- Папань, а мне можно теперь на тракторе ездить? - спросил Федярка.
- Можно... А куда ж ты будешь на тракторе ездить?
- В магазин, мамке за хлебом.
- Ах ты мой заботливый! Мы тебя связным поставим, а мать звеньевой. Мать, согласна?
- Да ну вас... Языком-то молоть...
- Теория в отрыве от практики, - сказал Степка. - А мы люди темные. Нам не нужна амбиция, подай амуницию.
Он стал собираться в клуб: под кожанку небрежно мотнул на шею белоснежное кашне, бархоткой надраил низко осаженные, в "гармошку", хромовые сапожки, кинул на затылок пупырчатую кепочку и подмигнул Ивану:
- До встречи в долине Миссури...
Вскоре ушли на свою половину, в горницу, Иван с Ириной, и оттуда сквозь притворенную дверь долго еще доносилось неясное "бу-бу-бу" да звонкие всхлипывания от счастливого смеха.
Ефимовну сморило на печи - оттуда торчали ее подшитые валенки. Федярка притих на скамье на разостланном полушубке.
А Егор Иванович долго ворочался на койке, ждал снега... И снег пошел; прошлепав босыми ногами по полу, Егор Иванович отдернул штору на окне, приложился лбом к стеклу - так и есть! Близко, у самого носа, густо мельтешили крупные хлопья, и такие видные, будто кто их подсвечивал. Егор Иванович оделся, в сенях настроил фонарь "летучая мышь" и вышел во двор. В дыры с торцовой стены в каретник задувало - снег ложился легкой кисеей на тракторы. Егор Иванович обмахнул рукавицей капоты и кабины, усмехнулся про себя. И принялся затыкать соломой дыры в стене.
- Выходит, и для трактора защитку надо делать.
2
Первый снег приносит много радостей на селе. По крутым склонам оврага елозит ребятня на лыжах и салазках, на облепленных коровьим навозом оледенелых корзинах, а то и прямо так, на задубевших от снега пиджаках. А на конном дворе прилаживают к упряжке сани, тащат хрустящие кошевки для розвальней, сено. Озябшие возчики прыгают возле саней, борются, смеются, похлопывают овчинными рукавицами.
Нынче со снегом возвратилась в Переваловское агрономша и как ни в чем не бывало вышел на работу председатель Волгин. Оправился от своей загадочной болезни.
По-праздничному чувствовал себя и Егор Иванович. Надел новый полушубок черной дубки, валенки белые раскатал на всю длину, аж за колена - и пошел, похрупывая снежком, на конный двор.
- Кум! - встретил его радостно на конном дворе заведующий конефермой Лубников, дотошливый мужик, высокий, тонкошеий, на котором все болталось, словно на колу. - У Волгина баня топится. Пошли ужо смоем осеннюю грязь-то. Да горяченького пропустим. Обмывать надо технику. Волгин с утра был. Без бригадира, говорит, не начнем.
- Хватит, отбригадирствовал.
- Чего? - разинул от удивления рот Лубников.
- Села баба на чело... В отставку ухожу.
- По причинам убеждения аль к примеру? - Лубников от интересу сдвинул на затылок замызганную фуражку.
- Вечером узнаешь, - ответил Егор Иванович и ушел, оставив Лубникова в сильном недоумении: как это уйти из бригадиров добровольно! Пост оставить!! Шутка сказать...
А вечером в большой, перегороженной на две половины избе председателя Волгина собрались почти все правленцы. Среди гостей выделялся солидностью и степенством круглолицый завхоз Семаков. "Вечно румяный, как девка с морозу", - говорил про него Лубников. Возле молоденькой светловолосой агрономши Нади увивался заведующий овцефермой Круглов, старый холостяк и сердцеед, красивый, горбоносый, в крупных седеющих кудрях.
Сам хозяин Игнат Волгин, невысокий, квадратный мужик, рябоватый, отчего казался суровым, хлопотал возле длинного стола; ему подавала тарелки с закусками рослая, выше его на голову, хозяйка с равнодушным, усталым лицом. Ни шутки, ни смех нисколько не трогали ее; она невесело глядела кроткими серыми глазами, думая о чем-то своем.
- Марфа, грибков! Марфа, помидорчиков! - поминутно кричал ей в ухо Волгин, и Марфа доставала все, что нужно, откуда-то из подпола, из чулана и все ставила и ставила в тарелках на длинный, покрытый вязаной скатертью стол.
Марфа была глухой, и, очевидно, эта почти полная глухота наложила отпечаток печального равнодушия на ее крупное лицо. Раньше она работала фельдшером, но, оглохнув, пошла ка ферму дояркой, а затем стала заведующей...
