Был певец Тиглиев, умерший в 90-х от загадочной афганской инфекции, был Макс Белоцерковский, с чьего попустительства меня спустя годы уволили из ревматологического центра. Много кого было, но ладно.
Роль Прометея была самой опасной. По сценарию, Прометей был стукач. Он ходил с фонарем, олицетворяя свет истины, а на самом деле стучал на всех своих друзей, богов и полубогов. Меня раздели до трусов и нарядили в черную хламиду, очень легонькую и, как мне мерещилось, сексуальную, шелковую, подпоясанную красным кушаком. Я должен был выступить с монологом, крайне провокационным, но я этого, дурак, не понимал. И очень волновался.
Перед спектаклем все артисты полоскали горло водкой, чтобы громче и чище говорить. Полоскали и выплевывали ее прямо на пол, за кулисами, но я уже тогда не мог помыслить выплюнуть водку, и я ее глотал, и наглотался изрядно. К началу спектакля я полностью отождествился со своим героем. На беду, у меня в ту пору болели уши, оба, простудился, и мне казалось, что я говорю очень тихо.
Я выскочил на сцену и выступил.
Потом мои знакомые сказали мне, что орать - столь упоенно - то, что я орал, может либо дурак, либо стукач. Дураком меня считать было проще, но стукачом - осмотрительнее. Поэтому меня стали считать стукачом, хотя текст роли писал не я, а наши комсомольские руководители, запевалы самодеятельности, и все они пошли в ординатуры-аспирантуры, а я пошел неизвестно куда.
И не жалею.
Больше спектакль ничем не запомнился, разве что последующим безудержным пьянством, во время которого я тщетно пытался склонить пианистку к непродолжительному сожительству.
Потоп
В моей биографии наберется с десяток событий, которым я не могу подыскать никакого разумного объяснения. Это маленькие - невзрачные, как я уже однажды писал - чудеса, происходившие в согласии с акаузальным принципом синхронистичности, описанной Юнгом. Иногда речь идет о так называемых совпадениях: однажды, например, мы с дочкой, читая совершенно разные книги, одновременно наткнулись на достаточно редкое слово "драпировка".
Но здесь еще сохраняется какая-то вероятность, отличная от нулевой.
А вот девять лет назад, когда я заведовал крохотным частным отделением для нервных больных, со мной случилась удивительная, хотя и мелкая, малоинтересная вещь.
Дело было в Сестрорецком Курорте. В моем отделении было больных человека четыре, не больше, наше предприятие катилось к позорному закату. И это при штате в двадцать человек персонала. Все было тихо, лечить этих бедолаг было уже бесполезно, они просто отдыхали в наших полугостиничных палатах. Я сидел в своем кабинетике и всем видом являл полную идиллию: в потертом халате, за старым письменным столом, писал рассказ. За окном был темный мороз, дело шло к полуночи. И вот я написал рассказ, и он, как я помню, очень мне самому понравился. Я, как положено, припомнил молодого Булгакова, возбудился и в награду решил выпить винца.
Когда я выпил винцо, мне захотелось в местный бар.
Я оделся, пожелал дежурной сестре удачи, и вышел из корпуса. Снег сверкал. Бар находился в полукилометре, я дошел, хотя сегодня, в здравом уме, ни за какие коврижки не стал бы этого делать - такой там был гадюшник.
Я уселся за столик, заказал много всякого, быстро пришел в еще более прекраснодушное состояние и стал наблюдать за тремя девицами, которые нелепо и неуклюже ломались на островках цветомузыки. Они так ужасно изгибались, что я решил предупредить их о возможных осложнениях для позвоночника. Мною двигал врачебный долг, но потом стало двигать нечто иное. В общем, все это было зря: девушки оказались местными проститутками, и следующее, что я помню, был я сам, стоящий на снегу под фонарем, без верхней одежды, объясняющийся с какими-то громилами - их сутенерами. Они собирались меня бить. Но как-то обошлось, и я побежал в корпус.
Утром я проснулся не в кабинете, а в ординаторской.
Я вскочил и бросился к себе.
Мой кабинет был залит водой. Я до сих пор не знаю, откуда она взялась. Кран был завернут. Все посудные емкости пусты и сухи. Форточка притиснута. С потолка не текло. Трубы были целы. А дверь заперта, и ключ был у меня одного. Но вода стояла везде - на столе, на полу, на стульях, на несчастном раскисшем рассказе. Она была на деньгах, которые валялись, как попало. На диване. Повсюду.
