В двух местах село прорезают протоки, через которые уложены неошкуренные ильмы для перехода. С ближайшей сопки к селу сбегает молодая поросль когда-то порубленного леса, и многие избы заросли по самые трубы узколистым темным бархатом. В ветреный день, когда потревоженные листья начинают рваться в небо, показывая свою белую исподнюю сторону, по деревьям пробегают серебристые волны.
Песцов временно поселился у Волгиных. Хозяин хоть и оклемался, как он сам говорил, но выглядел хмурым и вялым, словно недоспал.
- Ну вот и мне подсмена, - сказал Игнат Павлович Песцову. - Небось выберут тебя - может, и я на лечение угожу.
- Уж больно хорошо у вас летом! - восторгался Песцов. - Река, лес... курорт!
- Смотри не протяни ноги на этом курорте, - усмехнулся Волгин. - Тебе не с природой жить придется, а с людьми.
- А что - люди?
- Ничего... Поживешь - увидишь.
Песцов понимал, что его успех будет зависеть от того, насколько глубоко изучит он колхозные дела, да и не только дела. Поэтому он просил не торопиться с перевыборами. Он хотел окунуться с головой в эту неторопливую, как река, размеренную жизнь села.
Целыми днями Песцов обходил и объезжал колхозные владения то один, то вместе с Волгиным. Как-то в поле на второй день неожиданно встретились с Надей. Она ехала на велосипеде тропинкой сквозь зеленя овсов. Увидев Песцова, она резко затормозила, остановилась поодаль и смотрела не то с испугом, не то с недоумением.
- Ты чего? Не узнаешь, что ли? - спросил Волгин. - Песцов Матвей Ильич.
Надя наконец подошла, протянула руку:
- Здравствуйте! Значит, к нам в председатели? - и еще более смутилась от ненужного вопроса.
- А что, не гожусь?
- Нет, почему же? Я не об этом думала...
- Выберут его, никуда не денется, - сказал Волгин.
"Она, конечно, знала, что я здесь, - думал Песцов, - но почему не пришла ни разу в правление? Или боялась смутиться на людях?"
Она сильно изменилась с весны и мало походила на ту, какой увидел он ее впервые в райкоме. Весеннее солнце и ветер словно продубили ее кожу на лице, и теперь резко выделялись обтянутые скулы да заострившийся нос. На лбу, на щеках, как глинистые пылинки, прилипли мелкие конопушки. И вся она казалась какой-то вытянутой в этих спортивных рейтузах. И шея теперь казалась слишком длинной и руки слишком худыми, особенно пальцы. И только глаза под белесыми выгоревшими бровями все так же поражали застойной синевой.
Песцов увидел на руле Надиного велосипеда большое круглое зеркало и, чтобы нарушить затянувшееся неловкое молчание, спросил:
- Откуда у вас эта штука?
- Сенька, шофер наш, из машины выдрал, - ответил за нее Волгин, - да преподнес ей любовный подарочек.
- Какой там любовный подарочек! - вспыхнула Надя. - Как вам не стыдно?
...К Песцову вскоре привыкли. Колхозники перестали его стесняться и часто отпускали при нем крепкие шутки по адресу односельчан. Он услышал, что налогового агента Ивана Бутусова зовут по-уличному "Ванька Клещ", бухгалтершу сельпо - "Торбой", плотника Бочагова - "Шибаком". И каких только прозвищ не было здесь! И свой "Колчак", и "Японец", и даже "Кулибиным" звали кузнеца Конкина. По вечерам, когда бригадиры собирались в правлении выписывать и закрывать наряды, возле правленческого палисадника на скамейках рассаживались мужики. И тут можно было услышать самые невероятные истории. Особенно отличался Лубников. Не раз, полускрытый сумеречной темнотой, Песцов слышал, как шли разговоры о его собственной персоне.
- Сказать вам по секрету, мужики... Ведь я ишшо с весны знал, что Песцов к нам подастся в председатели.
- Да ну?
- Вот те и ну. Помните, с первесны он был у нас? Так вот, зашел он в тот наезд ко мне на конюшню. Верховой езде поучиться. Ну я, конечно, ему: аллюра три креста и "шенкеля в бок". В момент все приемы показал. Он и признался. Решил, говорит, к вам податься. Надоело мне, там от одних прениев голова кругом идет. А тут самая верная жизнь. Взять хоть твою конюшню: лошадки скотина умная, бессловесная и дух от нее здоровый. Конечное дело - и поллитровку не грех.
- Будя врать-то, - оборвал его Егор Иванович. - Может, он у тебя разрешение спрашивал?
- Разрешение не разрешение, а совет спрашивал.
- Х-ха! Да что ты знаешь? Что умеешь? Писать кнутом на спине у кобылы!
- Что умею?! Да если хочешь знать, Песцов меня своим заместителем назначит.
