Этери Чаландзия
Архитектор снов



Этери Чаландзия
Архитектор Снов

С благодарностью
Владимиру Мирзоеву








Пролог

«We are such stuff
As dreams are made on and our little life
Is rounded with a sleep…»
Shakespeare. «The Tempest»

«Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь».

У. Шекспир. «Буря»
Перевод М. Донского.


В комнате было жарко натоплено. Потоки теплого воздуха заставляли тихо покачиваться широкие листья растений. Растений было очень много. Они стояли на полу, каминной полке, столах и стульях, некоторые теснились по углам, куда не проникал ни тусклый свет огня в камине, ни желтый колышущийся круг от свечи, пристроенной на краю массивного стола. В стороне в высоком кресле неподвижно сидела старуха. Сильные, скрученные подагрой пальцы воскового цвета уверенно лежали поверх деревянных подлокотников, выточенных в форме когтистых тигриных лап. На руках мерцали драгоценными камнями несколько массивных колец.
Лицо старухи было густо покрыто штриховкой крупных и мелких морщин, но оно сохранило былые очертания. Высокая прическа подчеркивала царственный лоб. Эта женщина была еще красива, а ее властный взгляд не затуманили ни слабоумие, ни маразм. Она сидела неподвижно, наблюдая за агонией пламени в глубинах камина.
– Петька – дурак! – отчетливо и со злостью вдруг произнесла она. – Всегда дураком был.
– Господи, Ида Аполлинарьевна! – донесся укоризненный вздох. – Супруг ваш, царство ему небесное, уже семь лет, как помер. Будет вам.
У стола, склонившись над бумагами, сидела невзрачная, ничем не приметная женщина в простом платье и очках.
– Не гневите Бога, – пробормотала она, обмакивая перо в чернильницу.
Внезапно старуха с силой ударила ладонью по подлокотнику.
– Ты мне не указывай, чего делать! Та съежилась и втянула голову в плечи.
– Девки обе избалованные, капризные, мать над ними власти не имеет, Андрей только и рад будет им все оставить! А меня кто спросил?! – голос старухи гудел под сводами комнаты. – Конечно, не свое же отдает!
В ее глазах плясали искры огня и гнева. Женщина скрипела пером по бумаге.
– Не будет добра, – упрямо бормотала она, ссутулившись над своей работой, – ой, не будет. И Андрей Петрович осерчает.
Старуха недовольно жевала губы, поглядывая в ее сторону.
– Пускай себе, – неожиданно спокойно произнесла она. – Мальчишка еще. «Семья, семья…» – у самого ветер в голове. Вон, по бабам шастает…
– Ой, ну что вы говорите, Ида Аполлинарьевна? – ее помощница сокрушенно покачала головой.
– Я правду говорю! Ты пиши давай, время-то идет.
Словно в подтверждение ее слов, со скрипом сдвинулись стрелки на часах, упрятанных в тени зеленых зарослей. Наконец, женщина закончила и подняла голову.
– И все драгоценности приюту завещаете? Ничего не оставите?
– Ничего. Старшей внучке медальон подарю на день рождения, как обещала, – старуха подняла тонкую цепь и придержала пальцами качнувшийся в воздухе плоский диск, украшенный россыпью переливающихся камней. – И хватит с них. Им и так по дедовскому завещанию и дом, и все деревни отойдут…
Помощница вздохнула. Внезапно старухе что-то пришло в голову. Она живо обернулась к женщине.
– Лизка, а будут выспрашивать чего, так ты им скажи, что я все завещала любовнику.
Рука с пером взметнулась кверху – женщина поспешно перекрестилась. Большая капля чернил упала ей на лоб. Она почувствовала ее и оттерла, оставив некрасивую темную отметину на лице и ладони.
– Какому такому любовнику, помилуйте?
– Так и скажи: «Завещала своему адюльтеру…» А имя не говори. Не знаешь – и все!
– Батюшки святы… – запричитала было Лиза, но старуха перебила ее.
– Ну что ты, закончила?
Та поспешно встала и приблизилась к креслу.
– Да, пожалуйте, распишитесь здесь… и вот здесь.
Старуха забрала у нее бумагу, сунула перо в чернильницу и властной рукой поставила свою размашистую подпись в конце страницы: «Ида Авельева».
– Вот так!
И опять с пера упала большая капля. Но на этот раз она растеклась черным пятном на бумаге прямо под старухиной подписью.
– Не будет добра, Ида Аполлинарьевна, – бормотала Лиза, – ой, не будет…
– Хватит тебе причитать! Надоела прямо. Что будет, то будет!
Старуха откинулась на спинку кресла. Она не отрываясь следила за огнем, бьющимся в камине. Но – Лиза присмотрелась, и вновь ее рука потянулась к крестному знамению – ей показалось, что взгляд старухи минует и огонь, и стены камина и, не задерживаясь на видимом, скользит куда-то вдаль, в глубины неизвестного и тревожного будущего…


