Недаром он приехал в Кембридж, хотя от приглашения Кошкарта отказался. И прекрасно, что отказался. Никто их не обвинит в науськивании. За содержание программы Декан не волновался. Каррингтон – верховный жрец в храме Прошлого, он не осмелится поднять руку на своих богов. Планы сэра Богдера – это для него как красная тряпка для быка. Вековые обычаи в опасности! Нам грозит утрата исторических корней! Декан будто слышал, как бойкий язык Каррингтона выдает одно клише за другим и миллионы зрителей, истосковавшихся по доброму старому времени, ловят каждое его слово. А что он сделает с сэром Богдером – страшно подумать. После передачи тот ни о каких переменах не заикнется. Декан налил себе шерри. За весь мир он не отвечает, пусть провалится в тартарары, но Покерхаус он в обиду не даст. В приподнятом настроении Декан отправился обедать. К тому же сегодня его любимая утка с апельсинами. Но в профессорской он, к своему удивлению, наткнулся на Ректора – тот вцепился в Старшего Тьютора. Ах да, сэр Богдер иногда обедает в столовой.
– Добрый вечер, господин Ректор.
– Добрый вечер. Декан. Мы как раз обсуждали то дело, насчет Фонда восстановления. Уже есть заявка на Райдер-стрит. Предлагают сто пятьдесят тысяч. Мне кажется, стоит принять предложение. А каково ваше мнение?
Декан одернул мантию и. насупился. Он противился продаже Райдер-стрит по тактическим соображениям. Впрочем, он и так с порога отметал все предложения сэра Богдера – из принципа. Но сейчас следует подать дело таким образом, чтобы Корнелиус Каррингтон мог во всей красе показать черствую натуру Ректора.
– Мнение? Какое тут может быть мнение? Продажа Райдер-стрит – предательство: слугам негде будет жить. И это не мнение, это факт.
– Вам бы все спорить, – вскинулся сэр Богдер.
Старший Тьютор попытался предотвратить ссору:
– Да, решиться на такое нелегко. С одной стороны, интересы слуг, с другой – восстановление башни. Очень трудно выбрать…
– Это не в моей компетенции, решайте сами, – сделал задуманный ход Декан.
Процессия прошествовала в столовую. Капеллан отсутствовал – после взрыва башни он и вовсе оглох, – и Декан сам прочел молитву. Сэр Богдер жевал утку и радовался перемене, происшедшей со Старшим Тьютором. Помогло поражение колледжа в регате и одна-две резкости Декана. Дабы усугубить раскол, сэр Богдер принялся обхаживать Тьютора. Он передавал ему соль, хотя тот его не просил. Он рассказывал занимательнейшие истории о секретаре премьер-министра. Тьютор робко заметил, что столь предосудительное поведение – результат вступления в Общий рынок, и Богдер тут же подробно описал свою встречу с де Голлем. Декан в продолжение увлекательной беседы демонстративно не слушал, а только позевывал и смотрел на галдящих студентов. Он высчитывал – когда взорвется заложенная в Каррингтона бомба. Наконец байки Ректора о причудах де Голля иссякли и он заговорил о делах более насущных.
– Моя жена мечтает залучить вас к нам в гости, – соврал он. – Ей необходимо посоветоваться с вами по вопросу приглашения женщин-преподавательниц для студенток Покерхауса.
– Женщин? В Покерхаус? – удивился Тьютор.
– Мы переходим на совместное обучение. Без женщин не обойтись. Мы введем их и в Ученый совет.
– Прелестно, – злобно проворчал Декан.
– Это, знаете ли, полная неожиданность, – заметил Тьютор.
Сэр Богдер положил себе кусочек стильтона.
– А как быть с женскими делами? Представьте, приходит к вам девица с вопросом – делать ли ей аборт?
– Типун вам на язык! – Старший Тьютор чуть не подавился манго.
– Но такое случается сплошь да рядом. Пусть преподавательницы с этим и разбираются.
Декан лучезарно улыбнулся.
– А может, заодно нанять хирурга? – предложил он.
Сэр Богдер вспыхнул:
– А что тут смешного?
– Что смешного? Гримасы либерализма – вот что, – довольный Декан уселся поудобнее. – Мы не можем спать спокойно, пока существует неравенство полов, пока не наводним мужские колледжи хихикающими девчонками. А то ведь – страшно сказать – дискриминация! А потом мы устанавливаем в туалете презервативный автомат и открываем абортарий – конечно, в каморке у кастелянши. Со временем обзаведемся роддомом и яслями. Тогда заботливые родители вздохнут свободно – их дочки в надежных руках.