Даже если допустить, что я, будучи в беспамятстве, зачем-то зашел в кабинет и учинил это свинство, должны были остаться следы. Вода в посуде, еще что-нибудь. Но этого не было, да и зачем бы мне, даже пьяному, все это поливать. Возможно, я тушил огонь, но где окурки, где пепел, где пятна?
Особо замечаю, что это была именно вода, а не что другое.
Все утро я проползал с тряпкой.
И вот уже прошло много лет, а я так и не знаю, что произошло.
Потом со мною еще раз случилось нечто подобное, этакий водяной полтергейст, тоже необъяснимый, но с гораздо меньшим размахом.
Просто Так
Вот еще воспоминание из больничной жизни. Такое у меня было лишь однажды.
Я дежурил, и в три часа ночи меня вызвали в приемник.
- Что случилось? - спросил я уныло и злобно, спросонок.
- Ой, не знаем, - последовал раздраженный ответ. - Спускайтесь и сами смотрите.
Ну, раз не знаем - зовем невропатолога, это известная практика.
Я послушно застегнулся и потрусил вниз.
В приемнике сидел мужик лет сорока. Такой простенький, абсолютно трезвый, без признаков психоза и очевидного идиотизма. Ну, пришибленный малость, но больше ничего.
- Что случилось? - спросил я у него.
- Да ничего, - пожал плечами мужик.
Я вздохнул и сел. Предстояло тоскливое разбирательство.
В ходе этого разбирательства выяснилось, что он ПРОСТО пришел в больницу. В три часа ночи.
- Вы бомж? - спросил я.
- Нет.
- Вас выгнала жена?
- Нет.
- Вам хочется поговорить с кем-нибудь?
- Нет.
Он просто пришел.
Террор
Что я все тут вспоминаю!
Ведь больничная жизнь не замирает, есть и свежие новости.
Буквально на днях в одной больничке, но не в моей, потому что больничек у меня больше нет, произошло вот что.
В реанимации лежал человек. Ну, лежал себе - и хорошо, и правильно.
Привязанный потуже, с парой капельниц, катетером и при утке.
И вдруг он взбесился. Он, как оказалось, был шизофреник, но этого-то никто и не понимал.
Разорвал свои путы, выпихнул утку, выдрал иглы с катетером и дал по морде медсестре. Окно разбил, естественно.
Потом стал хвататься за металлические предметы - ножницы и корнцанги.
И, наконец, захватил заложников, благо кроме него в палате было еще трое. Он угрожал их убить. Женщину он отпустил. Она попросила слезно, и он заорал: "Пошла на хер отсюда!"
Он рассчитывал на оставшихся - дескать, хватит ему. Но здесь он жестоко просчитался, потому что это были трупы.
Уголок Дурова
Эта коротенькая история для любителей животных рассказана моим тестем и записана с его слов.
Жил-был один человек. Однажды он, проснувшись, в который раз почувствовал себя настолько плохо, что хоть в петлю. И так было уже не первый день, но прежде он лечился, а теперь лечиться было уже нечем и не на что. Дело происходило в 1978 году, когда бутылка водки стоила 4-5 рублей; у человека же того не было и пяти копеек.
И вот он лежит и прикидывает, что ему лучше сделать: сигануть в окошко сразу или немного помучиться.
Наш человек, как образцовый носитель национального сознания красноармеец Сухов, предпочитает, конечно, помучиться.
И вдруг раздается звонок.
Человек этот кое-как встал и пошел к двери, рассчитывая увидеть за ней Оголодавшую Смерть, о визите которой он заранее решил не печалиться. Но на пороге оказалась не Смерть, а соседская бабушка, немножко похожая на нее чисто внешне, но не такая бесповоротно страшная.
"Вы меня извините, пожалуйста, - заюлила та бабушка. - Мне тут нужно уехать, на целый месяц, к сестры. А у меня котик. Не последите ли за ним? Он любит, когда ему мяско нарежут мелкими кубиками и промоют теплой водичкой. Вот вам на его пропитание пятьдесят рублей".
"Не извольте беспокоиться, - хрипло сказал ее визави. - О чем речь!"
... Через две минуты кот полетел в ванную, где был заперт.
"А через неделю, - восхищался тот человек, рассказывая товарищам об успехах кота, - через неделю он у меня за хлебной коркой прыгал!"
Курьи ножки
Я из тех людей, что если вобьют гвоздь в стену, то лучше бы они этого не делали.
