Ступайте.
Коньков вышел из милиции, свернул на тихую пустынную улочку и рассеянно побрел по узенькой бетонной ленточке тротуара. Стоял хороший денек ранней осени - ни жары, ни ветра; сочно зеленела на обочинах трава-мурава, светились чистые голубенькие заборчики из штакетника, палисадники с высоким малинником, яблоки на ветвях и тревожные пятна красной рябины. Но Конькову было невесело от этой благодати.
"Вот и повернулось все на круги своя, - думал он. - Пойду я опять околачивать пороги. Правду искать! Отчего это так получается? Или не везет мне? Или самолюбие заедает и я лезу в самом деле на рожон? Может, прав Савельев? Нарушения есть? Есть. А там пусть суд решает. Чего ж я бью тревогу? Или я вправду обязанности свои перепутал, вместо обвинителя хочу защитником выступать? Ведь будет же на суде и защитник, будет. А как же я? Я ведь знаю, что причины этих нарушений не вскрыты, что виноваты не только заготовители, но и те, которые сами обвиняют, и промолчу? Дак ведь совесть замучает! Кто же я? Страж закона или исполнитель чужой воли? Если закон превыше всего, тогда что за беда, коли перепадет мне по шее. Надо терпеть, Леня..."
Его вывел из раздумья скрип тормозов на мостовой. Оглянулся - "газик". Из растворенной дверцы высунулся председатель райисполкома Стародубов и машет рукой.
- Капитан! Шагай сюда, подвезу!
Коньков свернул на мостовую.
- Здоров, Никита Александрович!
- Давай, давай! - Тот сидел за рулем, жестом указывая на место рядом с собой.
Коньков влез в машину.
- Тебе куда? - спросил Стародубов.
- Да ведь я к тебе...
- Иди ты! На ловца и зверь бежит.
Стародубов закрыл дверцу, "газик" тронулся.
- По какому делу?
- У меня есть идея. Давай позвоним в райком первому. Предложим бюро созвать. Разберемся, как у нас отчетность ведется. Снабжение и все такое прочее. - Он хлопнул по своей планшетке: - У меня тут собрался материалец: и по лесным делам, и кое-что от председателей колхозов, от финансистов...
- И когда же появилась у тебя эта идея? - спросил иронически Стародубов. - После того, как прокурор отобрал у тебя дело?
- А при чем тут мое дело?
- При том. Типичная логика обиженного человека: ах, меня сняли! Ну, так я вам докажу - один я прав, а вы все виноваты. Знакомо, Леонид Семеныч.
- Ну, ну... И мне знакома одна старая побасенка: что может толковое сказать человек, изгнанный из Назарета? Что ж, не хотите слушать здесь, так в области разберутся.
- А если и там охотников не найдешь? - ехидно спросил Стародубов.
- Пойду выше. Останови-ка!
Они остановились напротив красного двухэтажного особняка с вывеской на дверях - "Райком КПСС". Коньков вылез из машины.
- Ну, ступай! - сказал ему вслед Стародубов. - Только смотри не ушибись о дверной косяк.
- Благодарю за внимание!
Коньков легким поскоком через две ступеньки поднялся на второй этаж и прошел в приемную к первому секретарю.
Его встретила полная седая дама в черном костюме.
- Я вас слушаю.
- Як Всеволоду Николаевичу, - сказал Коньков.
- Он будет в конце дня. Что передать? - Она сидела за столиком перед пишущей машинкой.
- Передайте вот это. - Коньков вынул из планшетки голубенькую папку, положил на стол, и сверх этого - еще листок бумаги, исписанный от руки. Скажите Всеволоду Николаевичу, я буду ждать приема весь день сегодня и еще завтра, до вечера. В ночь на послезавтра уеду в область. Дело не терпит отлагательства. Впрочем, тут все написано.
- Хорошо. Я доложу, - сказала секретарша.
21
Елена поджидала Конькова в палисаднике, и по тому, как смотрела на него тревожным и взыскующим взглядом, он понял: все уже знает.
