Думаю, что приобрела. Тебе часто сейчас звонят. Тебе нравится в университете?
– Конечно, нравится. А почему ты спрашиваешь?
– Прежде ты общалась только с Ёко и Цугуми, и я подумала, не одиноко ли тебе в Токио. У нас Дома всегда так тихо.
– Да, очень тихо, – согласилась я.
Там же наша жизнь всегда была наполнена обилием разных звуков: постоянные шаги в коридорах гостиницы, звон кастрюль на кухне, шум работающего пылесоса, телефонные звонки. В доме всегда было полно людей, в пять и девять часов Городская ассоциация объявляла через динамики, которые висели повсюду, что детям надо возвращаться домой. Шум волн, свистки паровозов, пение птиц.
– Но ты, наверное, чувствуешь себя более одинокой, чем я, – предположила я.
– Да, ты, видимо, права. Я понимала, что не могу до бесконечности быть у моих родственников на иждивении, и, конечно, я счастлива, что мы с отцом соединились, но и не могу забыть свою жизнь среди множества людей и вырвать из своего сердца шум моря. – Мама приложила пальцы к губам и слегка улыбнулась.
Я была тогда ещё совсем маленькой и поэтому не всё хорошо помню, но то, что вспоминаю, сейчас вызывает у меня улыбку.
Лето. Устав играть с подругами целый день, я после ужина ложусь у столика на татами и, глядя телевизор, погружаюсь в дремоту. Иногда отец с матерью сидят рядом и разговаривают. Я периодически просыпаюсь и продолжаю лежать, уткнувшись в татами и слушая, о чём говорят родители. Отец долго рассказывает, как его жена не соглашается на развод, как он не может позволить себе, чтобы мы вечно продолжали жить в таком месте, и так далее в том же пессимистическом духе. Когда отец был моложе, он мог страдать по любому поводу, и только после встречи с моей матерью его характер стал меняться и, по-моему, изменился очень сильно, так как мама была по натуре оптимистом.
Тогда мама спросила:
– Извини, что значит «жить в таком месте»?
– Ой, это я сказал по инерции. Масако ведь твоя сестра. Однако жить в чужом доме, день и ночь выполнять тяжёлую работу – разве это можно назвать счастьем? – продолжил отец.
Даже я, лёжа к ним спиной, почувствовала, что мамино терпение кончилось. Она не любила потакать сетованиям.
– Хватит уже, замолчи, – с глубоким вздохом сказала мама. – Если ты будешь продолжать всё время жаловаться и ныть, что тебе чего-то не хватает, то этим вгонишь себя в гроб. Ясно тебе?
Эти слова произвели на меня такое впечатление, что я их помню даже сейчас, и они часто в критических ситуациях всплывают в моей памяти.
Помню, как Цугуми сказала:
– Твой отец действительно обычный человек. Когда она произнесла это с серьёзным видом, мы были в её комнате и переписывали пластинку. Стоял пасмурный день, море было покрыто мелкими барашками. В такие мрачные, серые дни Цугуми немного мягче относилась к окружающим. Тётя Масако однажды сказала, что, когда Цугуми была ещё совсем ребёнком, именно в такой день она чуть не умерла.
– Ты так думаешь? Самый обычный? – переспросила я.
– Нет, он по-своему обычный. Это обычность мальчика. Ты меня поняла? – рассмеялась Цугуми.
Её щёки горели от небольшой температуры, волосы разметались по чистой белой наволочке.
– Очень может быть. А почему ты так думаешь? – поинтересовалась я.
– Он придаёт слишком большое значение мелочам. Несмотря на то, что у него слабый характер, он очень гордый, такой же, как ты, только ты не такая слабая. У него, как мне кажется, возникают проблемы, когда он сталкивается с реальностью.
В этом была доля истины, поэтому я не рассердилась, а только сказала:
– Пусть будет так, но он хорошо ладит с моей мамой, не так ли?
– Да, его сердце оттаивает рядом с твоей матерью. А я, лёжа в постели, всё познала, хотя это, может, и звучит странно. Во всяком случае, когда я неожиданно столкнулась с твоим отцом в коридоре гостиницы, он воскликнул: «О, Цугуми-тян, если тебе что-нибудь нужно в Токио, скажи мне, и я куплю всё, что хочешь». Даже такая, как я, ответила на это только улыбкой. – Посмотрев на меня, Цугуми рассмеялась.
Несмотря на наступившую вторую половину дня, в комнате было ещё достаточно светло, тихо играла музыка, и мы молча просматривали журналы. Когда закончилась плёнка, стало совсем тихо, и только раздавался шелест переворачиваемых страниц.
