За ее спиной струился ровный столб мутного дыма. Выморков повалился на колени и ударился челом в листья подорожника. Горобиц отполз под яблоню и приник к белому стволу; Холомьев, полный достоинства, стоял в стороне от всех и ждал не то покаяния, не то аплодисментов.
"Сейчас за ней прилетят", - взволнованно подумал Брон. Что ты трясешься, человече, одернул он себя. Ничего из ряда вон, не надейся. Никто не прилетит.
- Все готовы? - спросила Ши, отбрасывая волосы.
- Готовы, давно готовы, - закивал Выморков.
- Так слушайте: ваша Инь тяжело больна. Инь - это я. Я - вещество, плоть, клейкая субстанция, женское начало. Сейчас меня не станет, останутся одни мужчины - чистый Ян, активный компонент, творческий процесс. Действуйте, пользуйтесь, не ждите! А я исполняю обещанное - как могу. Я растворюсь в вас, сделаюсь вашим причастием, которое свяжет вас в неразрывное целое. А еще - еще я буду жертвой богам: все, как видите, теперь не понарошку, взаправду. Сказка, конечно, ложь, но я стану намеком. В каждой шутке есть доля шутки. Брон!
Брон ступил вперед.
- Тебя кладу во главу угла. Не слушай никого, поступай, как знаешь. Я не успела, мы были бы образцовой парой. Помни, что я говорила!.. Это ужасно просто, я бы сама, но времени не хватило... пришлось иначе, наоборот, очень-очень по-людски... Тело кончилось! все!
Она отпустила флюгер и кинулась вниз головой, на кирпичную кладку, которую Вавилосов готовил для бани. Высота была небольшая, но Ши все рассчитала правильно: проломила себе череп и, для верности, сломала шейные позвонки.
У Брона закружилась голова, он присел на какую-то корягу.
Выморков, кряхтя, поднялся с земли.
- Отмучилась, хозяюшка, - молвил он растроганно. - Ну, вот мы и одни.
- Процессоры, - кивнул Холомьев. Он подошел к Ши и осторожно коснулся ее босым пальцем. Познобшин подумал, что сейчас будет сказано нечто вроде "встань и иди", однако Холомьев здраво оценивал собственные возможности. По лицу его пробежала тень: видимо, вспомнил прошлые сражения с мертвецами.
Под яблоней начал всхлипывать Горобиц.
- Теперь меня снова запрут, - прорывалось сквозь плач. - Обязательно запрут! Насовсем!
- Не кисни, - Выморков потрепал его по плечу. - Мы тебя, убогого, в обиду не дадим. Лучше помоги поднять царицу.
Горобиц, размазывая слезы, встал и пошел.
- Пойдемте в дом, - позвал Холомьев Брона. - Еще увидит кто. Да и холодно становится.
Познобшин не шевельнулся.
- Что вы собираетесь делать? - спросил он глухо.
Выморков, державший тело Ши под мышки, остановился и пожал плечами.
- Ясное дело - жечь, - молвил он, оглядываясь вокруг. - Верно я понимаю?
- Думаю, что да, - согласился Холомьев. - В поселке много пустых домов. Или полупустых. Горение - процесс доступный. И судьбоносный. Огненный Ян больше не сдерживается женским началом, он пойдет бушевать. Чем еще заниматься Яну? Не строить же.
...Поселок засыпал, не ведая, в чьих руках оказалась его судьба. Брон закусил губу.
- Я не участвую, - сказал он твердо. - У меня особое поручение.
- Как знаешь, - не стал настаивать Выморков. Тут Горобиц, утомившись держать, выпустил ноги Ши, и Брат Ужас волоком поволок ее в горницу.
Холомьев отшвырнул посох и двинулся следом, выдергивая из волос колючие катыши.
- А причащаться? - крикнул Выморков уже изнутри.
- Посмотрим, - ответил Брон неопределенно. Он уже принял решение и медлил, желая убедиться в догадках. Опасаясь Брата Ужаса, он скрылся за сараем и просидел там не менее трех часов, до глубокой ночи. Как оказалось, не зря: Выморков, едва Познобшин исчез, возник на пороге и осторожно его позвал. Брон замер. Брат Ужас потоптался на крыльце, плюнул и вернулся в дом. Вскоре оттуда донеслись громкие голоса: разгорелся спор. Брон сидел, не смея пошевелиться, поскольку знал, что речь идет о нем. Его - не без веских оснований - считали ненадежной фигурой. Теперь, когда заступницы и покровительницы не стало, пришло время обезопаситься.
Оставался единственный выход: лес. Переждать там ночь и утром, первым же поездом, бежать. Но прежде - увериться.
