суровость, даже угрюмость. И вместе с тем ему были свойственны приемы словно бы легкомысленные, приемы повышенной сложности: удары через себя в падении, шпагаты, головоломные прыжки. Другому бы наверняка сказали: «Играй проще, брось эти номера!» И, наверное, правильно бы сказали, потому что у другого, захотевшего играть, как Крижевский, удачи чередовались бы с вопиющими промахами. А для Крижевского усложненная игра, игра в полете, в прыжке, была естественна, это была его собственная игра, ни у кого не заимствованная, продиктованная свойствами, координацией его тела. В хорошие дни он срывал аплодисменты наравне с вратарями и форвардами. Люди вечно надеются увидеть в матче что-либо необычайное, какое-нибудь отклонение от привычного, их само по себе покоряет редкое, оригинальное движение, и в этом, кстати говоря, один из секретов зрелищности футбола. Когда говорят – «футбол не балет!», хотят подчеркнуть муки, испытываемые игроками-воинами на пути к чужим воротам. Пусть так. Но если взять внешний облик футбола, то чем он лучше, чище, чем выше классом, тем больше в нем возникает композиций чисто художественных – скульптурных и балетных. Крижевский играл таким образом, что мог навести балетмейстера на мысль о возможности постановки сцены на футбольную тему.
…Василий Соколов, длинный, поджарый, сухой, из костей и мускулов, с лицом аскета, напоминал мне куперовского индейского вождя. Убор из перьев ему пошел бы. Он играл чуть ли не до сорока, время его не брало, он и впрямь был «последним из могикан».
В 1937 году наш футбольный мир был взбаламучен визитом басков, от которых мы с десятилетним опозданием узнали о существовании «дубль-ве». Требовалось срочно перейти на эту самую систему с тремя защитниками. Лучше всех угадал «Спартак». Нашлись у него три человека, создавшие с первого показа образцовую оборонительную линию. По краям однофамильцы Соколовы, Виктор и Василий, в центре – Андрей Старостин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24