Утро Майи

В то лето в городе было жарко. Целыми днями солнце плавило ртуть в стеклянных колбах термометров, короткие ночи пролетали незаметно, почти не принося облегчения, и с восходом город вновь погружался на дно раскаленного и вязкого полусна. Потом внезапно в небесных механизмах что-то переключалось, теплый ветер начинал рвать навесы летних кафе, нагонял сизые, серые, черные тучи и над крышами домов разражалась неистовая летняя гроза. И вновь небосвод светлел, радужные арки вставали над вымытым городом, воздух наполнялся запахом электричества и от земли поднимался влажный пар.
Жара распугала горожан. Кто мог, улетел в далекие края, кто-то убрался в пригород, но почти все, кто так или иначе оказался втянутым в эту историю, оставались здесь, терзая свои кондиционеры и форточки, изнывая от палящего солнца и перебиваясь от одной грозы до другой.
В то утро в окна небольшой квартиры на десятом этаже ничем не приметного дома било яркое утреннее солнце. Ни шторы, ни жалюзи не препятствовали мощному потоку, и он обильно заливал всю квадратуру полупустой комнаты, вытравляя тени из самых дальних углов и отражаясь от простыней, свешивавшихся с края кровати пышной пеной сбитых сливок.
На стене над кроватью висела большая черно-белая фотография. От основания длинного росчерка, похожего на извилистую набухшую вену, во все стороны разбегались сотни мелких линий-трещин. Не сразу было разобрать, что это – изображение дерева с кроной-паутиной или молнии, высветившей ночное небо. Казалось, что все-таки это удачный снимок разбушевавшейся стихии, однако некоторая неопределенность оставляла простор воображению.
Кроме фотографии и огромного зеркала, завернутого в целлофан и прислоненного к стене, в комнате не было ничего необычного. В углу, сгрудившись, стояли несколько коробок. Сложно сказать, вещи из них еще не доставали или они уже были упакованы. Обстановка здесь была такой скудной и непритязательной, что шесть разнокалиберных и натертых до блеска объективов от фотокамеры, выстроенных по росту в углу, казались украшением этого походного и проходного жилища.
На гвозде у двери висела связка ключей. На подоконнике в беспорядке громоздились журналы и книги. Под кроватью маячила початая бутылка коньяку и пепельница, переполненная окурками. Одежда, сброшенная в кресло, была совершенно неопределенного вида и размера и могла быть с чьего угодно плеча. На середине комнаты стояли тяжелые армейские ботинки, один из них запутался в длинных шнурках и завалился на бок. И только нежная пятка розового цвета, свешивавшаяся с кровати, ставила точку в размышлениях об обитателе этого странного жилища. Вернее, обитательнице.
Майя крепко спала, завернувшись в простыню. Тени от длинных ресниц острыми лучами лежали на ее щеках. Веки были неплотно прикрыты, и в узком зазоре двигался влажный глазной белок, проводник в мире видений и грез. Казалось, этот сон ничем не потревожить. Однако тихого перезвона телефона оказалось достаточно, чтобы Майя открыла глаза. Звук раздавался где-то совсем близко. Она пошарила рукой вокруг себя. Тщетно. Внезапно все стихло. Майя уронила было голову обратно на подушку, но телефон зазвонил вновь.
– Какого черта! – вырвалось у нее, и она поползла по кровати, перерывая ее белоснежные глубины. Наконец Майя нашла телефонную трубку.
– Да, алло? – выдохнула она в нее. – А, это вы… Здравствуйте. Да, разбудили. Я спала. Ладно, ничего. Что там у вас?
Она с головой скрылась под простыней. Некоторое время оттуда доносилось бессвязное бормотание, но внезапно Майя вынырнула на поверхность. Теперь ее голос звучал отчетливо и возмущенно.
– Ну что вы говорите такое? Ничего подобного! Сначала она снимала парад нацистских войск, а потом – аборигенов в Африке.
Она села на кровати, свернув простыню белой плюшкой вокруг себя.
– Вы что, думаете ее действительно интересовал этот Третий рейх? – фыркнула она. – Я вас уверяю, гораздо больше ее беспокоил крошка Геббельс, который путался в ногах, мешал работать и стучал шефу.