Цугуми.
Расставшись с ней, я стала лучше её понимать. Она применяла различные трюки и вела себя грубо, чтобы не дать другим понять, какая она есть на самом деле. Хотя я при желании могла с кем угодно встречаться и куда угодно поехать, мне казалось, что именно Цугуми, привязанная к своему маленькому городку, стала забывать меня. Это потому, что для Цугуми не было прошлого, для неё оставалось только «сегодня».
Однажды вечером раздался телефонный звонок. Когда я взяла трубку, то услышала голос Цугуми.
– Это я!
Внезапно свет и тени прошлого предстали перед моими глазами. Я громко закричала:
– Ой, как живёшь? Как я рада, что ты позвонила. У вас все здоровы?
– По-прежнему дурацкая атмосфера. Мария, как ты учишься?
Цугуми рассмеялась. Как только она заговорила, расстояние между нами, казалось, мгновенно сократилось и ко мне вернулась моя подруга-сестра.
– Да, учусь.
– Отец ещё не завёл себе любовницу? Говорят, то, что было дважды, будет трижды.
– Нет, не завёл.
– Понятно. Я думаю, моя старуха позже сообщит твоей матери, что весной будущего года мы закрываем гостиницу.
– Что ты говоришь? Гостиницы больше не будет? – удивилась я.
– Да-да. Наш отец задумал вместе со своим приятелем, у которого есть земля, построить пансионат. Такая у них смехотворная мечта. Прямо сказка. И они хотят потом передать его в наследство сестре Ёко. Вот так-то.
– Ты тоже поедешь на новое место?
– Мне всё равно, где умирать, на море или в горах, – безразличным тоном ответила Цугуми.
– Как жаль, что «Ямамотоя» закрывается, – огорчилась я. Я представляла себе, что мои родственники будут вечно жить в этом городе.
– Во всяком случае, ты ведь во время летних каникул свободна? Приезжай погостить. Будешь жить в гостевом номере гостиницы, мы будем кормить тебя лучшими сасими, как говорит мама.
– Да, конечно приеду.
Перед моими глазами поплыла панорама города, внутренние помещения гостиницы, как будто спроецированные на экран старой цветной восьмимиллиметровой камерой. В хорошо знакомой мне маленькой комнате лежит Цугуми и держит в своей тонкой руке телефонную трубку.
– Значит, решено. Подожди, не вешай трубку. Мама хочет поговорить с твоей. Она уже поднялась по лестнице. Всего хорошего, – поспешно сказала Цугуми.
– Сейчас я позову маму, – успела ответить я.
Вот так и случилось, что я провела последнее лето в гостинице «Ямамотоя».
Чужая
Почему так происходит?
Когда теплоход входит в порт, у меня всегда, даже в прошлом, возникает смутное чувство, что я здесь чужой человек. Что-то подобное, закрадывалось в душу даже тогда, когда я уезжала на экскурсию, а потом на этом же теплоходе возвращалась назад. По необъяснимой причине я всегда ощущала, что откуда-то сюда приехала и что рано или поздно должна буду вновь покинуть город.
Я думаю, что когда ты находиться в море и видишь удаляющиеся причалы, подёрнутые дымкой, то начинаешь отчётливо понимать, что теперь можешь полагаться только на себя и что уже не принадлежишь тому месту, которое только что оставил.
День клонился к вечеру. Волны ослепительно сверкали в лучах заходящего солнца, и там впереди под оранжевым небом уже можно было различить пристань, которая вставала из воды, как мираж в пустыне. Из старого динамика на корабле раздались звуки музыки, и капитан объявил название приближающегося города. На палубе, видимо, было ещё очень жарко, но в каюте был включён кондиционер, и я даже замёрзла.
Всю дорогу на скоростном поезде до посадки на теплоход я была в возбуждённом, радостном настроении, но в море от небольшой качки вскоре задремала, а когда проснулась, то почувствовала, что возбуждение улеглось. Сквозь забрызганные морской водой стёкла иллюминатора было видно, как хорошо знакомый и любимый берег становится всё ближе и ближе.
Раздался гудок, и теплоход, описав дугу, приблизился к причалу. Я уже смогла различить Цугуми, которая в белом платье, скрестив руки на груди, стояла рядом с рекламным щитом, на котором было написано «Добро пожаловать!».
