— Я-то ломал голову, как выбраться за продовольствием. Теперь все в порядке. Впрочем, я был уверен: если понадобится, вы достанете все, что нам нужно. А мечтать попусту о корабле...
— И все-таки мы, вероятно, сможем заполучить корабль.
— Эх, если б еще ребята, уехавшие в Идзу, благополучно вернулись... — вздохнул Такаки.
— Нет, их не схватили, — с нарочитой грубостью перебил его Тамакити. — А если их и загребли, все равно будут молчать. Никакими побоями их не заставят продать наш новый тайник.
— Будем надеяться, — сказал Такаки. Из бункера в комнату поднялись Инаго с Дзином. Дзин отыскал среди продуктов шоколад и был явно доволен находкой.
— Привет, Дзин. Вкусный шоколад?
— Да, вкусный шоколад, — ответил сын, нисколько не удрученный долгим отсутствием отца.
— Совсем оправился от ветрянки. Ни единого прыщика не расчесал — вот сила воли у ребенка, — сказал поднявшийся следом Доктор. — Прекрасный бункер: и кухня есть, и уборная. Мощная вентиляция — все предусмотрено.
— Когда мы задраим за собой люк, бункер превратится в неприступную крепость. Так что и корабля-то никакого не нужно, — сказала Инаго.
— Я тоже так думаю, — вдруг согласился Тамакити.
— Закроемся в бункере, а что дальше? Сдаться или погибнуть? Ведь рано или поздно кончится продовольствие, — сказал Исана. — В еженедельнике говорилось о боевых учениях партизанского отряда. Вы предлагаете нечто совсем иное. Партизаны сражаются беспрерывно, меняя местоположение.
— Да, плохо наше дело, — сказал Тамакити.
— Вы, Исана, говорите, что у нас только два пути: сдаться или погибнуть. Разве нет третьего? — спросила Инаго. — А вдруг, пока мы будем сражаться в окружении, на американскую военную базу, поблизости отсюда, сбросят атомную бомбу и только нам, запершимся в убежище, удастся выжить?
— Атомную бомбу?.. Ну, а если на Токио сбросят водородную бомбу, наш бункер взлетит на воздух. Атомное убежище ничего не стоит. Просто средство самоуспокоения. Водородная бомба в пять тысяч раз мощнее атомной, сброшенной на Хиросиму, — сказал Тамакити.
Исана впервые выступал в роли защитника своего атомного убежища и вдруг почувствовал, как сильно он к нему привязался.
— Я не раз обсуждал вопрос о том, какая примерно атомная бомба будет сброшена на Токио, если в самом деле начнется ядерная война. Все эти рассуждения ничего не стоят. Как-никак в компании, собиравшейся наладить массовое производство таких же убежищ, я занимался рекламой. Даже если бы наш заказчик в случае атомной бомбардировки убедился на собственном опыте, что защитные возможности убежища недостаточны, рекламации от него все равно не поступило бы. Он бы просто погиб. Вот почему, пропагандируя наши убежища, я должен был делать вид, будто мне досконально известны их возможности. С этой целью мы издали рекламную брошюру — перевод американского проспекта атомных убежищ, выпущенного при президенте Кеннеди. Дело в том, что тогда компанией, приступавшей к строительству убежищ, руководили люди, которые, как и я, ничего не смыслили ни в физике, ни в технике, зато знали иностранные языки. В своей брошюре мы доказывали, что необходимо покупать убежища, ибо атомная бомба — оружие страшное, но в то же время не настолько, чтобы соответствующее укрытие не могло от него защитить. В общем, все выглядело довольно убедительно...
— Значит, вы построили это убежище как образец, выпустили рекламную брошюру. Почему же так и не началось массовое строительство? — спросила Инаго.
— По сути своей идея атомных убежищ — чистый обман, и скрыть это от покупателей не удалось. Например, мы не могли ответить на простой вопрос: как люди, уцелевшие в атомных убежищах, смогут существовать и дальше в условиях радиации, — сказал Исана и продолжал, обращаясь уже лишь к душам деревьев и душам китов : «Из-за волнений, одолевавших меня тогда, я заболел меланхолией, в какой-то мере именно поэтому я и укрылся в убежище. Да, наверное, и причина болезни моего ребенка — мой собственный внутренний крах...»
— Расскажите-ка подробнее об этом жульничестве, — ввернул Тамакити.