- Лошади не согласятся... Боюсь, не отпустят тебя, - сказал Егор Иванович под общий хохот. - Где они еще найдут такого разговорчивого кавалера?!
Лубников пренебрежительно сдвигал на затылок свою замызганную фуражку и спрашивал нанайца Сольда как ни в чем не бывало:
- Ну ты, брат, расскажи-ка нам, как с учителем спорил о происхождении человека.
Моложавый, лет за сорок, нанаец с черными жесткими волосами, торчащими во все стороны, как иглы у ежа, смущенно улыбаясь, начинал всем известный рассказ:
- На курсах в Приморске был. Неграмотность ликвидировал. Учительница наша говорила на уроке: "Человек произошел от обезьяны". Зачем, думаю, так нехорошо говорит? Плохой зверь обезьяна, маленький, трусливый... В зоопарке видел. А человек храбрый, ничего в тайге не боится. Неправда это, думаю. Нанайцы говорят - от медведя произошел человек. Это верно, медведь - зверь сильный, хозяин тайги. Встал я тогда и сказал учительнице: "Почему так плохо говоришь о человеке? Как мог человек от обезьяны произойти? Маленький зверь обезьяна. Неправда это!" Она отвечает: "Это давно было, еще до ледников больших..." Много говорила - слова все непонятные. Не запомнил я их... Слушал я, слушал... "Понятно, Сольда, теперь?" "Понятно, говорю, один человек произошел от обезьяны, другой от медведя".
Все дружно засмеялись. Лубников хлопал рукою по коленке и плевал себе под ноги.
- Эй, Кулибин, расскажи, как кузницу сжег?
- А черта ль в ней, в кузнице! - огрызался дед Конкин, оглаживая свою барсучью бороду. - Одно названье и есть, что кузница.
Один по одному выходили из конторы правленцы и присаживались тут же на скамьях. Разговор становился всеобщим. Песцов часто и сам не замечал, как оказывался втянутым в эти бесцельные, как ему казалось, беседы.
- В самом деле, кузница у вас обгорелая какая-то, - заметил Песцов, вспомнив обуглившиеся, черные, точно покрытые растрескавшимся лаком, бревенчатые стены.
- Это вот мудрец - литейную из кузницы хотел сделать, да чуть под суд не пошел, - ответил Иван Бутусов, широкоплечий, скуластый мужик, кивая на деда Конкина.
- Мудрец не мудрец, а кольца отлил из бронзы, - ответил обиженно Конкин.
- И крышу сжег, - сердито вставил Волгин.
- Да ей и цена-то - грош.
- Как же это случилось? - спросил Песцов.
Волгин начал неторопливо рассказывать, посмеиваясь. Конкин ревниво следил за ним, склонив голову.
- Задумал он кольцевые подшипники отлить. Смастерил вентилятор, слепил из глины форсунку наподобие ночного горшка, только горлышко узкое. Подладил ее снизу к горну, навалил кучу древесного угля и дунул. Уголья-то как пушинки разлетелись, искры в крышу. А крыша из щепы, что порох. В момент занялось и пошло рвать. Сбежался народ. А он крутится возле кузни, машет руками, как кочет крыльями, и кричит: "Граждане колхозники, не гневайтесь. По техническим причинам пожар произошел..." Затушили. Вошли в кузницу. Увидел я эту форсунку и спрашиваю: "Что это такое?" А он отвечает: "Это мое техническое изобретение". Эх, тут я и взбеленился. "Я тебя за такое пожарное изобретение, говорю, под суд отдам! Мы тебе трудодни платили, а ты изобретениями занимаешься... Работать надо, а не изобретать!"
Песцов крутил головой и смеялся.
- Оштрафовал он меня на десять трудодней, - сказал, смешливо щурясь, Конкин. - А я ему вынул из кармана гривенник, отдал. В расчете, говорю, Игнат Павлович. По копейке на трудодень, ты больше и не даешь.
Все снова загоготали.
- А бронзовые кольца все ж таки отлил.
- Ты лучше скажи, как на Бутусова в суд хотел подавать? - спросил Конкина Лубников.
- Я его Кулибиным обозвал, - стал услужливо пояснять Бутусов. - Ну, пацаны и подхватили: "Кулибин, Кулибин!" Он так обиделся - жалобу в правление написал. В суд, говорит, подам. За оскорбление личности. Ну там ему шепнули: "Темнота! Кулибин - великий механик".
- А он?
- В район ездил... - ухмыльнулся Конкин. - В своей библиотеке неудобно справляться: а ну-ка врут? А потом жалобу, значит, забрал. Не возражаю, говорю, против Кулибина. Пусть мою кузницу и в квитанциях зачисляют на имя товарища Кулибина.
- Ну и как же? - спросил, улыбаясь, Песцов.