Теплоход медленно подходил к причалу и, уткнувшись в него, остановился. Матросы бросили канаты и установили трап. Собрав свои вещи, я вышла на палубу и попала в жаркое лето. Когда я сошла на берег, Цугуми приблизилась ко мне и без каких-либо приветствий типа «как я давно тебя не видела, всё ли у тебя в порядке», с хмурой надутой физиономией заявила:
– А вы опоздали.
– А ты совсем не изменилась, – ответила я.
– Я здесь почти зачахла, – отрезала она и, даже не улыбнувшись, пошла впереди.
Я ничего не сказала, но меня настолько развеселила эта характерная для Цугуми манера встречи, что я не смогла удержаться от смеха.
Гостиница «Ямамотоя» стояла на том же месте, но, когда я её увидела, мною овладело странное чувство – будто что-то не в порядке, будто я наткнулась на дом, который мне только снился. Однако всё встало на свои места, когда Цугуми закричала в сторону открытой двери вестибюля:
– Прибыла нахлебница!
Пуч начал лаять за забором, и тётя Масако, улыбаясь, появилась из дома со словами:
– Цугуми, так говорить нехорошо. Выскочила также Ёко, радостно приветствуя меня:
– Привет, Мария, давно тебя не видела.
Я сразу почувствовала себя как дома, и сердце учащённо забилось.
У входа в гостиницу стоял ряд пляжных сандалий, и чувствовалось, что последний летний сезон проходит очень активно. Исходящий из дома запах заставил меня вспомнить рабочий ритм, которым живёт гостиница.
– Тётя, чем-нибудь помочь? – спросила я.
– Нет-нет, заходи и попей чаю с Ёко. – И тётя Масако побежала на кухню, из которой доносились громкие звуки.
Это предложение прозвучало как раз вовремя, так как Ёко должна была что-то перекусить перед уходом на работу, а тётя и дядя находились в самом разгаре процесса подготовки ужина для гостей. Каждый день в гостинице протекал в одном и том же ритме.
Внутри Ёко ела рисовые шарики, но, увидев меня, достала мою старую чашку и налила чаю.
– Мария, хочешь рису?
– Дурочка, ты хочешь этой ерундой испортить шикарный ужин, который её ожидает.
Цугуми сидела в углу комнаты, опершись спиной о стену и вытянув ноги. Она перелистывала журнал и даже не смотрела на нас, когда говорила.
– Это верно. Мария, тогда я принесу домой пирожные, ладно? – предложила Ёко.
– Это будет здорово, – согласилась я. Мимо открытых окон гостиницы проходили возвращающиеся с моря постояльцы, громко и весело разговаривая. В это время во всех гостиницах города начинался ужин, и, казалось, что всюду кипела работа. Небо ещё оставалось светлым, и по телевизору передавали вечерние новости. Слабый ветерок приносил с собой запах моря и далёкие крики чаек. Был обычный летний вечер, но я уже знала, что ничто не может быть вечным.
– Мария приехала? – раздался голос, и послышались приближающиеся шаги. Из-за занавески появилось лицо дяди.
– А, правильно сделала, что приехала. Отдыхай спокойно. – Улыбнувшись, он снова исчез.
Цугуми встала, подошла к холодильнику, налила ячменный чай в стакан с изображением Микки-Мауса, который ей довольно давно подарили в винной лавке. Выпив чай, она ополоснула стакан и поставила его на полку.
– И с такой рожей он собирается открыть пансион. Наш отец только и хочет, что создать всем неприятности.
– Это была его давняя мечта, – произнесла Ёко, опустив глаза.
Всё, что нас окружало, казалось таким солидным и крепким, и не верилось, что следующим летом здесь уже ничего не будет. Этого я не могла понять и думаю, что девочки тоже не могли себе это представить.
Каждый день, проведённый в этом маленьком рыбацком городке, был для меня удачным или неудачным. Я здесь ложилась спать, утром вставала, питалась – в общем, жила. Смотрела телевизор, влюблялась, училась в школе, но обязательно возвращалась в этот дом. Вспоминая эти, похожие друг на друга дни моей прежней жизни, я вновь осознала, что они останутся в моей памяти как что-то тёплое и чистое, подобное нагретому солнцем песку.
Ощущая нежную теплоту уходящего дня и чувствуя усталость от поездки, я позволила себе погрузиться в рассеянные мечты о предстоящем лете, которое уже наступило, но никогда не повторится вновь. Это понимание вряд ли заставило бы нас иначе проводить отпущенное нам время, но мы остро чувствовали, как оно, это время, уходит. Мои чувства были настолько обострены, что становилось грустно, но в тоже время я была необъяснимо счастлива.