- Ну что, отстранили? Чего молчишь? - И губы поджаты, вытянуты в ниточку.
Он присел на лавочку под окном и сказал примирительно:
- Садись! В ногах правды нет.
Она присела на краешек лавки и затараторила:
- Я как чуяла... С четвертого урока сбежала. Мне завуч шепнул: Савельев, говорит, чернее тучи. Ваш законник в печенке у него сидит. Стоит ли ссориться, говорит, хорошим людям из-за какого-то заезжего гастролера? Я и помотала к тебе. Думаю, упрошу: надо помириться. Ты же упрямый, как осел. Торкнулась к тебе в кабинет - дверь заперта. Я к дежурному, к Реброву: Володь, говорю, где мой? А его, говорит, того... отстранили. Дак что, в самом деле?
- В самом деле, - ответил, не глядя на Елену.
- У начальника-то был?
- Был.
- И что он?
- Да что... Не лезь, говорит, на рожон.
- А я тебе что говорила? - подхватила Елена, всплеснув руками. - Да ведь ты уперся как бык. Все тебе надо правду доказать. Кому доказывать, начальнику, прокурору? А то они глупее тебя? Они что, не знают эту правду? Не знают, как лес добывали, как порядок нарушали? Да они сами этот порядок устанавливали. Пускай сами в этом и разбираются. Твое-то какое собачье дело? Ты же следователь. Вот и гоняйся за преступниками. А этих людей не трогай. Они тебе неподвластны.
- Не трогай, неподвластны... - Коньков покрутил головой и грустно усмехнулся. - Ну, чего ты-расшумелась, голова - два уха! Мое дело установить - отчего так получается, что человек по натуре честный против своей воли становится нарушителем. В чем причина, когда добросовестные люди оказываются виноватыми? Понимаешь? Истинную причину вины вскрыть надо. Вот моя задача! Вскрыть причины, дабы изменить условия, от которых и дело страдает, и люди оказываются без вины виноватыми. А причина эта в бесхозяйственности, в безответственности, да еще в лицемерии. Запутали всякую отчетность. Знают, но делают вид, будто они ни при чем.
- Зато тебе больше всех надо, - с какой-то злой обидой сказала Елена.
- Да пойми ты, если я этого не сделаю, не скажу, мне будет стыдно людям в глаза смотреть.
- Смотри-ка, застыдился, бедный. За людей переживает... Вон, у людей и дома свои, и автомашины. А ты все на казенной квартире живешь. За сорок лет один мотоцикл нажил.
- Мотоцикл-то с коляской! Все ж таки у тебя есть свой выезд. Правее меня сидишь, как начальник. - Он ткнул ее шутливо в бок и захохотал.
- Да ну тебя! - Она приняла эту шутку, озорно блеснули ее темные быстрые глаза. И радость вспыхнула в них за мужицкую стойкость крутой и неуступчивой натуры своего благоверного, и помимо воли растянулись губы ее в игривой улыбке, но только на одно мгновение... Затем ее небольшое, по-детски округлое личико затуманилось и озабоченно опали книзу уголки губ. - Доездились! Что ж, опять в ассенизаторы пойдешь? В мусорщики?
- А что мусор? По двести восемьдесят рублей в месяц заколачивал! Мотоцикл купил.
- Эх, Леня!.. Ни самолюбия у тебя, ни гордости.
- По-твоему, самолюбие в том, чтобы идти на сделку с совестью?
- Да иди ты со своей совестью!.. Носишься с ней как с писаной торбой. Чего теперь делать будем?
- Живы будем - не помрем. Найду работенку. У нас безработицы не бывает.
- Поесть собрать?
- Нет. Молочка, пожалуй, выпью. Пойду в сарай, постругаю да дров поколю... А ты сиди дома, от телефона ни шагу.
- А что тебе телефон?
- Звонить будут, от "самого". Я ему все бумаги отнес и написал кое-что.