- Волгин отказал. Много чести, говорит. Будь доволен, что пацаны из подворотни Кулибиным тебя зовут.
И снова хохот.
...Один раз ночью шли они с Волгиным домой. Неподалеку от правления, возле пятистенкой избы Торбы, гомонили мужики. А из раскрытых окон вырывались в дремотное небо свист и топот:
Эх, сыпь, Семеновна!
Подсыпай, Семеновна!
Неужели, Семеновна,
Юбка-клеш зеленая?
А потом нестройно, тягуче запели бабы:
Я одену тебя в темно-синий костюм
и куплю тебе шляпу большую...
Возле палисадника раздавались иные голоса:
- Что у них ноне - медовуха или самогон?
- Не-е! Спирту привезла Торба. На спиртозавод ездила...
- Намедни в магазине водку чайком назвала. Я ей, говорит, сроду не напиваюсь.
- И мужики с ними, вся компания.
- Вот живут, малина им в рот!
Говорили без осуждения, наоборот, иные с завистью, иные с восторгом.
Отойдя от палисадника на почтительное расстояние, Песцов спросил Волгина:
- Что у них за веселье?
- Да, наверно, курицу зарезали. Торба с фельдшерицей Бочаговой частенько гуляют. Мужики-то у них в колхозе не работают.
- А что ж они делают?
- Да так, все вокруг сельпо да школы околачиваются.
- Кто они такие? Рабочие или колхозники?
- Ни то ни се. В школе дрова рубят. Их Иван Бутусов, муж директорши, вроде при себе держит.
- И много у вас таких приблизительных колхозников?
- Всех не перечтешь. Они для блезиру работают в колхозе. А зарабатывают и на реке, и в тайге - кто плоты гоняет, кто корье пробковое заготавливает, кто клепку ясеня... Приспосабливаются. Жить-то надо. Мужики-то еще выкручиваются. А бабам туго.
- Давно уж не платите на трудодни?..
- Оно кому как. Вот бригадирам, учетчикам, охранникам платим. А теперь еще и механизаторам, звеньевым. Остальным прочим - нет. Не хватает. Ведь у нас одних охранников да объездчиков сорок человек.
- Кто у вас пьет? Больше все эти полуотходники?
- Да все пьют.
- От какого же богатства?
- Какое там богатство! Пьют из озорства... Чтоб не работать. Зерно воруют да самогон гонят.
- Но есть же охранники!
- Они сами и воруют.
- Так распустите их.
- Тогда и вовсе все растащат. Село большое, а поля-то аж до Уссури тянутся. Не-ет, избаловался народ. Работать не хотят. Лодыри...
- Но ведь им не платите?!
- Конечно, какая там плата... - охотно соглашался Волгин.
- Какой же выход?
- Торговлю открывать надо.
- Сие, как говорится, от нас не зависит.
Все эти разговоры ни к чему не приводили. После них Песцов чувствовал себя вялым и раздраженным, как после снотворного.
"Откуда берется этот застой и равнодушие?" - думал он, глядя на размеренную жизнь супругов Волгиных. Он не слышал, чтобы они что-то обговаривали между собой, решали... Нет! Если и говорили, то каждый свое и не для каких-либо согласований, а просто так, по привычке говорить. Здесь нечего было обсказывать, объяснять друг другу. Даже обязанности по хозяйству были давным-давно распределены между ними и вошли в привычку. И даже ругань в привычку вошла. Каждое утро Марфа щепала лучину и ворчала на то, что полено кривое, но тем не менее Игнат приносил снова все такие же суковатые и мозглявые поленья. "Нетто это полено? Камень! Его долотом не возьмешь. Этим бы поленом да хозяину по башке, - ругалась Марфа, впрочем довольно мирно. - Тоже хозяин!.." А этот хозяин сидел поблизости прямо на полу, тяпал табак и жаловался кому-то, глядя в угол: "А у меня, брат, опять под ложечкой свербит... Ну словно веретено проглотил..." И после таких жалоб по привычке выпивал кружку вечерошнего молока.
"Ну что за народ?.. - вопрошал Песцов. - Ко всему привыкает, со всем сживается... Да выбери ты полено поровнее, много ли надо для лучин? Сходи, съезди, наконец, к доктору, узнай, что у тебя там за веретено сидит, и поставь на этом точку. Не тут-то было! Ему и "жисть не в жисть" без этих жалоб на веретено да на почку..."
Вечерами он подолгу не мог заснуть. Лежа на высокой перине, все думал о том, с чего же начинать, когда изберут председателем.
И вспоминалась ему в такие минуты Надя, едущая сквозь овсы на велосипеде с круглым зеркалом на руле. И уже не то наяву, не то во сне он видел, как клубились ее льняные волосы, как растягивались в улыбке ее потрескавшиеся от ветра губы... И он тянулся к ней, чтобы обнять, поцеловать ее, но перед ним вырастало до огромных размеров круглое зеркало и глупая рожа улыбалась ему оттуда.