Когда после ужина я отнесла свои вещи в отведённую мне комнату, послышалось радостное повизгивание Пуча. Из окна моей комнаты был виден задний двор гостиницы, и, посмотрев вниз, я заметила, как Цугуми пристегивала поводок к его ошейнику. Заметив меня, она спросила:
– Ты пойдёшь с нами гулять?
– Иду, – ответила я и бросилась по лестнице вниз.
Хотя на западе небо было ещё светлым, уже зажглись уличные фонари. Как и раньше, Пуч тянул Цугуми вперёд.
– Сегодня ты устала, поэтому дойдём только до входа на пляж, – заговорила Цугуми.
– Вы гуляете каждый вечер? – с удивлением спросила я, зная, как слаба Цугуми здоровьем.
– Это потому, что ты приучила Пуча. После твоего отъезда он каждое утро, когда подходило время для прогулок, начинал громко лаять и греметь Цепью. Конечно, маленькая Цугуми с её хрупким здоровьем просыпалась. А что мне оставалось делать? Но мы уговорили Пуча перенести прогулки на вечер и теперь выгуливаем его вместе с Ёко.
– Это здорово.
– Я сама чувствую, что для моего здоровья полезно, когда Пуч таскает меня на своем поводке, – рассмеялась Цугуми.
Цугуми постоянно жила с болью в какой-либо части своего тела, но она никогда не упоминала об этом даже в шутку. Она замыкалась в себе, а потом выплёскивала свои страдания на окружающих и в одиночестве ложилась в кровать. Но она никогда не падала духом. Я считала, что она ведёт себя мужественно, но, откровенно говоря, иногда это действовало на нервы.
Хотя уже совсем стемнело, жара всё ещё не спала. На берегу там и сям дети запускали петарды. Мы прошли до конца дороги, покрытой гравием, пересекли мост и, выйдя на берег, взобрались на дамбу и отпустили Пуча. Нас приятно обдувал ветерок с моря, на бегущих волнах кое-где появлялись отблески уже почти зашедшего солнца, лучи которого пробивались сквозь бегущие облака. Однако темнота завоёвывала всё большее пространство. Пуч убежал так далеко, что мы потеряли его из виду, но затем он вернулся с обеспокоенным видом и начал лаять на Цугуми. Она улыбнулась и, протянув руку, потрепала его по голове.
– Вы действительно превратились с Пучем в хороших друзей, – сказала я, тронутая тем, что их отношения стали теплее, чем были прошлым летом. Цугуми ничего не ответила.
Когда она молчала, то, в самом деле, становилась похожа на двоюродную младшую сестру. Однако через некоторое время Цугуми вдруг заявила с кислой миной:
– И это не шутка. Самое плохое, что я чувствую себя как обольститель, который оказался привязанным своим чувством к девственнице и по рассеянности женился на ней.
– О чём это ты? О своих отношениях с Пучем? Мне казалось, я догадываюсь, что она имеет в виду, но мне хотелось, чтобы она высказалась полнее, поэтому и спросила её. Цугуми ответила:
– Именно так. Я содрогаюсь от мысли, что подружилась с собакой. Объективно говоря, это довольно неприятно.
Я рассмеялась:
– И из-за этого ты чувствуешь себя неловко?
– Не шути. Ты, оказывается, меня совсем не понимаешь. Сколько лет мы провели вместе. Пошевели немного мозгами, – сказала Цугуми, ехидно улыбаясь.
– Я понимаю. Я только подшучивала над тобой, – сказала я. – Но знаю, что ты не можешь не любить Пуча, не так ли?
– Да. Пуча я люблю, – согласилась Цугуми.
Сгущавшаяся вокруг нас темнота казалась неоднородной и состояла из нескольких слоев разных оттенков, которые периодически менялись местами. Волны размеренно ударялись о волнорез и, разлетаясь на мелкие брызги, исполняли свой причудливый танец. В небе подобно маленькой лампочке засверкала первая звезда.
– Мерзкие люди проповедуют свою мерзкую философию. Я против этого, – продолжала Цугуми. – Люди, которые доверяются только собаке, слишком примитивны.
– Мерзкие люди? – рассмеялась я.
Определённо, с тех пор как мы расстались, в душе у Цугуми многое накопилось, и она хотела от этого избавиться. Только мне она могла раскрыть свои чувства. После того случая с «Почтовым ящиком привидения» я была единственной, кто понимал её, даже тогда, когда она хотела поделиться мыслями, которые не имели отношения к моей жизни.
– Вообрази, что во всём мире наступит голод.