Марфе помогала Ефимовна - нарезала квашеный вилок, огурцы, окорок, чистила ножи...
А гости все прибывали. Пришел Иван с женой, Степа. Крякали с мороза, обметали у порога валенки. Только Егор Иванович с Лубниковым все еще парились в бане.
Шутили все больше насчет Нади.
- А чего это Сенька-шофер не идет! - поглядывал подозрительно на нее Волгин. - Или подвенечный костюм ищет?
- Ему поглядеться не во что... Он зеркало выдрал из своей машины да пристроил на ее велосипед, - сказал Круглов.
- Так вот почему он чумазым-то ходит последнее время, - захохотал Семаков.
- Это он слезы по щекам размазывает, - подмигнул Степка Наде.
И все были такие веселые, праздничные, особенно Надя. Высокая, тоненькая, с тяжелыми желтовато-светлыми, как спелая рожь, волосами, собранными на городской манер копной на макушке, в красном джемпере с большим воротником, она была какой-то новой для этих людей, привыкших видеть ее то в плаще, то в сапогах верхом на лошади или на велосипеде.
- У вас сегодня натуральный вид, - сделал ей комплимент Круглов. Фасон для культурного человека - великая сила.
Сам Круглов был одет, как ему казалось, по новейшей моде. Толстый рыжий пиджак, зеленый пуловер, клетчатая рубашка и синий галстук.
- Эка ты разукрасился... - заметил Волгин. - Не мужик, а прямо селезень.
- Где ж твои кумовья? - спросил Семаков Игната Волгина. - Может, в шайках уходились?
- Идут! - крикнул от окна Степка. - Распарились, как раки вареные.
По заснеженной тропинке от бани шли гуськом, нога в ногу, Лубников и Егор Иванович. У Лубникова на одной руке висели портянки, в другой он нес валенки. Шел он босым по снегу, засучив штаны по самые колена.
- Батюшки мои! - всплеснула руками Ефимовна, увидев на пороге босого Лубникова. - У тебя, никак, копыта, а не пятки, козел старый!
- Эх, кума! Ежели меня подковать, я с любым рысаком потягаюсь. Лубников прошел к скамье у шестка, оставляя на ходу мокрые следы.
- Натурально - снежный человек, - заметил с усмешкой Круглов Наде.
- Обезьяна человекообразная, - засмеялась Надя. - Сибирская разновидность. Глянь, следы-то...
- Помесь медведя и козы, - изрек Егор Иванович. - Зверь болтливый.
- Между прочим, снег после парной очистительно действует на голову, сказал Лубников, наматывая портянки на свои костистые, словно суковатые, синие ноги. - Вся дурь сквозь пятки уходит в снег. Тебе бы, Егор, не мешало пройтиться босым.
- Хватит вам, петухи. За стол пора, - подал знак Игнат Волгин.
И все двинулись к столу.
Старики Волгины - народ хлебосольный, после каждой бани угощения ставили. А куда копить-то? Детей не нажили, старость подходит. "Для чего живет человек на земле? - рассуждал Игнат Волгин. - Для своего удовольствия, красотой полюбоваться, поесть чего вволю. А уж коли выпить со своим другом-приятелем, так и помирать не хочется. Кабы еще почка не тревожила, а то ведь на четыре миллиметра отошла от стенки почка-то. После контузии... Вот и живи как хочешь..."
- Игнат, списали нам картошку? - перебил раздумья Волгина Круглое.
- А вон Егор Иванович встречал вчера уполномоченного. Говорит, спишут.
- Хоть и мороженая, а выбрать ее давно надо. Не срамились бы перед районом-то. А то ведь стыдок, - укоризненно покачал головой Семаков.
- А чего там выбирать-то? Свиньи все пожрали, - сказал Лубников.
- Стыдок перед рийоном?! А кто ее поморозил? - Его Иванович зло уставился на Семакова. - Нет, будь моя воля, я бы ее до самого коммунизма оставил в таком виде - и каждого уполномоченного возил бы туда, как в музей... Носом тыкать.
Желая сгладить излишнюю резкость, Игнат Волгин поднял стопку, сказал:
- Ну, теперь мы сами хозяева... За тракторы! Будем здоровы!
Выпили.
- Хозяева, да не совсем, - возразил Егор Иванович.
Он решил, что теперь наступил самый подходящий момент, чтоб обнажить всю до корня свою затею. Мельком Егор Иванович взглянул на Надю, она подмигнула ему: давай, мол! Молодец девка! Егор Иванович с ней все уже обговорил, - обещалась поддержать.
- У тебя и так два трактора на дворе, - усмехнулся Волгин. - Чего ж тебе еще?
- А вот чтоб они под моим началом и работали, звеном, значит.
- Ого! Да ты, батя, и надел заодно проси, - подзадорил его Степка.