"Уберите этот любовный подарок!" - кричал он. "Ну нет, - отвечала эта морда голосом Волгина. - А что скажет Сенька-шофер?"
19
Надя стала выходить на работу в белой шелковой кофточке, в серой юбке и в светлых спортивных туфлях. И шаровары и синие резиновые тапочки бросила в сенях. В сумерках она появлялась в правлении и, разговаривая с Песцовым, старалась пересидеть всех посетителей.
Как-то они рассматривали посевные карты, изучали план полей.
- Рожь опять нас подвела, гектаров двести вымерзло, - поясняла Надя. А всходы яровых хотя и неважные были, но, я так думаю, их еще можно вытянуть. Надо что-то делать. Но не раскачаешь, не поднимешь никого.
- Мне одно только ясно: низкие урожаи не причина, а следствие, - сказал Песцов. - Дело не в земле и даже не в удобрениях, а в равнодушии колхозников. Это просто бедствие, эпидемия!..
- Ну зачем же так? Равнодушие не антонов огонь... И вообще не болезнь. Это вроде засухи. Она от ветра зависит. Как зарядит один и тот же ветер дует и дует все в том же направлении. А оттуда только сушь да пыль. Ни капли дождя! Менять направление надо.
- Ну, я допускаю, что от этого урожаи страдают. Да ведь суть не только в урожае. А как быть с этим разбродом, с пьянством, с этой унылой серостью?
- Все идет от земли... Пока там нет порядка, не будет его и среди людей на селе.
- Может быть, оно и верно, да не утешительно, особенно для тех, кто здесь живет. Сколько вы прожили тут?
- Почти три года.
- Не сладко, поди?
- Всякое бывает.
- Глухомань.
- Вы еще не знаете, что это такое.
- У меня все впереди.
- Иногда мне кажется, будто мы выпали из какого-то состава. Вагоны в тупике...
- Вы просто устали.
Надя чуть заметно улыбнулась:
- Мне порой хочется почувствовать себя как-то по-новому. Словно переодеться во все другое, непривычное.
Она перехватила взгляд Песцова, скользнувший по ее белой кофточке, и неожиданно произнесла, глядя на свои загрубелые, красновато-бурые руки:
- Но вот эти перчатки не снимешь и не заменишь.
Наступила неловкая пауза; через минуту, глядя куда-то в темный угол, Матвей тихо сказал:
- Я вас понимаю... Одиночество - штука трудная.
"Да, несладко ей живется здесь. Бьется как рыба об лед - и все одна. Поддержать порой и то некому, - думал Песцов. - Окончить институт, нажить ум, вкус приобрести... И бух! Как в заточение. В монастырь! Поля полями, дело делом. Но ведь у нее еще и глазищи вон какие. И губы не только ложку хотят целовать. Но куда пойдешь? В школе одни учительницы. В медпункте сестры да фельдшерицы. Опять бабы..."
Встречая Надю, Волгин и Семаков неизменно подшучивали насчет Сеньки-жениха. Надя отвечала раздраженно. И Матвей догадывался, что между ними существуют размолвки совсем иного характера.
Однажды днем Песцов застал ее в правлении спорящей с Семаковым. Тот, моложавый, краснощекий, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, размахивал перед ее лицом руками и говорил возбужденно:
- Нечего его агитировать. Он просто саботажник. Мы с ним по-другому поговорим.
- Как это вы быстро решаете!
- Что значит - вы? Мы - это правление.
- Чего это вы расшумелись? На дворе слышно, - сказал Песцов, входя.
- Ну ладно! Я пошла. - Надя перекинула через плечо парусиновую планшетку и направилась к двери.
- Куда?
- Агитировать одного комбайнера. Не хочет на комбайне работать. - Надя усмехнулась. - Не выполняет решения правления.
- Он просто саботажник. Лодырь, - повторил свое Семаков.
- Да? - Надя искоса взглянула на Семакова. - А я все-таки схожу.
- Погодите, я тоже с вами, - Матвей вышел вслед за Надей из правления.
- Что это за комбайнер? - спросил он ее на улице.
- Лесин по фамилии. Инвалид. Лет двадцать проработал в МТС трактористом-комбайнером, а осенью к нам пришел. Ну и обидели его. Трактора не дали. А теперь он в комбайнеры не идет. А уборочная не за горами.
- Как же это случилось?
- А так же, как все здесь случается, - с горечью ответила Надя.
Изба Лесина стояла с краю, на том порядке, с которого начиналось село. Изба большая, но уже заметно осевшая наперед. Она смотрела окнами в землю так, словно глубоко задумалась о цели своего существования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21