Майя свесилась с кровати и нащупала на полу пачку сигарет. Выдернула одну, прикурила, невнимательно и нетерпеливо слушая кого-то на другом конце провода.
– Терпеть не могу эту болтовню,– проворчала она, не вынимая сигареты изо рта. – «…фотография, как способ усложнения существующего пространства, многомерность, искажение измерений…» Я вас умоляю. Какая чушь! Белые пятна на ночных снимках – это рефлекс, отражение, блик– что угодно.
Да, глаз их не видит, но мы вообще много чего не видим. Никто же не пугается радиоволн…
Она выдохнула длинный хвост белого дыма. Откинулась на подушки. Разговор ей явно наскучил.
– Ладно, чего спорить. Ваше дело. Хотите, верьте, хотите – нет. Только дайте мне прочитать готовый текст, хорошо? В какой номер, говорите, пойдет это интервью? Понятно. Хорошо. Что? Нужна моя фотография? Какая? Детская? Нет, детских у меня нет. Да, вот так. Ни одной не сохранилось. Мне тоже жаль. Ну, хорошо, созвонимся на той неделе. Спасибо, пока.
Она выключила телефон и, намотав на себя простыню, встала с кровати. Получился большой белый ком на тонких ножках с сигаретой в руке.
– Тоже мне, знатоки! Штатив от швабры отличить не могут, а все туда же! – передернула плечами Майя и вышла на балкон.
На улице галдели птицы, звенели трамвайные провода, сигналили машины, а над головой сияло высокое синее летнее небо. Майя подставила лицо солнцу. Под веками на красном фоне разбегались жаркие желтые круги. Майя стояла, напевая под нос и покачиваясь из стороны в сторону. Внезапно что-то обожгло ей пальцы. Она вскрикнула, открыла глаза и с отвращением отбросила догоревшую до фильтра сигарету. Уходить с балкона совсем не хотелось, но – она посмотрела на небольшой диск часиков на запястье – пора было собираться.
Волоча за собой свой белый шлейф, Майя вернулась в комнату, пересекла ее и направилась в ванну. Сбросила простыню и, сверкнув загорелой спиной, юркнула за дверь. Вскоре оттуда донеслись звуки льющейся воды и счастливое фальшивое пение. Простыня так и осталась лежать перед дверью – большая белая легкая куча.
Тем временем в пустой комнате зазвонил телефон. После нескольких гудков включился автоответчик, наглым голосом он предложил не распинаться обо всем на свете, а оставить четкую и разборчивую информацию о том, кто звонит и какого черта надо. Пискнул сигнал записи, однако вместо голоса послышались шумы, шаги, шорохи и чье-то дыхание. Прерывистое, словно кто-то бежал или был крайне взволнован.
– Каким ты был, таким оста-ался… – вдохновенно выводила Майя за дверью, а тем временем здесь, в замкнутом пространстве этих светлых стен уже что-то произошло. Нечто неуловимое проникло, просочилось сюда вместе со странными звуками на автоответчике и немедленно внесло почти невидимые глазу искажения – воздух, свет, цвета окружающих предметов изменились, все стало чуть иначе, не так, как было еще пару мгновений назад. Треснуло стекло стакана, с подоконника упала книжка, скрипнул пол. Здесь явно кто-то был. И он не стал мешкать, а стремительно направился вперед, через всю комнату, к белой простыне, сугробом лежавшей перед входом в ванную. Все ближе. Все быстрее. Невидимый воздух дрожал. Еще совсем немного, еще пара мгновений, вот, сейчас чья-то рука дотянется до дверной ручки…
Внезапно раздался щелчок автоответчика. Запись закончилась. Звуки исчезли. Комната опустела. Наступила тишина. Только легкий ветер перебирал светлые занавески на окнах.
– …и молодая не узнает, какой танкиста был ка-анец!
Во дворе дома, сидя в песочнице, дети играли в свои странные игры. Зис присмотрелся. Он подъехал к Майиному подъезду, вышел из машины и уже собрался было подниматься наверх, но передумал и, облокотившись на капот, остался наблюдать за тем, как мальчик мастерил что-то, отдаленно напоминавшее замок, а две девочки, сидевшие напротив, внимательно следили за ним и выводили пальцами таинственные знаки на песке. Потом все трое стали сосредоточенно рассматривать то, что получилось. Внезапно мальчик разрушил часть построенного, а одна из девочек слепила что-то вроде нового флигеля или башни. На первый взгляд это было не лучше и не хуже оригинала, но ее подружка вдруг так горько и безутешно разревелась, что старуха, дремавшая в стороне на лавке, вздрогнула, всхрапнула и, не просыпаясь, проворчала: «Нет покою! Нет!»