Как и все субъекты такого сорта, я не лишен дурной смекалки.
Однажды жена принесла батарейки для будильника, и батарейка оказалась чуть короче, чем надо, на пару миллиметров. Но я запихнул туда гнутую кнопку, и будильник заработал.
Так мне везет редко.
Лет десять назад мы купили сборный стеллаж, потому что книжки лежали уже повсюду. Это были две железные штанги, один конец которых должен был, по замыслу, упираться в пол, а другой - в потолок. Между ними устанавливались полки, очень тяжелые. На беду, в нашем доме очень высокие потолки; когда покупку приволокли домой, выяснилось, что штанги не дотягивают доверху. Там оставался зазор сантиметров в двадцать.
Тут я вспомнил, что по ведомости числюсь в доме мужчиной, и взялся за работу.
Я нашел два деревянных колышка, несколько тонюсеньких кронштейнов, гвозди и молоток. Оперируя этим арсеналом, я приколотил колышки прямо к паркету. На колышки я поставил штанги, и получилось сооружение на курьих ногах, которые от тяжести сразу сделались безобразно кривыми. Но цель была достигнута, и больше меня ничто не интересовало. Я поставил полки и нагрузил их книгами в два ряда, под самый потолок. Пощупал с сомнением колышки. И пошел похваляться успехом.
Конструкция простояла полгода. Все наши знакомые, когда приходили в гости, долго рассматривали мое сооружение и качали головами. Среди них попадались умельцы, но никто не помог, все только каркали: "Ёбнется!"
Эта штука очень красиво падала. Я стоял в коридоре и, разинув рот, наблюдал, как медленно разъезжаются штанги. Они разошлись, как расходятся балясины при старте ракеты. И пара центнеров книг и полок обрушились прямо на меня и на кота, который сидел рядом и тоже смотрел. Кот успел ускользнуть, я - нет.
Милицейский И-Цзин
На днях (ночах) мне приснился сон. В этом сне меня агитировали превратиться в другое существо, а когда я спрашивал, в какое - молчали. С виду эти создания были людьми, но попадались и собаки с кошками. И вроде был один медведь. С ними я не разговаривал. Все эти твари обладали способностью мгновенно растворяться и вновь возникать; кроме того, они столь ловко убалтывали обычных человеков, что те незамедлительно - благо от них требовалось только согласие - становились такими же. Они множились в ужасающем темпе, и даже с предметами стало что-то происходить. Например, когда я сбежал на улицу, потому что уже не был уверен в сущности собственных домашних, там оказалась белая табуретка, стоявшая посреди проспекта на двух ножках, под углом. А мои уговорщики не отставали. Наконец, развеселенные моим бесполезным упрямством, они стали выкидывать новые фокусы. Стоило мне взяться за какую-нибудь вещь - папиросу или стакан - как эти предметы мигом испарялись. И вообще уже все вокруг летало и мерцало огнями, мостовая наклонялась, опереться было не на что. В небе обнаружились необычные летательные устройства: это были гексаграммы из Книги Перемен. Существа - и старые, и новообращенные - стояли на них неподвижно, со скрещенными на груди руками и взглядами, устремленными вдаль. Их становилось все больше. Желая прекратить сие бесчинство, я начал искать милиционера. Но милиционеры, как тут же и выяснилось, тоже плыли под облаками, скрестив на груди руки и стоя на китайских гексаграммах.
Последний Император
Я думаю, что не нарушу врачебную тайну, если расскажу нижеследующее. И Клятву Гиппократа не нарушу - тем более, что я давал не ее, а присягу врача Советского Союза, каковой никак нельзя считать правопреемником Гиппократа. Да и ее не давал, а только губами шевелил, как рыбка гуппи. И говорил совсем другое.
Когда я учился на пятом курсе, мы изучали психиатрию. И нам, ознакомления ради, поручали курировать больных. Как будто бы вести их, лечить, но понарошку, разумеется.
Мне достался человек, который жил в той больнице уже десять лет. При поступлении, как я выяснил из бумаг, он был буен, разбил молотком какие-то трубы во дворе, говоря, что нельзя живых закапывать в землю. Потом взял топор.
К моменту нашего с ним знакомства он был Императором Советского Союза. Потому что, по его словам, у него был золотой императорский радиоприемник. На голове он носил корону из фольги, но называл ее, правда, планетой Луной.
У нас завязался разговор.
