Но и вам жизни не дам. Расходись, говорю! - кричал Чиженок.
Судаков все-таки открыл дверь и вышел.
- Ну, чего топором-то размахался?
Чиженок от неожиданности отступил шага на два:
- Га! Счастливая влюбленная пара... А ежели я по шее тебя топором? А?!
- Я вот вырву топор-то да тебя по шее.
- Ну, попробуй! Вырви... Давай! - Чиженок подходил к Судакову, но топор держал за спиной.
- А ты попробуй вдарь?! Ну? - ярился и Судаков.
Так они с минуту стояли нос к носу, с брезгливой гримасой глядя друг на друга.
- Шшанок, - сказал Судаков.
- А ты кобель старый.
После чего дверь снова захлопнулась перед Чиженком, и он с запоздалой яростью ударил в нее несколько раз топором.
- Ах, вот как! Ну теперь пеняй на себя. - Павел Семенович сорвался к телефону.
И пока позвякивало, раскручиваясь, телефонное кольцо, Чиженок стоял за дверью тихо, слушал.
- Але? Милиция? Милиция? Мне дежурного! Что? А где он? Куда звонить? Ах, черт... - кипятился Павел Семенович.
И когда опять заверещало телефонное кольцо, в дверь забухало с новой силой:
- А я говорю, разойдись! Полюбовники, мать вашу...
5
Дежурил по милиции в эту ночь участковый уполномоченный лейтенант Парфенов. С вечера к нему зашел пожарный инспектор капитан Стенин:
- Вась, приходи после ужина в пожарку - с бредежком полазаем по запруде. Ночь теплая.
- А где бредень взял?
- Дезертир принес.
- Сам-то он будет бродить?
- Ну! Мы с тобой в бредне-то запутаемся. Он у него что твой невод одна мотня десять метров.
- Тогда приду.
Дезертир считался лучшим рыбаком на всю округу. Мастерству этому он обучался поневоле. Многие годы рыбалка по ночам была его главным доходом.
Сперва Дезертир пропал без вести. В сорок третьем году по нему уж и поминки справили. Потом объявился живым... через двадцать лет. Все эти годы просидел он в собственном подполе. Не так чтобы просидел - работал по ночам, дом ухетал, двор, сено косил, рыбачил... Детей нарожал. А уж напоследок, осмелев, стал ходить в отхожий промысел. Благо что паспортов у колхозников не было. Кем назовется - за того и сходит. Пристал к одной дальней тумской бригаде плотников, с ней и ходил по колхозам - дворы скотные строили, хранилища, избы... Жил он на хуторе Выкса. До войны там было всего десяток дворов, а к шестидесятому году один остался. "Как, Настасья Гунькина там и живет? - сокрушались бабы из дальних сел. - Лес кругом да луга. В озерах одни черти ночуют..." - "Она с чертями и снюхалась. Третьего ребенка в подоле от них принесла".
Выдал себя Дезертир сам. Умерла мать у него. Пока ее обмывали да отпевали, он все в подполе отсиживался. Но, когда понесли на кладбище, не выдержал. Бледный, без шапки, раздетый - время было осеннее, ветреное, он шел за ее гробом, бормотал деревянным голосом: "Прости, мать родная! Простите, люди добрые!" И всю дорогу плакал.
С кладбища сам пошел в Рожнов, в милицию. Настасья вопила по нем пуще, чем по умершей... "Хоть бы на поминки вернулся! Посидел бы с детьми напоследок", - упрашивала его Настасья. Но он был безответен.
В милиции дежурил как раз участковый Парфенов.
- Берите меня... Я дезертир.
Гунькин так и пришел без шапки, раздетый, с размазанными потеками слез по щекам.
- Какой дезертир? Откуда? - спрашивал его молодой лейтенант. - С трудового фронта, что ли? С целины?
- Нет, с настоящего... с германского.
- Да ты что, друг, пьяный, что ли?