– Секс – не преступление, Декан.
– Нет? А мне думается, за добрачные связи надо судить по не существующей пока статье: членовредительство со взломом.
Декан отодвинул стул, все встали, он прочел молитву.
* * *
Как всегда после обеда в столовой, на душе у Ректора было неспокойно. Он задумчиво брел по саду. Что-то больно Декан сегодня расхрабрился. Это не к добру. А может, Декан тут ни при чем? Может, это обстановка столовой внушала сэру Богдеру тревогу? Есть в ней что-то варварское. Этакий пятисотлетний храм желудка! Сколько же туш было тут пожрано? И что за чудные повадки были у тех, кто когда-то давно обедал в этой зале! Невежественные средневековые мракобесы – надо же! – сидели тут, горланили, размышляли… Как вспомнишь, в какие чудовищные предрассудки они верили, так и хочется разорвать цепь времен, сковывающую нас с этими животными. Он, в конце концов, разумный человек, рационалист… И вдруг сэр Богдер поймал себя на противоречии. Он разумный человек, он свободен от дурацких предрассудков и суеверий, которые были свойственны этим дикарям, рассуждавшим о природе ангелов и чертей, об алхимии, об Аристотеле. Но ведь это его предки! Сэр Богдер даже остановился при этой мысли. Они так же далеки от него, как динозавры, а он живет в том же здании, ест в той же столовой! А сейчас ступает по той же земле. Встревоженный таким кошмарным родством, сэр Богдер испуганно огляделся в темноте и заторопился домой. Успокоился он только у себя в прихожей, когда запер дверь и включил электрический свет, такой родной и полезный для глаз. Леди Мэри в гостиной смотрела передачу о доме престарелых. Сэр Богдер пристроился у телевизора. Он всматривался в лица стариков и пытался приложить к ним уравнение «изменение равно улучшению». Ничего не выходило, на бренном человеческом теле уравнение не срабатывало. Ректор отправился спать с крамольной мыслью, что лично для себя предпочел бы прошлое будущему.
* * *
Кухмистер до закрытия просидел в «Лодочнике Темзы», не ужинал, но выпил восемь пинт портера и утвердился в мысли, что с ним поступили подло. Пошатываясь, вошел он в привратницкую. Уолтер встретил его причитаниями: жена, мол, ждала его к семи часам, а сейчас одиннадцать, и что он ей скажет? Кухмистер молча прошел в заднюю комнату, лег на кровать. Давно он так не напивался. Если бы не чувство долга, он бы ни за что не поднялся в полночь исполнить свою священную обязанность – запереть главные ворота. К тому же приходилось то и дело выскакивать в сортир. Комната кружилась, пол уплывал из-под ног. Он лежал в темноте и пытался собраться с мыслями. Что наговорил этот малый с телевидения? Надо повидать с утра генерала. Выступить по телевизору в программе о Кембридже. В конце концов он заснул, а утром проспал – впервые за сорок пять лет. Но какая разница? Он же больше тут не привратник.
Пришел Уолтер, Кухмистер снял с вешалки пальто. «Пойду пройдусь», – сказал он, и Уолтер решил, что наступил конец света: Кухмистер никогда не уходил по утрам.
Кухмистер ехал в Кофт-Касл на велосипеде. Потеплело, на полях темнели проталины. Пригнувшись, чтобы ветер не бил в лицо, и обдумывая предстоящий разговор, привратник не заметил обогнавшую его машину Декана. Со времени разговора с Казначеем Кухмистер думать забыл об этикете. Он оставил велосипед у парадного входа и смело постучал в дверь молотком. Сэр Кошкарт сам пошел открывать. Генерал так удивился при виде сердитого лица Кухмистера, что забыл отослать его к черному входу и проводил привратника прямо в гостиную. Декан уже устроился в кресле у камина и успел рассказать сэру Кошкарту о приезде Каррингтона. Кухмистер остановился в дверях, но не смутился. Генерал раздумывал – не позвонить ли повару, чтобы тот принес стул из кухни?
– Что вы здесь делаете. Кухмистер? – спросил Декан.
– Пришел сказать генералу… Меня уволили.
– Уволили? Как это? О чем вы?
С привратником творилось что-то неладное. Декан встал спиной к огню – специальная поза для беседы со строптивыми слугами.
