Она прямо спрашивала: "А у вас есть татуировки?" Она даже выучила это по-шведски: "Har ni nagon tatuering?"
Если человек отвечал "да", Алиса спрашивала, не Док ли Форест делал ее. Выяснилось, однако, что о таком человеке никто не слышал, да и на первый вопрос обычно следовал отрицательный ответ.
В этом случае Алиса говорила, сначала по-английски, затем по-шведски: "Может быть, вы хотите сделать себе татуировку?" ("Skulle ni vilja ha en?" )
Как правило, ответ был снова "нет", но иные говорили "может быть". Большего Алисе не требовалось — если ей приоткрывали дверь, она всегда умела добиться, чтобы в итоге ее распахнули настежь.
Джек заучил этот диалог наизусть, и когда ему не спалось, он повторял его снова и снова; под него засыпалось лучше, чем под счет овец или мысли о Лотти. Может быть, поэтому-то Джек и стал актером — эти реплики он не забывал никогда.
"Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование" ("Jag har rum och utrustning, от ni har tid" ).
"А это долго?" ("Hur lang tid tar det?" )
"Бывает по-разному" ("Det beror pa" ).
"А сколько это стоит?" ("Vad kostar det?" )
"Тоже по-разному" ("Det beror ocksa pa" ).
Позднее Джек задумывался, какое впечатление на самом деле производила на людей фраза "Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование". Ведь некоторые из "бизнесменов в командировках" явно понимали Алису превратно, тем более что разговаривала она с ними наедине. Была одна дама, которая сказала, что не прочь сделать татуировку, только по правде нужно ей было что-то совсем другое. Она очень удивилась, обнаружив в номере у Алисы четырехлетнего мальчика, и даже потребовала, чтобы тот ушел.
Но Алиса и не подумала отослать Джека. Означенная дама, далеко не молодая и вовсе не красивая, была глубоко оскорблена. Она отлично говорила по-английски — может, даже родом была из Англии — и, скорее всего, намекнула директору отеля, что Алиса у себя в номере делает людям татуировки.
А меж тем выяснить это было не так-то просто. Хотя оборудования была целая комната — машина, краски, блок питания, педаль, фильтры, спирт, глицерин и прочее, — но все это Алиса с Джеком тщательно прятали каждый день, перед тем как в номере появлялись горничные. В те времена тату-бизнес был в Стокгольме подпольным, и Алиса понимала, что в отеле не обрадуются, если узнают, как она зарабатывает на жизнь.
Позднее Джек решил, что проблемы с директором отеля начались после визита той странной дамы, англоговорящей лесбиянки, но на самом деле он ни разу не видел, чтобы мама о чем-либо беседовала с директором. Просто в один прекрасный день мама стала по-другому смотреть на отель, стала говорить слова вроде: "Если сегодня я не получу какой-нибудь информации про Дока, мы выметаемся отсюда завтра же утром" (впрочем, никуда они наутро не выметались). А еще случалось, что Джек просыпался ночью и не находил мамы рядом. Он, конечно, был маловат, чтобы определить, который час, но ему все-таки казалось, что уж точно было слишком поздно даже для самого позднего ужина. Так куда же Алиса отправлялась по ночам? Может, она делала директору бесплатные татуировки?
Так что им сильно повезло, когда они встретили того бухгалтера. Джек скоро начал думать, что маме в каждом городе суждено встретить кого-нибудь, кто им поможет. Правда, когда тебя спасает бухгалтер, испытываешь разочарование — ну что такое бухгалтер по сравнению с самым маленьким солдатом? Но когда мама с Джеком заметили этого человека за завтраком в "Гранд-отеле", они еще не знали, что он бухгалтер.
Звали его Торстен Линдберг, и был он так тощ, что казалось, один завтрак ему не поможет. Торстен явно был такого же мнения, судя по тому, какие горы еды он накладывал себе на тарелку. Алиса с Джеком поэтому и заметили его, а вовсе не потому, что он походил на искателя татуировок. Торстен наложил себе полную тарелку селедки — а Джек с Алисой ее терпеть не могли — и принялся со страстью ее поглощать. Мама и сын забыли о своем бизнесе и как завороженные смотрели, с каким аппетитом ест этот высокий, печального вида человек. Они решили, что, наверно, у Торстена завтрак — тоже единственная настоящая еда за день. Да, ел он невкусную с их точки зрения селедку, но в остальном явно говорил с ними на одном языке.