Пока посылали бумаги в высокие сферы, пока ждали указаний, как быть с этим дезертиром, куда его девать, Гунькин с топором да рубанком всю милицию обстроил: и полы перебрал, и двери выправил, и переплеты оконные сменил. И даже начальнику квартиру успел отремонтировать.
- А он деловой, этот дезертир, - сказал начальник. - Только в глаза не смотрит и мычит, как немой. Если помилуют, надо бы трудоустроить его.
Помилование пришло через два месяца. И участковый уполномоченный Парфенов водил его в райкомхоз:
- Отбился человек от жизни... Надо бы посодействовать насчет работы. А так он ничего, смирный. Работать умеет...
Приняли. Милиция авторитетом пользуется. Переехал Гунькин в Рожнов, построил себе пятистенок, разукрасил его резными наличниками и зажил не хуже иных прочих. Про его историю вскоре все позабыли, только и осталось одно прозвище - Дезертир, которое и к ребятишкам перешло. Но кто в Рожнове живет без прозвища? Поди раскопай - отчего так прозывают. Да вот, пожалуй, привычка скверная осталась - плохо спал по ночам Дезертир. Но и тут оборачивалось не без пользы - рыбачил.
Еще с вечера принес он в пожарку свой бредень, сам связал из капроновых ниток цвета лягушачьей икры, чтобы рыбий глаз сбить. Капитан Стенин опробовал его на прочность: двумя пальцами захватил ячейки и натянул их до глубокой рези в теле:
- Крепкий!
- Повеситься можно - нитка выдержит, - ответил Дезертир. - Она в химическом составе пропитана.
- Это что за состав?
- В готовом виде существует. Вроде дубильного порошка.
- А у нас батя сроду шкуры женской мочой выделывал, - сказал капитан.
- Женская моча мягкость придает, - согласился Дезертир. - И гнилушки тоже... А химия, она органичность съедает. Любой запах отобьет, хоть скотский, хоть псиный.
Когда пришел лейтенант Парфенов, Стенин и ему дал испробовать бредень на прочность.
- Больно мелкая ячея, - неожиданно сказал Парфенов. - Эдак мы всех головастиков выловим.
- А тебе не все равно? - спросил Стенин.
- Вроде бы неудобно. По закону охраны ячея дозволяется пятнадцать на пятнадцать.
- А тебе что? Ты его писал, этот закон?
- Вроде бы неудобно. На той неделе мы с егерем отобрали бредень у бреховских как раз за мелкую ячею.
- Дак егерь сам и ловит этим бреднем, - рассмеялся Стенин.
- Понятно. Чего ж ему без дела валяться?
Лейтенант Парфенов был сух и деловит, и на лице его лежала постоянная озабоченность - так я сделал или не так? А капитан Стенин лицо имел круглое, довольное и беззаботное: "Ну, чего ты думаешь? Плюнь! Как ни сделаешь - все будет хорошо", - написано было на его лице. А у Дезертира лицо было темное, плоское, и ничего на нем сроду не писалось и не читалось. Пока спорили насчет ячеи капитан с лейтенантом, он сидел на пороге и спокойно курил.
Пошли они на запруду затемно; капитан Стенин нес пустое ведро, а Парфенов с Дезертиром бредень. Возле пруда паслись две лошади, да хоронилась от собак у самого берега утиная стая. Увидев людей, утки дружно закрякали и поплыли прочь от берега, а лошади поочередно подымали головы, настороженно глядели, замерев, как истуканы, и, фыркая, снова пускались щипать траву.
- Чьи это лошади? - спросил Парфенов.
- А зачем тебе? - отозвался Стенин.
- Да придут поглядеть за ними и нас увидят. Неудобно.
- Ты чего, Шинкарева боишься? Он сам по ночам ловит.
- Дак он хозяин, - сказал Парфенов.
- Директор совхоза - лицо общественное. И рыба тоже есть общественное достояние, - уверенно рассуждал Стенин. - А перед обществом мы все равны. Стало быть, если директору можно ловить рыбу по ночам, то и нам не возбраняется.