— Водородная бомба, о которой я упоминал, имеет сто мегатонн, простой расчет показывает: она действительно в пять тысяч раз мощнее атомной, что была сброшена на Хиросиму. Однако реальная разрушительная сила составляет лишь кубический корень из пяти тысяч, следовательно, она мощнее только в семнадцать раз. И в зависимости от рельефа местности мощность ее может еще уменьшиться. Ядерная головка ракеты «Поларис» равна 0,6 мегатонны, то есть в пересчете на тринитротолуол в тридцать раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму, однако реальная разрушительная сила, опять-таки равная кубическому корню из этого числа, больше лишь в полтора раза. Следовательно, атомное убежище, расположенное на достаточном расстоянии от эпицентра взрыва, будет вполне эффективным. Вот, в самых общих чертах, что говорилось в брошюре. Разумеется, все эти рассуждения были сплошным надувательством; простой расчет — десять ракет «Поларис» с ядерными боеголовками, наносящих удар по Токио, причинят ущерб в пятнадцать раз больший, чем в Хиросиме. Помимо всего методы, используемые американскими учеными, по-моему, значительно преуменьшают силу радиации. Вот почему все, кто занимался этой проблемой, начали проявлять признаки мизантропии, даже эксперты, изучавшие реальные возможности атомных убежищ, пришли в уныние. Их так и не начали строить, в Соединенных Штатах и в Советском Союзе стали создавать вокруг крупных городов сеть радаров и антиракетных установок. Бум, связанный с атомными убежищами, затих. А японская компания, не успев наладить массовое строительство, разорилась; осталось лишь одно-единственное наше убежище. Когда-то я осматривал арсенал одного индийского магараджи, превращенный позднее в музей, и обнаружил в нем множество страшного оружия. Порожденное острой манией преследования, оно, пожалуй, не могло быть даже применено в бою. Думаю, это атомное убежище тоже достойно стать музеем...
— Если Свободные мореплаватели забаррикадируются здесь и будут сражаться — вот вам еще одна причина сделать из него музей, — сказала Инаго.
— Партизанский тайник атомной эпохи? — усмехнулся Исана.
— Да, и тот самый магараджа приедет из Индии осматривать его. В ожидании этого визита вложу-ка я фильтры в вентиляторы. Не пропадать же таким прекрасным вещицам? Дзину тоже нравятся фильтры.
— Да, Дзину нравятся фильтры, — повторил Дзин, сияя, на лице его кое-где еще виднелись засохшие, почерневшие точки.
— Ну ладно, сейчас не время для болтовни, — сказал Исана, но по тону его чувствовалось: ему приятны и оптимизм Инаго, и мягкая, добрая улыбка Дзина.
Из бункера поднялся Красномордый, весь мокрый от пота, за ним еще двое ребят. Проникавшие сквозь бойницу лучи вечернего солнца провели алую черту по его скулам, по ноздрям и подбородку.
— Теперь там запросто проживут десять человек, — сказал он. — Правда, мы все передвинули без вашего разрешения.
— Будь я дома, сам бы вам в этом помог, — сказал Исана.
— Давайте-ка разойдемся по комнатам и поспим. А в случае чего сразу в бункер, — сказал Такаки.
— Даже если появится противник, нет никакой нужды бежать в бункер, — возразил Тамакити. — Крышка люка толщиной в тридцать сантиметров для защиты, конечно, хороша; но, запершись там, мы не сможем делать вылазки. Я думаю, надо как можно дольше продержаться наверху. Командовать боем будешь ты, Такаки?
— О чем ты? Какое «командование» в этакой тесноте?.. Наверно, трех наших ребят, поехавших в Идзу, схватила полиция и труп Коротыша уже обнаружен. По радио просто ничего не передают потому, что полиция наложила на эти сведения запрет. Полиция, скорее всего, знает, что мы не разбежались, а сосредоточились в укрытии. Иначе они прибегли бы к помощи радио и телевидения. Я не думаю, что ребята, попав в руки полиции, будут молчать. Ведь Союз свободных мореплавателей — вовсе не партия, построенная на вере в революцию. Вспомните, что говорил Коротышка. Да спроси кто-нибудь посторонний, что такое Союз свободных мореплавателей, единственное, что нам придет на ум, — наш погибший символический корабль. И все. Если полиция их схватила, заперла в одиночки и припугнула как следует, у них сразу выветрятся все воспоминания о корабле. И нечего ждать, что они сохранят верность и даже под пытками не проронят ни слова. Пожалуй, самое позднее этой ночью они все выложат о нашем убежище. И мы здесь в безопасности только до ночи. Так что все, кому неохота оказаться в осаде, могут свободно уйти...