Наверное, они так были поглощены зрелищем, что забыли о том, что глазеть на чужих людей невежливо; наверное, поэтому Торстен Линдберг стал глазеть на них в ответ. Позднее он объяснял, что не мог не заметить, как много еды (среди которой не было селедки) уплетали они с Джеком. Бухгалтер в нем не мог не сделать вывод, что эта женщина с ребенком пытается сэкономить.
Джек аккуратно отодвинул на край тарелки грибы из своего омлета из трех яиц — для мамы; она доела блины, а сыну оставила дынные шарики. Линдберг же все атаковал свой бесконечный косяк селедки.
Тот, кто думает, будто все бухгалтеры скупердяи, а детей терпеть не могут, не встречал Торстена Линдберга. Закончив завтрак, достойный самого Гаргантюа, чуть раньше, чем Алиса и Джек, — они-то одновременно выглядывали клиентов, — Линдберг подошел к их столу, улыбнулся Джеку и что-то приветливо сказал по-шведски. Мальчик обернулся к маме, прося о помощи.
— Прошу прощения, мой сын говорит только по-английски, — сказала Алиса.
— Отлично! — воскликнул Линдберг, словно бы полагал, что в Швеции англоговорящим детям нужна особая доза хорошего настроения. — Скажи, ты когда-нибудь видел рыбу, которая плавает в воздухе?
— Нет, — ответил мальчик.
Одет Линдберг был, как полагается чиновнику, — темно-синий костюм с галстуком, и со стороны его можно было принять за человека, направляющегося на похороны, или, хуже того, за самого покойника; но вел он себя как настоящий цирковой клоун или фокусник. Повернувшись к Джеку, Линдберг снял пиджак, отдал его Алисе жестом одновременно вежливым и фамильярным, словно та его жена. С большим шиком он расстегнул рукав своей безупречно белой сорочки и закатал его выше локтя. На предплечье красовалась обещанная рыба; татуировка была великолепна, казалось, что рыба — явно японская, хотя и не карп, — выросла у него на руке. Голова рыбины лежала на запястье, а хвост огибал локтевой сустав. Чешуя переливалась ярко-голубым, желтым, зеленым, черным и красным. Торстен напряг мускулы и стал крутить запястьем в разные стороны — и рыба в самом деле поплыла, изгибаясь спиралью от локтя к ладони, как будто стремилась схватить что-то, зажатое хозяином в кулаке.
— Ну вот, теперь ты видел, как рыба плавает в воздухе, — сказал Линдберг Джеку, а тот снова уставился на мать.
— Татуировка выше всяких похвал, — сказала Алиса, — но готова спорить, что Док Форест умеет делать и получше.
Линдберг ответил без паузы, но понизив голос:
— На людях я не смею показать вам то, что изобразил на мне Док Форест.
— Ага, так вы его знаете! — сказала Алиса.
— Разумеется. Я-то думал, вы тоже.
— Я знаю только его работы, — ответила Алиса.
— Вижу, вы неплохо разбираетесь в татуировках! — сказал Линдберг. Его интерес и радостное возбуждение делались сильнее с каждой фразой.
— Спрячьте, пожалуйста, вашу рыбину, — сказала Алиса. — Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование.
Потом Джек долго жалел, что мама не выучила, как будет по-шведски "Спрячьте, пожалуйста, вашу рыбину".
Торстен поднялся с ними в номер, Алиса показала ему трафареты и принялась собирать машину. Зря — Торстен Линдберг был настоящий ценитель и не выбирал татуировки с бухты-барахты.
Для начала гость настоял на том, чтобы показать Алисе все свои татуировки — даже те, что на заднице. "Не надо при Джеке", — сказала было Алиса, но Торстен заверил ее, что все его татуировки вполне можно показывать детям.
На самом деле, как решил Джек, мама не хотела, чтобы он увидел саму задницу Торстена. Но тот был худой, так что зрелище оказалось не страшное, как и сама татуировка — на левой ягодице красовался глаз, косо смотрящий на щель между ягодицами, а на правой — красные губы, словно отпечаток свежего поцелуя.
— Отличная работа, — сказала Алиса укоризненным тоном, и Линдберг немедленно снова надел штаны.
У него были и другие татуировки, много татуировок. На людях бухгалтеры всегда появляются застегнутыми на все пуговицы, так что коллеги Торстена могли и не догадываться, что он весь покрыт татуировками — не говоря уже о глазе на заднице! Среди них была работа Татуоле, Алиса сразу ее узнала — стандартная обнаженная девушка с изогнутой линией лобковых волос, правда, что-то в ней отличало ее от прочих, но мама не дала Джеку разглядеть, — а также работа Тату-Петера из Амстердама и Герберта Гофмана из Гамбурга. Все это были отличные татуировки, но работа Дока Фореста выделялась даже на их фоне.