– Голод?… Ну, это уж слишком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Конечно, нравится. А почему ты спрашиваешь?
– Прежде ты общалась только с Ёко и Цугуми, и я подумала, не одиноко ли тебе в Токио. У нас Дома всегда так тихо.
– Да, очень тихо, – согласилась я.
Там же наша жизнь всегда была наполнена обилием разных звуков: постоянные шаги в коридорах гостиницы, звон кастрюль на кухне, шум работающего пылесоса, телефонные звонки. В доме всегда было полно людей, в пять и девять часов Городская ассоциация объявляла через динамики, которые висели повсюду, что детям надо возвращаться домой. Шум волн, свистки паровозов, пение птиц.
– Но ты, наверное, чувствуешь себя более одинокой, чем я, – предположила я.
– Да, ты, видимо, права. Я понимала, что не могу до бесконечности быть у моих родственников на иждивении, и, конечно, я счастлива, что мы с отцом соединились, но и не могу забыть свою жизнь среди множества людей и вырвать из своего сердца шум моря. – Мама приложила пальцы к губам и слегка улыбнулась.
Я была тогда ещё совсем маленькой и поэтому не всё хорошо помню, но то, что вспоминаю, сейчас вызывает у меня улыбку.
Лето. Устав играть с подругами целый день, я после ужина ложусь у столика на татами и, глядя телевизор, погружаюсь в дремоту. Иногда отец с матерью сидят рядом и разговаривают. Я периодически просыпаюсь и продолжаю лежать, уткнувшись в татами и слушая, о чём говорят родители. Отец долго рассказывает, как его жена не соглашается на развод, как он не может позволить себе, чтобы мы вечно продолжали жить в таком месте, и так далее в том же пессимистическом духе. Когда отец был моложе, он мог страдать по любому поводу, и только после встречи с моей матерью его характер стал меняться и, по-моему, изменился очень сильно, так как мама была по натуре оптимистом.
Тогда мама спросила:
– Извини, что значит «жить в таком месте»?
– Ой, это я сказал по инерции. Масако ведь твоя сестра. Однако жить в чужом доме, день и ночь выполнять тяжёлую работу – разве это можно назвать счастьем? – продолжил отец.
Даже я, лёжа к ним спиной, почувствовала, что мамино терпение кончилось. Она не любила потакать сетованиям.
– Хватит уже, замолчи, – с глубоким вздохом сказала мама. – Если ты будешь продолжать всё время жаловаться и ныть, что тебе чего-то не хватает, то этим вгонишь себя в гроб. Ясно тебе?
Эти слова произвели на меня такое впечатление, что я их помню даже сейчас, и они часто в критических ситуациях всплывают в моей памяти.
Помню, как Цугуми сказала:
– Твой отец действительно обычный человек. Когда она произнесла это с серьёзным видом, мы были в её комнате и переписывали пластинку. Стоял пасмурный день, море было покрыто мелкими барашками. В такие мрачные, серые дни Цугуми немного мягче относилась к окружающим. Тётя Масако однажды сказала, что, когда Цугуми была ещё совсем ребёнком, именно в такой день она чуть не умерла.
– Ты так думаешь? Самый обычный? – переспросила я.
– Нет, он по-своему обычный. Это обычность мальчика. Ты меня поняла? – рассмеялась Цугуми.
Её щёки горели от небольшой температуры, волосы разметались по чистой белой наволочке.
– Очень может быть. А почему ты так думаешь? – поинтересовалась я.
– Он придаёт слишком большое значение мелочам. Несмотря на то, что у него слабый характер, он очень гордый, такой же, как ты, только ты не такая слабая. У него, как мне кажется, возникают проблемы, когда он сталкивается с реальностью.
В этом была доля истины, поэтому я не рассердилась, а только сказала:
– Пусть будет так, но он хорошо ладит с моей мамой, не так ли?
– Да, его сердце оттаивает рядом с твоей матерью. А я, лёжа в постели, всё познала, хотя это, может, и звучит странно. Во всяком случае, когда я неожиданно столкнулась с твоим отцом в коридоре гостиницы, он воскликнул: «О, Цугуми-тян, если тебе что-нибудь нужно в Токио, скажи мне, и я куплю всё, что хочешь». Даже такая, как я, ответила на это только улыбкой. – Посмотрев на меня, Цугуми рассмеялась.
Несмотря на наступившую вторую половину дня, в комнате было ещё достаточно светло, тихо играла музыка, и мы молча просматривали журналы. Когда закончилась плёнка, стало совсем тихо, и только раздавался шелест переворачиваемых страниц.