Рев усиливался, и Зис уже было решил вмешаться, как вдруг хлопнула тяжелая входная дверь и на пороге подъезда в своих любимых поношенных кедиках, вечных джинсах, в майке с рваными краями, с сумкой через плечо и сигаретой в зубах появилась сияющая Майя. Зис невольно залюбовался ею – взъерошенная прическа, стройная фигура, независимая походка, нагловатый взгляд – Майя подошла к Зису, обняла его и быстро поцеловала куда-то в ухо. Зис недовольно повел носом.
– Ты прямо какая-то никотиновая пчела. Где запах табака – там ты.
Майя подняла палец с сигаретой.
– Нет, не так. Где я – там запах табака!
– У меня машина для некурящих.
– Это я уже лет пять слышу,– не вынимая сигареты из зубов, Майя полезла на пассажирское сидение.
– Ты едешь? – спросила она.
– Сейчас. – Зис вернулся к происходящему в песочнице. А там ревели уже в три голоса, размазывая песок по лицам и пуская слюни и сопли. Очнувшаяся наконец бабка прыгала вокруг надрывающихся строителей, изо всех сил показывала козу и бубнила что-то о Господе Боге и отце Сергие Радонежском. Но в песочнице разворачивалась настоящая трагедия, и старуху там просто не видели из-за залитых слезами глаз и не слышали из-за громкого воя.
Зис присмотрелся. Белокурая малышка с развязавшимся бантом на голове, рыдала так искренне и безутешно, что даже два ее товарища периодически затихали на мгновение, дивясь силе горя подружки. Оценив положение дел, Зис подошел, ловко поднял девочку на руки, вынул из ревущего круга и сел с ней на край песочницы.
Из машины Майя видела, как старуха падала в песок от страха, а Зис что-то тихо говорил девочке на ухо. Вообще-то малышка замолчала сразу, едва оказавшись на руках незнакомого рослого дяди. Завороженная то ли его видом, то ли тем, что он ей шептал, то ли просто от неожиданности, но она забыла о своем горе, заулыбалась, а потом и вовсе начала хихикать. Когда Зис опустил ее обратно к растерянным и притихшим детям, она немедленно затоптала полуразрушенную песочную постройку и с гордостью посмотрела на него. Зис с уважением кивнул и откланялся.
У машины он обернулся. Все трое, возможно, организованные взявшей себя в руки, благодарной бабкой, махали ему вслед. Зис помахал в ответ и сел в машину.
– Что ты ей сказал? – спросила его Майя.
– Бросишь курить – скажу!
– Бросаю! – Майя действительно выкинула окурок.
– Э-э, нет. Выбросишь пачку, тогда поговорим.
– Черта-с-два я буду пачками кидаться!
Зис открыл окно, разгоняя остатки табачного дыма.
– Куда едем?
– Туда же.
– Опять? Что на этот раз?
– Кондиционер.
– Почему ты мою не хочешь взять, я не понимаю.
– А ты на чем поедешь? На метро? Да нет, они говорят, вроде все сделали. Поменяли термостат и фильтры.
Зис завел машину и тронулся.
– Что за человек – курит, хамит, умничает и ездит черт знает на чем…– он покачал головой.
Майя несильно ударила его по затылку. Машина выехала со двора и, как только она скрылась за поворотом, в песочнице заорали с новой силой. Вся троица безутешно выла на отвлеченную тему, а старуха отчаянно металась от одного к другому, тщетно пытаясь прекратить это безобразие.
На первом этаже высотного здания неутомимо крутилась стеклянная вертушка, пропуская все новые и новые группы служащих, спешащих на работу. Они муравьиными цепочками тянулись отовсюду– из подземных переходов, из-за каменных углов зданий, скапливались у светофоров и потом, по сигналу, плотным потоком изливались на пешеходную зебру. Женщины отчаянно семенили на своих каблучках и платформах, на ходу одергивая блузки, поправляя прически и озабоченно поглядывая на часики. Мужчины шли более плотной и тяжелой массой – дешевые костюмы, безнадежно замятые в коленях и локтях, в беспокойных руках – телефоны, газеты, складные зонтики на случай непогоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34