На узкой вогнутой груди Линдберга шел под всеми парусами клипер с тремя высоченными мачтами, а из-под воды на него нападал морской змей. Голова чудовища, размером с главный парус судна, восставала из воды перед носом со стороны левого борта, а кончик хвоста торчал за кормой со стороны правого. Всякому было ясно, кораблю не спастись.
Тут Алиса сказала, что Док Форест, должно быть, матрос. С ее точки зрения, корабль на груди Линдберга даже лучше, чем судно с вымпелом "Возвращаюсь домой" на груди у покойного Чарли Сноу. Линдберг знал, где живет Док, и вызывался отвести Джека и Алису к нему. А назавтра он выберет себе татуировку от Алисы.
— Я склоняюсь к иерихонской розе. Только обещайте, пусть это будет, так сказать, персональная версия, только для меня, — застенчиво сказал он.
— Ну еще бы, такая татуировка должна быть у любого знатока, — ответила Алиса.
Но Линдберг словно бы еще не решился. Он вообще любил не решаться и беспокоиться; наверное, потому и был такой худой — от волнения, а не от каких-то особенностей обмена веществ. Он беспокоился, как Алисе живется в "Гранд-отеле", а особенно о Джеке.
— Даже в условиях нашей шведской зимы мальчику нужно бывать на воздухе! — сказал он и поинтересовался, умеет ли Джек кататься на коньках.
Хоть они и из Канады, ответила Алиса, Джек кататься не умеет.
Ну, Торстен знал, как этому помочь. Его жена каждый день катается на коньках на озере Меларен. Ей ничего не стоит научить Джека.
Если Алису и обеспокоило столь быстрое и неожиданное предложение, она не подала виду — а если бы и подала, Джек бы этого не заметил, так как в момент разговора находился в уборной. У него жутко заболел живот, не иначе, переел за завтраком. Так что всю беседу про коньки он пропустил, а когда вернулся из туалета, выяснилось, что вопрос с его пребыванием на свежем воздухе решен положительно и даже составлено расписание катаний.
Не удивило четырехлетнего Джека и то, что мама говорила о жене Линдберга, словно сто лет с ней знакома. "Она полная противоположность Торстена, он худ, а она — вылитый гренадер, — сказала Джеку мама, — и еще заводила, ее пусти петь в пивную — и все будут повторять за ней хором!" А еще мама сказала, что госпожа Линдберг не будет делать себе татуировок, ей достаточно тех, что на теле ее мужа.
Госпожа Линдберг по имени Агнета и вправду оказалась большой и широкоплечей, в ее свитер легко поместились бы две Алисы. Как и обещал Торстен, она взяла Джека кататься на коньках на озеро Меларен. Джек отметил, что госпожа Линдберг предпочитает, чтобы ее называли по девичьей фамилии, Нильсон.
— В самом деле, любой скажет, что Агнета Нильсон звучит лучше, чем Агнета Линдберг, — сказала Алиса сыну, и больше они об этом не говорили.
Джек был поражен, как хорошо катается такая крупная женщина; правда, она довольно быстро выдыхалась, и Джеку это не очень нравилось. Человек, который якобы катается на коньках каждый день, не может выдыхаться так быстро.
Джек далее узнал, что "персональная" версия иерихонской розы для Торстена — работа долгая, дня на три, ведь он все время должен быть в конторе. Одно только нанесение трафарета займет четыре часа, а закраска укромно спрятанных половых губ столь сложна, что может потребоваться и четвертый день.
Жаль, что мама не дала Джеку посмотреть на эту татуировку. Если бы мальчик увидел своими глазами, что именно имел в виду Линдберг, когда просил Алису сделать ему "персональную" розу, он, наверное, понял бы, что еще многое, очень многое в его мире на самом деле не то, чем оно кажется.