- Думаешь, примет? - усмехнулась недоверчиво.
- Примет, - уверенно сказал Коньков. - Он человек неглупый, поймет: не в его интересах выносить сор из избы. А я ведь на районном пороге не остановлюсь. Он меня знает.
До самой темноты провозился Коньков в своем сарайчике: то дрова колол, то протирал мотоцикл, то гнал стружку - новые доски шлифовал для кухонной перегородки, и все думал, как он войдет к секретарю, как поведет свою речь, издалека, по-умному, обложит Савельева, как медведя в берлоге; и такие доводы приходили на ум, и все так складно получалось, что он совсем успокоился и не заметил, как вечер подошел.
Елена пришла к нему в глубоких сумерках; он сидел на чурбаке, понуро свесив голову.
- Ты хоть бы свет включил. Темно.
- А? - отозвался тревожно. - Звонка не было?
- Нет. Ужинать пора.
- Хорошо. Я сейчас приду. - А сам ни с места.
Елена прижалась к нему грудью, запустила пальцы в мягкие волнистые волосы.
- Переживаешь! - потеребила губами кончики его ушей. - Наверное, не примет тебя.
- Ничего... завтра в ночь поеду в область.
- Эх ты, Аника-воин! Пойдем, хоть накормлю тебя. Не то отощаешь. Гляди - штаны спадут. - Она озорно оттянула резинку его лыжных брюк. - Еще опозоришься перед начальством.
- Хорошо, Ленок. Ступай! Я сейчас приду.
Она поднялась на заднее крыльцо, растворила дверь и вдруг крикнула с порога:
- Ле-оня! Телефон звонит!
Он бросился, как тигр из засады, одним махом заскочил на верхнюю ступеньку крыльца, опередил ее на пороге и первым схватил трубку.
- Ты чем занимаешься? - панибратски звучал в трубке знакомый басок первого секретаря.
- То есть как? В каком смысле? - насторожился Коньков.
- А в самом прямом. Ты свободен?
- Так точно!
- Тогда давай ко мне. Мы тебя ждем тут.
- Я - в один момент. Через десять минут буду.
- Смотри за порог не зацепись, - насмешливо заметил секретарь. - Ждем! - И положил трубку.
- Ну, что я тебе говорил? Крой тебя горой! - ликовал Коньков, потрясая поднятой рукой. - Нам нет преград на суше и на море...
- Рано веселишься... Смотри не прослезись. Как возьмут тебя в оборот...
- Меня?! Да я их за можай загоню.
- Ну да... Заяц трепаться не любил. Поешь сперва, не то натощак-то голос сядет, - сказала, глядя, как он, не успев толком подпоясаться, уже китель натягивал.
- Ты что, не слыхала? Я же сказал: через десять минут буду у них.
- Господи! Не смеши хоть людей. Ты что ж, и побежишь, как пионер, через весь город?
- А мотоцикл на что?
- В райком, на мотоцикле?
- Только так.
- Дуракам закон не писан. Смешно.
- Смеяться будем потом.
22
В кабинете первого секретаря за столом уже сидели Стародубов и Савельев. Сам Всеволод Николаевич, поскрипывая протезом левой ноги, тяжелой развалистой походкой вышел из-за стола навстречу Конькову.
Это был сумрачный брюнет могучего сложения с густой седеющей щеткой коротко стриженных волос, в черном дорогом костюме и в белоснежной рубашке с откладным воротом.
- А вот и виновник торжества! Прошу к столу! - приглашал он Конькова, бережно ведя под локоток. - Ну, капитан, здорово разрисовал ты наши порядки по части лесозаготовок. Всем досталось, а мне больше всех. Всеволод Николаевич сел на свое место и хитро подмигнул Конькову. - Только вот какая оказия: твой оппонент, прокурор Савельев, говорит, что спорить не о чем. Дело, которое он отобрал у тебя, освещается не с той стороны. Юридическое начало перепутал с хозяйственным.