Цугуми.
Расставшись с ней, я стала лучше её понимать. Она применяла различные трюки и вела себя грубо, чтобы не дать другим понять, какая она есть на самом деле. Хотя я при желании могла с кем угодно встречаться и куда угодно поехать, мне казалось, что именно Цугуми, привязанная к своему маленькому городку, стала забывать меня. Это потому, что для Цугуми не было прошлого, для неё оставалось только «сегодня».
Однажды вечером раздался телефонный звонок. Когда я взяла трубку, то услышала голос Цугуми.
– Это я!
Внезапно свет и тени прошлого предстали перед моими глазами. Я громко закричала:
– Ой, как живёшь? Как я рада, что ты позвонила. У вас все здоровы?
– По-прежнему дурацкая атмосфера. Мария, как ты учишься?
Цугуми рассмеялась. Как только она заговорила, расстояние между нами, казалось, мгновенно сократилось и ко мне вернулась моя подруга-сестра.
– Да, учусь.
– Отец ещё не завёл себе любовницу? Говорят, то, что было дважды, будет трижды.
– Нет, не завёл.
– Понятно. Я думаю, моя старуха позже сообщит твоей матери, что весной будущего года мы закрываем гостиницу.
– Что ты говоришь? Гостиницы больше не будет? – удивилась я.
– Да-да. Наш отец задумал вместе со своим приятелем, у которого есть земля, построить пансионат. Такая у них смехотворная мечта. Прямо сказка. И они хотят потом передать его в наследство сестре Ёко. Вот так-то.
– Ты тоже поедешь на новое место?
– Мне всё равно, где умирать, на море или в горах, – безразличным тоном ответила Цугуми.
– Как жаль, что «Ямамотоя» закрывается, – огорчилась я. Я представляла себе, что мои родственники будут вечно жить в этом городе.
– Во всяком случае, ты ведь во время летних каникул свободна? Приезжай погостить. Будешь жить в гостевом номере гостиницы, мы будем кормить тебя лучшими сасими, как говорит мама.
– Да, конечно приеду.
Перед моими глазами поплыла панорама города, внутренние помещения гостиницы, как будто спроецированные на экран старой цветной восьмимиллиметровой камерой. В хорошо знакомой мне маленькой комнате лежит Цугуми и держит в своей тонкой руке телефонную трубку.
– Значит, решено. Подожди, не вешай трубку. Мама хочет поговорить с твоей. Она уже поднялась по лестнице. Всего хорошего, – поспешно сказала Цугуми.
– Сейчас я позову маму, – успела ответить я.
Вот так и случилось, что я провела последнее лето в гостинице «Ямамотоя».
Чужая
Почему так происходит?
Когда теплоход входит в порт, у меня всегда, даже в прошлом, возникает смутное чувство, что я здесь чужой человек. Что-то подобное, закрадывалось в душу даже тогда, когда я уезжала на экскурсию, а потом на этом же теплоходе возвращалась назад. По необъяснимой причине я всегда ощущала, что откуда-то сюда приехала и что рано или поздно должна буду вновь покинуть город.
Я думаю, что когда ты находиться в море и видишь удаляющиеся причалы, подёрнутые дымкой, то начинаешь отчётливо понимать, что теперь можешь полагаться только на себя и что уже не принадлежишь тому месту, которое только что оставил.
День клонился к вечеру. Волны ослепительно сверкали в лучах заходящего солнца, и там впереди под оранжевым небом уже можно было различить пристань, которая вставала из воды, как мираж в пустыне. Из старого динамика на корабле раздались звуки музыки, и капитан объявил название приближающегося города. На палубе, видимо, было ещё очень жарко, но в каюте был включён кондиционер, и я даже замёрзла.
Всю дорогу на скоростном поезде до посадки на теплоход я была в возбуждённом, радостном настроении, но в море от небольшой качки вскоре задремала, а когда проснулась, то почувствовала, что возбуждение улеглось. Сквозь забрызганные морской водой стёкла иллюминатора было видно, как хорошо знакомый и любимый берег становится всё ближе и ближе.
Раздался гудок, и теплоход, описав дугу, приблизился к причалу. Я уже смогла различить Цугуми, которая в белом платье, скрестив руки на груди, стояла рядом с рекламным щитом, на котором было написано «Добро пожаловать!».