Меларен — огромное пресноводное озеро, оно сливается с Балтийским морем прямо в Старом городе Стокгольма, в месте под названием Слюссен. Когда идет не слишком сильный снег, лучшего места для катания на коньках не придумаешь. Несмотря на историю с падением под лед в Кастельгравене, Джек не испытывал страха, ступая на поверхность озера Меларен. Он знал, что если лед не трескается под Агнетой, его он и подавно выдержит. Когда они катались, Агнета брала его за руку — так же крепко и уверенно, как Лотти. Джек учился останавливаться и поворачивать и даже ехать спиной вперед, а Алиса тем временем выводила на правой лопатке Торстена иерихонскую розу. Мама сказала Джеку, что Торстен поворачивается к Агнете спиной, когда спит, и лежит на левом боку — так что отныне по утрам, просыпаясь, она первым делом будет видеть влагалище, упрятанное в цветочный бутон. Когда Джек стал старше, ему это показалось странным — разве женщине может быть приятно просыпаться и первым делом видеть подобное? Но, подумал он, татуировки же вообще не для всех. И если бы в мире не было таких, как Торстен Линдберг и его жена, маме Джека никогда бы не удалось стать Дочуркой Алисой, знаменитой на весь свет.
Закончив иерихонскую розу для Линдберга, Алиса и Джек отправились вместе с ним к Доку Форесту. Жил он в самой обыкновенной квартире, а вот трафареты, которыми были заклеены все стены в его доме, были самые что ни на есть необыкновенные. Алиса не скрывала своего восхищения и Доком, и его работой. Сам Док был небольшого роста, крепко сложенный, с длинными руками, аккуратно подстриженной бородкой и большими бакенбардами, светловолосый, с блестящими, часто моргающими глазами; в самом деле, когда-то он плавал матросом, а свою первую татуировку сделал у Тату-Петера в Амстердаме.
Док с сожалением сказал, что не может нанять Алису себе в помощницы — он бы и рад, но ему самому приходится туго с поиском клиентов, он даже подыскивает какого-нибудь мецената, который помог бы ему открыть салон.
Что же до Партитурщика — разумеется, Уильям Бернс откопал в Стокгольме Дока, — тот истребовал для себя то ли арию кварту, то ли токкату Пахельбеля; так сказала Джеку мама. Был какой-то шведский фильм, и там звучала эта музыка, поэтому ее знали все. "А может, это был вовсе и Моцарт", — добавила Алиса. Джек не понял, о чем речь — о нотах на коже у папы или о фильме. Но в тот момент внимание Джека почти целиком сосредоточилось на змеях — им была посвящена целая стена у Дока, там ползали змеи, морские чудовища и прочие ужасные твари.
— Надо полагать, вы понятия не имеете, куда мог деваться Уильям, — сказала Алиса Доку. Кажется, ей надоело жить в "Гранд-отеле", а может быть, его директору надоело, что Алиса там живет.
— Думаю, он в Осло, — сказал Док.
— В Осло! — воскликнула Алиса. В ее голосе звучало отчаяние, более глубокое, чем прежде. — Там же нет ни одного татуировщика.
— Может, и есть, только, наверное, они работают дома, как я, — сказал Док.
— В Осло, — повторила мама, на этот раз потише. Как и Стокгольм, Осло не значился в их маршруте.
— Но там есть орган, — продолжил Док, — старинный орган. Так он мне сказал.
Ну еще бы, конечно же в Осло есть орган! А если там есть хоть один тату-мастер, пусть даже он работает подпольно, в собственной квартире, можно ставить любую сумму денег на то, что Уильям его найдет.
— А он не сказал, в какой церкви этот орган? — спросила Алиса.
— Нет, он только сказал, что у этого органа сто два регистра, — отозвался Док.
— Ну, тогда мы его в два счета найдем, — сказала Алиса таким тоном, словно мыслила вслух, а не обращалась к Джеку или Доку.
Кажется, особенно часто на стене с трафаретами встречается мотив, где змеи обвивают мечи, заметил про себя Джек.
— Рекомендую остановиться в отеле "Бристоль", — донесся голос Торстена Линдберга. — Да, там меньше клиентов, чем в "Гранд-отеле", но хотя бы не будет проблем с директором.
Много лет спустя Джек задумается, что именно имел в виду Линдберг под "проблемами с директором". Алиса же Торстену не ответила, а просто сказала спасибо — ну и Доку Форесту, разумеется.
Док взял Джека на руки и прошептал:
— Возвращайся, когда вырастешь. Может быть, захочешь сделать у меня татуировку.
Джеку нравилось жить в "Гранд-отеле", просыпаться каждое утро под рев корабельных гудков — так суда на озере приветствовали друг друга. Ему нравилось кататься по льду озера с Агнетой Нильсон, здоровенной госпожой Линдберг. Если бы не зимняя тьма, он был бы рад и дальше оставаться в Стокгольме, но им с мамой пришла пора двигаться дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Если человек отвечал "да", Алиса спрашивала, не Док ли Форест делал ее. Выяснилось, однако, что о таком человеке никто не слышал, да и на первый вопрос обычно следовал отрицательный ответ.