– Выгнали. Вот Бог – вот порог.
– Быть того не может. Меня никто не информировал. За что?
– Ни за что.
– Наверное, ошибка, – вмешался сэр Кошкарт. – Ты не понял…
– Казначей вызвал меня. Сказал – я должен уйти, – твердил Кухмистер.
– Казначей? Но у него нет полномочий! – возмутился Декан.
– Вчера днем. Сказал, чтобы я искал другую работу. Сказал, колледж не может держать меня. Я ему деньги предлагал, хотел помочь. Но он не взял. Просто уволил меня.
– Возмутительно? Так поступить со старым слугой. Я с ним переговорю…
Кухмистер угрюмо покачал головой:
– Что толку? Это Ректор ему велел.
Декан и сэр Кошкарт торжествующе переглянулись. А Кухмистер продолжал:
– Выгнал из дому. Уволил. Я сорок пять лет отдал колледжу. Где это видано? Я буду жаловаться.
– Правильно, – подхватил сэр Кошкарт, – Ректор поступил непозволительно.
– Верните мне работу, а то… – бормотал Кухмистер.
Декан грел руки над огнем.
– Я замолвлю за вас словечко, Кухмистер.
– Декан тебя в беде не бросит, Кухмистер. – Генерал распахнул дверь. Кухмистер не тронулся с места.
– Обещать все горазды, – запальчиво бросил он.
Декан круто обернулся. Он не привык к подобному тону.
– Я же сказал. Кухмистер, – повелительно произнес он, – я распоряжусь. И больше я вам ничем помочь не могу.
Кухмистер не уходил.
– Придется, – огрызнулся он.
– Как прикажете это понимать?
Но Кухмистер не дрогнул.
– Я в Покерхаусе привратник, и все тут. Нельзя же так, без всякой вины… Я сорок пять лет…
– Мы знаем. – В голосе Декана зазвучало нетерпение.
– Уверен, тут недоразумение, – настаивал сэр Кошкарт. – Мы выясним. Я лично повидаюсь с Ректором. Мы не допустим таких безобразий в Покерхаусе.
Кухмистер благодарно взглянул на него. Генерал присмотрит. Все будет в порядке. Он повернулся к двери. Сэр Кошкарт вышел следом.
– Попроси повара дать тебе чаю, – сказал он, чтобы не нарушать раз и навсегда заведенный порядок.
Но Кухмистер был уже на улице. Он нахлобучил котелок, влез на велосипед и покатил по размокшей дороге.
Кошкарт вернулся в гостиную.
– Да, подставился сэр Богдер.
Декан довольно потирал руки.
– Кажется, нам повезло. Ректор еще пожалеет, что вытурил Кухмистера. И ведь что интересно, от проклятых социалистов с их «социальной справедливостью» страдает в первую очередь рабочий класс.
– А Кухмистер-то как распетушился. Что ж, давайте нажмем на Казначея.
– Нажмем? Дорогой мой Кошкарт, мы палец о палец не ударим. Если сэру Богдеру угодно сломать себе шею – пусть ломает. Я плакать не буду.
Сэр Кошкарт подошел к окну, проводил глазами удалявшуюся фигуру. Она уменьшалась, расплывалась, и все-таки генерал смотрел на нее с опаской. Знает ли Декан о непредусмотренном университетским уставом участии привратника в экзаменах? Лучше не спрашивать. Все проходит, все забывается.
– И потом, Кошкарт, кто говорил – «овечка блеет, тигр прыгает»? Каррингтону это понравится. Он остановился в «Синем кабане», я загляну к нему на обратном пути. Приглашу отобедать в столовой.
Сэр Кошкарт О'Труп вздохнул. Одно утешение – не пришлось делить кров с Корнелиусом Каррингтоном.
16
Все утро Корнелиус Каррингтон сидел у себя в комнате и пытался найти выход из мучивших его противоречий. Как и всякий профессиональный трибун, он редко представлял себе, что, собственно, думает по тому или иному вопросу. Зато безошибочное чутье подсказывало ему, как думать нельзя. Нельзя одобрять смертную казнь и апартеид, поддерживать политику правительства и защищать Сталина, Гитлера и убийц-маньяков. Со спорными вопросами труднее. Единая средняя школа – ужасно, но и отборочные экзамены после начальной школы тоже того… Классическая школа – превосходно, но выпускники ее… Безработные – милейшие люди, а вот уволенные по сокращению… Шахтеры – славные ребята, пока не бастуют, а Север Англии – сердце Британии, но боже упаси слушать, как это сердце бьется. И наконец, Ирландия и Ольстер. Ум за разум заходит. Но по роду занятий Корнелиус Каррингтон должен был четко высказываться по всем вопросам, волнующим наш грешный мир, причем так, чтобы угодить сразу и нашим и вашим. Словом, нелегко журналисту удержаться на плаву.