- И попрошу! - повысил голос Егор Иванович. - Сколько мы сеем кукурузы всем колхозом? Гектаров шестьсот? Дай половину мне. Я с этими тракторами такую кукурузу выхожу... Как сравнишь тогда эту общую, что у нас растет, да мою, и скажешь: "Э, Клим Фоме не родня". Я покажу тебе, что значит хозяин и тракторов и земли.
- Правильно, дядя Егор! - крикнула через стол Надя. - Хватит за спину друг другу прятаться.
Степан от удивления даже рот разинул да так и застыл с вилкой на полпути.
- Это пахнет автономией, - пожимая плечами, заметил Круглов Наде. - Мы должны ограждать колхозников от духа частной собственности.
- Жалко, что для глупости нет ограды.
- Но ведь ты бригадир, - заметил Волгин.
- Хватит, отбригадирствовал.
- Эдак и другие побросают бригады, - сказал Семаков.
- Ну нет, не много найдется охотников с твердого оклада уходить, усмехнулась Надя.
- Гнать надо таких бригадиров-то. Пора уж, - сказал Егор Иванович.
- Это как же следует понимать? - Круглов извинительно улыбнулся.
- Как хочешь, так и понимай.
Наступило неловкое молчание.
- Кум, а лошадки тебе не спонадобятся? - потянулся к Егору Ивановичу Лубников.
- На что они мне?
- К примеру, если отстанешь с тракторами-то. Я тебя на буксир возьму... На кобыльем хвосте вытяну.
- Ты уж вытянешь, - отмахнулся Егор Иванович.
- Что ж ты молчишь, товарищ председатель? - спросила Надя Волгина.
- По мне что выгодно, то и подай, - туманно отговорился Волгин. - Я человек малограмотный. У нас здесь партийное начальство.
Семаков, не торопясь, отложил вилку, отпил несколько глотков мутно-желтой медовухи и только потом заговорил:
- Допустим, что дадим мы Егору Ивановичу поле и обработает он его хорошо...
- Ну? - перебила Надя.
- Даже отлично! Я верю. Но давайте смотреть в принципе. Ведь кроме него попросят поля и другие звеньевые.
- Правильно, - согласилась Надя.
- А потом скажут: закрепите-ка за нами коров, лошадей, пасеки...
- Очень хорошо!
- А зачем колхоз создавали? - спросил Семаков Надю.
- Чтобы жить лучше.
- Не всякая хорошая жизнь подходит нам.
- Конечно, - согласилась Надя. - А вдруг при хорошей жизни вас заставят в поле работать?
Лубников неосторожно хмыкнул. Семаков значительно посмотрел на него.
- Гости дорогие! - постучал Волгин вилкой о стакан. - За столом пьют. А эти разговоры давайте перенесем на правление.
- Как бы пожалеть не пришлось, - многозначительно сказал Семаков.
3
На другой день только и разговору было на селе о выдумке Егора Ивановича.
- Гли-ка, Матрена, Батман-то чего удумал - на отделение пошел. Земли просит, - доложил Лубников бухгалтерше сельпо Треуховой, прозванной на селе "Торбой".
- А то ништо, держи карман шире! Получит надел там, где по нужде сел, хохотала Торба, откидываясь на спинку стула.
У Лубникова трещала голова с похмелья, вот и забежал он с утра пораньше к Торбе, у нее сроду медовуха не переводилась.
- Это ишшо полдела! Он вот что отчубучил: "Отныне, говорит, я вам столько-то кукурузы да картошки, а вы мне деньги кладите на стол. И чтоб без обману, договор составим, с подписями. Законной печатью скрепить, Лубников старался вовсю умилостивить Торбу и не сводил глаз с глиняной поставки, до краев наполненной медовухой, стоящей тут же на столе, вот так - рукой достать.
- Будет языком-то молоть, - наконец смилостивилась Торба. - Скажи уж прямо - выпить хочется.
- Ты, Матрена, как в воду смотрела. Проницательный ты человек.
Торба засмеялась, а Лубников, облегченно вздохнув, подставил кружку. Торба налила. Лубников - человек полезный: он и лошадьми командует, и все колхозные новости приносит. А уж у Торбы ни одна подходящая новость не залеживалась, - она-то знает им цену.
Впрочем, эта последняя новость и без Торбы разошлась по селу. Новость была необычной, - во-первых, бригадир уходит со своего поста сам, от оклада добровольно отказывается; во-вторых, вроде на самостоятельное управление выходит - попросил двести гектаров земли под кукурузу и тракторы. Выходит, сам себе хозяином станет. И земля и тракторы - все в одних руках.
И к вечеру в правление было подано пять заявлений, все от трактористов - просили закрепить землю и договор заключить - оплату с урожая.