Теплоход медленно подходил к причалу и, уткнувшись в него, остановился. Матросы бросили канаты и установили трап. Собрав свои вещи, я вышла на палубу и попала в жаркое лето. Когда я сошла на берег, Цугуми приблизилась ко мне и без каких-либо приветствий типа «как я давно тебя не видела, всё ли у тебя в порядке», с хмурой надутой физиономией заявила:
– А вы опоздали.
– А ты совсем не изменилась, – ответила я.
– Я здесь почти зачахла, – отрезала она и, даже не улыбнувшись, пошла впереди.
Я ничего не сказала, но меня настолько развеселила эта характерная для Цугуми манера встречи, что я не смогла удержаться от смеха.
Гостиница «Ямамотоя» стояла на том же месте, но, когда я её увидела, мною овладело странное чувство – будто что-то не в порядке, будто я наткнулась на дом, который мне только снился. Однако всё встало на свои места, когда Цугуми закричала в сторону открытой двери вестибюля:
– Прибыла нахлебница!
Пуч начал лаять за забором, и тётя Масако, улыбаясь, появилась из дома со словами:
– Цугуми, так говорить нехорошо. Выскочила также Ёко, радостно приветствуя меня:
– Привет, Мария, давно тебя не видела.
Я сразу почувствовала себя как дома, и сердце учащённо забилось.
У входа в гостиницу стоял ряд пляжных сандалий, и чувствовалось, что последний летний сезон проходит очень активно. Исходящий из дома запах заставил меня вспомнить рабочий ритм, которым живёт гостиница.
– Тётя, чем-нибудь помочь? – спросила я.
– Нет-нет, заходи и попей чаю с Ёко. – И тётя Масако побежала на кухню, из которой доносились громкие звуки.
Это предложение прозвучало как раз вовремя, так как Ёко должна была что-то перекусить перед уходом на работу, а тётя и дядя находились в самом разгаре процесса подготовки ужина для гостей. Каждый день в гостинице протекал в одном и том же ритме.
Внутри Ёко ела рисовые шарики, но, увидев меня, достала мою старую чашку и налила чаю.
– Мария, хочешь рису?
– Дурочка, ты хочешь этой ерундой испортить шикарный ужин, который её ожидает.
Цугуми сидела в углу комнаты, опершись спиной о стену и вытянув ноги. Она перелистывала журнал и даже не смотрела на нас, когда говорила.
– Это верно. Мария, тогда я принесу домой пирожные, ладно? – предложила Ёко.
– Это будет здорово, – согласилась я. Мимо открытых окон гостиницы проходили возвращающиеся с моря постояльцы, громко и весело разговаривая. В это время во всех гостиницах города начинался ужин, и, казалось, что всюду кипела работа. Небо ещё оставалось светлым, и по телевизору передавали вечерние новости. Слабый ветерок приносил с собой запах моря и далёкие крики чаек. Был обычный летний вечер, но я уже знала, что ничто не может быть вечным.
– Мария приехала? – раздался голос, и послышались приближающиеся шаги. Из-за занавески появилось лицо дяди.
– А, правильно сделала, что приехала. Отдыхай спокойно. – Улыбнувшись, он снова исчез.
Цугуми встала, подошла к холодильнику, налила ячменный чай в стакан с изображением Микки-Мауса, который ей довольно давно подарили в винной лавке. Выпив чай, она ополоснула стакан и поставила его на полку.
– И с такой рожей он собирается открыть пансион. Наш отец только и хочет, что создать всем неприятности.
– Это была его давняя мечта, – произнесла Ёко, опустив глаза.
Всё, что нас окружало, казалось таким солидным и крепким, и не верилось, что следующим летом здесь уже ничего не будет. Этого я не могла понять и думаю, что девочки тоже не могли себе это представить.
Каждый день, проведённый в этом маленьком рыбацком городке, был для меня удачным или неудачным. Я здесь ложилась спать, утром вставала, питалась – в общем, жила. Смотрела телевизор, влюблялась, училась в школе, но обязательно возвращалась в этот дом. Вспоминая эти, похожие друг на друга дни моей прежней жизни, я вновь осознала, что они останутся в моей памяти как что-то тёплое и чистое, подобное нагретому солнцем песку.
Ощущая нежную теплоту уходящего дня и чувствуя усталость от поездки, я позволила себе погрузиться в рассеянные мечты о предстоящем лете, которое уже наступило, но никогда не повторится вновь. Это понимание вряд ли заставило бы нас иначе проводить отпущенное нам время, но мы остро чувствовали, как оно, это время, уходит. Мои чувства были настолько обострены, что становилось грустно, но в тоже время я была необъяснимо счастлива.