Даже в простом, казалось бы, случае с увольнением Кухмистера поди сообрази, кто прав, кто виноват. Кухмистер – удачная тема, на экране он будет хорошо смотреться, но вообще-то он мелкая сошка. Его задача – появиться перед камерой, произнести нечто нечленораздельное, но трогательное, получить гонорар, убраться домой и кануть в Лету. Каррингтон не мог решить другое: кто же именно несправедливо обошелся со старым слугой? Вернее, кого обвинить в этом? Оплакивать традиции Кембриджа или поддерживать нововведения? Поддержать сэра Богдера, который прилагает титанические усилия, пытаясь превратить Покерхаус из средневекового монастыря в современный университетский колледж? Или Декана и членов Совета – невыносимых снобов, чокнутых на спорте? Виноват вроде бы сэр Богдер. Но если бы Декан не настаивал на необходимости экономии, привратника не уволили бы. Может, и Декана приложить? Придется повидаться с сэром Богдером. Все равно нужно его разрешение на съемки. Каррингтон набрал номера Ректора.
– Алло? Сэр Богдер? Говорит Каррингтон. Корнелиус Каррингтон. – Он сделал паузу. В голосе Ректора послышалась живейшая заинтересованность. Сразу видно – человек регулярно смотрит телевизор. Сэр Богдер вырос в его глазах.
– Конечно, конечно, приходите к обеду. Или вы предпочитаете обедать в столовой? – захлебывался от предупредительности сэр Богдер.
Каррингтон ответил, что с радостью посетит Ректора и отправился в Покерхаус.
Сэр Богдер чуть не прыгал от восторга. Сам Каррингтон сделает программу о Покерхаусе! Неслыханная удача, шанс еще раз появиться перед публикой и поделиться своими сокровенными мыслями об образовании. Кстати, по телевизору он всегда такой импозантный. Декан вряд ли согласится выступить: у него эти новомодные штучки вроде телевидения в печенках сидят. Ректор погрузился в составление своей искренней, непосредственной речи, крика души. Позвонили в дверь. Служанка доложила о Корнелиусе Каррингтоне. Ректор поднялся навстречу дорогому гостю.
– Очень рад, что вы заглянули, – сердечнейшим образом приветствовал он Каррингтона и повел его в кабинет. – Я понятия не имел, что вы выпускник Покерхауса. Даже не верится. Это я вам не в укор. Я ваш большой поклонник. Ваша передача об эпилепсии во Флинтшире великолепна. Но для нашего колледжа, увы, нехарактерно столь… Словом, вы держите руку на пульсе современности.
Тут сэру Богдеру показалось, что он хватил через край. Ректор сбавил тон и предложил Каррингтону выпить. Журналист оглядел комнату. Здесь по стенам не висели фотографии, напоминавшие ему о переживаниях незадачливого студентика Корнелиуса, а лесть сэра Богдера составляла приятный контраст с вежливыми подначками Декана.
– Мне нравится ваша идея сделать программу о колледже, – продолжал сэр Богдер. – Это то, что нам нужно. Вы хотите бросить критический взгляд на устаревшие традиции и сделать особое ударение на необходимости перемен. Я угадал? – Ректор выжидающе посмотрел на Каррингтона.
– Именно так, – подтвердил тот. В конце концов, Ректор выразился довольно расплывчато, лазеек остается сколько угодно. – Хотя, боюсь, Декан будет против.
Сэр Богдер внимательно взглянул на Каррингтона. Тот явно был не в восторге от Декана.
– Декан удивительный человек, но, к сожалению, ретроград, – вздохнул Ректор.
– Большой оригинал, – сухо ответствовал Каррингтон. Он определенно не собирался защищать Декана.
Успокоенный Ректор пустился в рассуждения о задачах колледжа в современном мире, а Каррингтон вертел в руках стакан и размышлял о непостижимом легковерии политиков. Кому-кому, а им оно не пристало. Богдерово преклонение перед будущим действовало ему на нервы не меньше снисходительного презрения Декана, и непостоянный, как мотылек, журналист постепенно возвращался к прежним симпатиям. Сэр Богдер заканчивал расписывать преимущества совместного обучения – Каррингтону и слушать о нем было противно, – когда в дверях появилась леди Мэри.