В этом случае Алиса говорила, сначала по-английски, затем по-шведски: "Может быть, вы хотите сделать себе татуировку?" ("Skulle ni vilja ha en?" )
Как правило, ответ был снова "нет", но иные говорили "может быть". Большего Алисе не требовалось — если ей приоткрывали дверь, она всегда умела добиться, чтобы в итоге ее распахнули настежь.
Джек заучил этот диалог наизусть, и когда ему не спалось, он повторял его снова и снова; под него засыпалось лучше, чем под счет овец или мысли о Лотти. Может быть, поэтому-то Джек и стал актером — эти реплики он не забывал никогда.
"Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование" ("Jag har rum och utrustning, от ni har tid" ).
"А это долго?" ("Hur lang tid tar det?" )
"Бывает по-разному" ("Det beror pa" ).
"А сколько это стоит?" ("Vad kostar det?" )
"Тоже по-разному" ("Det beror ocksa pa" ).
Позднее Джек задумывался, какое впечатление на самом деле производила на людей фраза "Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование". Ведь некоторые из "бизнесменов в командировках" явно понимали Алису превратно, тем более что разговаривала она с ними наедине. Была одна дама, которая сказала, что не прочь сделать татуировку, только по правде нужно ей было что-то совсем другое. Она очень удивилась, обнаружив в номере у Алисы четырехлетнего мальчика, и даже потребовала, чтобы тот ушел.
Но Алиса и не подумала отослать Джека. Означенная дама, далеко не молодая и вовсе не красивая, была глубоко оскорблена. Она отлично говорила по-английски — может, даже родом была из Англии — и, скорее всего, намекнула директору отеля, что Алиса у себя в номере делает людям татуировки.
А меж тем выяснить это было не так-то просто. Хотя оборудования была целая комната — машина, краски, блок питания, педаль, фильтры, спирт, глицерин и прочее, — но все это Алиса с Джеком тщательно прятали каждый день, перед тем как в номере появлялись горничные. В те времена тату-бизнес был в Стокгольме подпольным, и Алиса понимала, что в отеле не обрадуются, если узнают, как она зарабатывает на жизнь.
Позднее Джек решил, что проблемы с директором отеля начались после визита той странной дамы, англоговорящей лесбиянки, но на самом деле он ни разу не видел, чтобы мама о чем-либо беседовала с директором. Просто в один прекрасный день мама стала по-другому смотреть на отель, стала говорить слова вроде: "Если сегодня я не получу какой-нибудь информации про Дока, мы выметаемся отсюда завтра же утром" (впрочем, никуда они наутро не выметались). А еще случалось, что Джек просыпался ночью и не находил мамы рядом. Он, конечно, был маловат, чтобы определить, который час, но ему все-таки казалось, что уж точно было слишком поздно даже для самого позднего ужина. Так куда же Алиса отправлялась по ночам? Может, она делала директору бесплатные татуировки?
Так что им сильно повезло, когда они встретили того бухгалтера. Джек скоро начал думать, что маме в каждом городе суждено встретить кого-нибудь, кто им поможет. Правда, когда тебя спасает бухгалтер, испытываешь разочарование — ну что такое бухгалтер по сравнению с самым маленьким солдатом? Но когда мама с Джеком заметили этого человека за завтраком в "Гранд-отеле", они еще не знали, что он бухгалтер.
Звали его Торстен Линдберг, и был он так тощ, что казалось, один завтрак ему не поможет. Торстен явно был такого же мнения, судя по тому, какие горы еды он накладывал себе на тарелку. Алиса с Джеком поэтому и заметили его, а вовсе не потому, что он походил на искателя татуировок. Торстен наложил себе полную тарелку селедки — а Джек с Алисой ее терпеть не могли — и принялся со страстью ее поглощать. Мама и сын забыли о своем бизнесе и как завороженные смотрели, с каким аппетитом ест этот высокий, печального вида человек. Они решили, что, наверно, у Торстена завтрак — тоже единственная настоящая еда за день. Да, ел он невкусную с их точки зрения селедку, но в остальном явно говорил с ними на одном языке.