- Императрица Иза, голая, лежит на знаменах, потому что Леонид Ильич Брежнев застрелил ее из ружья. А почему? А потому что ружье, топор, бревно. Все-то бомбят нас, гречневой кашей с говном. Ворона полетела - ко-ко-ко-ко!
Помочь ему было трудно, а для меня - тем паче, но я добросовестно стал его курировать.
На следующий день мы сели на диванчик, и он достал лист бумаги, взял ручку. Император, называя меня Сергеем Сергеичем, нарисовал аккуратный круг, поставил в центре точку и протянул от нее лучи так, что получилось нечто вроде колеса со спицами. Он ткнул в центр и сказал:
- Смотри, вот это океан.
И пустился в объяснения.
В какой-то момент я похолодел, ибо вдруг заметил, что начинаю его понимать.
Больше я к нему не подходил.
Краб
Однажды, очень давно, в посудную лавку явился слон. Слоном был я, посудной лавкой - кухонька в хрущевке, где нас с невестой ждала будущая свидетельница нашего брачного ритуала. Предвкушая церемонию и заранее празднуя оную, мы сели пить. Посудная лавка была очень тесная, повсюду торчали полки с банками, коробками и безделушками.
На одной из полок был Краб.
Это был настоящий засохший Краб, которым хозяйка квартиры очень дорожила. Он прибыл к ней откуда-то из-за океана, что было диковиной на первом году перестройки.
Мы все смотрели на Краба, радовались ему, улыбались ему. Мы пили за него.
Краб был большой и колючий, в его взгляде читались неодобрение и тревога.
Наконец, слон начал подниматься из-за стола, сопровождая подъем угловатыми телодвижениями. Одним из телодвижений слон задел полку с Крабом.
Мы все следили за его падением, которое происходило, как в замедленной съемке. Прекрасное мгновение остановилось. Ловить его было бессмысленно, он бы рассыпался вмиг. Но он и так рассыпался, ударившись об пол, он разлетелся на тысячу кусочков, в пыль.
После долгого молчания мы занялись бесполезным делом: стали разыскивать уцелевшие части. Их все не было, и наконец одна-единственная нашлась под столом. Это была нога, бедрышко. Мы, полные скорби, взяли останок и внимательно рассмотрели, прощаясь с иллюзиями.
На внутренней стороне бедрышка мы увидели надпись, о существовании которой никто раньше не подозревал.
Это было одно слово.
"БЫЛ".
Подвиг Разведчика
Не исключено, что я сотрудник КГБ. В 1988 году меня туда вызвали.
Я только что закончил перепечатывать на машинке "Москва" первую часть "Архипелага ГУЛАГ", и вот меня вызвали.
Время было черт-те какое, непонятное.
Мне позвонили по телефону и со здоровым юмором предложили посетить это славное место. "Нет, если вы не можете, то можно потом", - озаботился и встревожился голос.
"К вам - в любое время суток", - верноподданно ответил я. И долго сидел потом у притихшего телефона.
Потом я собрал всю клевету, что была в доме, и отнес другу. Конспирация, конечно, была аховая. Жена говорила, что грохот моей машинки был слышен за два квартала, с автобусной остановки.
И я пошел. Жена уже почти приготовила узелок. Его еще не было, но будущее содержимое успело прочно запечатлеться в сознании.
Меня встретил человек-невидимка. Он был, и его не было. Я ничего не могу о нем сказать - ни какой он, ни во что был одет. Он провел меня в маленькую комнату с задернутыми шторами и мягкой мебелью. На столе стояла пепельница с одиноким окурком. Я сел и стал ждать.
Через минуту дверь распахнулась, и в комнату вошли двое. Один был высокий, другой - маленький, у них были совершенно разные лица, и в то же время они казались совершенно одинаковыми. Возможно, из-за восторга, который излучали их лица. Их прямо распирало от понимания, что вот, наконец-то, им выпал случай повстречаться с Алексеем Константиновичем.
Каюсь, я пожал им руки.
Они попросили меня рассказать давно известную им автобиографию. По ходу моего сухого изложения они одобрительно и понимающе кивали. А после доверительно сообщили, что нуждаются в медицинских кадрах на случай "чрезвычайной ситуации". "Для времени "Ч", на дай бог", - пояснил один и чуть ли не перекрестился.
"О, - сказал я на это. - Вы знаете, я не очень гожусь для вашего ведомства. Я очень болтлив, и вообще".
"Ха-ха, - вежливо улыбнулись они. - Вы, Алексей Константинович, никогда не будете знать, подошли ли вы нам.
1 2 3 4 5 6 7 8