- Так-то оно так. Но увидят - неудобно.
- А твое дело сторона. Я старший по званию, я и отвечу.
Размотали бредень, подивились его длине.
- А мотня-то, мотня какая! - восторгался Стенин. - В ней и рыбу-то не найдешь, как блоху в ширинке у старого деда.
- Попалась бы... Небось прищучим, - сказал Дезертир.
Лейтенант стал снимать китель и брюки.
- А ты чего штаны снимаешь? Холодно, - сказал Стенин.
- Дак я ж на дежурстве. А вдруг кто вызовет?
- Куда тебя вызовут?
- Мало ли куда... Неудобно в мокрых штанах бежать.
- Неудобно только с пустым карманом в пивную заходить...
Дезертир взялся за водило и решительно пошел на глубину, пошел прямо в чем был: в рубахе, в брюках, сапогах.
- О, видал, какой водолаз! Правильно! Давай на заброд - тебя рыба не боится. От тебя вроде бы тиной пахнет, - командовал Стенин. - А ты, Вася, от берега заходи. В случае чего телефон принесут из пожарки - я тебе трубку протяну.
- Гляди не накаркай. - Парфенов остался в исподней рубахе и кальсонах, форменные брюки и китель аккуратно сложил, как в казарме по отбою, да еще фуражкой прикрыл их. А пистолет и планшетку отдал Стенину.
Только они погрузились в воду, как из пожарки прибежал дежурный пожарник:
- Товарищ лейтенант, вас срочно к телефону!
- Что такое? Кто зовет? - спросил Стенин.
- Полубояринов, зубной техник...
- Ах, этот писатель-утопист! Чего ему, жалобу не знает на кого подать? Или новый проект строчит - как из лягушек патоку варить?
- Говорит, у них Чиженок скандалит...
- Подумаешь! Словом стекла не вышибешь, - изрек Стенин. - Скажи ему за язык милиция еще не привлекает. А ты давай, давай! Тяни! - крикнул он распрямившемуся было из воды Парфенову. - Постой! - остановил Стенин пожарника. - А откуда Полубояринов знает, что Парфенов у нас?
- Сторож сказал... Ну?
- А ты?
- Что я?
- Ты поди пояснил - рыбу ловит?
- Дак он спрашивает...
- Дурак! Ступай. Гунькин, держи водило ниже! Прижимай его ко дну! крикнул он, обернувшись к рыбакам.
- И так уж подбородок на воде, - ответил Дезертир, отплевываясь.
- Окунай и голову, все равно в баню редко ходишь.
- Вода вонючая.
- Вода не дерьмо, не прилепится.
Первый заброд оказался удачным: в необъятной мотне, облепленной ослизкой ряской, затрепетали упругие карпы.
- Гунькин, заноси от воды-то! Поджимай мотню! - кричал и суетился с ведром Стенин. - Вась, слышишь? Встряхни сетку-то! А то ни черта не видно в этой слизи...
Парфенов и Дезертир кинули водила и, бросившись на колени, азартно хватали, прижимали ладонями к земле прохладных скользких рыбин.
- Вот это лапти, вот это ошметки, - приговаривал Стенин и тоже елозил на корточках, хватал трепетавших, белевших во тьме карпов.
Когда рыба была уложена в ведро, а бредень очищен от ряски и занесен для нового заброда, прибежал опять пожарник:
- Товарищ лейтенант, звонят! Просят вас и грозятся...
- Ну и что? А ты зачем пришел? Тебе что, делать нечего? - набросился на пожарника Стенин.
- Надо бы сходить... Неудобно, - сказал Парфенов. - Вдруг там что-нибудь случилось?
- Да что там случится? Ты что, не знаешь этого склочника? Давай заходи по второму заброду.
- Нет, надо все ж таки брюки надевать...