Наверное, они так были поглощены зрелищем, что забыли о том, что глазеть на чужих людей невежливо; наверное, поэтому Торстен Линдберг стал глазеть на них в ответ. Позднее он объяснял, что не мог не заметить, как много еды (среди которой не было селедки) уплетали они с Джеком. Бухгалтер в нем не мог не сделать вывод, что эта женщина с ребенком пытается сэкономить.
Джек аккуратно отодвинул на край тарелки грибы из своего омлета из трех яиц — для мамы; она доела блины, а сыну оставила дынные шарики. Линдберг же все атаковал свой бесконечный косяк селедки.
Тот, кто думает, будто все бухгалтеры скупердяи, а детей терпеть не могут, не встречал Торстена Линдберга. Закончив завтрак, достойный самого Гаргантюа, чуть раньше, чем Алиса и Джек, — они-то одновременно выглядывали клиентов, — Линдберг подошел к их столу, улыбнулся Джеку и что-то приветливо сказал по-шведски. Мальчик обернулся к маме, прося о помощи.
— Прошу прощения, мой сын говорит только по-английски, — сказала Алиса.
— Отлично! — воскликнул Линдберг, словно бы полагал, что в Швеции англоговорящим детям нужна особая доза хорошего настроения. — Скажи, ты когда-нибудь видел рыбу, которая плавает в воздухе?
— Нет, — ответил мальчик.
Одет Линдберг был, как полагается чиновнику, — темно-синий костюм с галстуком, и со стороны его можно было принять за человека, направляющегося на похороны, или, хуже того, за самого покойника; но вел он себя как настоящий цирковой клоун или фокусник. Повернувшись к Джеку, Линдберг снял пиджак, отдал его Алисе жестом одновременно вежливым и фамильярным, словно та его жена. С большим шиком он расстегнул рукав своей безупречно белой сорочки и закатал его выше локтя. На предплечье красовалась обещанная рыба; татуировка была великолепна, казалось, что рыба — явно японская, хотя и не карп, — выросла у него на руке. Голова рыбины лежала на запястье, а хвост огибал локтевой сустав. Чешуя переливалась ярко-голубым, желтым, зеленым, черным и красным. Торстен напряг мускулы и стал крутить запястьем в разные стороны — и рыба в самом деле поплыла, изгибаясь спиралью от локтя к ладони, как будто стремилась схватить что-то, зажатое хозяином в кулаке.
— Ну вот, теперь ты видел, как рыба плавает в воздухе, — сказал Линдберг Джеку, а тот снова уставился на мать.
— Татуировка выше всяких похвал, — сказала Алиса, — но готова спорить, что Док Форест умеет делать и получше.
Линдберг ответил без паузы, но понизив голос:
— На людях я не смею показать вам то, что изобразил на мне Док Форест.
— Ага, так вы его знаете! — сказала Алиса.
— Разумеется. Я-то думал, вы тоже.
— Я знаю только его работы, — ответила Алиса.
— Вижу, вы неплохо разбираетесь в татуировках! — сказал Линдберг. Его интерес и радостное возбуждение делались сильнее с каждой фразой.
— Спрячьте, пожалуйста, вашу рыбину, — сказала Алиса. — Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование.
Потом Джек долго жалел, что мама не выучила, как будет по-шведски "Спрячьте, пожалуйста, вашу рыбину".
Торстен поднялся с ними в номер, Алиса показала ему трафареты и принялась собирать машину. Зря — Торстен Линдберг был настоящий ценитель и не выбирал татуировки с бухты-барахты.
Для начала гость настоял на том, чтобы показать Алисе все свои татуировки — даже те, что на заднице. "Не надо при Джеке", — сказала было Алиса, но Торстен заверил ее, что все его татуировки вполне можно показывать детям.
На самом деле, как решил Джек, мама не хотела, чтобы он увидел саму задницу Торстена. Но тот был худой, так что зрелище оказалось не страшное, как и сама татуировка — на левой ягодице красовался глаз, косо смотрящий на щель между ягодицами, а на правой — красные губы, словно отпечаток свежего поцелуя.
— Отличная работа, — сказала Алиса укоризненным тоном, и Линдберг немедленно снова надел штаны.
У него были и другие татуировки, много татуировок. На людях бухгалтеры всегда появляются застегнутыми на все пуговицы, так что коллеги Торстена могли и не догадываться, что он весь покрыт татуировками — не говоря уже о глазе на заднице! Среди них была работа Татуоле, Алиса сразу ее узнала — стандартная обнаженная девушка с изогнутой линией лобковых волос, правда, что-то в ней отличало ее от прочих, но мама не дала Джеку разглядеть, — а также работа Тату-Петера из Амстердама и Герберта Гофмана из Гамбурга. Все это были отличные татуировки, но работа Дока Фореста выделялась даже на их фоне.