– Дорогая, – сказал сэр Богдер, – позволь представить тебе Корнелиуса Каррингтона.
Леди Мэри взглянула на журналиста, и он буквально потонул в ледяных глубинах ее глаз.
– Добрый день, – произнесла леди Мэри. Каррингтон заинтересовал ее. То ли мужчина, то ли женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Добрый вечер, господин Ректор.
– Добрый вечер. Декан. Мы как раз обсуждали то дело, насчет Фонда восстановления. Уже есть заявка на Райдер-стрит. Предлагают сто пятьдесят тысяч. Мне кажется, стоит принять предложение. А каково ваше мнение?
Декан одернул мантию и. насупился. Он противился продаже Райдер-стрит по тактическим соображениям. Впрочем, он и так с порога отметал все предложения сэра Богдера – из принципа. Но сейчас следует подать дело таким образом, чтобы Корнелиус Каррингтон мог во всей красе показать черствую натуру Ректора.
– Мнение? Какое тут может быть мнение? Продажа Райдер-стрит – предательство: слугам негде будет жить. И это не мнение, это факт.
– Вам бы все спорить, – вскинулся сэр Богдер.
Старший Тьютор попытался предотвратить ссору:
– Да, решиться на такое нелегко. С одной стороны, интересы слуг, с другой – восстановление башни. Очень трудно выбрать…
– Это не в моей компетенции, решайте сами, – сделал задуманный ход Декан.
Процессия прошествовала в столовую. Капеллан отсутствовал – после взрыва башни он и вовсе оглох, – и Декан сам прочел молитву. Сэр Богдер жевал утку и радовался перемене, происшедшей со Старшим Тьютором. Помогло поражение колледжа в регате и одна-две резкости Декана. Дабы усугубить раскол, сэр Богдер принялся обхаживать Тьютора. Он передавал ему соль, хотя тот его не просил. Он рассказывал занимательнейшие истории о секретаре премьер-министра. Тьютор робко заметил, что столь предосудительное поведение – результат вступления в Общий рынок, и Богдер тут же подробно описал свою встречу с де Голлем. Декан в продолжение увлекательной беседы демонстративно не слушал, а только позевывал и смотрел на галдящих студентов. Он высчитывал – когда взорвется заложенная в Каррингтона бомба. Наконец байки Ректора о причудах де Голля иссякли и он заговорил о делах более насущных.
– Моя жена мечтает залучить вас к нам в гости, – соврал он. – Ей необходимо посоветоваться с вами по вопросу приглашения женщин-преподавательниц для студенток Покерхауса.
– Женщин? В Покерхаус? – удивился Тьютор.
– Мы переходим на совместное обучение. Без женщин не обойтись. Мы введем их и в Ученый совет.
– Прелестно, – злобно проворчал Декан.
– Это, знаете ли, полная неожиданность, – заметил Тьютор.
Сэр Богдер положил себе кусочек стильтона.
– А как быть с женскими делами? Представьте, приходит к вам девица с вопросом – делать ли ей аборт?
– Типун вам на язык! – Старший Тьютор чуть не подавился манго.
– Но такое случается сплошь да рядом. Пусть преподавательницы с этим и разбираются.
Декан лучезарно улыбнулся.
– А может, заодно нанять хирурга? – предложил он.
Сэр Богдер вспыхнул:
– А что тут смешного?
– Что смешного? Гримасы либерализма – вот что, – довольный Декан уселся поудобнее. – Мы не можем спать спокойно, пока существует неравенство полов, пока не наводним мужские колледжи хихикающими девчонками. А то ведь – страшно сказать – дискриминация! А потом мы устанавливаем в туалете презервативный автомат и открываем абортарий – конечно, в каморке у кастелянши. Со временем обзаведемся роддомом и яслями. Тогда заботливые родители вздохнут свободно – их дочки в надежных руках.
– Секс – не преступление, Декан.
– Нет? А мне думается, за добрачные связи надо судить по не существующей пока статье: членовредительство со взломом.
Декан отодвинул стул, все встали, он прочел молитву.