Из-за ребят, загородивших дверь в прихожую, высунулся Радист.
— Думаю, мы уже окружены, — покачал он головой. — Я не разобрал, о чем они переговариваются, но под горой патрульные машины поддерживают постоянную радиосвязь. Просто полицейские видели фотографии военных учений и соблюдают осторожность — поэтому они до сих пор и не ворвались сюда.
— Завтра утром, как только рассветет, они, наверно, пойдут в наступление. Мы встретим их ружейным огнем, — сказал Тамакити, повернув к товарищам побледневшее от напряжения лицо.
— Тогда давайте возьмем самые лучшие продукты и устроим сегодня ночью пир, — сказала Инаго, вставая. Вслед за ней вскочил Дзин.
Ребята ели долго, и Дзин, сморившись, заснул прямо на полу. Пока Инаго кормила их, заботиться о сыне, лежавшем ничком на полу, снова должен был Исана. Взяв мальчика на руки, он отнес его на второй этаж.
— Можно на минутку? — послышался голос Такаки, сам он остановился у порога, не решаясь войти в комнату. Видно, его смутило благоговение, с каким Исана надевал на Дзина ночное белье.
— Можно, конечно, — ответил Исана, увидев выглядывавшее из темноты лицо Такаки.
Он стоял вполоборота к Исана, и свет лампы у винтовой лестницы освещал только половину его лица.
— Я вот о чем подумал, — сказал Такаки. — Мы пригласили вас в Союз свободных мореплавателей как специалиста по словам. Но сейчас специалисту по словам делать у нас нечего, мы можем обойтись и без вас. И я, и Тамакити считаем: нам теперь не до слов. Не лучше ли вам с Дзином ночью покинуть убежище?
Такаки с трудом выжимал из себя слова. Он умолк, а Исана все ждал продолжения печальной речи.
— Но ведь это наше убежище — мое и Дзина, — возмутился он. Такаки, сжав ниточкой губы, горько усмехнулся. Юность, проглянувшая за этой горькой усмешкой взрослого человека, заставила Исана обратиться к душам деревьев и душам китов : «Неужели я и в самом деле забаррикадировался вместе с этими детьми?» Но Такаки быстро согнал с лица усмешку, спрятал проглянувшее на нем детское выражение и спросил:
— Предположим, вы останетесь и нам придется выдержать осаду. Зачем это вам?
— Поселившись в убежище, я добровольно взял на себя миссию поверенного лучших обитателей земли, не способных передвигаться по ней, и лучших обитателей моря, не способных выйти на сушу. Разве я не говорил вам об этом? — спросил Исана. — Только укрывшись здесь, я осознал себя поверенным деревьев и китов. Я был пассивен, это верно, но, как мне кажется, взятую на себя миссию я выполнял честно. Если начнется война и водородная бомба уничтожит все человечество, мы с Дзином в этом убежище погибнем последними, и я хотел в свой последний день сообщить всем китам и деревьям на земном шаре: слушайте, я, ваш поверенный, поздравляю вас — человечество, пытавшееся вас уничтожить, погибло. Я думал, если мне удастся это сделать, я тем самым выполню свою миссию. Но мне не хотелось никого посвящать в свою мечту. Я понимал, что она сродни навязчивой идее безумца. И боялся, как бы меня не упрятали в психиатрическую лечебницу. Возможно, я и впрямь сумасшедший, но если уж я запер свое безумие в этом убежище, то, по крайней мере, свободен в своих поступках. А Дзин — прекрасный напарник, уж он-то ни слова не возразит, какие бы я ни творил безумства... Да и у Дзина именно после того, как началось наше затворничество, появилось желание жить... И вот я встретился со Свободными мореплавателями, они приняли меня в свой Союз, и я обнаружил: передо мной открылись совершенно новые возможности, о которых я даже не подозревал. Прежде всего, я понял, что, если во время осады придется сражаться и стрелять в людей, я, стоя рядом с вами, сумею полностью проявить себя как поверенный деревьев и китов. Бах — выстрел во имя прекрасных деревьев, уничтожаемых людьми. Бах — еще один во имя прекрасных китов, уничтожаемых людьми... Возможно, атакующие изумились бы, услыхав мои слова. Но я бы сказал им: если вы не согласны, поставьте себя на место китов и деревьев.