На узкой вогнутой груди Линдберга шел под всеми парусами клипер с тремя высоченными мачтами, а из-под воды на него нападал морской змей. Голова чудовища, размером с главный парус судна, восставала из воды перед носом со стороны левого борта, а кончик хвоста торчал за кормой со стороны правого. Всякому было ясно, кораблю не спастись.
Тут Алиса сказала, что Док Форест, должно быть, матрос. С ее точки зрения, корабль на груди Линдберга даже лучше, чем судно с вымпелом "Возвращаюсь домой" на груди у покойного Чарли Сноу. Линдберг знал, где живет Док, и вызывался отвести Джека и Алису к нему. А назавтра он выберет себе татуировку от Алисы.
— Я склоняюсь к иерихонской розе. Только обещайте, пусть это будет, так сказать, персональная версия, только для меня, — застенчиво сказал он.
— Ну еще бы, такая татуировка должна быть у любого знатока, — ответила Алиса.
Но Линдберг словно бы еще не решился. Он вообще любил не решаться и беспокоиться; наверное, потому и был такой худой — от волнения, а не от каких-то особенностей обмена веществ. Он беспокоился, как Алисе живется в "Гранд-отеле", а особенно о Джеке.
— Даже в условиях нашей шведской зимы мальчику нужно бывать на воздухе! — сказал он и поинтересовался, умеет ли Джек кататься на коньках.
Хоть они и из Канады, ответила Алиса, Джек кататься не умеет.
Ну, Торстен знал, как этому помочь. Его жена каждый день катается на коньках на озере Меларен. Ей ничего не стоит научить Джека.
Если Алису и обеспокоило столь быстрое и неожиданное предложение, она не подала виду — а если бы и подала, Джек бы этого не заметил, так как в момент разговора находился в уборной. У него жутко заболел живот, не иначе, переел за завтраком. Так что всю беседу про коньки он пропустил, а когда вернулся из туалета, выяснилось, что вопрос с его пребыванием на свежем воздухе решен положительно и даже составлено расписание катаний.
Не удивило четырехлетнего Джека и то, что мама говорила о жене Линдберга, словно сто лет с ней знакома. "Она полная противоположность Торстена, он худ, а она — вылитый гренадер, — сказала Джеку мама, — и еще заводила, ее пусти петь в пивную — и все будут повторять за ней хором!" А еще мама сказала, что госпожа Линдберг не будет делать себе татуировок, ей достаточно тех, что на теле ее мужа.
Госпожа Линдберг по имени Агнета и вправду оказалась большой и широкоплечей, в ее свитер легко поместились бы две Алисы. Как и обещал Торстен, она взяла Джека кататься на коньках на озеро Меларен. Джек отметил, что госпожа Линдберг предпочитает, чтобы ее называли по девичьей фамилии, Нильсон.
— В самом деле, любой скажет, что Агнета Нильсон звучит лучше, чем Агнета Линдберг, — сказала Алиса сыну, и больше они об этом не говорили.
Джек был поражен, как хорошо катается такая крупная женщина; правда, она довольно быстро выдыхалась, и Джеку это не очень нравилось. Человек, который якобы катается на коньках каждый день, не может выдыхаться так быстро.
Джек далее узнал, что "персональная" версия иерихонской розы для Торстена — работа долгая, дня на три, ведь он все время должен быть в конторе. Одно только нанесение трафарета займет четыре часа, а закраска укромно спрятанных половых губ столь сложна, что может потребоваться и четвертый день.
Жаль, что мама не дала Джеку посмотреть на эту татуировку. Если бы мальчик увидел своими глазами, что именно имел в виду Линдберг, когда просил Алису сделать ему "персональную" розу, он, наверное, понял бы, что еще многое, очень многое в его мире на самом деле не то, чем оно кажется.