- Еще чего! А рыбалку бросить, да? Сходи в кальсонах, отматери его по телефону и - назад...
- Ну, ладно...
Парфенов так и пошел в мокрых кальсонах и в исподней рубахе к телефону.
- Что случилось? - строго спросил он в трубку.
- А кто со мной разговаривает? - донеслось с другого конца.
- Ну я, участковый Парфенов.
- Товарищ участковый уполномоченный, вы там рыбку в пруде ловите, а здесь смертоубийство готовится.
- Какое смертоубийство?
- С топором в руках... Чиженок ломится ко мне в дверь, то есть к Полубояринову.
- Как ломится?
- Ну так... Топором грозится.
- А что, дверь попортил?
- Всю дерматиновую обшивку изрезал.
- А дверное полотно не изрубил?
- Нет... Только, говорит, выломлю дверь и головы порублю.
- Ну, за слова не привлечешь. А за то, что дерматин порезал, наутро оштрафуем. Так и передайте ему. А если дверное полотно изрубит, посадим на пятнадцать суток...
- Дак вы заберите его!
- Пока еще не имею права.
- А тогда поздно будет.
- Товарищ Полубояринов, не торопите события и не подстегивайте милицию. Мы сами знаем, что надо...
Когда лейтенант Парфенов вернулся на берег пруда, капитан Стенин уже раздувал костер, а Дезертир в одних кальсонах чистил рыбу. На кольях у костра были напялены его штаны и рубаха.
6
Рано утром Павел Семенович подал жалобу начальнику милиции: "В ночь с 19 августа на 20 наш сосед Чиженок, будучи выпивши, при подстрекательстве своей жены, стал с угрозами посредством топора ломиться в нашу квартиру. Это продолжалось с 22 часов до трех часов ночи, пока он не уснул в коридоре.
Мы неоднократно вызывали по телефону с квартиры милицию, но ответственный дежурный тов. Парфенов не пожелал оказать помощь - вел себя как безответственный..."
Начальник милиции Абрамов вызвал капитана Стенина и приказал ему разобраться. Но Стенин сначала сходил к Парфенову договориться:
- Что сказать, Вась? Был ты в пожарке или не был?
- Не знаю, что и сказать, - ответил Парфенов.
- Скажи, что сторож вызывал. В совхозный сад... Мол, нападение было.
- Дак его предупредить надо, сторожа-то. А то вдруг спросят? Как-то неудобно.
- Пошли к нему в сад... Вот и предупредим, договоримся. И опохмелиться надо. Не то у меня с утра голова трещит. Кстати, с тебя положено. Ты же проштрафился.
Прихватили поллитру и пошли в совхозный сад.
Сад был большой, с конца на конец кричать - не докричишься. С двух сторон стоял высокий забор из колючей проволоки, что твоя военная преграда. А со стороны реки и Малинового оврага ограда была старая, дырявая. Лазили в сад все кому не лень. Сторож дед Иван по прозвищу Мурей жил в шалаше на высоком речном откосе с черным мохнатым кобелем Полканом. Когда ночью Полкан подымал тревогу, Мурей высовывал из шалаша ружье и палил в небо: "Бах-бах!" Если Полкан умолкал, дед ложился спать. Спал он, можно сказать, и днем и ночью. "Сон - дело божеское, - говаривал дед Иван, - только во сне человек не грешит". Был он добрый и приветливый - всех, кто ни заходил днем, угощал яблоками и медом.
- Чего ж ты ночью стреляешь, а днем привечаешь? - спрашивали его.
- Ночей я на службе, а днем сам по себе.
- Дед, это ты за казенный счет доброту проявляешь, - скажет иной ревнитель общественного добра.
А дед ему:
- Все мы казенные. Ешь, пока живой, а умрешь - самого тебя съедят.
Днем ходило в сад великое множество охотников до выпивки - благо что закуска даровая и природа располагала. Отчего же не выпить? Красота и спокойствие. Днем даже Полкан не лаял, лежал возле шалаша и хлопал на пришельцев сонными глазами.