* * *
Как всегда после обеда в столовой, на душе у Ректора было неспокойно. Он задумчиво брел по саду. Что-то больно Декан сегодня расхрабрился. Это не к добру. А может, Декан тут ни при чем? Может, это обстановка столовой внушала сэру Богдеру тревогу? Есть в ней что-то варварское. Этакий пятисотлетний храм желудка! Сколько же туш было тут пожрано? И что за чудные повадки были у тех, кто когда-то давно обедал в этой зале! Невежественные средневековые мракобесы – надо же! – сидели тут, горланили, размышляли… Как вспомнишь, в какие чудовищные предрассудки они верили, так и хочется разорвать цепь времен, сковывающую нас с этими животными. Он, в конце концов, разумный человек, рационалист… И вдруг сэр Богдер поймал себя на противоречии. Он разумный человек, он свободен от дурацких предрассудков и суеверий, которые были свойственны этим дикарям, рассуждавшим о природе ангелов и чертей, об алхимии, об Аристотеле. Но ведь это его предки! Сэр Богдер даже остановился при этой мысли. Они так же далеки от него, как динозавры, а он живет в том же здании, ест в той же столовой! А сейчас ступает по той же земле. Встревоженный таким кошмарным родством, сэр Богдер испуганно огляделся в темноте и заторопился домой. Успокоился он только у себя в прихожей, когда запер дверь и включил электрический свет, такой родной и полезный для глаз. Леди Мэри в гостиной смотрела передачу о доме престарелых. Сэр Богдер пристроился у телевизора. Он всматривался в лица стариков и пытался приложить к ним уравнение «изменение равно улучшению». Ничего не выходило, на бренном человеческом теле уравнение не срабатывало. Ректор отправился спать с крамольной мыслью, что лично для себя предпочел бы прошлое будущему.
* * *
Кухмистер до закрытия просидел в «Лодочнике Темзы», не ужинал, но выпил восемь пинт портера и утвердился в мысли, что с ним поступили подло. Пошатываясь, вошел он в привратницкую. Уолтер встретил его причитаниями: жена, мол, ждала его к семи часам, а сейчас одиннадцать, и что он ей скажет? Кухмистер молча прошел в заднюю комнату, лег на кровать. Давно он так не напивался. Если бы не чувство долга, он бы ни за что не поднялся в полночь исполнить свою священную обязанность – запереть главные ворота. К тому же приходилось то и дело выскакивать в сортир. Комната кружилась, пол уплывал из-под ног. Он лежал в темноте и пытался собраться с мыслями. Что наговорил этот малый с телевидения? Надо повидать с утра генерала. Выступить по телевизору в программе о Кембридже. В конце концов он заснул, а утром проспал – впервые за сорок пять лет. Но какая разница? Он же больше тут не привратник.
Пришел Уолтер, Кухмистер снял с вешалки пальто. «Пойду пройдусь», – сказал он, и Уолтер решил, что наступил конец света: Кухмистер никогда не уходил по утрам.
Кухмистер ехал в Кофт-Касл на велосипеде. Потеплело, на полях темнели проталины. Пригнувшись, чтобы ветер не бил в лицо, и обдумывая предстоящий разговор, привратник не заметил обогнавшую его машину Декана. Со времени разговора с Казначеем Кухмистер думать забыл об этикете. Он оставил велосипед у парадного входа и смело постучал в дверь молотком. Сэр Кошкарт сам пошел открывать. Генерал так удивился при виде сердитого лица Кухмистера, что забыл отослать его к черному входу и проводил привратника прямо в гостиную. Декан уже устроился в кресле у камина и успел рассказать сэру Кошкарту о приезде Каррингтона. Кухмистер остановился в дверях, но не смутился. Генерал раздумывал – не позвонить ли повару, чтобы тот принес стул из кухни?
– Что вы здесь делаете. Кухмистер? – спросил Декан.
– Пришел сказать генералу… Меня уволили.
– Уволили? Как это? О чем вы?
С привратником творилось что-то неладное. Декан встал спиной к огню – специальная поза для беседы со строптивыми слугами.
– Выгнали. Вот Бог – вот порог.
– Быть того не может. Меня никто не информировал. За что?
– Ни за что.
– Наверное, ошибка, – вмешался сэр Кошкарт. – Ты не понял…
– Казначей вызвал меня. Сказал – я должен уйти, – твердил Кухмистер.
– Казначей? Но у него нет полномочий! – возмутился Декан.
– Вчера днем. Сказал, чтобы я искал другую работу. Сказал, колледж не может держать меня. Я ему деньги предлагал, хотел помочь. Но он не взял. Просто уволил меня.