- Давайте разберемся, - кто что перепутал? - Коньков вынул из кармана коробку спичек, погремел ею, поочередно глядя на каждого собеседника. Вот вам коробка спичек. Чтобы спичка зажглась, ее нужно провести с нажимом по коробке. Тогда вспыхнет огонь. - Он вынул спичку, зажег ее и приподнял кверху. - От этого огня может сгореть и дом, и целый поселок. Причина зла - вот она - спичка. Ведь можно и так на вопрос ответить. А как же руки, которые пустили ее в дело? Они что же, значит, ни при чем?
- Да что ты нам здесь побасенки рассказываешь? - не выдержал Савельев, перебивая его.
- А то и рассказываю, что этими руками были мы с вами, - живо обернулся к нему Коньков и с выдержкой поглядел на него, потом на Стародубова. - Что скажешь, как он его заготавливает? Какими методами? С луны вам приходил этот лес? Вы его только по колхозам распределяли. А вы, товарищ прокурор, тоже не знали, каким образом добывают лес?
- Ты не путай божий дар с яичницей, - зло сказал Савельев. - Одно дело - промысел, а другое метод, которым он осуществляется.
- Ну, конечно, методы были скрыты за семью замками. Волшебник Чубатов проводил сеанс черной магии. Алле-хоп! - и бумажные ведомости превращались в кубометры чистого леса.
- Я прокурор. И какое мне дело, в конце концов, до заготовки леса?
- Как? Ты же присутствуешь на заседаниях исполкома? - вскинул удивленно голову Всеволод Николаевич и, обернувшись к председателю, спросил: Никита Александрович, разве вы на исполкоме не решали вопрос о заготовках леса?
- Решали, - слегка конфузясь, ответил Стародубов.
- И что же, Савельева не приглашали на исполком?
- Был Савельев на исполкоме, - помедлив, ответил Стародубов.
- Ну, как же так, Владимир Федотыч? - с недоумением спросил Всеволод Николаевич, разводя руками и выпячивая нижнюю губу.
Чуть пригнув голову, Савельев с расстановкой сказал:
- Повторяю: я прокурор и моя обязанность следить за выполнением закона.
- Да, это ваша обязанность, - прихлопнул ладонью об стол Всеволод Николаевич. - Но никто нас с вами не отстранял и от другой обязанности: наведения порядка в районном хозяйстве... Я так думаю, товарищи, что вопрос о лесозаготовках надо поставить на бюро. И там хорошенько разобраться, кому давать пышки, а кому шишки. Твое мнение, Никита Александрович?
- Будем собирать бюро, - Стародубов шумно вздохнул и добавил: - Дело Чубатова - не частный вопрос.
- Вот именно, не частный вопрос! - Всеволод Николаевич поднял палец кверху. - Следователь прав, Савельев!
- Так что ж, прикажете дело прекращать? - спросил тот как бы с обидой и вызовом.
- Я не областной прокурор... - Всеволод Николаевич подался грудью на стол и пристально поглядел на Савельева.
Тот слегка смутился и сказал извинительно:
- Да не в том дело...
- Вот именно, - как бы согласился с ним, не требуя иных пояснений, первый секретарь. - Я не хочу исполнять чужие функции, но вижу: дело Чубатова в надежных руках, и отстранять Конькова не советую. - Последние слова произнес с нажимом.
- В самом деле, Владимир Федотович, тут что-то от недоразумения или от амбиций. Такие стычки бывают. Надо снисходить как-то, сообразуясь... Стародубов запутался в словах, но смотрел на Савельева с затаенной надеждой.
- Да я не против, в общем-то... - Савельев поглядел себе на руки, похрустел пальцами. - Пусть работает... Но чтобы принципы не нарушались.
- Это само собой! - подхватил Коньков, вставая. - Разрешите идти?
- Идите и работайте. - Всеволод Николаевич встал и пожал ему руку.
- Премного благодарен!
Коньков по-военному повернулся, щелкнул каблуками и вышел вон.
1975

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11