Стенин и Парфенов не застали в шалаше деда Ивана; в изголовье стоял кованый сундук с посудой и харчем, над ним висело ружье, ватола полосатая валялась, шинель вместо одеяла и подушка... А на постели лежал Полкан и сумрачно хлопал глазами.
- А где хозяин? - спросил Стенин, заглядывая в шалаш.
- Р-р-р-ры...
- Ишь ты, какой заносчивый, - сказал Стенин, пятясь на карачках. Давай покричим.
- Дед Ива-а-а-н! - заорали они в два горла. - А-а-ан!
Тишина.
- Вроде бы от Пескаревки дымком потягивает, - сказал Стенин, глядя в дальний конец сада, пропадавший в распадке.
- Вроде бы, - согласился Парфенов.
- Пошли туда!
Деда Ивана нашли они на берегу речушки Пескаревки, впадавшей в Прокошу. Он сидел у костра вместе с самым главным виновником - Чиженком. Заметив блюстителей порядка, Чиженок поспешно встал и начал быстро подбирать что-то белое возле костра. Это нечто белое оказалось куриными перьями, а в котелке варилась курица.
- Понятно, - сказал Стенин, заглядывая в котелок. - Божий промысел налажен.
Дед Иван спокойно покуривал, глядя в костер, а Чиженок, сжав в кулаке перья, заложил руки за спину и воровато поглядывал на начальство.
- Ну, чего уставился? - сказал ему Стенин. - Иль долго не виделись в наших номерах?
- Нет, я еще не соскучился, - ухмыльнулся Чиженок.
- Ты что там ночью натворил? - строго спросил его Парфенов.
- Я? Я спал, ничего не помню.
- А кто дерматин на дверях порезал?
- На каких дверях?
- У Полубояриновых.
- Не знаю.
- А как сюда курица попала, ты, наверное, тоже не знаешь? - спросил Стенин.
- А может быть, это петух? - сказал Чиженок.
- Видал? Он еще шутит, - обернулся Стенин к Парфенову.
- А вот я на него протокол составлю и на пятнадцать суток посажу, сказал Парфенов.
- Было бы за что...
- Разберемся. Найдем на тебя статью. А теперь ступай домой и сиди жди, - приказал Стенин.
- Кого мне ждать?
- Обстоятельства выяснять будем... В присутствии свидетелей, - сказал Парфенов. - Остальных предупреди, чтоб никуда не уходили.
Чиженок поглядел с тоской на курицу, потянул ноздрями воздух и, тяжело волоча ноги, пошел прочь.
- На дармовщину-то все охочи, - проворчал он.
- А ты поговори у меня! - крикнул ему вслед Стенин.
Домой пришел Чиженок и злой и голодный.
Возле водозаборной колонки стояли с ведрами старуха Урожайкина и Елена Александровна и о чем-то тараторили. Но, увидев Чиженка, сразу умолкли.
- Ну, что пригорюнились, девицы красные? - спросил он, подходя к ним кошачьей походкой. - Вы же в два голоса пели... Дустом!
- Ступай, ступай своей дорогой, - сказала Елена Александровна.
- Что ж ты меня на чай не приглашаешь? Или варенье кончилось?
- Много вас, любителей сладкого.
- Ага... Много, значит? Выходит, я из иных-протчих? Нечаянно попал к тебе, да?
- А может, и с целью, - усмехнулась Елена Александровна.
- Это с какой же целью? Уж не воровства ли?
- Тебе лучше знать. Ты же специалист по этому делу.
- А ты знаешь, что за клевету бьют и плакать не велят?
- Только попробуй... Тронь попробуй!
- А вот и попробую.
Чиженок с маху ударил ее по уху.
- Ой-ой! Мать Мария, Мать Мария! - закричала Елена Александровна.
Но Мать Мария разом отвернулась к колонке и загремела ведрами.
- Злодей, злодей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10