Меларен — огромное пресноводное озеро, оно сливается с Балтийским морем прямо в Старом городе Стокгольма, в месте под названием Слюссен. Когда идет не слишком сильный снег, лучшего места для катания на коньках не придумаешь. Несмотря на историю с падением под лед в Кастельгравене, Джек не испытывал страха, ступая на поверхность озера Меларен. Он знал, что если лед не трескается под Агнетой, его он и подавно выдержит. Когда они катались, Агнета брала его за руку — так же крепко и уверенно, как Лотти. Джек учился останавливаться и поворачивать и даже ехать спиной вперед, а Алиса тем временем выводила на правой лопатке Торстена иерихонскую розу. Мама сказала Джеку, что Торстен поворачивается к Агнете спиной, когда спит, и лежит на левом боку — так что отныне по утрам, просыпаясь, она первым делом будет видеть влагалище, упрятанное в цветочный бутон. Когда Джек стал старше, ему это показалось странным — разве женщине может быть приятно просыпаться и первым делом видеть подобное? Но, подумал он, татуировки же вообще не для всех. И если бы в мире не было таких, как Торстен Линдберг и его жена, маме Джека никогда бы не удалось стать Дочуркой Алисой, знаменитой на весь свет.
Закончив иерихонскую розу для Линдберга, Алиса и Джек отправились вместе с ним к Доку Форесту. Жил он в самой обыкновенной квартире, а вот трафареты, которыми были заклеены все стены в его доме, были самые что ни на есть необыкновенные. Алиса не скрывала своего восхищения и Доком, и его работой. Сам Док был небольшого роста, крепко сложенный, с длинными руками, аккуратно подстриженной бородкой и большими бакенбардами, светловолосый, с блестящими, часто моргающими глазами; в самом деле, когда-то он плавал матросом, а свою первую татуировку сделал у Тату-Петера в Амстердаме.
Док с сожалением сказал, что не может нанять Алису себе в помощницы — он бы и рад, но ему самому приходится туго с поиском клиентов, он даже подыскивает какого-нибудь мецената, который помог бы ему открыть салон.
Что же до Партитурщика — разумеется, Уильям Бернс откопал в Стокгольме Дока, — тот истребовал для себя то ли арию кварту, то ли токкату Пахельбеля; так сказала Джеку мама. Был какой-то шведский фильм, и там звучала эта музыка, поэтому ее знали все. "А может, это был вовсе и Моцарт", — добавила Алиса. Джек не понял, о чем речь — о нотах на коже у папы или о фильме. Но в тот момент внимание Джека почти целиком сосредоточилось на змеях — им была посвящена целая стена у Дока, там ползали змеи, морские чудовища и прочие ужасные твари.
— Надо полагать, вы понятия не имеете, куда мог деваться Уильям, — сказала Алиса Доку. Кажется, ей надоело жить в "Гранд-отеле", а может быть, его директору надоело, что Алиса там живет.
— Думаю, он в Осло, — сказал Док.
— В Осло! — воскликнула Алиса. В ее голосе звучало отчаяние, более глубокое, чем прежде. — Там же нет ни одного татуировщика.
— Может, и есть, только, наверное, они работают дома, как я, — сказал Док.
— В Осло, — повторила мама, на этот раз потише. Как и Стокгольм, Осло не значился в их маршруте.
— Но там есть орган, — продолжил Док, — старинный орган. Так он мне сказал.
Ну еще бы, конечно же в Осло есть орган! А если там есть хоть один тату-мастер, пусть даже он работает подпольно, в собственной квартире, можно ставить любую сумму денег на то, что Уильям его найдет.
— А он не сказал, в какой церкви этот орган? — спросила Алиса.
— Нет, он только сказал, что у этого органа сто два регистра, — отозвался Док.
— Ну, тогда мы его в два счета найдем, — сказала Алиса таким тоном, словно мыслила вслух, а не обращалась к Джеку или Доку.
Кажется, особенно часто на стене с трафаретами встречается мотив, где змеи обвивают мечи, заметил про себя Джек.
— Рекомендую остановиться в отеле "Бристоль", — донесся голос Торстена Линдберга. — Да, там меньше клиентов, чем в "Гранд-отеле", но хотя бы не будет проблем с директором.
Много лет спустя Джек задумается, что именно имел в виду Линдберг под "проблемами с директором". Алиса же Торстену не ответила, а просто сказала спасибо — ну и Доку Форесту, разумеется.
Док взял Джека на руки и прошептал:
— Возвращайся, когда вырастешь. Может быть, захочешь сделать у меня татуировку.
Джеку нравилось жить в "Гранд-отеле", просыпаться каждое утро под рев корабельных гудков — так суда на озере приветствовали друг друга. Ему нравилось кататься по льду озера с Агнетой Нильсон, здоровенной госпожой Линдберг. Если бы не зимняя тьма, он был бы рад и дальше оставаться в Стокгольме, но им с мамой пришла пора двигаться дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17