Когда после ужина я отнесла свои вещи в отведённую мне комнату, послышалось радостное повизгивание Пуча. Из окна моей комнаты был виден задний двор гостиницы, и, посмотрев вниз, я заметила, как Цугуми пристегивала поводок к его ошейнику. Заметив меня, она спросила:
– Ты пойдёшь с нами гулять?
– Иду, – ответила я и бросилась по лестнице вниз.
Хотя на западе небо было ещё светлым, уже зажглись уличные фонари. Как и раньше, Пуч тянул Цугуми вперёд.
– Сегодня ты устала, поэтому дойдём только до входа на пляж, – заговорила Цугуми.
– Вы гуляете каждый вечер? – с удивлением спросила я, зная, как слаба Цугуми здоровьем.
– Это потому, что ты приучила Пуча. После твоего отъезда он каждое утро, когда подходило время для прогулок, начинал громко лаять и греметь Цепью. Конечно, маленькая Цугуми с её хрупким здоровьем просыпалась. А что мне оставалось делать? Но мы уговорили Пуча перенести прогулки на вечер и теперь выгуливаем его вместе с Ёко.
– Это здорово.
– Я сама чувствую, что для моего здоровья полезно, когда Пуч таскает меня на своем поводке, – рассмеялась Цугуми.
Цугуми постоянно жила с болью в какой-либо части своего тела, но она никогда не упоминала об этом даже в шутку. Она замыкалась в себе, а потом выплёскивала свои страдания на окружающих и в одиночестве ложилась в кровать. Но она никогда не падала духом. Я считала, что она ведёт себя мужественно, но, откровенно говоря, иногда это действовало на нервы.
Хотя уже совсем стемнело, жара всё ещё не спала. На берегу там и сям дети запускали петарды. Мы прошли до конца дороги, покрытой гравием, пересекли мост и, выйдя на берег, взобрались на дамбу и отпустили Пуча. Нас приятно обдувал ветерок с моря, на бегущих волнах кое-где появлялись отблески уже почти зашедшего солнца, лучи которого пробивались сквозь бегущие облака. Однако темнота завоёвывала всё большее пространство. Пуч убежал так далеко, что мы потеряли его из виду, но затем он вернулся с обеспокоенным видом и начал лаять на Цугуми. Она улыбнулась и, протянув руку, потрепала его по голове.
– Вы действительно превратились с Пучем в хороших друзей, – сказала я, тронутая тем, что их отношения стали теплее, чем были прошлым летом. Цугуми ничего не ответила.
Когда она молчала, то, в самом деле, становилась похожа на двоюродную младшую сестру. Однако через некоторое время Цугуми вдруг заявила с кислой миной:
– И это не шутка. Самое плохое, что я чувствую себя как обольститель, который оказался привязанным своим чувством к девственнице и по рассеянности женился на ней.
– О чём это ты? О своих отношениях с Пучем? Мне казалось, я догадываюсь, что она имеет в виду, но мне хотелось, чтобы она высказалась полнее, поэтому и спросила её. Цугуми ответила:
– Именно так. Я содрогаюсь от мысли, что подружилась с собакой. Объективно говоря, это довольно неприятно.
Я рассмеялась:
– И из-за этого ты чувствуешь себя неловко?
– Не шути. Ты, оказывается, меня совсем не понимаешь. Сколько лет мы провели вместе. Пошевели немного мозгами, – сказала Цугуми, ехидно улыбаясь.
– Я понимаю. Я только подшучивала над тобой, – сказала я. – Но знаю, что ты не можешь не любить Пуча, не так ли?
– Да. Пуча я люблю, – согласилась Цугуми.
Сгущавшаяся вокруг нас темнота казалась неоднородной и состояла из нескольких слоев разных оттенков, которые периодически менялись местами. Волны размеренно ударялись о волнорез и, разлетаясь на мелкие брызги, исполняли свой причудливый танец. В небе подобно маленькой лампочке засверкала первая звезда.
– Мерзкие люди проповедуют свою мерзкую философию. Я против этого, – продолжала Цугуми. – Люди, которые доверяются только собаке, слишком примитивны.
– Мерзкие люди? – рассмеялась я.
Определённо, с тех пор как мы расстались, в душе у Цугуми многое накопилось, и она хотела от этого избавиться. Только мне она могла раскрыть свои чувства. После того случая с «Почтовым ящиком привидения» я была единственной, кто понимал её, даже тогда, когда она хотела поделиться мыслями, которые не имели отношения к моей жизни.
– Вообрази, что во всём мире наступит голод.
– Голод?… Ну, это уж слишком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13