– Возмутительно? Так поступить со старым слугой. Я с ним переговорю…
Кухмистер угрюмо покачал головой:
– Что толку? Это Ректор ему велел.
Декан и сэр Кошкарт торжествующе переглянулись. А Кухмистер продолжал:
– Выгнал из дому. Уволил. Я сорок пять лет отдал колледжу. Где это видано? Я буду жаловаться.
– Правильно, – подхватил сэр Кошкарт, – Ректор поступил непозволительно.
– Верните мне работу, а то… – бормотал Кухмистер.
Декан грел руки над огнем.
– Я замолвлю за вас словечко, Кухмистер.
– Декан тебя в беде не бросит, Кухмистер. – Генерал распахнул дверь. Кухмистер не тронулся с места.
– Обещать все горазды, – запальчиво бросил он.
Декан круто обернулся. Он не привык к подобному тону.
– Я же сказал. Кухмистер, – повелительно произнес он, – я распоряжусь. И больше я вам ничем помочь не могу.
Кухмистер не уходил.
– Придется, – огрызнулся он.
– Как прикажете это понимать?
Но Кухмистер не дрогнул.
– Я в Покерхаусе привратник, и все тут. Нельзя же так, без всякой вины… Я сорок пять лет…
– Мы знаем. – В голосе Декана зазвучало нетерпение.
– Уверен, тут недоразумение, – настаивал сэр Кошкарт. – Мы выясним. Я лично повидаюсь с Ректором. Мы не допустим таких безобразий в Покерхаусе.
Кухмистер благодарно взглянул на него. Генерал присмотрит. Все будет в порядке. Он повернулся к двери. Сэр Кошкарт вышел следом.
– Попроси повара дать тебе чаю, – сказал он, чтобы не нарушать раз и навсегда заведенный порядок.
Но Кухмистер был уже на улице. Он нахлобучил котелок, влез на велосипед и покатил по размокшей дороге.
Кошкарт вернулся в гостиную.
– Да, подставился сэр Богдер.
Декан довольно потирал руки.
– Кажется, нам повезло. Ректор еще пожалеет, что вытурил Кухмистера. И ведь что интересно, от проклятых социалистов с их «социальной справедливостью» страдает в первую очередь рабочий класс.
– А Кухмистер-то как распетушился. Что ж, давайте нажмем на Казначея.
– Нажмем? Дорогой мой Кошкарт, мы палец о палец не ударим. Если сэру Богдеру угодно сломать себе шею – пусть ломает. Я плакать не буду.
Сэр Кошкарт подошел к окну, проводил глазами удалявшуюся фигуру. Она уменьшалась, расплывалась, и все-таки генерал смотрел на нее с опаской. Знает ли Декан о непредусмотренном университетским уставом участии привратника в экзаменах? Лучше не спрашивать. Все проходит, все забывается.
– И потом, Кошкарт, кто говорил – «овечка блеет, тигр прыгает»? Каррингтону это понравится. Он остановился в «Синем кабане», я загляну к нему на обратном пути. Приглашу отобедать в столовой.
Сэр Кошкарт О'Труп вздохнул. Одно утешение – не пришлось делить кров с Корнелиусом Каррингтоном.
16
Все утро Корнелиус Каррингтон сидел у себя в комнате и пытался найти выход из мучивших его противоречий. Как и всякий профессиональный трибун, он редко представлял себе, что, собственно, думает по тому или иному вопросу. Зато безошибочное чутье подсказывало ему, как думать нельзя. Нельзя одобрять смертную казнь и апартеид, поддерживать политику правительства и защищать Сталина, Гитлера и убийц-маньяков. Со спорными вопросами труднее. Единая средняя школа – ужасно, но и отборочные экзамены после начальной школы тоже того… Классическая школа – превосходно, но выпускники ее… Безработные – милейшие люди, а вот уволенные по сокращению… Шахтеры – славные ребята, пока не бастуют, а Север Англии – сердце Британии, но боже упаси слушать, как это сердце бьется. И наконец, Ирландия и Ольстер. Ум за разум заходит. Но по роду занятий Корнелиус Каррингтон должен был четко высказываться по всем вопросам, волнующим наш грешный мир, причем так, чтобы угодить сразу и нашим и вашим. Словом, нелегко журналисту удержаться на плаву.