Ровно в полночь Брон подкрался к ярко освещенному окну и заглянул в дом. Происходящее ему не понравилось.
17
...Выморков сварил Ши в семи кастрюлях разного достоинства.
Стряпня затянулась, жертвенную трапезу отложили до утра.
- Так хозяюшка распорядилась, - благодушно напомнил Выморков, погружая в кастрюлю вилку. Он нацепил на нее вываренное ухо, похожее на шляпку гриба.
Предчувствуя судьбу, растекающуюся по жилам питательным соком, Холомьев вздохнул:
- Говорю же вам - у меня аллергия. Прыщами пойду, волдырями.
- Да полно тебе, выварилась на славу, - усомнился Брат Ужас. - Четыре часа кипела, вся выкипела. Не будет никаких волдырей. Предназначеньице впрыснется, усвоится...
- Запрут, - в ужасе твердил Горобиц, глядя на ухо. - Джокер донесет.
- Не посмеет, - возразил Холомьев.
Эта беседа происходила ранним утром. В то время, когда Выморков нанизывал на вилку мистические деликатесы, Брон стоял в телефонной будке, на городском вокзале.
- Там людоеды, - сказал Брон в трубку, назвал адрес и отключился, не слушая дежурного. Поехал домой.
Он подсчитал и равнодушно открыл, что не так уж долго его не было.
Тетрадь лежала там, где он ее оставил: в стопке бумаг, окно распахнуто. По подушке змеился черный женский волос. Познобшин присел, вытащил рукопись, вялой рукой начал писать. Сначала написал: "Город", и две страницы следом, потом - "Луна", и еще чуть-чуть. Написал: "Вселенная", в пальцах появилась твердость, перо забегало по бумаге. Брон писал и все не мог остановиться, пока не онемели пальцы. Он отложил ручку, прочел:
"... Ши страшно боялась, вот в чем соль. Она была до смерти напугана. Не знала, что ей делать, что сочинить - придумала инопланетян, приплела папу и маму... А сама говорила, что все готова отдать - лишь бы остаться, не сгнить. Она хотела быть человеком, но в этом ей было отказано. Только по-человечески умереть. Тогда она попробовала быть кем угодно еще, но не вышло. Вот и распорядилась. Принесла себя в жертву всепожирающим обстоятельствам. А со мной - что со мной? Сочувствовала мне? Негодовала? Она открыла мне великий, как ей казалось, секрет: если тебе надоело быть кем-то - просто повторяй без конца, что ты - нечто другое. Старая, проверенная уловка. Если часто улыбаться, то рано или поздно станет весело. Если бесконечно долго твердить себе, что ты не человек - ты перестанешь быть человеком. Она не успевала. Бесконечно долго - это было не для нее. Но я могу успеть, у меня достаточно времени. Я-то думал, что нужно что-то еще, кроме этого, но она возразила, что нет, она тоже так думала раньше, повторения достаточно. Ши говорила, что людей осталось мало - я да она, Иван да Марья, мы прозевали, замешкались, остальные уже приноровились к новой форме существования, а значит - придется к ним притираться, тренироваться, упражняться. Изо дня в день. И тогда наступит момент... Наступит миг, когда я взгляну на мир холодным взглядом постороннего. Стану пламенем, раком, случайным ветром, арифметическим действием - чем угодно. У меня будет многое на уме, и я, наконец, перешагну горизонт. На горизонте - коллективное бессознательное, воля и представление, то бишь поля и синие леса. Автобус рычит по-медвежьи. Мчится туча, похожая на рваную краюху, нагоняет страх на стадо подсолнухов. Скелеты коровников, обесцвеченные и высушенные солнцем. Красивые дали. Кое-где сверкает инопланетная сталь, попирающая Эдем. Прочие атрибуты Эдема: ржавчина, косые избы, впечатанные в землю почти по шляпку. Газетная мебель в домах, черно-белые новости..."
Брон поднялся, подошел к зеркалу. Натужно улыбнулся, потом еще, еще и еще.
Собственно говоря - с чего он взял, что является человеком? Недоказуемо.
Может быть, он вовсе не человек. Да нет - он точно не человек.
Легко-то как, хорошо.
А вот поиграть в человека он не против.
Как там это делается, ну-ка...
...Брон начал с того, что извинился перед Ящуком.
- Простите меня, Мирон Борисович, - сказал он с чувством. - У меня были серьезные обстоятельства, проблемы. Я вам клянусь, что больше ничего подобного не повторится.
Клоун смотрел на него сердито, но добродушно.
Ага, вот как это делается.
Познобшин отворил шкаф и вынул плечики с костюмом кенгуру.
август - октябрь 2000

1 2 3 4 5 6 7 8