Разбирали заявление Волгин, Селина и Семаков.
- Вот так и маяки открываются, - сказала Надя.
- Маяки не открываются, их открывают - разница! - возразил Семаков.
- Наверно, мужики выгоду чуют, вот и идут на такое дело, - заметил Волгин. - Придется правление собирать. Всех пропустим?
- Остановимся пока на трех, а там видно будет, - сказал Семаков.
- На трех так на трех, - согласился Волгин.
Правление проводили вечером. Народу привалило много, стульев и табуреток не хватило, пришлось из клуба принести скамейки. Даже старики собрались, но женщин почти не было, за исключением членов правления. Толпились отдельными кучками, хотя все обсуждали примерно те же самые вопросы: если закрепить поля, то как быть с оплатой? От урожая? А посреди лета что - аванс? А какой урожай сдавать?
- К примеру, на Солдатовом ключе какую урожайность определить по рису?
- Рисовые поля ноне закреплять не будут.
- В Калинкином логу у нас кукуруза давала по сто центнеров зеленки.
- Закрепите его за мной. Я и двести выращу.
- А триста не хочешь?
- Платить надо.
- Аванс!..
Возле самых дверей несколько мужиков окружило пасечника, высокого бородатого старика.
- Как думаешь, Никита Филатович? - спрашивали его. - Если зарплату положить, хоть и авансом, старики повалят на работу?
- Повалить-то повалят, ежели обману не будет. Зарплата - оно дело хорошее, - теребил он бороду. - Я бы целину вспахал на пасеке под гречиху. Но авансе нам, мужикам, брать нельзя.
- Почему?
- Указания сверху нет. А вдруг прикажут эти закрепленные поля отдать и авансе возвратить? Чего делать будем? Коров сведут со двора!
- А ты сам-то возьмешь поле?
- Да не знаю, мужики... Чего-то боязно. Кабы не омманули.
Еще одна группа толпилась возле ведомости трудодней - большущего бумажного полотнища, висевшего на стене. В ее клеточках длинными цепочками тянулись единицы да нули.
- Вот она, наша зарплата!
- На этих палочках цельный год едешь.
- На них где сядешь, там и слезешь...
- Это что ж, такие палки и за поля закрепленные ставить будут?
- Авансу дадут...
- А эту ведомость пора на растопку в печь.
- Не, паря! Ее в сундук запереть надо или в сейфу.
- Детишки смотреть будут, как на ихтизавру.
- Во-во! На зебру, значит...
Наконец Волгин, Семаков и Селина вышли из бухгалтерии, отгороженной от кабинета Волгина дощатой перегородкой. Стали рассаживаться.
Председательствовал Волгин. Протокол выбрали писать Ивана Бутусова, мужа директорши семилетки. А Семаков пристроился к столу с торца, на отшибе вроде повиднее, чтобы не заслоняли члены правления.
Несколько минут Волгин читал по бумажке, что кукуруза - королева полей и что без нее теперь вести хозяйство не положено.
- Значит, и мы окажем кукурузе всемерную поддержку. По звеньям закрепим ее.
"Ишь, куда хватил, козел старый. В самую политику", - подумал Семаков.
- Вот и давайте разберем заявления колхозников насчет закрепления за ними земли и техники, - предложил Волгин.
- А как платить будете? - спросили сразу.
Волгин еще и сесть не успел.
- Кто соберет выше урожай, тот и получит больше. Договор подпишем.
- А посреди лета чем платить?
- Деньгами.
- Где они?
Волгин внушительно крякнул, и его тугая шея стала наливаться кровью...
- Найдем, - выдавил он наконец.
- Где найдешь? На какой дороге?
- Откуда возьмете?
- Дай гарантию.
Семаков поднял руку и привстал над столом. Шум утих.
- Товарищи, если председатель говорит от имени правления, значит, верить надо. Он знает... - Семаков кивнул на Волгина, и легкая усмешка тронула его полные красные губы. - Заверьте их еще раз, товарищ Волгин... - Семаков глядел на председателя как-то весело, подбадривающе, а про себя думал: "Ну что, козел старый, попался! Схватили тебя за бороду... Погоди, еще и рога пообломают..."
- Да, да... Я гарантирую. - Волгин хоть и старался глядеть прямо перед собой, но его шея, уши и даже скулы предательски краснели все сильнее и сильнее.
- Чем гарантируешь? Малахаем, что ли?
Волгин распахнул черной дубки полушубок с подкрашенным рыжим мехом на отворотах, вынул жестяной портсигар и протянул через стол Семакову. Тот отвел портсигар ладонью.
А в зале забубнили, загалдели промеж себя, и только насмешливые реплики долетали до стола президиума:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21