Даже в простом, казалось бы, случае с увольнением Кухмистера поди сообрази, кто прав, кто виноват. Кухмистер – удачная тема, на экране он будет хорошо смотреться, но вообще-то он мелкая сошка. Его задача – появиться перед камерой, произнести нечто нечленораздельное, но трогательное, получить гонорар, убраться домой и кануть в Лету. Каррингтон не мог решить другое: кто же именно несправедливо обошелся со старым слугой? Вернее, кого обвинить в этом? Оплакивать традиции Кембриджа или поддерживать нововведения? Поддержать сэра Богдера, который прилагает титанические усилия, пытаясь превратить Покерхаус из средневекового монастыря в современный университетский колледж? Или Декана и членов Совета – невыносимых снобов, чокнутых на спорте? Виноват вроде бы сэр Богдер. Но если бы Декан не настаивал на необходимости экономии, привратника не уволили бы. Может, и Декана приложить? Придется повидаться с сэром Богдером. Все равно нужно его разрешение на съемки. Каррингтон набрал номера Ректора.
– Алло? Сэр Богдер? Говорит Каррингтон. Корнелиус Каррингтон. – Он сделал паузу. В голосе Ректора послышалась живейшая заинтересованность. Сразу видно – человек регулярно смотрит телевизор. Сэр Богдер вырос в его глазах.
– Конечно, конечно, приходите к обеду. Или вы предпочитаете обедать в столовой? – захлебывался от предупредительности сэр Богдер.
Каррингтон ответил, что с радостью посетит Ректора и отправился в Покерхаус.
Сэр Богдер чуть не прыгал от восторга. Сам Каррингтон сделает программу о Покерхаусе! Неслыханная удача, шанс еще раз появиться перед публикой и поделиться своими сокровенными мыслями об образовании. Кстати, по телевизору он всегда такой импозантный. Декан вряд ли согласится выступить: у него эти новомодные штучки вроде телевидения в печенках сидят. Ректор погрузился в составление своей искренней, непосредственной речи, крика души. Позвонили в дверь. Служанка доложила о Корнелиусе Каррингтоне. Ректор поднялся навстречу дорогому гостю.
– Очень рад, что вы заглянули, – сердечнейшим образом приветствовал он Каррингтона и повел его в кабинет. – Я понятия не имел, что вы выпускник Покерхауса. Даже не верится. Это я вам не в укор. Я ваш большой поклонник. Ваша передача об эпилепсии во Флинтшире великолепна. Но для нашего колледжа, увы, нехарактерно столь… Словом, вы держите руку на пульсе современности.
Тут сэру Богдеру показалось, что он хватил через край. Ректор сбавил тон и предложил Каррингтону выпить. Журналист оглядел комнату. Здесь по стенам не висели фотографии, напоминавшие ему о переживаниях незадачливого студентика Корнелиуса, а лесть сэра Богдера составляла приятный контраст с вежливыми подначками Декана.
– Мне нравится ваша идея сделать программу о колледже, – продолжал сэр Богдер. – Это то, что нам нужно. Вы хотите бросить критический взгляд на устаревшие традиции и сделать особое ударение на необходимости перемен. Я угадал? – Ректор выжидающе посмотрел на Каррингтона.
– Именно так, – подтвердил тот. В конце концов, Ректор выразился довольно расплывчато, лазеек остается сколько угодно. – Хотя, боюсь, Декан будет против.
Сэр Богдер внимательно взглянул на Каррингтона. Тот явно был не в восторге от Декана.
– Декан удивительный человек, но, к сожалению, ретроград, – вздохнул Ректор.
– Большой оригинал, – сухо ответствовал Каррингтон. Он определенно не собирался защищать Декана.
Успокоенный Ректор пустился в рассуждения о задачах колледжа в современном мире, а Каррингтон вертел в руках стакан и размышлял о непостижимом легковерии политиков. Кому-кому, а им оно не пристало. Богдерово преклонение перед будущим действовало ему на нервы не меньше снисходительного презрения Декана, и непостоянный, как мотылек, журналист постепенно возвращался к прежним симпатиям. Сэр Богдер заканчивал расписывать преимущества совместного обучения – Каррингтону и слушать о нем было противно, – когда в дверях появилась леди Мэри.
– Дорогая, – сказал сэр Богдер, – позволь представить тебе Корнелиуса Каррингтона.
Леди Мэри взглянула на журналиста, и он буквально потонул в ледяных глубинах ее глаз.
– Добрый день, – произнесла леди Мэри. Каррингтон заинтересовал ее. То ли мужчина, то ли женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24