— Неужели вы думаете всерьез, будто мы собрались здесь и притащили сюда оружие только ради ваших деревьев и китов? Ну что ж, пусть будет так, — согласился Такаки и снова, слегка переиначив его, задал свой прежний вопрос: — Но ведь остается еще Дзин? Не хотите же вы, чтобы деревья и киты сказали ребенку: умри, человечек!
— Вы правы, — сказал Исана, отводя взгляд от теплого, мягкого тельца, которого он касался ладонями. — Но все, что я сейчас говорил, — пустые слова, пока не дошло до стрельбы. В зависимости от обстоятельств я и решу, как быть с Дзином. Что сейчас можно придумать?..
— Это верно, пока не свистят над головой пули, невозможно вообразить в вышине грот-мачту корабля Свободных мореплавателей, — сказал Такаки. — Как я понимаю, вы собираетесь объявить всему миру о своих связях с деревьями и китами? А так как сюда набежит тьма корреспондентов, это даст отличный результат...
— Не в том дело. И если б я даже мог сообщить газетам и телевидению, что являюсь поверенным деревьев и китов, — это все равно не будет обращением к деревьям и китам, которое я задумал. Тут нечто совсем иное...
— Тогда можно избрать другую тактику, — сказал Такаки, к нему вернулась прежняя твердость и решимость. — Осаждающим мы внушим мысль, будто вы с Дзином — наши заложники. В этом случае, может быть, мы сумеем выйти из окружения и добраться до порта, где Свободных мореплавателей будет ждать корабль. Если бы только нам удалось заполучить корабль...
— Правильно, стоит вам объявить нас с Дзином заложниками, жена, я думаю, передаст вам корабль. Тем более деньги на корабль она все равно собиралась мне дать. Как человек, баллотирующийся на выборах от правящей партии, она не может предоставить средства для побега людям, выступающим против властей. Но ради спасения мужа и сына, взятых в качестве заложников «экстремистами»... Тут разговор другой. Это даже станет козырем в ее избирательной кампании.
— Все наши угрозы окажутся бесполезными, пока и враги не извлекут из них какую-то выгоду. Поэтому они не должны знать, что вы участвуете в сражении, иначе все провалится. А пока можете выступать в качестве, так сказать, тайного воина — пишите тексты ультиматумов. Радист будет их передавать за стены убежища.
Исана снова убедился, насколько Такаки подготовлен к роли руководителя.
— Значит, сначала я должен поработать в радиорубке? — спросил Исана.
— Боем будет командовать Тамакити. Он у нас самый опытный стрелок. Оружия и боеприпасов у нас немного, поэтому лучше всего поручить дело специалисту. Да и потом, его от оружия все равно не оттащишь...
Чтобы противник, притаившийся снаружи, не заметил в доме движения, Инаго разделась, не входя в комнату, при свете лампочки у винтовой лестницы. Ее тело, покрытое легким пушком, излучало мягкое сияние. Она остановилась у порога и стала всматриваться в темноту, выискивая, где лежит Исана. Потом прикрыла за собой дверь и уже в полной тьме подошла к нему и легла рядом.
— Первым на пост заступает Тамакити. Он и Радист несут сегодня ночную вахту, — прошептала Инаго. Исана чуть подвинулся, освобождая ей место. — Этой ночью, надеюсь, ничего серьезного не случится.
Раздался выстрел, и в убежище откликнулось эхо, как в резонаторе. Проснувшись в испуге, Исана услышал спокойное дыхание сына. Значит, то была не перестрелка, а одиночный выстрел. Но выстрел этот ему не приснился — он действительно был. Инаго тоже проснулась. Кто-то стремительно взбежал по винтовой лестнице. Взрыв. Стреляли явно из автомата, короткой очередью. Он помнил этот звук еще по Идзу. Стреляли с третьего этажа. Заплакал Дзин, наверно, ему что-то приснилось.
— Дзин, Дзин, — повторял Исана, не находя нужных слов. Он не мог успокоить сына, сказать: все кончилось, Дзин, — ведь выстрелы могли повториться. Когда информация, поступающая в затуманенный мозг Дзина, расходилась с действительностью, он вспыхивал, как сухая солома. Исана тихо и неуверенно шептал, весь напрягшись в ожидании нового выстрела: — Дзин, Дзин.
Инаго встала и приоткрыла дверь, впустив в комнату слабый свет с лестницы.
— Дзин, это выстрел. Бах — выстрелил Тамакити, — утешала она плачущего ребенка, встав на колени у его кроватки. — Это даже интересно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35